320 +

Александр К. Барбаросса

Совладелец рекламного агентства Михаил возвращается к управлению бизнесом из-за демарша своего партнера. Его дядя сообщает племяннику о неожиданно возникшей угрозе. Много лет назад к нему в руки попали старинный пергамент и документы, за которыми охотятся неизвестные, но могущественные люди. Убийство, ограбление, предательство, погони – со всем этим Михаил столкнется в самое ближайшее время. Большие сокровища навсегда меняют судьбы тех, кто оказался причастен к их таинственной истории.

Глава 4

Пока Мария Васильевна готовила кофе, Михаил закурил и поинтересовался у дяди:

— А дальше что было?

Александр Борисович вернулся на оттоманку и, вытянув ноги, снова заговорил:

— Я ему отвечаю на английском, естественно, что просто гулял и заинтересовался необычным названием его магазина. Он опять улыбается и спрашивает, не из России ли я. Видимо, акцент выдал меня с головой. Как только я это подтверждаю, он тут же переходит на русский. Мы разговорились. Хозяин позвонил в колокольчик, и в лавку вошла девочка лет пятнадцати. Он ей что-то сказал по-турецки, и через пять минут мы уже пьем с ним кофе. Оказывается, он сын белоэмигрантов, которые после Революции осели в Стамбуле, а Александр Суворов — это его настоящее имя. Вероятно, мы как-то сразу сошлись с ним. Хозяин оказался довольно открытым человеком, стал рассказывать…

В дверь негромко постучали. Кудасов ответил:

— Да, входите!

Мария Васильевна с подносом на руках прошла в кабинет и поставила его на небольщой чайный столик. Кудасов кивком поблагодарил женщину и, взяв чашечку с кофе, обратился к Синявскому:

— Давай, угощайся!

Михаил сделал глоток и напомнил:

— Ты говорил про белоэмигрантов.

Дядя поставил кофе на поднос:

— Хозяин рассказал мне, как после Революции он с родителями приехал в Стамбул, как было трудно здесь всем русским эмигрантам. Сначала родители хотели уехать в Париж, но денег на переезд не хватило, и они остались в Турции, постепенно ассимилируясь с местными. Старик вспомнил про соседа, какого-то офицера, которому все-таки удалось вырваться в Париж. Тот был добр к мальчику, угощал конфетами. И неожиданно хозяин умолкает, а потом снова вызывает девчушку, что-то ей говорит, и она приносит большую шкатулку. Старик достает из нее сверток и протягивает мне. Видно, что упакован он очень давно — бумага старая-старая. И хозяин лавки объясняет, что здесь документы, оставленные его отцу на хранение перед отъездом в Париж тем самым русским офицером. К сожалению, сосед так и не вернулся, и пакет остался у них в семье. Я, естественно, спрашиваю, зачем он мне это предлагает. Старик подозрительно оглядывается, будто нас могут услышать, и полушепотом сообщает, что в этих документах есть какая-то тайна. Его отец однажды обмолвился, что офицер занимался историей и пытался что-то отыскать. Судя по всему, ему даже удалось обнаружить нечто, заставившее его спешно отправиться в Париж. Отец, мол, говорил, что сосед уехал за деньгами. Он хотел найти, видимо, кого-то, кто мог стать спонсором поисков или раскопок. В то время все русские аристократы из тех, кому удалось вывезти свои ценности, жили в Париже. Отца этот офицер просил никому не говорить про пакет и спрятать его хорошенько, так как за этими документами могут охотиться.

Михаил прервал рассказ дяди и со смехом спросил:

— Кто? Надеюсь, не масоны или иллюминаты?

Кудасов взглянул на племянника с улыбкой:

— Мишка, вот ты взрослый мужик уже! Я тебе серьезные вещи рассказываю, а ты все зубоскалишь.

Синявский примирительно поднял руки:

— Все, не буду! Извини, пожалуйста! Просто это выглядит так таинственно, что даже улыбку вызывает. Что там за документы, за которыми могут охотиться?

Александр Борисович стряхнул с сигары пепел и ответил:

— Не спеши! Дойдет черед и до этого. Я хозяина тоже спросил об охотниках. Он пожал плечами: мол, не знаю, но есть ряд странных фактов. Такое ощущение, будто этот сверток кто-то очень настойчиво ищет. Отец никому про документы не говорил, но в шестидесятых неожиданно в лавку зашёл Хакан, в то время известный в Стамбуле бандит, контролировавший весь Бейоглу. Невероятно, чтобы птица такого полета лично зашла в лавку Искендера. Тем не менее, это произошло, и он стал задавать вопросы по поводу офицера и документов. Старик отнекивался, сказал, что документов не видел, ничего толком не помнит, что если и был пакет, то его оставили отцу. Хакан выслушал его, но вряд ли поверил. По крайней мере, так показалось Искендеру. Как бы там ни было, на следующий день машина Хакана столкнулась с грузовиком и упала с обрыва в Босфор.

Михаил присвистнул от неожиданности:

— Убрали?

Александр Борисович пожал плечами:

— Старик сказал, что об этом все газеты написали. Я его тоже спросил про такую теорию. Он не был уверен в убийстве и допускал волю случая. Правда, Искендер основывал свою уверенность на том, что сила, которая могла замахнуться на Хакана, должна была быть очень серьезной.

Синявский оживился:

— Детектив какой-то. А что дальше?

— А дальше ничего. Долгие годы тишины. И где-то дня за два до моего появления в лавке, к Искендеру зашел человек и начал расспрашивать про документы из султанской библиотеки: можно ли их найти, не попадались ли старику такие документы и так далее. Тот смекнул, что это, видимо, продолжение старой истории, и опять давай отнекиваться. Я его спрашиваю, почему он не хочет продать пакет. Люди эти его с удовольствием купят, раз он им так нужен. А хозяин объяснил: не понравился ему этот человек. Неприятный, и глаза какие-то змеиные. В общем, просит старик меня взять эти документы. А я говорю:

— Зачем это мне?

Он просит:

— Увези бумаги, страшно мне. А на тебя никто не подумает — ты турист, да и ко мне много людей приходит. Почему ты? Не знаю. Возможно, интуиция…

Пожалел я его и взял бумаги. Пришёл, даже разворачивать не стал, бросил в сейф в номере. А перед отъездом, дня через два, решил вернуть.

Михаил с удивлением спросил:

— Почему? Подумал, что это могут быть запрещенные к вывозу вещи?

Кудасов отрицательно покачал головой:

— Нет, я потом все-таки посмотрел — несколько страничек личных записей на русском и старый пергамент на греческом — туркам на это плевать. Нет, Миша, мне в какой-то момент стало не по себе. Подумалось, что не должен я связываться с этими бумагами.

— А почему не вернул тогда?

Кудасов, выпустив на свободу очередную порцию дыма, проговорил:

— Я и пошел к старику, чтобы вернуть пакет и извиниться. Только лавка его сгорела — одно пепелище осталось.

Синявский встал с кресла и прошелся, заложив руки за спину.

— Выходит, убили Искендера?

Кудасов пожал плечами:

— Не знаю. Я развернулся и ушел. Ни у кого ничего узнавать не стал. Это могло быть и простым совпадением…

Михаил остановился:

— Но ты так не думаешь?

Дядя, вздохнув, снова остановил взгляд на желто-синем витраже:

— Теперь уже нет. Собственно, ради этого я и вызвал тебя.

— В смысле?

— Я же не случайно напомнил тебе про катавасию с акциями «Сигмы».

Синявский вернулся в кресло, а дядя добавил:

— Как я тебе рассказал, после той выставки на Палыча вышли люди с предложением купить пергамент, а он, естественно, сообщил об этом мне. Я отказался, и…

Михаил перебил:

— Интересно, почему?

Кудасов хмыкнул:

— Во-первых, чтобы выиграть время — сам хотел разобраться, насколько ценный этот документ. Во-вторых, чтобы поднять цену, если бы надумал продать.

— И как, разобрался?

— Не успел, стало не до этого.

— А что за люди?

— Непонятно, какой-то культурный фонд турецкий, точно и не помню. Они могли кем угодно представиться. И после моего отказа началась вся эта чехарда с акциями. Я поэтому и не успел отдать документ на изучение.

— Ты меня перекинул тогда на «Нептун», и я не помню все детали ситуации.

Александр Борисович оживился:

— Миша, ты же этим «Нептуном» спас нас!

Видя изумление в глазах племянника, он пояснил:

— Ты очень вовремя добился завершения проекта «Нептун». Новость об этом крайне положительно сказалась на стоимости акций.

— Но какая связь?

Александр Борисович понимающие кивнул:

— После моего отказа рынок неожиданно стал «сливать» наши акции, и началось падение. Никто не понимал, что происходит. Тем не менее, бумаги за бесценок кто-то скупал, и тогда я попросил службу безопасности навести справки о покупателях. На первый взгляд это выглядело совершенно обыкновенно: акции покупали несколько небольших инвестиционных фондов из разных уголков мира, заинтересованных в диверсификации портфеля. Обычное дело, не более того. Из-за санкций наша промышленность сейчас не так привлекательна для инвестиций, но кое-кто иногда нет-нет и все-таки рискнёт. Мы голову сломали, чтобы найти способ остановить падение. Финансисты проанализировали ситуацию и пришли к неутешительному выводу: некто активно собирает блокирующий пакет. Таким образом эти люди решили продемонстрировать мне свою силу.

Синявский снова вспомнил, что дядя, как ни странно, действительно довольно спокойно реагировал на происходящее.

— Почему ты сделал такой вывод?

Кудасов улыбнулся:

— Они вышли на связь через Палыча. Попросили передать, что это только начало, и лучше бы мне пойти на компромисс и продать пергамент. И тут новость про «Нептун» — бах! Акции пошли вверх такими темпами, что у этих ребят просто не хватило бы денег, чтобы скупить все наши бумаги. Кроме того, появились еще желающие приобрести акции. В общем, полное фиаско их затеи!

Александр Борисович довольно потер руки и прошелся по кабинету. Михаил молча раздумывал над услышанным, а дядя проговорил:

— Но позвал я тебя вот почему: версия о скупке блокирующего пакета полностью подтвердилась. Все эти компании находятся под контролем одного человека — фигура абсолютно непубличная, некий Эмин. И он снова вышел на связь, но уже с угрозами, требуя продать ему пергамент. И самое главное, если раньше они приходили к Палычу, то в последний раз этот Эмин позвонил мне на мобильный.

Глаза Михаила округлились от удивления:

— Тебе?! Но как он мог узнать номер?

Александр Борисович развел в стороны руки:

— Понятия не имею. Они нашли мой суперсекретный номер и позвонили мне напрямую. Безопасники работают над этим вопросом, но, к гадалке не ходи, это кто-то рядом.

— В смысле?

— Кто-то в офисе или рислуга, пока не знаю. Но это всегда кто-то совсем близкий.

— А что предствляет собой этот пергаментный документ? Что в нем такого?

Кудасов уселся в кресло:

— Толком не знаю. Я за эти годы пакет развернул один раз. Текст времен Византии на греческом, печать султанской библиотеки. Я вчера отдал на изучение его девчонке-византологу из Пушкинского музея. Она — грамотная, разберется. А мне надо в Вену смотаться на симпозиум, на три дня. И телефон твой я ей тоже оставил на случай, если она меня не сможет найти. Так что будь готов в музей подъехать. Ладно?

— Не вопрос. Надо — значит надо. Когда летишь?

— В понедельник вечером.

Синявский поинтересовался:

— Ты ей все документы отдал?

— Нет, только этот фрагмент на греческом, а остальное на квартире в Москве оставил. Мне самому не терпится узнать, что там такое уж важное содержится.

Михаил, переваривая услышанное, произнес:

— Надо же, столько лет пролежали документы, и все же понадобились.

Кудасов отреагировал:

— Мне из-за этой истории на память пришла старая ПРИТЧА ОБ ОРУЖЕЙНИКЕ. Знаешь ее?

Михаил отрицательно покачал головой, и дядя, стряхнув пепел, начал рассказывать:

Давным-давно в Дамаске жил оружейник по имени Хасан. Еще ребенком его отдали в подмастерья к великому Амиру, знаменитому мастеру, который изготавливал прекрасные мечи дамасской стали. За годы обучения Хасан узнал все секреты и тонкости своего ремесла и сам стал знаменитым оружейником. Его мечи носили многие великие султаны, шахи и халифы. Выкованное им оружие передавали по наследству как величайшую драгоценность. Не было знатного вельможи на Востоке, который не стремился бы иметь меч, изготовленный Хасаном.

Однажды жарким летним днем в дверь его мастерской постучались. Ученик, увидев стоящего на пороге человека, в страхе побежал за мастером. Хасана ожидал гонец из Константинополя. Прибывший передал мастеру фирман от самого Рустем-паши, Великого визиря султана Сулеймана. Визирь приказывал Хасану изготовить для него меч в драгоценных ножнах. Рустем-паша дал очень подробные указания относительно размеров клинка и того. как именно следовало украсить рукоять и ножны. В качестве оплаты гонец оставил мастеру верблюда с притороченным к седлу мешком золота.

Принимая во внимание важность заказчика и щедрую оплату, Хасан отложил всё и немедленно приступил к работе над мечом для Великого визиря. Он сосредоточенно трудился, стараясь создать оружие, по-настоящему достойное человека, на которого полагается сам падишах. Мастер ковал великолепные клинки, но затем принимался переделывать все заново, так как ни один не казался ему подходящим для Рустем-паши. Наконец, Хасан изготовил меч, который был совершенным — дивной красоты узор равномерно покрывал весь клинок. Издали даже казалось, будто разнообразные дуги и разводы дамасской стали складываются в слова. Теперь меч нужно было испытать, и Хасан, положив его на голову подмастерья, начал сгибать клинок к плечам мальчика. Меч прошел проверку на упругость, и тогда мастер послал ученика в лавку за шелковым платком. Теперь нужно было испытать, насколько хорошо заточен меч. Мальчишка принес платок и отдал его Хасану, который, держа в одной руке клинок, другой рукой подбросил вверх шелк. Куски ткани, рассеченной надвое безжалостной и острой как бритва сталью, бесшумно скользнули на пол. Хасан удовлетворенно щелкнул языком — это был лучший меч, который он выковал.

Сидя в тенистом дворе, мастер довольно подумал, что он не зря трудился столько лет. Посмотрите, каких высот он достиг! И только неясная мысль, промелькнув так быстро, что Хасан не успел ее поймать, оставила тревожный след в его душе. Уже готовый подняться, мастер продолжал сидеть во дворе, пытаясь объяснить самому себе причину этой тревоги. Следя за передвигающейся тенью от дерева, Хасан долго размышлял и, в конце концов, пришел к такому выводу: его беспокоит то, что сегодня он достиг совершенства. Лучшего меча ему уже не создать. Оттого грустно и тревожно на душе, ведь он добрался до самого конца пути. Осталось только завершить начатое и отдать меч визирю. Исполненный грусти, Хасан поднялся и отправился назад в мастерскую. Он снял точные мерки с меча, чтобы сделать заготовку для ножен. Это крайне важно, так как клинок должен плотно сидеть внутри и одновременно свободно выходить из ножен, когда потребуется владельцу. Через несколько дней Хасан примерил меч к только что выкованным ножнам и не поверил своим глазам. Ножны были шире клинка! Озадаченный мастер вышел во двор, присел в тени и долго размышлял о случившемся, вспоминая ту крепкую затрещину, которую влепил ему когда-то старый Амир за неверные размеры. В тот раз ножны не подошли, но урок пошел впрок, и больше такого с Хасаном не случалось. Мастер еще раз сверил сделанные им ранее замеры и не нашел ошибки. Однако, как ни крути, эти ножны не подходили к мечу Рустем-паши. Раздосадованный Хасан вернулся в кузницу, снова измерил меч и изготовил новые ножны. На этот раз у него все получилось. Наконец, настал день, когда посланцу из Константинополя был вручен меч для Рустем-паши. Рукоять и ножны украшали драгоценные камни в точности так, как потребовал визирь. Хасан долго стоял на пороге, с грустью смотря вслед своему шедевру, который он больше никогда не увидит. Конечно, к нему по-прежнему обращались с заказами, и он все так же ковал отличное оружие, но в глубине души осознавал, что его лучший меч был отдан визирю султана. Неправильную заготовку ножен он повесил на стене в качестве напоминания себе о том, как важно не терять внимание.

Прошло три года, и в дверь Хасана снова постучал гонец из Константинополя. Он передал письмо от неизвестного мастеру Ибрагим-паши. Тот просил изготовить для него меч и посылал некоторое количество золота. Паша не прислал никаких требований кроме одного: пусть его меч будет не менее прочным и острым, чем самый лучший клинок, выкованный Хасаном.

Эти слова задели старого мастера: все его мечи были прекрасны, еще ни один владелец не пожаловался на их прочность и заточку. Хорошо, Ибрагим-паша, ты получишь свой меч! Хасан отравился в кузницу и принялся за работу. И снова он ковал и перековывал сталь, пока не изготовил клинок, который показался ему достойным. На этот раз узоры сложились поистине самым удивительным образом в написанную по-арабски фразу «Аллах велик!». Ошеломленный Хасан не мог объяснить, как ему это удалось. Проверка меча на остроту и упругость показала, что мастер превзошел самого себя: сталь была так прочна, что меч можно было закрепить на теле вместо пояса. Он с легкостью разрубал несколько подушек, положенных друг на друга, а как известно, такое под силу только очень острому клинку. Хасан рассматривал меч с восторгом — вот теперь он создал действительно нечто выдающееся! Это будет достойным ответом заносчивому паше. Мастера не особенно беспокоило, что такое оружие получит какой-то неизвестный ему приближенный султана. Хасан искренне радовался своей удивительной работе — ему удалось выковать меч, который превосходил по качеству даже клинки, изготовленные его учителем Амиром, а они по праву считались непревзойденными шедеврами. Наконец, Хасан приступил к ножнам. Он тщательно снял все мерки с меча, памятуя о двух своих промашках. Вдруг, словно вспомнив что-то, мастер подошел к стене мастерской и снял висевшую там уже три года старую заготовку. Примерив меч к ножнам, Хасан изумленно воскликнул: они подходили идеально, будто специально были сделаны для этого! Когда Хасан отдавал гонцу меч, то поинтересовался, кем же был загадочный Ибрагим-паша, но тот лишь промолчал в ответ.

Жизнь мастера шла своим чередом. Иногда он вспоминал о том удивительном мече и, конечно, неизменно возвращался к случаю с ножнами, который никак не давал ему покоя. И однажды Хасан пришел к муфтию. Рассказав свою историю, старый мастер попросил ее объяснить. Муфтий надолго задумался. Он сидел неподвижно, закрыв глаза. Хасан было подумал, что собеседник заснул, но тут муфтий очнулся и произнес следующее:

— У всего в этом мире свой час. Мы не можем знать заранее, для чего понадобится или где пригодится та или иная вещь. Аллах подал тебе знак, но ты, Хасан, в своей слепоте не заметил этого. Ты думал, что уже достиг вершины, но подлинный шедевр ждал тебя впереди. И надпись на клинке лишь подтверждает это.

Хасан вернулся домой, размышляя над словами муфтия. На пороге его ждал гонец, в котором мастер узнал человека Ибрагим-паши. Рядом с ним стоял прекрасный белый жеребец в роскошной сбруе. Гонец приветствовал Хасана и передал ему письмо от своего господина. Вложив поводья жеребца в руку мастера, посланец удалился. Удивленный Хасан прочел письмо, из которого узнал, что под именем Ибрагим-паши скрывался сам великий падишах Сулейман Кануни. Повелитель благодарил мастера за великолепный меч, который тот изготовил, несмотря на скромную оплату. Султан извинялся, что пробудил в Хасане честолюбие, но ведь результатом этого стало появление самого лучшего клинка в мире. Он просил принять в благодарность подобающую оплату — белого жеребца и притороченный к седлу внушительный мешок с золотом.

Мастер уселся у себя во дворе, безмерно удивленный всем тем, что произошло с ним в этот день. Вечером он как обычно лег спать, но утром его обнаружили в постели мертвым. Пораженный и растроганный письмом от самого султана Сулеймана, Хасан понял, что изготовил самый лучший свой меч для Великого падишаха, о чем он и не смел мечтать. Мастер осознал, что теперь просто не сможет создать меча лучше, чем тот, который он отдал повелителю. Так, неожиданно для себя мастер достиг предела. Как известно, все пути с вершины ведут вниз, но Хасан спускаться не захотел и тихо умер во сне, раздавленный собственным величием.

Кудасов замолчал, а затем негромко повторил:

— У всего в этом мире свой час… Так-то, Миша.

Синявский поднялся:

— Мне надо ехать. Ситуация более-менее понятна. По телефону ничего не обсуждаем. Жду твоего возвращения из Швейцарии.

Они снова обнялись, и Синявский вышел в гостиную, встреченный неизменно внимательным взглядом телохранителя.