Мой конь розовый

Александр Карпович Ливанов, 1987

Сборник философских рассказов и эссе "Мой конь розовый" относится к ранее не издававшимся произведениям советского писателя, прозаика, члена Союза писателей СССР Ливанова Александра Карповича (1920-1990), широко известного читателю по таким произведениям, как "Начало времени" и "Солнце на полдень".

Представшая даль

Это был обычный «полуторный» матрац, ободранный по углам, обнаживший свою палевую мешковину, выставивший нехитрую механику из витых пружин, обуженных в середине и поэтому напоминающих большие песочные часы, и обдумчивое переплетение расчаливших их веревок.

Высокий, огрузневший, но все еще сохранивший военную стать мужчина в спортивном шерстяном костюме, брюки, точно лосины когда-то, в обтяжку, с белыми лампасами, рубашка с такими же, как белые лампасы, разводами на запястьях и на воротнике, стоял над матрацем и внимательно его озирал, свесив крупную, аккуратно стриженную, седую голову на грудь…

Наконец он поднял голову и посмотрел на меня. Какие-то мысли одолевали его и, видимо, ему хотелось с ними поделиться. Благо я ему незнаком — с соседями по площадке, или сослуживцами, он вряд ли станет делиться подобными мыслями! Там надо что-то «публичное», «общее», «нейтральное», как некогда это было — о погоде: «Ну и погодка, не правда ли?» С соседями или сослуживцами вместо этой — «ну, и погодка, не правда ли?» — ныне говорят, когда уж не избежать разговора, столкнувшись у лифта, или в магазине — о футболе, о вчерашнем фильме по телеку, о чем-то бесспорном, которое вообще-то, кроме слов, никаких мыслей не требует, но зато несомненно подчеркивает, что вот и я такой, капелька в капельку, как ты, как он, как все! А вот из души, или вообще что-то «не футбольное», «не общее» можно услышать именно от незнакомого.

— Вот смотрю на матрац — и удивляюсь… Ведь его перетянуть, перекрыть — пара пустяков… Нет, выбрасывают!.. Я по такому всякому, знаете, узнаю много интересного о людях! Такого и в газетах не вычитаешь… Да и в книгах! Боль-ша-я тут вилка!..

Хотел спросить, что же именно открылось моему собеседнику по поводу этого выброшенного к мусорным канистрам матраца? Но я лишь кивнул в знак согласия и сделал вид, что тоже осматриваю матрац, пытаясь из него извлечь это «интересное» и «негазетное». Я чувствовал, что человеку хочется высказаться. Мысль, если она стоящая, хоть сколь-нибудь общечеловеческая, требует, чтоб ее высказали… Он, конечно, же продолжит.

— Почему люди стали выбрасывать вещи? Любой газетчик или кандидат-социолог тут имеет готовый ответ: рост благосостояния — раз, немодно — два… Кажется, все? А все ли? Не-ет, далеко не все! Одно дело — «рост благосостояния» — другое — небережливость, шалопайство, непутевость… Ну, почему не отдать десятку за ремонт этого матраца и продать его по цене, которую он будет стоить? Рублей за сорок? Ведь в мебельном он новый — я интересовался как-то — стоит полста! Не жадность к деньгам, а уважение к вещи, к труду человеческому, понимаете? Ведь такими были наши отцы и деды! А ныне — все-все выбрасывают… Только потому, что в состоянии купить новое. Не знаю, не знаю — не по душе мне это… То есть, такой уклад, такой дух, наконец, такая психология… Какая-то отпетость!

Возьмите меня. Я полковник в отставке. Обеспечен! Я и жена. Дети выросли. Сами обеспечены. Жена тоже на пенсии. Моих двести пятьдесят да ее сто двадцать. За глаза нам хватает. А чего я скорблю над покойником — который здесь: и покойник, и гроб его? Да потому, что я, да и наверно вы, «из своего детства». Из какого детства? Да из деревенского!.. Был дом! Дом деда, дом отца! Дощечку нашел — туда, гвоздь — туда. Дед похвалит, отец, или старший, брат похвалит — хозяин растет! Из чего-то сделать что-то. А ныне, смотрю, детишки — из чего-то сделать ничто! Даже покупные игрушки впрах! Какой-то истребительный инстинкт у них… Нет дома, нет деда, нет хозяйства, не растет из него хозяин… Стало быть, квартира — не дом! Не та психология! Бездомность рождает — бездомность души… Нечем дорожить… Разве такого духа жизни хотим мы?.. Нет дома, нет бабушкиных сказок (телесказки — «Спя-я-ат уста-а-лые ре-бята…» — мертво! Это эрзац сказки, бездушные, стало быть, бездуховные!) Даже Пушкину нужны были сказки. Его бабки, няньки, мамки Арины Родионовны. «Там русский дух!» Вот что…

Какой-то агрессивный, истребительный дух к вещам! Особенно, к выброшенным. Лежит, смотрю, на этом вот месте, швейная машина «Зингер». Мальчишки ее поднимают по очереди над головой и — бух об асфальт. Кому первому удается разбить вдребезги… «Ребята! Лучше бы ее разобрали бы… Потом опять собрали… Ведь интересно — как она устроена! Остроумие изобретателя, техники!.. Вот, скажем, эта бомбешка, пружинка, вот видите, дрыгает: зачем? Это регулятор натяжения нити!.. В старину целое богатство было! На селе, помню, только у попа в доме была… Бабы мечтали, хоть бы глазком зыркнуть. Как это — «шьет сама»?

Послушали, ухмыльнулись, стали оттягаться. Скучно им стало… Если б не покалечили б головку — честное слово, подобрал бы, до ума довел бы. Может, кому-то подарил бы. Вот вы мне и скажите. Что это во мне — «жадность деревенская»? Барахольщик я? Ведь, нет-нет, и жена меня так называет. А она — учительница! Смеясь, вроде бы шутя. Стало быть, называет — а сама и сомневается… Что-то другое или еще что-то другое… Мало что — могу купить! Как эти ребятишки. Наверно, потому так жестоки ко всему — к газовым плитам, к холодильникам. Все камнями побивают! Хотел на садовый участок увезти — всюду опережают меня. И газовые плиты, и холодильники — все-все камнями успевают побить! Что же это с нами творится? Что же с нашими детьми творится?

Как-то гуляю по парку. Гляжу на поляне ребятишки. Выстроили батареи бутылок рядком… Ну, думаю, молодцы. И что подобрали в парке — хорошо, и что отнесут и сдадут — хорошо… Ну, там на билет в кино, на мороженное… Не в этом дело… Выдуть¹ бутылку — труд ведь!.. Значит, почувствовали, сорванцы!..

Зря умилялся… Вечно желаемое за действительное… Смотрю, отошли — теми же камнями по бутылкам! Только «дзынь!» слышу… Кинулся к ним. Что же вы, черти, делаете? «А что? Играть нельзя?..» Разве так играют? Мало что одни, пьянчуги и хулиганы, засеяли парк бутылками — вы их еще разбиваете!.. Чтоб люди покалечились!..» «А никто теперь босиком не ходит». Ходят — не ходят!.. И не в этом одном дело! Ведь играть надо по-умному, делать надо что-то красивое, или что-то полезное! Попробовал кто из вас выдуть бутылку? Труд ведь! Не в гривеннике дело — труд, человека, понимаете?

Стало им скучно меня слушать. Усмехаются, переглянулись, разбрелись скучные. Расстроил, видите ли, игру…

Да, квартира — не дом! Нет, видать, здесь простора для души. Особенно ребячьей. Хорошо делают, что всем, кто только хочет, дают участки за городом. Сады не сады, не знаю, что здесь «продовольственной программе» перепадает. Социологи — у тех и на это готовый ответ: «продукты», «оздоровительный фактор». Меньше профсоюзных путевок, или путевок в лагеря потребуется… Кажется все, что они знают. Может, и больше знают — да не принято больше говорить? Вот и мусолят одно и то же… Главный страх, — как бы не принято было за «единоличность», «за отрыв от общественных интересов»!.. А про то, что не бывает, видать, — не герои ведь люди в массе своей, обычные они люди! — «общественного интереса» без «личного интереса», о том, что из чего складывается, об этом от социолога и газетчика не жди словечка! Сразу на общие места разговор переводят… Вместо своей мысли — давай ветхозаветные цитаты толкать!

А ведь садовый участок — это целая психология! И у взрослых, и у детей… Взять внука моего… Из тех же — разбить, сломать, чтоб не существовало… Коль выброшено — стало быть, «мусор»… И что же, приехал летом на «дачу». Все еще стесняемся, не решаемся так назвать «садовые участки». А разве не дача? У всех-всех дома! А в уставе «небольшой сарайчик для хранения садового инструмента»… Слушайте, отчего мы такие ханжи?..

Вот пошли с внуком в соседнее село. Между селами — церковь. Один кирпичный остов… На малого — огромное впечатление… Вокруг — кладбище. Все лишь по телеку видел. И что же? Подобрал скобу. Зазубренные концы. «Что это?» Объясняю. Бревна скрепляли так. У порога домов деревянных, у крыльца, то есть, два кола забивались в землю, затем в них — скобу. Сапоги очищать от грязи. Вроде коврика от пыли у дверей городской квартиры!.. «Возьмем?» «Разве-что сам соорудишь…» «Конечно!» И даже обрадовался… Пробудилось чувство дома. Так сказать, вдруг «гены хозяина» пробудились. Улыбнулся. И смешно, и грустно. Идем, вижу, не бросает скобу, что возле церкви нашел! А дома — принялся горячо за работу. Колья тесать. «Слева от крыльца? Или справа?» «Думаю, не в этом дело… Что из окон гость виден… И то, что чистит сапоги от грязи… Уважает хозяев, дом их… Да и сам — воспитанный. Во всем, во всем он — дух жизни! Зайдет, на образа, на лампаду, перекрестится, сперва сняв шапку… Обедают хозяева — «хлеб-соль!» «Просим к столу — что бог послал!» «Благодарим, уже дома отобедал! Здравствуйте! Как живы-здоровы?» «Бог милует…» Целый разговор… Еще до дела! Ритуал — а не бессмысленный! Вроде разминки! Душу расслабляет — смягчает, расположение и приязнь друг к другу!.. Это только с первого взгляда — глупости… Не глупей нас с тобой люди были… Помудрей, пожалуй, были! Готовых решений-поступков — от образования, от коллективизма жизни, газет-телевизоров — не было: все самому надо было обдумать, взвесить, решить!..»

Смотрю, малый задумался. Топорик в одной, колышек в другой руке. Куда-то вдаль смотрит… Какой она ему вдруг открылась, эта даль? А ведь важно, чтоб хотя бы раз открылась? Понимаете меня?

Я кивнул. Но уже не механически. Передо мною тоже предстала какая-то даль. И мне хотелось ее отчетливей разглядеть. Уже одному. В нагрянувших мыслях. Отставной полковник спохватился.

— Заговорил я вас! Наверно, задержал вас? Как говорится: «спасибо за внимание»… По сути, тут чаще невнимательное внимание… Из — «видно, так надо»!

— Нет, внимание было и вправду не из этого… коллективно-равнодушного… невнимательного внимания. Я с интересом слушал вас. И от души — спасибо. Будьте здоровы!

Примечания

1

Имеется в виду мастерство стеклодува. (Прим. ред.)