Мой конь розовый

Александр Карпович Ливанов, 1987

Сборник философских рассказов и эссе "Мой конь розовый" относится к ранее не издававшимся произведениям советского писателя, прозаика, члена Союза писателей СССР Ливанова Александра Карповича (1920-1990), широко известного читателю по таким произведениям, как "Начало времени" и "Солнце на полдень".

Аналоги

Она: Расскажите мне что-нибудь… Что же, так и будем молча гулять?

Он: Женщины во всем ловко устроились… Вот даже в этом. Мужчина обязан ее занимать, развлекать, о чем-то рассказывать! Потребительство во всем… Мужчина средство — вы цель!

Она: Мужчина рассказывает, стало быть, он хочет нравиться… Стало быть, и женщина ему по душе… В видимом отражается невидимое, сокровенное, природа… А у той нет отдельной задачи ни для мужчин, ни для женщин. Общая у нее — для них — задача. Продолжения жизни! Неужели это непонятно?..

Он: Все это — общеизвестное… До тривиальности… Если бы женщина выполняла — общую задачу природы!.. А то ведь она все же «природу» заставляет обернуться к себе. То есть, служить себе! Самоцельной делает задачу «природы»… Все оборачивает к своему удовольствию, к своей пользе… Вы, женщины, этого не чувствуете — мы мужчины — это, наоборот, хорошо чувствуем. То есть, где в женщине действует «природа», «материнство», «продолжение жизни», а где ее самоцельный эгоизм, стремление к выгоде… То есть, когда она мерзка и пошла, хитра и жестока — бездушна!

Она: Но ведь и мужчины такие же… Да и множество мужчин поощряет в женщине ее… бездушие! Иначе не было б таких женщин… Да и сами мужчины эти суть бездушные!

Он: Вот оно, бедствие века. И обходиться друг без друга не можем — и веко-вечные формы изжили, и новых не нашли… Не столь уже любви — сколько антагонизма… И бесконечные взаимные укоры, обвинения, выяснения отношений! Неужели просвещение, всеобщее образование, эмансипация здесь только разрушительны? Ужас…

Она: Никакого такого особого ужаса не вижу… Просто обычная форма брака и семьи — изжили себя…

Он: Просто? У женщин, стало быть, изжит инстинкт деторождения, семьи? Осталось одно унылое удовлетворение — от всей любви только это? И оно рационализируется, культивируется, теми же образованием и спортом?.. Или «общественным служением?». Все человечество окажется у разбитого корыта?

Она: Вы, мужчины, жуткие паникеры! Сами все меняете, улучшаете, сами паникуете, снова меняете, улучшаете… А цель и смысл жизни — в самой жизни… Вы нервны, беспокойны, нетерпеливы… Мы, по-вашему, равнодушны, без фантазии и изобретательства… Мы «консерваторы»… А мы просто терпеливы, не суетимся. Не спешим «улучшать»! Этак жизнь можно потратить на «улучшение»! Вы нам выстрогали скалку — до сих пор бы раскатывали ею тесто, не улучшали б — и были б счастливы… А вы своим улучшением, своим прогрессом…

Он: Не то, не то говоришь! Прогресс неизбежен. Видно, нужно было найти разумные пропорции… В «общественно-личном». Общество слишком уж непомерные права предъявляет на душу… Она и сникает… То есть, любовь…

Она: Что же — общество подглядывает за твоей постелью? Мудрено, право… Разве тебе не желает оно «личного счастья»? Личного!

Он: Ах, женская логика! Нет в женщине подлинной тонкости! Философию еще поймете, а поэзию, ее тайны — никогда! Пушкиным сказано: «тайная свобода»! Если б — он больше ничего не сказал бы — уже за эти два слова — да и слова ли это? — именно гениальное открытие! — он уже имел право называться гением! Такой здесь бездонный смысл! Вроде короткой формулы Эйнштейна: е — равняется эм-си — квадрат! И вся вселенная, все ее законы здесь — или отсюда!

Она: Чего ты нервничаешь? Ну, пусть не знаю… Объясни — пойму. Сам ведь говорил — доблесть мужчины в постижении — женщины — в понимании…

Он: Говорил… Всю жизнь говорим. Чтоб создать себе иллюзию. Чтоб можно было сосуществовать, не задохнуться от вашей прозаичности и бездуховности…

Она: Ой-ля-ля… Начинаешь сердиться, ругаться, ёрничать… Стало быть, истина уходит от тебя… Она как женщина. Нет здесь ничего окончательного! Женщина сама диалектична, и поэтому приемлет противоречивый мир. Вам же давай его однозначным… Женщина — интегрирует его, объединяет в цельность — вы дифференцируете, разлагаете анализом…

Он: Помолчи, женщина, когда мужчина мыслит! Все, что скажешь, мне известно… Более того, повторение когда-то сказанного мною же… Так вот. Такая свобода — это не смущенная свобода. Сервантес — в тюрьме! В несвободе! — написал Дон Кихота! Овидий в неволе написал свои поэмы! Пушкин в ссылке написал «Онегина» и «Бориса»!.. Не было физической — правовой — гражданской свободы, а тайная свобода творчества: была! Парадокс? Исчезает «тайная свобода» — ничем не смущающаяся свобода души! — во всем мире! Нет шедевров! Есть унылое мастерство и унылый эпатаж-выпендрёж приемами! Души нет! О тайной свободе раньше умели заботиться: Пущин не взял Пушкина в тайное общество. «Ты, Пушкин — один — делаешь больше целого тайного общества!» Какое зрелое понимание роли поэзии — затем и нужности для нее ее «тайной свободы»! Не призывал, не нагружал, не давал задания на год, не зудел о «социальном заказе»! Вот это — дружба, вот это — правда — вот это — свобода! А то взял бы поэта «на общественное служение». И что же? Переписал бы своим гусиным — обожженным да обглоданным: Пушкин писал толь-такими, укороченными перьями — «Русскую правду», довел бы до блеска слог и стиль… А «Онегина» и «Бориса», повторяю, не было б.

Она: Но ты отвлекся. Пример заслонил главную мысль… Она, по-моему, была о любви… Общественное потеснило личное, забрала душу, погубила любовь? Почему?

Он: Ах, боже ты мой! Неужели все еще непонятно? Да потому же, что общество лишило творчество — «вольной прихоти певца»… Предложили птичке — корм, мисочку с водой, жердочку, да вычищаемую каждое утро клеточку! Пой, пташечка, пой! Черта с два… Порядочная пташечка так не поет! Это только попугаям подходяще… Да мещанам, для которых излюбленная птица — не соловей, нет! — попугай! «Попка — дурак!» «Са-ам — дур-р-ра-ак!» «Ха-ха-ха!» Это по душе еще лукавому продавцу птиц, то есть: попугаев!..

Она: Я поняла, кажется… Это не просто — сочиняешь… Это твоя боль, убежденность твоя… Почему бы тебе об этом не написать? Ведь сейчас, наоборот, призывают…

Он: О, женщина!.. Не сыпь соль на раны! Не добивай меня своей пошлостью!.. Ну, напишу? Дальше? Где печатать? Попугаи — всюду, всюду! Никого не пустят! Они уже давно прослыли соловьями! Задают концерты, срывают аплодисменты, попугайские медали им на красную шейку надевают! И всем хорошо! Слушай, может, и вправду хорошо — ведь и не ведают о соловьях. И пусть себе пребудут счастливыми… Мне-то что… Вот тебе — красивый ландыш… Бедняга, тоже лишен в наше время тайной свободы. Исчезают… Кандидаты о нем уже пишут диссертации — как об открытии. Красные книги печатают. Мелованная бумага, цветные фото, финская полиграфия… Все больше этих великолепных красных книг — все меньше скромного ландыша… Вот тебе еще одно знамение века — а ты говоришь…

Она: Я уже ничего не говорю… Уж и не пойму — где плывешь, к какому берегу гребешь… Взять хотя бы нас… Ведь мы встречаемся, нам хорошо… И другие так… Стало быть…

Он: Ничего — не стало быть! Могу я сказать — что ты одно мое желанье, ты моя радость и страданье? Могу я сказать — «Душу твою люблю»?.. Вот! Молчишь!

Она: Не добивай меня. Мне и так грустно. Стало быть, любая на моем месте…

Он: Но и я могу спросить: стало быть, любой на моем месте… Представь — и мне невесело… Потому что — нельзя без конца обманывать себя, обманывать природу…

Она: Хочешь сказать: то, что между нами — не любовь? Обман?

Он: Во всяком случае — духовности это не рождает… Любовь без детей, хотя бы в перспективе — это эгоизм… И он теперь — глобальный. И он — по-моему — источник нынешнего непомерного зла… Обществу человек когда-то отдавал труд свой, рук или мозга, а душа была в семье. В любви — не чувственной, духовной, то есть — семейной… Ныне общество забрало человека целиком, и на душу являет права — он и стал ускользающим, вертким, неухватистым… В первую голову — выполз, освободился от бремени семьи, оставив себе одну эгоистичную компоненту, вместо мужа подсунул женщине любовника. Равно как женщина тоже выползла из-под обломков уклада и вместо жены и матери подсунула мужчине — любовницу… Любовники были и раньше — но их было мало. Или, как у Анны Сергеевны и Гурова из «Дамы с собачкой» — «параллельно с супружеством». И религия, и молва, и в общем-то народ — осуждали в душе любовников. Почему? Да потому, что они — эгоисты, ловкачи, но далеко не мудрецы! Они предали природу — духовность любви…

Она: Трудно тебе… Нет в тебе непосредственности… Всю жизнь взламываешь, как детскую игрушку… Любознательность? По-моему, такие дети несчастливы… Не умеют играть — не сумеют жить. Жизнь — та же игра…

Он: Вот бы и оставили их в покое… Ведь никого не оставляют ныне в покое! Все всех учат! Каждый — то лектор, то слушатель! И каждый знает наперед что каждый скажет! Нет пророков в отечестве родном: вслух сплошное: «мы — мы — мы…». Про себя оплошное — «я — я — я…». Где личность? А-у! Дай ответ!.. Не даст ответа… Лекцию на тему дважды два четыре — не желаете? А больше не знаю! Больше не учили, не проходили… А кто сам хотел — по губам, по губам. Не в попугайскую породу? А ты притворись! Ночью разбуди, он в поту вскочит, гаркнет: «Дважды два четыре!» Хорошо быть попугаем среди попугаев!.. Уймись, умиротворись, смирись? В чем? В попугайстве?.. А ведь — все-все родное… Помнишь, Пушкин… Вижу все безобразия вокруг, но другой родины, другой истории не хочу! И каждому по-своему грустно… Вяземскому по-своему, Пушкину — по-своему, Николаю — по-своему… Но трудней всего — Пушкину, потому что, он гений… В нем меньше всего всеобщего, он больше всех личность… Разве это совмещается…

Она: Что ж ты, — с Пушкиным равняешься?..

Он: Опять пошлость! Это я-то — равняюсь? В гениях — истина! Высвечена! Огромный масштаб! Как еще осознаешь себя и свое! Невозможно, видать, с женщиной! Поминаем-понимает, и вдруг — ничего, оказывается, не понимает!.. Кружева — вот ваше… Ритм, узор-повтор, монотонность… Но ведь это и паук умеет!

Она: Чего только не наговорит о нашем брате мужчина, когда сердится… Неужели все неуважение, весь антагонизм от того что больше стали уклоняться от материнства? Что занялись «общими вопросами», стали рассуждать с мужчиной наравне?

Он: Если бы наравне! Всегда будете рассуждать — по-женски! Сколько бы знаний не погрузили в память… Уж чего-нибудь одно — либо мужское, либо женское! «Умные мужчины» — это у вас те, кто похожи на вас! Вы их лелеете и выдвигаете! Они успевают!.. Поэтому так тяжело… Знать, все живое, органичное в природе — резко индивидуально как половая особь… Значит, общество — если оно живое — должно в этом иметь четко выраженный признак… Испокон веков здесь был примат мужчины. Его деятельная инициатива, созидательное творчество — в общем не женско-консервативное начало… Проще говоря, общество было мужским, но доблестью своей признавало терпимость и человечность, справедливость и снисходительность к женщине. Рыцарство и кавалерство, честь и благородство, порядочность и воспитанность — все-все на службу женщине! Знаешь, ей, по-моему, куда больше перепадало так, чем при нынешней эмансипации, при равенстве… Равенство — ра! — какой каверзный, и для жизненного, и для лингвистического смысла, корень! Не поэтому ли равенство то и дело подстерегает равнодушие! Ты меня понимаешь? И в любви, и в жизни, и в обществе! Река течет лишь при разнице уровней, ток течет лишь при разнице потенциалов… И так далее, и так далее!.. Эмансипация — снижение природной разницы потенциалов!..

Она: Господи, как трудно тебе! И все по поводу женщины!

Он: А ты думала? Два квадрата — постели и одеяла? Весь мир, вся жизнь здесь! Какова любовь — такая жизнь! Они одни лишь аналоги друг для друга! Природа и женщина, любовь и поэзия, жизнь и общество. Если связь не органичная, доктринерская — беда. Еще Сенека писал, в восьмой главе «О счастливой жизни»: «Надо пользоваться и руководствоваться законами Природы: ее созерцает и с нею советуется разум; следовательно: жить счастливо — значит жить сообразно с Природой»! Прошло почти двадцать веков — поумнели мы? Сообразней стали жить с природой? Ведь — наоборот! Скоро самой природы не станет! Не станет ее материального обличья! Одно лишь понятие, одна метафора! Общественное стало альтернативой природному! И возврата нет, и с развратом не смириться… Вот и тоска… Понимаем, что спастись бы нам — одной природой, а уже так далеко ушли, что не слыхать, не видать. Сожжены все мосты позади… Пытаемся прыгнуть сразу из природы — в космос… И всюду — нас еще судьбы безвестные ждут!..