Операция бюрократия

Александр Заглядин, 2021

Ветеран Великой Отечественной войны Зоя Константиновна попадает в сети мошенников. Она обращается за помощью в милицию, но дело ведет коррумпированный сотрудник. Борьба с несправедливостью приводит женщину к тяжелой черепно-мозговой травме, в результате которой она впадает в кому и возвращается в боевую молодость. Санитарка Зоя Коробейникова вновь сражается на фронте со злом, облаченным в ненавистные вражеские мундиры. Но зло бывает не только в форме немецко-фашистских войск. Любовь и ненависть на войне, горе и радость, мечты простых советских солдат.

Часть первая. Обман

Поздним осенним вечером 1995 года Зоя Константиновна, кутаясь в теплый, вязаный плед, подаренный внучкой, смотрела телевизор. Смотреть было особо нечего, тем более в новостях: сначала подвыпивший, явно нездоровый президент снова чудил на глазах у всего мира, потом злобные чеченские бандиты выкрикивали ругательства в адрес России, после кого-то ограбили и что-то приватизировали, где-то выбирали нового мэра…

Женщина, тяжело вздохнув, переключила канал и успела посмотреть пять минут потрясающего балета, далее прогноз погоды, а потом вздремнула, недолго, минут пятнадцать. Теплый плед сполз на пол, и она открыла глаза. На весь экран светилось маленькое, светлое личико девочки 6–7 лет с огромными карими глазами. Диктор трогательно рассказывал о какой-то сложной болезни и сумме, необходимой на срочную операцию.

— Дожились, девчушку, вылечить не могут, всей страной копейки собирать надобно, — с грустью подумала Зоя Константиновна и начала приготовления ко сну.

Спала она, как обычно, плохо. Часто просыпалась, один раз потушить свет в прихожей, другой выпить таблетки, забыла и то и другое. Что поделаешь — возраст. Несколько раз просто лежала и думала. Из головы не выходило лицо девчушки, большие полные горечи глаза маленького человечка молили о помощи.

Утром, наскоро перекусив вареным яичком и бутербродом с маслом, женщина вооружилась карандашом и блокнотом и устроилась перед телевизором. Нужной передачи ждать пришлось долго, практически до обеда. Ожидание тянулось тягостно, но Зоя Константиновна была ветераном Великой Отечественной войны и ждать умела. Мало сейчас таких людей, которые запросто могут пережить скучное чувство ожидания. Но женщина умела не только терпеливо коротать медленно текущее время, она умела надеяться и верить. Верить в добро и справедливость, верить людям и надеяться на чудо.

На протяжении всей своей жизни она была оптимистом и осталась такой, даже в самых тяжелых и грозных испытаниях. Боевая молодость по-настоящему закалила ее характер, и вся последующая жизнь, слова и поступки проходили через призму фронтового мировоззрения.

Было просто жить, когда вокруг были очень похожие на нее люди. Они вели себя предсказуемо, практически, так как она. Это было ее поколение — ветераны. Они были добры друг к другу и всегда готовы прийти на помощь любому, кто в ней нуждался.

Со временем фронтовики уходили, с каждым годом все больше и больше. Все меньше их становилось вокруг и реже оказывался их строй к празднику Победы.

На места ушедших в бессмертие ветеранов вставали дети войны, родившиеся и выросшие в трудное и тяжелое время. Эти дети тоже были людьми с большой буквы, потому что были воспитаны фронтовиками и тружениками тыла, потому что с пеленок познали нужду и лишения. Их воспитали не только родители, но еще общество и идея. Советское общество и идея, захватившая подавляющее большинство огромной страны. Такое сочетание дало потрясающий результат. Люди старались жить по законам добра и справедливости, морали и человеколюбия.

Но потом, вдруг по чьей-то злой воле страна, ведомая предателями, внезапно рухнула, оставив наивных, доверчивых советских людей наедине с ложью и обманом, лицемерием, двуличием и множеством других порочных явлений, как правило, практически не познанных советскими гражданами.

Готовы ли были люди противостоять этим невзгодам? Нет…, наверное, нет. Именно поэтому Зоя Константиновна, терпеливо дождавшись нужного ролика, красивым, каллиграфическим почерком записала телефон фонда поддержки и помощи больным детям. Она была уверена: то, что сказали по телевизору или написали в газетах, ПРАВДА! Она так привыкла и знала, что по-другому не может быть. Но близился к концу 1995 год, и уже все было совсем не так. Это сейчас на телевидение вряд ли просочится непроверенная информация, а тогда? Добрые, наивные и доверчивые советские люди…

Женщина подошла к комоду и бережно взяла в руки шкатулку, подаренную мужем на 30-ти летний юбилей. Шкатулка была ручной работы и выполнена из красного дерева. В правом верхнем углу крышки просматривалась еле заметная надпись: «ЛЮБИМОЙ! 7 июля 1954 г.». На глазах у Зои Константиновны проступили слезы, она медленно приблизилась к дивану и, присев на краешек, начала вспоминать.

Вот серебряные сережки, оставшиеся от бабушки. Зоя надевала их только по большим праздникам, например, на свадьбу. Хотя какая там свадьба, скромный свадебный вечер в битком набитой комнатке коммунальной квартиры. Женщина посмотрела на свадебное фото на стенке, какая она молодая и хорошенькая, какой он… родной, мой родной!

Вот колечко, тоненькое — претоненькое. Худенькая золотая полоска с маленьким голубеньким камешком, подаренная ИМ на рождение дочери, а вот жемчужные бусы, — тоже он подарил, не помню, когда, — ужаснулась своей памяти женщина.

Вот кулон из янтаря, который они купили, отдыхая в санатории маленького прибалтийского городка.

Бережно подержав в руках свои нехитрые драгоценности, Зоя Константиновна тяжело вздохнула, сложила их на место и приступила к главному, ради чего взяла в руки шкатулку — пересчитала деньги. Денег было немного, чуть больше 300 тысяч^[1]. Уверенно отложив 250, женщина поставила на место свои ценности, напоследок прикоснувшись губами к надписи на крышке шкатулки.

— Алло?! — дождавшись ответа по записанному номеру, сказала Зоя Константиновна, — я бы хотела сделать взнос, для лечения Веры Брагиной.

— Да, да, конечно, — ответил бодрый девичий голосок, — вы проживаете в Москве?

— Нет в Раменском, — ответила женщина.

— Ну не беда, садитесь на электричку, доберетесь до метро, а дальше до станции Печатники, выход из последнего вагона, после на 309-ом до остановки Снегири, первый проезд, за углом направо, второй дом, третий подъезд, там вывеску увидите, запомнили?

— А как же там? — удивилась быстро проложенному маршруту сердобольная женщина.

— Мы Вас будем ждать, там охранник Володя встретит и проводит, — ответил веселый девичий голос, — вы не ошибетесь, он такой большой и глупый, ха, ха, ха…

Охранник был и вправду глуповатый. На большом круглом лице признаки интеллекта не обнаруживались.

— Что деньги принесла, бабуля? Гы-гы, — изрек он, после того как разобрался в ситуации, — ну давай провожу, чтоб не споткнулась! Гы-гы.

— Да, будьте добры проводите, молодой человек, — Зоя Константиновна поразилась бестактности охранника, ведь были же люди как люди, что же с ними случилось?

— Здравствуйте, проходите, пожалуйста, вот вешалка, можете снять плащ, у нас тепло. А вот и диван, присаживайтесь, — приветливо встретила женщину, симпатичная девушка в вызывающе короткой юбке. Лицо секретарши светилось от радости, она широко улыбалась, демонстрируя ослепительно белоснежные зубы.

— Минут пять подождите, президент занят, а я вам пока чайку заварю, хорошо? — голос секретарши растаял в соседней комнате.

— Даже здесь президент, — подумалось женщине.

Зоя Константиновна осмотрелась. Обстановка в приемной говорила об успешной деятельности фонда. Дорогая мебель, картины в красивых позолоченных рамах, огромный аквариум со стаей экзотических рыб. Потрясающе, со вкусом подобранные шторы, телевизор…

— Сколько, же все это стоит? — спросила сама себя женщина.

— Проходите пожалуйста, Андрей Викторович ждет, — услышала она мелодичный голос любезной девушки.

Андрей Викторович был серьезен и деловит. Выглядел он, как и должны выглядеть президенты, респектабельно. Он встретил Зою Константиновну практически у порога, проводил, придерживая за согнутую в локте руку, до большого дубового стола посреди кабинета. Галантным движением, отодвинув тяжелый добротный стул, хозяин, проследил за тем, как гостья заняла предложенное место, удовлетворенно кивнул головой и вернулся в свое кресло.

— Андрей Викторович Ломакин, президент фонда поддержки и помощи больным детям, — представился он и протянул маленький картонный прямоугольник, добавил, — это визитка с моими телефонами.

— Леночка, вы обещали чай, — нажав кнопку на телефоне, чуть недовольно проговорил он и обратился к посетительнице, — с кем имею честь?

— Зоя Константин…, — попыталась представиться женщина, но ее оборвал резкий пронзительный телефонный звонок.

— Да, да, хорошо, да…, угрозы для жизни нет? Замечательно, — по лицу президента расплылась широкая улыбка, — ничего не надо, это наша работа, не надо, Мария Аркадьевна, наш фонд благотворительный. Да не смею задерживать, за новость спасибо, большое спасибо! Да…, держите в курсе, хорошо, хорошо, до свиданья!

Положив трубку, президент с минуту задумчиво смотрел прямо перед собой, не обращая внимания на Зою Константиновну. Потом извинился, подвинул к себе красивую красную папку, несколько минут что-то писал, постоянно доставая и убирая какие-то документы.

По отрывкам телефонного разговора Зоя Константиновна поняла, что президент получил известие о положительном исходе дела по оказанию помощи кому-то из детей. Она смотрела на его доброе лицо и думала о том, что остались еще на земле хорошие, благородные люди, которые делают самую нужную и милосердную работу. Спасать детей…! Молодец президент! Так держать, президент!

— Чай готов, разрешите? — в кабинет вошла Леночка и поставила на стол поднос с чайничком, двумя кружками и блюдечками с печеньем и конфетами.

— Ой, извините ради бога, — вернулся к действительности Андрей Викторович, — а я работой увлекся. Знаете, вот только, что узнал, что спасли Ванечку Сомова, у него была опухоль, представляете? Только что позвонили…

Глаза президента покраснели и наполнились слезами. На лбу проступили капельки пота, плечи слегка опустились. Зоя Константиновна поняла чувства, овладевшие этим человеком. Она сотни раз испытывала подобные, особенно на фронте. Его чувства были похожи на внутреннее опустошение после завершения ожидаемого события. Вот так ждешь, чего-нибудь, готовишься. Находишься в постоянном нервном напряжении, а потом, раз свершилось, закончилось — и все! Внутри пустота, полнейшая, бездонная. Сколько времени нужно, чтобы ее восполнить? У всех по-разному.

— Вы сказали Зоя Константиновна? Очень…, очень приятно! Чем могу вам помочь? — спросил президент, наливая в кружки ароматный, очень хорошего качества чай.

— Я бы хотела сделать небольшой взнос для лечения девочки, Веры Брагиной, — скромно ответила женщина.

— Да, да, конечно, для чего же вы могли еще прийти? Какой я сегодня невнимательный, — удивился сам себе Андрей Викторович, — одну минутку.

— Леночка, пригласите Аллу Григорьевну, — снова воспользовавшись селекторной связью, отдал распоряжение мужчина и, обращаясь к посетительнице, улыбнулся, — угощайтесь чаем, Зоя Константиновна.

В кабинет вошла миловидная женщина среднего возраста, обдав всех стойким ароматом дорогих духов.

— Документы на подпись, Андрей Викторович, по Паше — протянув очередную красивую папку, — доложила она, — там родители просят о встрече, поблагодарить хотят.

— Откажите, Алла Григорьевна, не за благодарности мы работаем, — возмущенно ответил президент, — вот Зоя Константиновна, взнос желает сделать, подготовьте документы.

— Здравствуйте, Зоя Константиновна, какую сумму вы бы хотели внести? — деловито спросила Алла.

— Двести пятьдесят тысяч, — немного смущенно ответила женщина, осознавая ничтожность предложенного взноса.

— Хорошо, — улыбнулась Алла Григорьевна, — давайте паспорт. Для кого? Для Веры Брагиной? Подождите минут 5-10, хорошо?

— Конечно, подождем, — ответил Андрей Викторович.

— Андрей Викторович, расскажите мне про Верочку, пока ожидаем, — попросила Зоя Константиновна, наслаждаясь, чаем.

Президент, достал из стола файловую папку, немного полистав, остановился на той самой фотографии, которую показывали по телевизору. Протянув папку женщине, он начал подробно описывать заболевание девочки. Он сыпал медицинскими терминами, рассказывал о путях и способах лечения и ругал российское здравоохранение. После этого на примере спасенного Вани Сомова, президент долго объяснял технологию работы фонда от начала поиска денег до реабилитации ребенка после оказания помощи. Здесь было взаимодействие с властью и поиск специалистов, в том числе иностранных, транспортировка больного и психологи для родителей, возвращение на родину и начало новой послеоперационной жизни. Здесь было все!

Зоя Константиновна смотрела на президента с удивлением, она внимательно слушала и не могла понять, что же случилось со страной, в которой она жила, с той страной, которую она защищала. Впрочем, защищала она, конечно, совсем другую страну, ту, в которой для спасения детей делали все возможное. И этим занимались не частные лица, этим занималось ГОСУДАРСТВО.

— И когда же Веру прооперируют? — взволнованно спросила женщина.

— Как только соберем необходимую сумму, — с досадой ответил он.

— А сколько же не хватает?

— Леночка, посмотрите, пожалуйста, сколько не хватает для Веры Брагиной, — по громкой связи, поинтересовался Андрей Викторович.

— Секундочку…, 11 тысяч 832 доллара, — через минуту ответил звонкий голосок секретарши, — к вам посетитель, шеф.

— Вот так-то, много еще, боюсь не успеем, к операции нужно приступить самое позднее, через две недели, — взгляд президента выражал печаль, — хорошо, Леночка.

В этот момент отворилась дверь, и Зоя Константиновна, вновь поразилась стойкости духов Аллы Григорьевны.

— Распишитесь, здесь и здесь. Андрей Викторович, распишитесь, хорошо, теперь печати. Одни экземпляр вам, Зоя Константиновна, один в дело. Деньги можете сдать Леночке, она у нас кассир.

* * *

Зоя Константиновна вернулась домой только под вечер в очень хорошем настроении. Такого эмоционального подъема она не испытывала уже давно. С лица не сходила широкая улыбка, на душе было тепло и радостно. Она была счастлива.

Только дома она поняла, что кроме скромного завтрака и чая в фонде, она за целый день ничего не ела. Зоя Константиновна, провозившись около получаса у плиты, приготовила себе шикарный, по ее меркам, ужин. Плотно поев, уставшая, но воодушевленная женщина, подошла к телефону, покопалась в записной книжке и набрала нужный номер.

— Алло, Илья Григорьевич? Это Зоя Константиновна, здравствуйте, — деловито начала разговор женщина.

— Уважаемая…, уважаемая Зоя Константиновна! — послышался радостный, чуть высоковатый голос, — как ваши дела? Как здоровье, какими судьбами?

— Я готова обдумать ваше предложение, Илья Григорьевич.

— Вы про что? Которое? — собеседник задумался.

— Лет десять — пятнадцать назад вы хотели купить у меня…

— Этого просто не может быть, Зоя Константиновна! Я просто не могу в это поверить! Неужели вы решились, моя дорогая? И сколько же вы хотите?

— Двенадцать тысяч долларов, Илья, — твердо ответила женщина. Она была готова просить и умалять, но этого не потребовалось, потому что собеседник озвученной суммой остался доволен.

— Чудненько, чудненько, очень хорошее известие! — после некоторой паузы произнес он, — когда…, когда моя уважаемая, мы можем совершить сделку?

— Завтра.

— Договорились, дорогая Зоя Константиновна, во сколько вам будет удобно?

Без четверти десять утра в квартире раздался пронзительный требовательный звонок.

— Не дождался, — с улыбкой подумала женщина, — а раньше был намного пунктуальнее, минута в минуту приходил.

В комнату ворвался пьянящий аромат дорогого, импортного одеколона, а потом показался огромный, разноцветный букет ирисов. Веселые глаза Ильи Григорьевича выражали неподдельную радость встречи, а бодрый напористый голос заполнил окружающее пространство.

— Здравствуйте…, здравствуйте, дорогая Зоя Константиновна! Потрясающе выглядите! — владелец букета сердечно прижал хозяйку квартиры к груди.

Она, действительно, выглядела неплохо. Для своих семидесяти лет, для своей фронтовой молодости и тяжелой жизни, очень даже неплохо. Нет, женщина не посещала дорогих косметических салонов, она не пользовалась услугами клиник специализированных на омоложении. Тем более, что в середине 90-х, эти услуги на российском рынке только зарождались. Конечно же, скромная пенсионерка не смогла бы себе этого позволить, если бы эти салоны были. Даже если бы она отдала всю свою пенсию и заняла у детей, то все равно никогда не пошла бы туда.

Но она следила за собой, поэтому пользовалась рецептами, вычитанными в старых советских журналах. Ее природная красота и привлекательность, с возрастом никуда не делись и просматривались даже через множество глубоких морщин. Аккуратная прическа придавала лицу некоторую элегантность, а большие светло-голубые глаза продолжали дарить людям тепло. Зоя Константиновна была по-человечески симпатична. С ней было приятно общаться, потому что она всегда могла выслушать. Женщина искренне радовалась успехам собеседников и переживала их неудачи. Она была по-настоящему заинтересована человеком и очень внимательна.

Особенно Зоя Константиновна любила бывать в обществе внуков и детей. Детей было двое: сын и дочь, внуков — трое. Она часами могла просто наблюдать за ними и слушать их рассказы. Женщина восторгалась эмоциями и чувствами родных и боялась спугнуть трогательную откровенность близких людей. Зоя Константиновна ничего не требовала от них, не заставляла и ничего не просила. Она не пыталась их поучать и настаивать на своем мнении, не взывала к жалости и сочувствию, и никогда не делала вид больного и умирающего человека. Ей достаточно просто было находиться рядом с любимыми, и жизнь от этого становилась прекрасней.

— Здравствуйте, Илья Григорьевич! — с улыбкой поздоровалась хозяйка дома, — проходите, пожалуйста, вот тапочки.

На душе стало тепло, все-таки старый знакомый, когда-то очень хороший друг. Он был моложе лет на десять. Их познакомил после войны отец Ильи, фронтовой друг Зои Константиновны. Осенью 43-его она вынесла на себе его под сильным огнем противника, и он этого не забыл. До самой Победы Григорий Ильич по-отечески заботился о ней и, когда мог помогал, поддерживал. Эта дружба не оборвалась и после войны и продлилась до самой его смерти, а потом она продолжилась дружбой с сыном и его семьей.

Они ходили на футбол и скачки, ездили на шашлыки и рыбалку, играли в городки и лото, несколько раз вместе праздновали Новый год. Но все это было давно, а сейчас? Сегодня только деловой повод свел их на некоторое время, чтобы потом снова развести, скорее всего, навсегда.

— Вот вкуснейший сметанный торт, очень похожий на торт нашей молодости, хотите вспомнить? — весело протянув пакет, промурлыкал довольный собой Илья Григорьевич.

Чай пили долго, около часа. Смотрели старые фотографии, вспоминали. Зоя Константиновна с теплотой рассматривала приветливого гостя. Постарел, сильно постарел, хотя ему только шестьдесят. Живот, щеки висят, под глазами мешки, залысины после последней встречи заметно расширились. Когда же она была? Ах, ну да, на похоронах мужа, уже 3 года прошло…, ужас! Нет, после…, на 9 мая заезжал, передал продукты, деньги и цветы, конечно же, вот такой же шикарный букет ирисов. Она с удовольствием слушала веселого гостя, хотя почти не слышала его.

Сын говорил о том, что Илья Григорьевич, вращается в каких-то полукриминальных структурах, разве такое может быть? Какой же он бандит, это же старый друг! Хотя сейчас, наверное, полстраны около криминала, и никто не похож на преступников, вроде люди как люди. С другой стороны, откуда у него такие деньги?

— Ой, господи, время-то, сколько прошло я же опаздываю, Зоя Константиновна, я уже давно опоздал, — посмотрев на дорогущие часы, спохватился гость, — простите меня за вечную спешку, дела-а-а.

— Да, да, я все понимаю, — с сожалением произнесла женщина, удаляясь в комнату.

Она вошла на кухню, со своей любимой шкатулкой. Не спеша, поставив ее стол, женщина подлила гостю кипятка и спросила: «А вы, что такие деньги просто так в кармане принесли»?

— А чего мне бояться, у меня вон внизу машина с охранником, — серьезным тоном ответил он, — давайте к делу, дорогая. Иначе я умру от нетерпения, прямо здесь и сейчас. Вы же этого не хотите?

— Я вообще не хочу, чтобы вы когда-нибудь умирали, по-моему, вы хороший человек, — открывая шкатулку, шутливо ответила она.

Крышка перешла в вертикальное положение, и мужчина увидел нехитрые драгоценности хозяйки. Зоя Константиновна аккуратно выложила их на стол и нажала потайную кнопку, открывающую второе дно. Запустив внутрь руку, женщина торжественно извлекла брошку-бабочку работы Фаберже^[2].

Восторженному взгляду гостя открылась потрясающая работа достойная руки величайшего мастера. Размером брошь была около пяти сантиметров. Нежные хрустальные крылья обрамлены золотой окантовкой и расписаны замысловатым узором. Вдоль золотой каймы элегантно пролегла россыпь крохотных бриллиантов, а более крупные располагались по центру верхней и нижней части крыльев. Алмазные глазки настойчиво смотрели на Илью Григорьевича. От восторга и счастья он замер — какая же красота! Описывать брошку можно долго, но разве возможно передать настоящее искусство простыми словами? Конечно, нет, его нужно увидеть!

Илья Григорьевич завороженно рассматривал бабочку. Он практически не дышал. Разве может коллекционер дышать, когда держит в руках такую вещь? Вот на внутренней стороне крылышка, клеймо. Нет, оно не принадлежит мастеру, это оттиск ювелирного бога. Мужчина не мог поверить, что теперь ЭТО — его собственность.

— Как же я вам благодарен, дорогая Зоя Константиновна! Сейчас так мало радостей в жизни, — гость молча выложил пухлый конверт на стол и продолжил любоваться раритетом.

— Я вам тоже благодарна, Илья Григорьевич! — женщина смущенно вздохнула.

— Скажите, дорогая, вы уверены, что хотите это продать и зачем же вам нужны такие деньги? — укладывая брошь, в специально подготовленный футляр, спросил коллекционер.

— Это долго объяснять, — сухо ответила женщина.

— Просто, когда продают такую редчайшую драгоценность, которую можно передавать по наследству из поколения в поколение, обстоятельства должны быть весьма весомыми, — гость удивленно пожал плечами.

— Да они есть, но я бы не хотела об этом говорить.

— Может быть, я смогу вам чем-то помочь? — уже на пороге, очень искренне предложил Илья Григорьевич, — вы же знаете у меня связи…

— Вы мне итак очень сильно помогли, я была очень рада вас видеть, — прощаясь, ответила Зоя Константиновна. На глазах проступили слезы.

* * *

Первое разочарование пришло быстро. Прошло ровно две недели, с тех пор как сердобольная пенсионерка передала деньги в фонд поддержки и помощи больным детям. Уже давно должна была состояться операция. Зоя Константиновна очень переживала и волновалась, она считала дни и думала о том, что все будет хорошо. Много раз женщина порывалась позвонить в фонд, несколько раз съездить. Но всякий раз что-то останавливало ее. Конечно, лучше бы она навсегда осталась в неведенье относительно того, что станет известно ей чуть позже. Но она решилась и с волнением позвонила по знакомому номеру.

— Да, слушаю вас очень внимательно! — ответил приятный голос.

Зоя Константиновна представилась и спросила о состоянии Верочки Брагиной. Затаив дыханье, она думала услышать в ответ восторженные отзывы приятной симпатичной девушки. Ей хотелось подробностей, и представлялась роскошная озорная улыбка спасенной малышки и счастливые глаза благодарных родителей. Женщина хотела прикоснуться к счастью, обрушившемуся на совершенно незнакомых людей, к той радости, которую именно она подарила им, совершенно бескорыстно, от всего большого и доброго сердца.

— Все хорошо, не волнуйтесь, — в голосе секретарши послышались раздраженные нотки.

— Но мне бы хотелось подробностей, — настойчиво потребовала женщина.

— Да их особо нет, нам просто позвонили и сказали, что операция прошла успешно, и все! — Леночка была не расположена к общению.

— А когда же можно об этом справиться? — Зоя Константиновна чувствовала свою назойливость.

— Трудно сказать, попробуйте примерно через месяц, тогда точно будет известно. Извините, у меня много работы, до свиданья! — в трубке послышались короткие гудки.

Прошел месяц. Зоя Константиновна нашла успевшую пожелтеть прямоугольную картонку с телефонами президента фонда. Визитка… — вот, что за слово-то такое? Откуда берутся в русском языке иностранные слова? Вот время! Кругом чужая речь, вывески, рекламы, названия. Бизнесмены, менеджеры, риэлторы, президенты, секьюрити… Что же происходит? Почему же уничтожается русский язык, почему мы сами отказываемся от родной речи? Кому это выгодно?

Зоя Константиновна вспомнила, как относились к русскому языку освобожденные европейские народы. Как люди старались впитывать в себя словно губка, простую русскую речь.

Она вдруг отчетливо представила, как они вошли в Варшаву^[3]. Колонна медленно двигалась по центральным улицам польской столицы. Зоя сидела на новеньком танке Т-34 и радовалась искренней радости освобожденного народа.

Восторженные местные жители встречающие Красную Армию буквально заполонили улицы города. На тротуарах было не протолкнуться и в некоторых местах доходило даже до давки, а люди все шли и шли. Многие приветливо махали руками и шапками, некоторые пытались угостить советских солдат прошлогодними яблоками и душистой выпечкой, а другие, несмотря на зиму и всеобщую разруху, несли цветы. Вот откуда в январе, в разрушенном городе цветы?

Но главное было не это, главное было то, что поляки на ломаном языке произносили русские слова. То тут, то там слышалось: спасибо, товарищ, советский… Вот как любили русский язык спасенные поляки…, и чехи, болгары, сербы, венгры и другие народы, объединенной нынче Европы, тоже любили. Вот так они встречали и плакали, танцевали и пели, смеялись и целовались. Вот так радовались и пытались разговаривать на русском языке. А теперь?

Зоя Константиновна набрала номер президента фонда. Она часто вспоминала его…, благородного, доброго человека, спешащего на помощь больным детям.

Он ответил, не мог не ответить. Разговаривал правда как-то натянуто, наверное, от усталости, в голосе не слышалось того оптимизма, которым он поразил при первой встрече. Чувствовалось, что он спешит, торопится, а вынужден отвлекаться на назойливую пенсионерку.

Из разговора стало понятно, что операцию делали в Германии. Завершилась она удачно и сейчас идет процесс реабилитации, там же за границей. Были какие-то сложности. Президент объяснял, но Зоя Константиновна не поняла. Ясно было одно: у врачей все под контролем. Вот так — немецкие врачи лечат русских детей. За деньги лечат, за очень большие деньги. А когда-то давным-давно, полвека назад, маленькая, худенькая санинструктор Зоя Коробейникова спасала от гибели пленных отцов и дедов этих германских врачей. Бесплатно, бескорыстно…

* * *

Прошло полгода. Веселое майское солнышко ласково смотрело на собравшихся на Поклонной горе пожилых людей. Их было немного, хотелось бы побольше, много больше. Но подавляющее большинство ветеранов, на встречу не придет никогда, потому что их уже нет… Некоторые только недавно поняли, что сил не хватит…, увы не дойдут… А те, у кого пока хватает, давно уже там. Они успели купить ярко красные гвоздики и, нервно похаживая, с тревогой ожидают остальных. Они волнуются только о том, кто придет в этом году, а кто — нет.

А другие ветераны, которым лучше было бы лежать на мягком диване и смотреть по телевизору парад на Красной площади, те, которым врачи давно запретили ходить дальше кухни, все равно идут. К своим идут. Идут несмотря ни на что, стиснув зубы и не обращая внимания на преклонный возраст и целую россыпь опасных заболеваний. Идут с поддержкой, опираясь на подставленные локти детей, внуков или своих боевых товарищей, а может быть незнакомых, но очень порядочных людей.

Они часто останавливаются и присаживаются на лавочки, чтобы передохнуть, чтобы перевести дух и поправить награды на кителях. Фронтовики готовятся к встрече со своими однополчанами и хотят выглядеть хорошо. Ветераны дойдут, поверьте, несмотря ни на что дойдут, что бы им это ни стоило. Они до Берлина дошли, а здесь просто — Поклонная гора.

Да, солдаты сильно постарели и сдали, но это только физически, это только с виду. А что же в моральном плане? А не изменилось ничего! Они как были кремень, так и остались. Души фронтовиков не постарели ни на секунду. Им хоть сейчас, снова в бой.

Зоя Константиновна вспомнила прошлогоднюю встречу, митинг и торжественную часть. Председатель Совета ветеранов по городу Москва и Московской области, генерал-полковник награждал. Наш генерал — фронтовик, не из этих, нынешних генералов с круглыми красными лицами и большими животами. Награждал наиболее активных и заслуженных ветеранов, отличившихся в работе Совета за минувший период.

Чем мог наградить генерал в 1995 году? Скромным ценным подарком или грамотой, приобретенными на деньги Совета. Откуда у Совета денежные средства? Конечно это отчисления из небольших и очень скромных пенсий самих ветеранов. Куда идут эти деньги? На подарок к юбилею, в детские дома и интернаты, на оказание помощи своим, тем, кому совсем плохо, на лечение, а в основном на похороны ушедших фронтовиков, на памятники, венки, цветы и материальную помощь семьям… Ветераны своих не бросают.

Наградить грамотой фронтовика, у которого места на груди не хватает даже для боевых орденов и медалей! Ну, надо же такое придумать, ну это же издевательство какое-то! Нет, неправда, для любого, из пришедших на митинг, это НАГРАДА! Знают, помнят, ценят, любят… — вот что значит эта грамота для ветерана.

Так было и в прошлом году: «За высокие показатели в работе по патриотическому воспитанию молодежи, почетной грамотой награждается полковник в отставке Исаев Петр Кузьмич», — нараспев прочитал диктор, озвучивающий приказ по награждению личного состава.

Петр Кузьмич пошел к генералу плохо, шаги давались ему тяжело, и у присутствующих были опасения, что он вот-вот упадет. Нервный тик седой головы свидетельствовал о перенесенных инсультах, а на глазах проступили слезы обиды на собственную немощь.

На помощь ветерану поспешил молодой, видимо действующий майор — пограничник, пришедший, скорее всего со своим ветераном. Он ловко подставил локоть и, сцепив свои ладони, соорудил импровизированный поручень.

Фронтовик благодарно всем своим весом облокотился на майора. Так и пошли, вдвоем к генералу, маленькими, медленными шагами. Но, дойдя до цели старый солдат, очень ловко освободился от помощника и умудрился сделать к генералу настоящий строевой шаг. С достоинством приняв почетную грамоту, полковник повернулся лицом к присутствующим, принял строевую стойку, приложил руку к головному убору и четким уверенным голосом доложил:

— Я-я-а-а СЛУ-ЖИ-И-Л…, СЛУ-Ж-У-У…, И БУДУ СЛУЖИТЬ… СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ!

Как можно было сказать такое в 1995 году, когда все связанное с советским прошлым было предано анафеме? Но гром аплодисментов взорвал площадь. Люди не жалели ладоней, выражая свое восхищение, мужественному воину. А он, вытянутый в струнку, стоял, прижав одну руку ко шву, а другую держа под козырек, приподняв подбородок, молча ждал, когда стихнут овации. Подбородок предательски дрожал, а силы стремительно таяли, но солдат стоял словно на посту. Те, кто успели заглянуть ему в глаза были поражены сиянию, исходящему от них. В его взгляде читались гордость и счастье: «Я здесь…, я снова в строю, я снова на службе и нужен Родине!».

Зоя Константиновна восхищенно смотрела на полковника. Острые переживания переполняли взволнованную женщину. Вот почему мы победили, вот почему мы сломили ненавистного врага, потому что мы были сильнее духом, потому что на нашей стороне была правда. Нашу волю не может победить ни оружие, ни время. Ты герой, Петр Кузьмич, ты молодец! На глазах заблестели слезы.

Сегодняшний митинг прошел по тому же самому сценарию. Разговаривали, пробовали петь, читали стихи, вспоминали. Что еще нужно? Это же самый лучший день в году, для любого из собравшихся! Но все заканчивается, и миг расставания с однополчанами подошел незаметно. Как жаль, что все завершилось так быстро. Хотелось еще хоть немного побыть в обществе друзей, знакомых и незнакомых. Но пожилые люди сильно устали и начали расходиться, на целый год. Кто-то придет на следующую встречу, а кто-то нет, как получится. Но встречу назначили через день.

— Уважаемые товарищи генералы, офицеры, солдаты и сержанты, труженики тыла! — послышался твердый голос генерала, усиленный стереоколонкой, — послезавтра 9 мая нашей ветеранской организации предложено принять участие в параде, посвященном 51-ой годовщине Победы Советского народа в Великой Отечественной войне. Те, кто получили приглашения на трибуны, прибытие к 9.30, сбор около Исторического музея. Все, кто чувствуют, что могут пройти маршем по Красной площади, сбор в Александровском саду, возле могилы Неизвестного солдата. Всем удачи и здоровья! Собрание объявляю закрытым, до встречи!

Зоя Константиновна покинула площадь, как всегда со смешанными чувствами. Здесь была горечь и печаль, но больше радость и эмоциональный подъем. Именно он подтолкнул женщину к поездке в офис фонда.

* * *

За прошедшее время она много раз пробовала звонить по знакомым телефонам, но… всегда безрезультатно. Вернее, однажды ответила секретарша. Но разговор не состоялся. Зоя Константиновна спросила, как связаться с Брагиными, но получила отказ, потому что представлять подобную информацию фонд не имел права.

А потом несколько раз трубку брали, но не отвечали, после уже не брали, а вскоре телефон начал давать постоянную занятость. После месяца безуспешных попыток дозвониться, Зоя Константиновна поняла, что так больше нельзя, эти переживания ни к чему хорошему не приведут. Однако не думать об этом она не могла, плохие, подлые мысли преследовали ее постоянно.

Женщина созвонилась с лучшей подругой и договорилась о встрече. Не виделись давно, последний раз еще до истории с фондом. Старые стали, одиночество дороже общения. Стыдно то, как. Ведь вспомнила о ней, только тогда, когда стало плохо, очень плохо. А раньше и дня друг без друга не могли прожить.

— Зойка! Выглядишь как старое корыто, — возмутилась при встрече радостная подруга, — давай-ка по бокальчику винца хряпнем, пока рассказывать будешь.

Зоя Константиновна рассказывала все очень подробно, несколько раз глаза краснели, выдавая чувства, которые испытывала женщина. Выговорившись, она почувствовала облегчение, к которому приложился эффект выпитого вина, впервые за многие дни, подарив душевное равновесие.

— Н-да, ситуация… тебя кинули, дорогая, — скорбным голосом сообщила подруга.

— Как это кинули? — удивилась женщина.

— Ну, обманули, понимаешь, об-ма-ну-ли! — подруга с жалостью посмотрела на Зою Константиновну.

— Я не верю, этого ведь не может быть! С таким же не шутят, это же не по-человечески, — по щекам потекли слезы, — они же про деточку невинную…

— Может, еще как может! Вспомни МММ, Чумака, Кашпировского и других, сколько их сейчас развелось! — подруга возмущенно развела руки в стороны, — и это с тобой сделали нелюди! Для них нет ничего святого, они проглотят любого, кто попадется им на пути.

— Ты-то как, Марина? — Зоя упрекнула себя в невнимательности, ведь не виделись долго.

Подруга до сих пор трудилась на очень сложной и ответственной работе. Она была директором детского дома инвалидов. В середине 90-х эта сфера пришла в окончательный упадок. Кому в это время были нужны дети, да еще инвалиды? Государственное финансирование просто издевалось над потребностями, этих сложных во всех отношениях учреждений. Такие директора, как Марина Викторовна, крутились как белки в колесе, стараясь правдами и неправдами выкроить хоть какие-нибудь внебюджетные средства, для того чтобы залатать очередную финансовую дыру.

— Да также плохо, как и ты. Наверное, воровать пойду или на паперть, если возьмет кто! Мне скоро детей кормить нечем будет, про лечение вообще молчу. Персонал не удержать, денег нет. Молодежь вон на рынки сбегает, спекулянты недоделанные. А такие как мы старперы, за идею бьемся, прости господи!

На следующий день Зоя Константиновна слегла. У нее жутко болела голова, в глазах время от времени темнело, слегка подташнивало. К вечеру терпеть головную боль не осталось сил, и женщина набрала телефонный номер дочери.

Буквально через час в квартире больной было достаточно тесно: дочь, сын, внучки и бригада скорой помощи. Осмотрев больную, врач поставил предварительный диагноз — гипертонический криз. Отвезли в больницу, в которой она провалялась около месяца. Диагноз подтвердился, плюс возраст, сердце и лечение затянулось. Помогали родные и близкие, навещали. Иногда по очереди, бывало вместе. Приходили подруги, близкие и старые, давно забытые, с которыми не виделись уже несколько лет. И она поправилась, такое внимание нельзя было обманывать, хочешь, не хочешь, нужно было вставать на ноги.

Зоя Константиновна не стала рассказывать детям свою историю. Не хотелось. Не хотелось по многим причинам, потому что здесь было все: наивность и доверчивость, граничащие с обыкновенной глупостью, слепой эгоизм, оставивший наследников без уникальной драгоценности, стыд и слабость…

Она тяжело все это переживала, но… пережила. После больницы, съездила на кладбище, попросила у родных прощения. Стала часто гулять, заходить к подругам и детям с внуками. Приезжала всегда без приглашений, неожиданно. Но видела: рады, любят. Рады совершенно искренне, и от этого становилось очень хорошо. От тепла семьи, осадок от пережитого обмана, потихоньку растворялся, уходил в забвение. Так прошло почти полгода, и казалось все позади. Но если бы так все и осталось, то это была бы не Зоя Константиновна!

После встречи с однополчанами, после воспоминаний о стойкости Петра Кузьмича, советских солдат и советского народа, она вдруг поймала себя на одной, четко сформулированной когда-то мысли: «Зло должно быть наказано. Наказано жестко и во чтобы то ни стало»!

* * *

Сидя на твердом, неудобном кресле электропоезда в метрополитене, женщина вспомнила пленных немцев, вернее одного единственного. Это было в 1945 году, за несколько месяцев до Победы. Первый Белорусский фронт проводил Восточно-Померанскую операцию^[4]. Ее часть вела тяжелые бои по удержанию и расширению плацдарма на Одере.

Она хорошо помнила, как на большой скорости к месту расположения части примчалась запыленная машина с обломанными, обгоревшими бортами. В кузове находилось два раненых, наш и немецкий, оба тяжелых и оба без сознания.

Из кабины выскочил покрытый черной копотью, очень нервный человек, без знаков различия.

— Старший где? — нервно прокричал он, — кто главный?

— Старший лейтенант Блинов, — представился командир роты, — вы кто? Почему вы так нервничаете?

— СМЕРШ! — в руке человека появилась красная книжка, — раненые, прошу…, все, что можете…срочно, сначала фашист, э-т-о… очень, очень важно…, прошу…, пожал…

Не договорив, контрразведчик рухнул как подкошенный. При падении командирская сумка, прикрывающая левый бок, съехала с места и удивленным взглядам встречающих, открылось огромное кровавое пятно в районе почки. Его попробовали приподнять, отчего он открыл глаза и прошептал: «Немца надо…».

Зоя Константиновна в мельчайших деталях вспомнила, бледное лицо немецкого диверсанта. После первых прикосновений он застонал, а потом и вовсе пришел в себя. Он был молодой, на несколько лет старше ее. Короткая прическа была исполнена блестящим парикмахером и явно ему шла. Шла, несмотря на то, что в данный момент практически не имела формы. Череп был слегка вытянут, большие голубые глаза и твердый подбородок. Немец был симпатичным парнем, и его не портил даже сильный испуг. Да, воспоминания были отчетливыми: он сильно боялся, и невозможно было припомнить, видела ли она раньше такого трусливого человека.

Пленный просил о помощи, и что удивительно говорил по-русски, без акцента, но с сильным заиканием. Несколько раз у него текла слюна, ноги то и дело сводили судороги, а в глазах стояли слезы. Быть может, все это было от боли, но скорей всего от страха!

Почему она так хорошо это запомнила? Примерно через месяц, в начале марта, Зоя попала в госпиталь и встретила того самого смершевца, раненого в почку. Его товарищ, который лежал вместе с немцем в кузове грузовика умер. Он не выжил, возможно потому что первым спасали диверсанта.

Раненый контрразведчик рассказал, что фашист оказался матерым убийцей, которого не могли поймать с самого начала войны. Фамилия уже не помнилась, звали вроде бы Мартин, да и неважно уже, тут бы товарищей своих боевых упомнить.

Немец принес нашим немало бед, он был очень опасен и натворил много зла, безмерно много. Большая часть его преступлений была известна контрразведке и СМЕРШ очень долго за ним охотился. Диверсант знал очень много, и поэтому его нужно было спасти, даже жертвуя жизнью товарища. Вот как на такое решиться променять надежду на жизнь друга, чтобы спасти заклятого врага?

Фашист рассказал контрразведке все. Он «пел соловьем», и наши стенографистки не успевали записывать. Он предал всех своих, сдал всю резидентуру, которую знал, местную, в Польше и ту, что осталась в СССР. Своим предательством диверсант хотел выторговать себе жизнь, хоть какое-нибудь подобие на нее. Видимо, ему было неважно, как жить дальше, лишь бы жить. Но это не помогло, его все равно казнили. Повесили по приговору военного трибунала, даже несмотря на то, что он раненый.

— Зло должно быть наказано. Наказано жестко и быстро. Чего бы это ни стоило! — свирепо произнес тогда контрразведчик.

Она была поражена! Такой опасный диверсант и такой трус! Как такое может быть? Может потому, что такие как он, сильны лишь исподтишка. Только перед беззащитными людьми, они могут бравировать своей отвагой, а когда встретят на своем пути другую, противоположную силу, то сразу все! Они трясутся, как зайцы. Контрразведчик сказал тогда очень верно, и они, смершевцы, правильно тогда поступили.

Правильно нужно было поступить и сейчас! Нельзя прощать, надо наказывать! Ведь зло, с которым ей пришлось столкнуться сейчас, было совсем не лучше того…, самого-самого большого! То зло уничтожало советских людей физически, потому что не могло сломить их духовно. А это ломало человеческую психику, используя подлые, предательские, запрещенные приемы. Психику своих сограждан: дедов, отцов и матерей, братьев и сестер, друзей и соседей, знакомых и незнакомых, в конце концов, просто своих! Кто лучше: фашисты или эти?

Для того, чтобы наказать это зло, нужно было бороться, необходимо было сражаться. Вот теперь, Зоя Константиновна снова стала сама собой. За несколько минут она сбросила сразу пять десятилетий и снова была готова к бою! Она была в себе уверена и рвалась в битву с несправедливостью и злом, и, если бы кто-нибудь смог заглянуть в душу этой пожилой женщины, он бы поразился несгибаемой силе, исходящей от нее.

* * *

Зоя Константиновна подходила к зданию фонда. Навстречу шел молодой паренек, он улыбнулся и внимательно посмотрел ей прямо в глаза. Приблизившись к ней, юноша… поздравил ее с наступающим Днем Победы. Первый раз за день ее поздравил прохожий! Разве можно было представить себе такое, каких-то лет десять назад. Тогда поздравлял практически каждый встречный, милиционеры приветствовали под козырек, а бывало, люди дарили цветы. Что же случилось с ними, что случилось со страной? Почему вместо доброты и отзывчивости, граждане Великой страны стали черствыми и безразличными?

— Время такое, — подумалось женщине, — никакое!

На входе в фонд вместо знакомой таблички красовалась другая — «Фитнесс клуб». Что такое фитнесс женщина не знала. Буквально секунду посомневавшись, она уверенно толкнула вперед тяжелую дверную ручку. Ее встретил охранник, очень похожий на Володю. Похожий фигурой, манерами поведения и отсутствием интеллекта.

— Чего потеряла, старая? — нагло спросил он, — сюда обычно помоложе ходют!

— А вы бы повежливее не могли, молодой человек? — возмущенно ответила женщина, — что ни совести, ни уважения? Или вас поучить, как с пожилыми людьми разговаривать нужно? У меня на фронте получалось фашистов воспитывать!

— Но, но разошлась! Я-то вижу, что фронтовик, — верзила осмотрел награды, — я-то с понятиями! Ты это, мать, не сердися.

— Вы мне скажите, куда фонд подевался? И вообще-то, на Вы нужно разговаривать, молодой человек!

— Я-то откуда знаю, здеся вроде фитнесс всегда был. Я-то здеся вообще недавно, — охранник развел руками.

Зоя Константиновна прошла внутрь и переговорила с персоналом. Отвечали неопределенно. Про фонд, что-то слышали, но где он сейчас, никто не знал.

Немного походив по району, после расспросов прохожих, женщина, нашла кабинет участкового. Ей повезло — он был на месте. Видимо, он был неплохим милиционером, старой закалки. Ситуацию оценил сразу, но помочь не смог.

— Да, фонд был, помню. Ничего подозрительного. Денег у них было достаточно. Посетители? Да хватало…, в основном пенсионеры…, да разные приходили, — вспоминал он, — но организаторы порядок не нарушали, все приличные. А в деятельности копаться…, да у меня и прав таких нет. Вы уж извините…

— А что же мне делать? Посоветуйте хоть что-нибудь!

— Вам в отдел надо, к следователю. Он лучший сыщик, настоящий профессионал, — участковый взял ручку и написал адрес и фамилию на клочке бумаги, — вот к нему вам нужно попасть. Да, кстати с Праздником Вас!

* * *

Отдел нашелся быстро. Но, к сожалению, Зоя Константиновна не встретилась с тем человеком, которого рекомендовал участковый.

Арсений Петрович Хатьков был следователем по особо важным делам, одного из районных отделов внутренних дел Москвы. Это была фигура! Это была гроза всего уголовного мира столицы, перед которым воры союзного масштаба кололись^[5], словно юная шпана. На его счету было несколько особо крупных дел, прогремевших на весь Союз. Его дважды награждал сам Щелоков. Он был сыскарь от Бога, познавший все тонкости и нюансы своей работы. Хатьков мог вести одновременно несколько дел и везде его ждал успех. Но самое главное он был ЧЕСТНЫМ, идейным следователем, стоящим на страже народных интересов.

Где в настоящее время найти таких милиционеров, извините полицейских? Остались ли такие сотрудники, для которых кумирами являются не деньги и выгода, а Жеглов и Шарапов? Есть ли еще на свете такие правоохранители, для которых служба — самое главное?

Есть…, поверьте, они есть…, куда же им деться? Просто не так много их сейчас…, меньше, чем раньше. Но они остались, ученики старой, советской милицейской школы, люди в погонах, для которых мораль — значит много больше, чем деньги, знакомства и все земные блага вместе взятые. Поверьте, что есть еще в уголовном розыске профессионалы, для которых главное в жизни дело — это СЛУЖЕНИЕ народу, это жизненное кредо и истинная цель! Слава им таким милиционерам!

Если бы судьба соединила их вместе: ее, героя Великой Отечественной войны и его, почетного работника министерства внутренних дел, эта история завершилась. Она закончилась бы, потому что сыщик с первых бы секунд разобрался в деле и сделал все, что нужно.

Несмотря на 96-й год, он был еще в силе. Для защиты этой пожилой, красивой и обаятельной женщины, он напряг бы все свои силы и связи. Он поставил бы на уши своих начальников, сослуживцев, друзей и учеников, прессу и телевиденье. И это бы дало результат, аферистов достали бы из-под земли и наказали. По совести, наказали, по справедливости!

— Нет сегодня Арсения Петровича. Сдал старый, приболел…, сердечко поизносилось. Теперь, наверное, уволят по здоровью, — с сожалением констатировал дежурный по отделу, — проходите в 14-ый кабинет, по лестнице второй этаж направо.

Кабинет нашелся сразу, однако пришлось ждать хозяина. Зоя Константиновна присела на жесткое складное кресло и принялась с любопытством рассматривать окружающее пространство. Туда-сюда сновали люди в форме, просители, потерпевшие, подозреваемые… В коридоре стоял оглушающий гомон человеческих голосов, создавая убаюкивающую атмосферу. Такой шум кого хочешь, утомит, а на пожилую женщину, которая ночью от предвкушения встречи с однополчанами и не спала толком, он оказал просто убийственное действие. Глаза закрылись сами собой, и она за годы войны, привыкшая спать в любых, даже самых сложных и неподходящих условиях, заснула глубоким, но очень чутким сном.

Нужно отметить, что на войне люди, измотанные духовно и физически, были способны отдыхать, где угодно и как угодно. Они могли спать стоя, сидя на безумно трясущейся повозке, облокотившись на ледяную стенку окопа или на переполненных людьми жестких деревянных нарах. Можно перечислить еще тысячу обстоятельств, при которых красноармейцы могли немного отдохнуть. Им не мешал ни свет, ни шум. Солдаты могли задремать под канонаду орудий или гул моторов, вой вражеской авиации или ружейно-пулеметный стрекот. Вот что значит настоящее хроническое переутомление. Вот как измотанный до предела, но закаленный в жесточайших схватках, человеческий организм борется за восстановление.

Нет, конечно, спали не перед боем и не в бою, а только тогда, когда обостренный до предела инстинкт самосохранения разрешал несколько минут тревожного отдыха. Как правило, после этого минутного расслабления, воин был готов вновь к службе.

Прошло минут пятнадцать, и Зоя Константиновна почувствовала, что нужно просыпаться и открывать глаза. Вот так, несмотря на пропасть времени, отделяющую ее от военного прошлого, инстинкты продолжали работать. Перед ней стояли два молодых сотрудника в форме. Они улыбались, но женщине их улыбки почему-то не понравились.

— Вы зачем же здесь, поспать решили? — ехидно спросил один из них, — надо было в кабинет зайти, у нас там раскладушка имеется.

Ему казалось, что это смешно и остроумно. Он был доволен своей шуткой, совершенно не задумываясь, с кем он шутит и как. Ему не было и тридцати, но сразу бросалось в глаза, что за собой он практически не следит. Разве можно так запустить фигуру, в таком возрасте так сильно располнеть может только по-настоящему ленивый человек. Полное круглое лицо с обвисшими, несколько дней небритыми щеками, несоразмерно маленькими глазами и вздернутым носом, напоминало поросячью морду. «Хряк», — мысленно окрестила его женщина.

— Пойдемте, юноша, в ваш кабинет, на раскладушке подремлю раз вы так добры, — с достоинством ответила Зоя Константиновна, приподнимаясь с очень неудобного кресла.

— Да, вы и вправду боевая женщина, — после нескольких секунд раздумий пробубнил следователь. Он покраснел и почувствовал некоторую неловкость от неожиданного отпора старушки.

— Следователь…, старший лейтенант Хромов, — представился он, уже в кабинете, — присаживайтесь, что у вас?

Зоя Константиновна принялась рассказывать все по порядку. Рассказ получился достаточно стройный и немного жалостливый, потому как ни старалась, женщина скрыть эмоции, они то и дело брали вверх. Однако несмотря на неприкрытую боль, читаемую в каждом слове Героя войны, Хромов слушал ее не очень внимательно. Он постоянно отвлекался, брал в руки какие-то бумаги, авторучку и вообще не был заинтересованным слушателем. В середине рассказа следователь открыл с виду богатый портсигар и закурил.

— Без спросу закурил?! Вот это офицеры…, — подумала женщина и добавила уже вслух, — вы не могли бы не курить, для меня папиросный дым, хуже ножа. В наше время офицеры в присутствии женщины всегда спрашивали разрешения.

— Вообще-то, вы у меня в гостях, а не я у вас! — возмущенно ответил следователь, но сигарету потушил.

— Вообще-то, я не у вас в гостях, а в отделении народной милиции! У меня такое впечатление, что вы меня не слушаете, вам это не интересно?

— Вот зануда старая, откуда же ты свалилась на мою голову? Ты же мне всю плешь проешь, — думал Хромов, — цацками обвешалась и думаешь, что все можно? Ты только подумай, курить нельзя! Разрешения у нее спроси! Одной ногой в могиле, а все посмотри, характер свой показывает! Кинули ее…, сейчас заплачу. Правильно сделали, я бы тебя тоже кинул куда-нибудь подальше…

— Продолжайте, Зоя Константиновна, продолжайте, — невозмутимо ответил он, — интересно, очень интересно, просто манера у меня такая, никак не могу избавиться. Продолжайте, пожалуйста.

Женщине не повезло, старший лейтенант Хромов оказался следователем новой формации, из «свежей» перестроечной молодежи. В школу милиции он попал благодаря протекции, в самый разгар разложения советского общества. Еще в курсантские годы он хорошо понял, какие дивиденды можно будет извлекать из будущей профессии. После выпуска и назначения на должность, он очень быстро разобрался в положении дел.

Через два-три года работы, Хромов научился безошибочно определять перспективность заведенного уголовного дела, по собственной изобретенной именно им шкале. Молодой следователь, несмотря на небольшой стаж службы, успел ощутить вкус легких денег, которые можно было заработать, не выходя из собственного кабинета.

В его шкале все уголовные дела делились на несколько категорий. Первые и самые лучшие, те, которые можно было развалить^[6]. За деньги, конечно, потому что люди, которые сильно боятся уголовного преследования, готовы платить. Представьте себе!

Вторые дела чуть похуже, но тоже вариант. В таких делах потерпевший очень хочет, чтобы преступника непременно наказали. В этом случае бывает, что люди оказываются принципиальными и совсем не против, отблагодарить следователя. Второй вариант хуже тем, что нужно вкалывать, рыть, искать и тем, что платят не так щедро, как в первом случае. Впрочем, раскрываемость время от времени требует начальство, а тут еще и не бесплатно.

Третьи дела в финансовом плане были бесперспективны, потому и толка от них Хромов не видел. От таких дел он при любой возможности старался увиливать, перекладывать на чужие плечи или просто закрывать, занимаясь уговорами, приписками и другими следовательскими хитростями.

Но были еще и четвертые — примерно вот как это, с этой безумной старухой. Ведь она все нервы выпотрошит, она пойдет к начальству, к генералам и в газеты. Куда угодно, потому что ума у нее давно нет, даже чисто теоретически, зато маразма сколько хочешь. И вот теперь из-за нее ввязываться в никому не нужное, неблагодарное дело, которое займет уйму времени, сил и нервов и все равно развалится. Развалится, потому что те, кто ее кинул, даже если их найти, имеют очень крутую крышу. А если нет, то они просто откупятся…, но все деньги пройдут уже мимо него.

Примерно так рассуждал следователь постперестроечного формата. Сколько же раз он мысленно обидел благородного заслуженного человека, сидящего напротив него?

Если бы Хромов только представил, что каждая, по его словам, цацка, — это боевая награда, которая обильно полита кровью самого кавалера или кровью его товарищей. Это нужно было понимать, чтить и уважать! Но молодой человек был, мягко сказать непорядочным, его поступки были лишены морали и принципов. К большому сожалению, самостоятельный жизненный путь следователя был направлен только на извлечение материальной выгоды и получение от жизни удовольствий. В нем было мало человеческого, и он не мог понять одной простой истины: эта женщина проливала на фронте кровь, в том числе за него — за следователя Хромова!

Проливала для того, чтобы он мог родиться, вырасти, получить образование и радоваться жизни, не слыша ужасающий вой мессершмитта, не видя колючую проволоку концлагерей и наполненные безумным блеском глаза фашистских карателей…

— Ну что ж, все понятно. На лицо мошенничество. Но вы знаете, Зоя Константиновна, вряд ли мы сможем что-нибудь сделать. Даже если мы их найдем, мы ничего не докажем, — следователь старался казаться убедительным и начал уговаривать посетительницу не ворошить это дело, — тут нужно…

— Я хотела бы написать заявление по факту мошенничества, — уверенно перебила следователя женщина.

— Но, очевидно…

— Вы, что меня не услышали, товарищ старший лейтенант, я хочу написать заявление! — кто бы мог подумать о том, что в такой хрупкой женщине, присутствует подобная твердость и непреклонность.

— Вот сволочь старая! — мысленно выругался Хромов, — вот что такое не везет и как с ним бороться. Ведь с утра день не задался: какая-то тварь поцарапала машину на парковке прямо возле дома. Узнаю гада, новую купит, начальник наорал, раскрываемость ему подавай, а тут еще и это — старое безобразие.

— Ну что ж давайте паспорт, будем оформлять ваше заявление, — обреченно предложил он.

— Ой, а я его с собой не взяла, позабыла. От волнения, наверное, на встречу ветеранов ведь собиралась, — расстроилась Зоя Константиновна, — товарищ следователь, может я за ним съезжу?

— А успеете? Куда вам ехать? — настроение Хромова начало подниматься.

— В Раменское, туда-сюда, часа три будет, — понимая, что до конца рабочего дня не обернется, сама себе ответила женщина, — а завтра во сколько можно?

— Ну что вы, Зоя Константиновна, завтра не получится, у нас же усиление, вы же понимаете: День Победы. Мы по объектам, у нас так всегда! Давайте на следующей неделе, в понедельник, хорошо? Мы все для вас сделаем. До понедельника…, — начал прощаться Хромов, даже не пытаясь скрыть своей радости.

* * *

Зоя Константиновна не смогла попасть к нему ни в понедельник, ни во вторник и даже в среду. Дежурные по отделу, проинструктированные Хромовым, отказывали посетительнице в приеме под различными предлогами. По их словам, Хромов выехал на убийство сегодня уже не будет, потом он работал в прокуратуре, сидел в засаде, был в суде. Что только ни услышала женщина за эти три дня о героическом старшем лейтенанте. В какой-то момент она даже усомнилась в своем мнении относительно следователя, но это был только момент. В среду, к вечеру, Зоя Константиновна утвердилась в мысли о том, что следователь от нее просто прячется и только лишь для того, чтобы не делать свою работу.

В четверг, ближе к обеду, Хромова вызвал непосредственный начальник. Зануда, каких свет не видывал, одной ногой гад на пенсии, а вторую туда же переставить никак не желает. Цепляется за работу, как клещ и мешает нам, молодым…

— Разрешите, товарищ полк…, — Хромов растерялся, потому что никак не ожидал увидеть в кабинете начальника надоедливую старушку.

— Заходи, заходи, родимый, расскажи-ка мне, как ты смеешь, так невнимательно относиться к нашим дорогим ветеранам? — жестко спросил начальник, — ветераны Великой Отечественной войны — это самое дорогое, что есть у нашего народа сейчас!

Дальше последовал гневный разнос, и Зое Константиновне стало почти жаль непутевого следователя. Начальник в ее глазах был неплохим человеком. Он с уважением относился к фронтовикам и скорее всего был хорошим сотрудником, внимательным и порядочным. Но бедная женщина не могла догадываться, что все далеко не так, как кажется.

Начальник Хромова, действительно, был хорошим, честным милиционером…, когда-то, давным-давно…, в совершенно другой стране. А в этой? В этой безумной жизни, начала 90-х он вскоре четко осознал, что со своей честностью и принципиальностью, он быстро окажется за бортом системы МВД, где его ждет только мизерная пенсия и нищая старость. За доказательствами не нужно было ходить далеко: примером этому служили сотни его коллег, уволенных после распада Союза.

На пенсии будет хорошо. Можно будет гордиться стопкой почетных грамот, небольшой кучкой юбилейных медалек и значков, а также радоваться походу на День милиции в чебуречную, с такими же как и он неудачниками.

Он этого не хотел, очень сильно этого не хотел и поэтому изо всех сил старался обеспечить себе достойное будущее, для чего постоянно находил схемы для заработка. Заработка «левого» и незаконного, потому что связанного с превышением служебных полномочий, взяточничеством или откровенным вымогательством. Чутье старого, опытного сыщика вовремя подсказывало ему, как обойти острые углы, когда не стоит связываться, а когда нужно просто остановиться.

Превращение честного мента в многочисленного представителя современной российской коррупции, далось ему нелегко. Первый раз всегда бывает трудно: прыгать с парашютом, идти на экзамен или выходить на новую работу, тяжело все это. Но вот такое перевоплощение, после двадцати с лишним лет безупречной службы, еще тяжелее.

Первая взятка привела его к жуткому, трехдневному запою. Он пил безудержно, сам с собой, и уже на первое утро проснулся в ванной комнате, в довольно странном виде: в парадном кителе и трусах, с пистолетом в руке и бутылкой водки за пазухой. Три дня он не слушал жену, не обращал внимания на детей и пытался заглушить отвращение к самому себе большим количеством алкоголя. Однако с каждым последующим разом совершать должностные преступления становилось все легче и легче, а потом перерождение и вовсе благополучно завершилось.

У него было несколько проверенных помощников среди следователей, оперуполномоченных и в патрульной службе. Он был очень осторожен и весьма умело применял приемы и способы маскировки своей преступной деятельности. Поэтому в отделе практически никто не догадывался о его двойной жизни и внешне начальник продолжал оставаться настоящим борцом с преступностью.

О деятельности фонда милиционер хорошо знал. Кроме того, он принимал в нем некоторое участие. Однажды ему позвонил бывший сослуживец, который сделал политическую карьеру и занимал определенный пост в комитете Государственной думы по безопасности и противодействию коррупции. После нескольких дежурных фраз знакомый перешел к делу, суть которого состояла в оказании содействия хорошим людям.

Вскоре эти люди вышли на него сами и предложили приличное вознаграждение за определенную помощь, скажем так — за помощь в щекотливых ситуациях. После первой жалобы на деятельность фонда, которую он благополучно замял, приятная иностранная купюра радостно согрела душу и потребовала продолжения банкета. Потом ситуация повторилась еще раз и еще. А дальше он постоянно урегулировал вопросы и получал за это фиксированные вознаграждения.

Так продолжалось до тех пор, пока количество жалоб и настойчивость потерпевших не приблизились к критическому уровню. К уровню, за которым в любую минуту мог последовать провал, громкое судебное разбирательство и показательная расправа.

Чтобы этого всего не случилось, он их предупредил. Начальник делал это не для сотрудников фонда или депутата, а прежде всего для себя, чтобы не пострадать самому. Они оказались понятливыми и быстро съехали. Нет, фонд не закрылся, он просто сменил место деятельности. Это было несложно, нужно было только переехать в другой город. Например, самый знакомый маршрут, для нас какой? Конечно Москва — Санкт — Петербург. Классика…!

Теперь мошенники будут продолжать писать историю великого обмана в северной столице, потом командируются на Урал, в Сибирь или на Дальний Восток. Когда все уляжется и забудется, можно вернуться домой — в Москву. Итак, будет до тех пор, пока не арестуют, если, конечно захотят…, если это кому-нибудь нужно. А если поймают, то всегда можно попробовать договориться, решить проблему криминальным путем, в конце концов, откупиться и продолжить свою прибыльную деятельность.

Продолжить ее, можно потому что в России имеется бесконечное количество рабочих, пенсионеров и ветеранов, просто сердобольных и доверчивых граждан и тысячи других простаков, которых можно запросто кинуть^[7]. Их у нас много, очень много, они никогда не закончатся, сколько бы их не обманывали.

Они сами принесут свои кровные, что-нибудь продадут, заложат или где-то займут, нужно их только немного подтолкнуть. И тогда они это сделают, только по одной простой причине, потому что они — дураки. Они плохо читали в детстве сказку про Буратино, его золотые монеты и поле чудес. Действительно, поле, действительно, чудес. Но оно не для всех, а только для избранных, для тех, кто придумал этот гениальный фонд.

В общем, раскручивать эту схему можно сколько угодно долго. Главное — знать меру, главное не переборщить и не заиграться.

* * *

Хромов понял все правильно. Начальник умел объяснять доходчиво, хотя в данном случае доводы были не нужны, достаточно было просто намекнуть. Пенсионерку попросили подождать возле кабинета следователя, и начальник, глядя прямо в глаза, произнес замысловатую, но очень понятную речь. Такие намеки невозможно было трактовать по-другому, потому что они давно были в одной команде, подчиненный и начальник. Они друг друга очень не любили, просто терпели. Каждый делал это по-своему: один как начальник, другой как подчиненный. Все это было возможно, потому что… иногда они делали взаимовыгодные дела.

Хромов уяснил, что дело бабки нужно разваливать, ведь просьбы начальников необходимо выполнять, тем более, когда они полностью совпадают с твоими собственными желаниями. Желание было острое и непреодолимое: наказать наглую старуху, показать ей, что ее время давно прошло и кануло в лету. Теперь, далеко не она хозяйка положения…, совершенно другие люди…, такие как он.

Вариантов развала дела было несколько: простой, средний и сложный. Хромов недолго колеблясь, избрал более трудный путь. Этот путь представлялся непростым и весьма затратным по времени, но зато интересным. Он продумал свои дальнейшие действия, пока шел по длинному коридору отдела. В своих умозаключениях следователь выстроил целую лестницу, ступеньки которой, как положено, были уложены в строго определенной последовательности, вплоть до окончания этой интригующей партии.

Не беда, что своим противником Хромов избрал пожилую, больную женщину. Его очень интересовал процесс будущего противостояния. Молодого человека совершенно не смущало фронтовое прошлое Зои Константиновны: отсиделась поди по тылам или еще хуже, была чьей-то походно-полевой женой^[8], поэтому и гонористая такая, властная. Наглость по отношению к государству, которое представлял, именно он, Хромов, нужно было наказать, любой ценой. Сколько сейчас написано про полевых жен, сколько раздуто советской пропагандой относительно этой победы. Не было бы победы, жили бы сейчас, как в Германии, пивко бы баварское попивали…

В конце перестройки и начале 90-х в нашем обществе открыто насаждались антисоветские, а значит антигосударственные настроения. На проплаченные спецслужбами противников деньги была развернута самая настоящая информационная война против нашей истории, культуры и духовного наследия. Миллионными тиражами расходилась по киоскам желтая пресса, задачей которой был переворот мировоззрения советских граждан. На экранах появлялись низкосортные фильмы, направленные на моральное разложение простых людей и прежде всего молодежи. Именно молодежи…, уже не советской, уже совершенно другой.

В средствах массовой информации создавался культ насилия, секса, невежества, большой и беззаветной любви к деньгам. На всех каналах, в видеосалонах и на «кабельных телевиденьях», которые множились в стране с невероятной скоростью, крутились кадры, которые делали в сознаниях зрителей, белое — черным, а черное — белым. Непросто было таким способом перевоспитать состоявшихся советских людей, а вот молодежь, возможно. Именно так сформировалась и личность будущего следователя.

* * *

Подойдя к женщине, Хромов имел четкий план работы с ней. Как и любой, пусть даже мысленно составленный документ обязан был иметь название. Как вы лодку назовете, так она и поплывет…! Заголовков к данному плану можно было предложить сразу несколько, но на душу легло кодовое название — «БЮРОКРАТИЯ». Именно это слово для совков^[9] самое страшное…

— Ну, все давайте, Зоя Константиновна, займемся, наконец-то подлецами, — с улыбкой произнес следователь, открывая кабинет. Выглядел он бодро, как будто и не было только что проведенной взбучки от начальства.

— Простите, а вы так и не представились, — добродушно произнесла женщина.

— Егор Андреич…, давайте паспорт. Произведя детальный осмотр документа Хромов предложил посетительнице оформить заявление. Документ переписывали четыре раза, постоянно вносили различные дополнения и уточнения. При этом следователь вел себя доброжелательно, всем своим видом показывая важность проделанной работы. Наконец-то удовлетворенно хмыкнув, молодой человек приступил к опросу.

Опрос потерпевшей длился около двух часов, при этом суть разговора необходимо было изложить в протоколе. Писал он долго, старательно, выводя красивые ровные буквы. Скорее всего для передышки он часто останавливался, делая вид, что обдумывает, выверяет, потом возвращался к началу, перефразировал вопросы, часто повторялся и к концу работы устал сам. Но еще больше он утомил Зою Константиновну. У женщины от всего этого разболелась голова и поднялось давление.

— Егор Андреевич, а можно воды? — спросила уставшая посетительница.

— Да, конечно, — следователь протянул налитый из графина стакан воды.

Женщина благодарно взяла стакан, чуть порывшись в старенькой потрепанной сумке, нашла таблетки и, тяжело глотнув теплую невкусную воду, вернулась к столу.

— Ну все будем заканчивать, — уставшим голосом сообщил он. Чуть подержав в руках протокол, поставил точку и предложил женщине ознакомиться и расписаться на каждой странице. Пока она читала отработанный документ, следователь подготовил папку, старательно оформил обложку и опись.

— У меня к вам, Зоя Константиновна, просьба небольшая имеется. Для начала производства уголовного дела мне необходимы ксерокопии вашего паспорта. Всех страниц, пожалуйста.

— Так, где же мне их сделать-то?

— Прямо от отдела, два квартала магазинчик «Канцтовары», только поспешите, вы же понимаете у меня много дел.

В ксероксе магазинчика «Канцтовары» неделю назад закончились чернила, и Хромов об этом знал. Кроме того, в соседнем кабинете, можно было без труда сделать все необходимые копии, причем абсолютно бесплатно и быстро. Но следователь работал по плану, названным им «Бюрократия» и понимал, что эти копии не имели никакого смысла и были в деле не нужны.

Но Зоя Константиновна этого не знала и послушно отправилась на поиски магазина. От свежего воздуха или от выпитой таблетки стало легче. Настроение улучшилось от одной мысли, что следствие началось. Несмотря на сильную усталость, на то, что очень не нравился следователь, женщина все равно была в хорошем настроении. Она в который раз представила мошенников на скамье подсудимых.

Ей было очень интересно, смогут ли они посмотреть ей и другим потерпевшим в глаза, будет ли у них раскаяние и сожаление о случившемся?

В магазинчике не помогли, но зато посоветовали торговый центр, правда нужно было проехать. Это заняло около часа. Сделав необходимые ксерокопии, Зоя Константиновна, прямо возле торгового центра обнаружила, неизвестно как сохранившийся кафетерий. Ассортиментом прилавка маленькое уютное заведение удивить любого человека, с ностальгией вспоминающего Советский Союз.

С большим удовольствием женщина насладилась роскошным, давно позабытым вкусом коврижки и запила ее самым настоящим молочным коктейлем. Она тут же вспомнила первое августа 1954 года. Этот день помнился очень отчетливо, потому что это был первый день их отпуска и год рождения дочери. Муж получил плановый отпуск, она декретный. Счастливые отпускники решили отметить этот день, посетив ВСХВ^[10], только что открывшуюся после реконструкции.

Они долго гуляли по выставке, любовались фонтанами и кормили уток, ели фруктовое мороженое и смеялись. Влюбленные были веселы, потому что были молоды, любили друг друга и были счастливы. А потом они набрели на точно такой кафетерий, ели коврижку и запивали ее молочным коктейлем. Как же это было давно…

Перекусив, Зоя Константиновна вышла на улицу. Нахлынувшие воспоминания были двойственны. С одной стороны, теплые и приятные: вот, сколько лет его уже нет рядом, а все равно все мысли, чувства и эмоции связаны только с ним. Он всегда рядом, он — это жизнь и любовь, единственный, самый лучший и настоящий. Она всегда знала, что ее муж — человек с большой буквы. Все, абсолютно все окружающее, напоминает о нем, каждая мелочь, каждая минута. Прожить с ним всю жизнь — мало, ничтожно мало.

С другой стороны, при воспоминании о муже, на глазах появлялись слезы. Это были слезы обиды на жизнь и несправедливость. Всю войну прошел. На двух фронтах сражался, трижды ранен, один раз очень тяжело, но выжил. Он остался жив для нее, детей и вообще для людей. Нелегкая послевоенная жизнь, тяжелая работа. Всегда в делах и заботах. Всегда здоров, бодр и готов прийти на помощь всем, кто в ней нуждался, а потом вдруг…, ушел. Ушел неожиданно…, как будто ненадолго на работу. Ушел стремительно и даже не попрощался. Вот, наверное, все же права та пословица, которая говорит, что счастье — это умереть в один день. Они тоже мечтали об этом, но теперь она одна, уже долгих три года…, целую вечность.

Она вспомнила обстоятельства, в результате которых стала вдовой. Праздничный день! Все как обычно: великолепное настроение, подготовка, звонки, поздравления, встречи и, конечно, веселое и радостное вечернее застолье.

Первый после развала СССР праздник. Для людей в погонах, для тех, кто их когда-то носил, один из самых значимых. День Советской Армии и Военно-Морского флота^[11]. Звучное название, хорошее и родное. Несмотря на то, что этот день никогда не был выходным, праздновался он широко и торжественно.

В школах, перед первым уроком, мальчишки, всегда находили открытки, подписанные соседками по партам. Студентки дарили юношам скромные, но очень милые сувениры. На предприятиях, в учреждениях и колхозах женщины приносили из дома, приготовленные собственными руками, блюда. Их складывали в одном месте, и они скромно ожидали окончание рабочего дня. После накрывался импровизированный стол и первый тост произносил директор или председатель. Звучали теплые пожелания мужчинам, настоящим защитникам, готовым в любую минуту заслонить грудью советских женщин и детей.

Примерно так было по всей рабочей стране. Но ветераны были на пенсии и не работали, они были свободны целый день и поэтому могли праздновать по-другому. Они собирались в памятных местах, проводили митинги, возлагали венки и цветы к памятникам.

Хотели идти, как обычно вместе, но Зое Константиновне третий день нездоровилось. Простыла: голова тяжелая, в горле першило, насморк и кашель. Все как положено в конце зимы, казалось бы, обычное дело. Однако сколько раз после этого было пролито слез сожаления о том, что не пошла, не пересилила собственную слабость и отпустила одного! Большинство женщин, в таких случаях, искренне считают, что, если были рядом смогли бы предотвратить все плохое, не допустить, остановить и защитить. Быть может, все это так, но в этом конкретном случае, вряд ли кто-то смог помочь, потому что случилось непоправимое. Случилась трагедия, о которой сейчас не принято вспоминать и даже во всезнающей всемирной сети про данный факт минимум информации.

23 февраля 1992 года Союзом офицеров в честь праздника был организован митинг, в котором предполагалось шествие к могиле Неизвестного солдата и возложение к ней венков. Основной контингент митинга составляли бывшие военнослужащие, в том числе ветераны Великой Отечественной войны. Шли гордо, под знаменами СВОЕЙ страны, которой присягали, служили и за которую умирали.

Однако правительство Москвы заявило о запрете всех митингов и шествий. Вот это истинное торжество демократии! Демократия — какое завораживающее слово! Доброе, гуманное и просто очень хорошее. У него множество значений: народовластие, возможность выражать мысли, способность выбора, гарантия прав и свобод… Именно под знаменем демократии было уничтожено величайшее государство на планете Земля. Именно этим словом горстка государственных преступников, пришедших к власти, обещало советским гражданам «новую, светлую и свободную жизнь».

В подтверждение своих демократических намерений против митингующих было выставлено 450 грузовиков, 12 тысяч милиционеров и 4 тысячи солдат дивизии имени Ф.Э. Дзержинского. Вот так и никак иначе! Действующих солдат поставили против бывших солдат. И те и эти в одинаковой форме, с одинаковыми именами и разговаривающие на одном языке. Как такое возможно? Но быть может они не будут друг друга бить?

С началом митинга по толпе прошел слух, о том, что разрешили, одумались, и, поверив такой правдоподобной информации, митингующие двинулись к вечному огню. Милицейские цепи и вправду расступились, однако вскоре сомкнулись вновь, разделив шествие на несколько частей. Затем крупную группу митингующих, зажатую с двух сторон, сильно избили. Били грубо и жестоко. Били руками, ногами и резиновыми дубинками. Били стариков, инвалидов, заслуженных военачальников, известных депутатов и писателей.

Дожившие до сегодняшнего дня, подвергшиеся избиению ветераны, до сих пор с ужасом вспоминают этот день. Слезы обиды, туманят честные и благородные глаза стариков. Их били те, которые живы, лишь потому, что полвека назад, перед лицом смертельной опасности выстояли именно эти люди, получающие сегодня подлые удары по голове. Возможно, ли было великим солдатам пережить такое унижение и непонимание ситуации? Как можно было отдавать подобные приказы? Как можно было выполнять такие приказы?

Если в современной России эта страница истории практически затеряна, то на бескрайних просторах бывшего Советского Союза существуют места, где эти действия являются и сегодня нормой жизни, или даже почетной и праведной миссией! Дожились?! За это боролись?

В квартире раздался резкий звонок.

— Странно, — подумала Зоя Константиновна, — обычно он открывает своими ключами. Неужели что-то случилось?

Она оказалась права в своем подозрении. От увиденного сердце женщины сорвалось в пустоту. Ее ждала поистине страшная картина, ведь самое жуткое зрелище — это созерцание боли близкого человека. Он еле стоял на ногах. Голова была перевязана чьим-то шарфом, который обильно пропитался кровью. Кровь засохла на щеке, на сильно разорванном плаще и даже на наградах, обиженно выглядывающих из-под пришедшей в негодность верней одежды…

— Что случилось? — спросила женщина, поддерживая мужа под локоть.

— Горе случилось, родная, — слабым голосом ответил он.

— С кем горе?

— Со страной…, с людьми…, со всеми нами!

Зоя Константиновна была очень опытной медсестрой в прошлом. Всю свою жизнь она помогала людям, правда это было уже очень давно. Но бывших медсестер не бывает, впрочем, как и учителей, врачей, офицеров и представителей многих других профессий. Отмыла, осмотрела и обработала рану на голове. Сотрясение на лицо, легкой или средней тяжести, но есть. Все это снаружи, а что внутри, что в душе? Здесь диагноз просто так не поставишь. Кто может заглянуть в сознание другого, пусть даже самого родного и близкого человека?

— Ты бы видела глаза этих ребят, Зоя, — слезы застилали его взгляд, — они были полны ненависти, по отношению к нам. Они называли нас красно-коричневой чумой и били, били нещадно и жестоко. Это были простые русские мальчишки, но я видел их в фашисткой форме! За что? За что я должен был все это пережить? — он обхватил голову руками и попытался спрятать слезы.

Жена тихонько подошла сзади, бережно обняла его за плечи и прошептала: «Все! Все прошло, все позади. Это был сон, просто страшный сон. Я рядом, я с тобой!».

— Нет, Зоинька, это не пройдет никогда! Пока я жив, я этого не прощу! Нет, не тому ребенку, который порвал мне плащ, не тем внукам, которые меня били. Я не прощу это тем, кто им приказал! — в его взгляде читалась пережитая боль, обида и унижение.

Он посмотрел на нее тем взглядом, про который она уже давно забыла. Она вспомнила, как впервые увидела глаза, пылающие неудержимой яростью.

Это была оборона. Тогда против расположения их подразделения начал работать немецкий снайпер — ас. За несколько дней он умудрился снять около десятка человек. Среди них было несколько солдат, офицеров и наших снайперов. Всем известно: лучшее средство против снайпера — другой снайпер. Фашист вышел победителем из трех снайперских поединков. Он оказался лучше трех наших ребят, а они были тоже не новички. Хороших снайперов поблизости больше не было, а жертвовать заведомо более слабыми солдатами, какой смысл?

Чтобы избежать следующих потерь, поступила задача первой очереди — подавить немца любой ценой. Для этого были назначены несколько групп наблюдателей из числа разведчиков и наиболее опытных красноармейцев. На них возлагалось ведение непрерывного наблюдения за передним краем обороны противника, с целью выявления лежки^[12] снайпера. Естественно линию соприкосновения разделили на участки и сектора. Наблюдателям через определенное время давали отдохнуть, подремать или просто посидеть с закрытыми глазами, а потом они снова выходили на подготовленную замаскированную позицию, чтобы найти, обнаружить и прекратить длинную череду подлых убийств. Это было опасно, потому что противник тоже не спал и буквально через час снял одного из разведчиков, потом еще нескольких.

Но он был полон решимости. Перед тем, как первый раз уйти на позицию, он как обычно прикоснулся губами к волосам и посмотрел на нее именно так. На его лице читалась уверенность и решимость и это было всегда: перед атакой, заданием и даже просто при виде пленных гитлеровцев.

Грамотно построенная система наблюдения дала результат: не могла не дать, потому что, очень большое количество людей очень старалось выполнить поставленную задачу. Одни всячески выманивали противника путем показа манекенов, касок и пилоток на палках, путем демонстрации биноклей и зрительных труб в вытянутых руках. Другие тщательно просматривали каждый сантиметр вражеской территории. Заметили. Один из наблюдателей доложил, что ему показалась вспышка выстрела. Незамедлительно подозрительный участок был тщательно перепахан прицельным артиллерийским огнем. Наблюдение не прекращали еще два дня, пока не поняли, что все прошло удачно — ликвидировали.

— Что ты задумал, вояка мой горемычный? — спросила Зоя Константиновна.

— Завтра собираемся на Красной площади, для заявления протеста властям! — взгляд не прекращал свечения, и она поняла, что он и его друзья не остановятся, — не такие люди.

— Не пущу! У тебя сотрясение, и ты сейчас не боец, поэтому не П-У-Щ-У!

Он подошел, улыбнулся и обнял. Глаза выражали нежность и согласие: «Защитница ты, моя родная!».

Проснулась Зоя Константиновна с устойчивым чувством тревоги. Большие настенные часы с ходиками показывали без четверти шесть. Едва нащупав ногами тапочки, женщина быстро выскочила на кухню в бесполезной надежде увидеть его.

— Ушел, все-таки ушел! — сердце было готово выпрыгнуть из груди, — на первую электричку побежал.

Желаний было сразу несколько: поехать следом за ним на Красную площадь, позвонить детям, друзьям, бежать в милицию, куда угодно лишь бы остановили, не пустили, спасли! Она чувствовала, она всей душой ощущала приближение чего-то ужасного. Внутри было ноющее предчувствие бесконечной пустоты, сердце билось в бешеном темпе, а мысли сбивались и не имели завершенности. Сколько прошло времени, она не знала, но из чувства прострации ее вывел телефонный звонок. Зоя Константиновна рванулась к аппарату и, практически добежав, резко остановилась. Сознание шептало, говорило и истерично кричало, чтобы она не брала трубку, но если бы это могло что-нибудь изменить…

Он умер тихо и как-то буднично. Жил ярко, а умер совсем спокойно в вагоне электрички. Соседи, сидящие рядом, искренне полагали, что дедушка просто задремал, и никто из них не представлял, что рядом с ними закончился земной путь Героя войны, орденоносца и настоящего человека. Врачи причиной смерти назвали инфаркт, но супруга была твердо уверена, что причиной смерти ее мужа явилось избиение ветеранов Великой Отечественной войны 23 февраля 1992 года.

* * *

Зоя Константиновна вдруг поняла, что совсем забылась и, вернувшись к действительности, увидела, что стоит и смотрит на свое отражение в зеркальной витрине дорогого магазина. Какое четкое изображение…, плохое, измученное. Устала…, совсем вымотал неприятный следователь.

Она поправила орден на правой стороне пиджака. Ну как не вспомнить мужа? Они купили этот костюм на фабрике «Первомайская заря», лет пятнадцать назад. Покупка была на то время, модная, достаточна редкая и дорогая, хотя с виду обычная двойка: юбка чуть ниже колена и приталенный жакет.

В тот вечер собирались в гости, как раз к Илье Григорьевичу, прекрасный повод для демонстрации обновки. Достав из шкафа плечики с костюмом, она с удивлением обнаружила прикрученный орден Отечественной войны II степени. Зоя Константиновна возмутилась и обиделась на супруга, жалко было дырявить дорогую вещь.

— Пусть все знают, что ты Герой! — с улыбкой произнес муж.

Поначалу, перед днем Победы, она возвращала орден на парадную форму. После праздника обратно на костюм. Потом, когда его не стало, решила навсегда оставить на жакете, потому что с памятью о нем лучше не спорить.

Память о любимом человеке…, что может быть сильнее? Конечно, она крепче и ярче непосредственно после утраты. Именно в первое время она наиболее острая и болезненная. Забывается все плохое, все ссоры и обиды. Сердце переполнено, прежде всего, болью и горечью потери, а еще теплотой и радостью от того что этот человек был в вашей жизни. Со временем все эти чувства блекнут и становятся более редкими. Что поделаешь — мы люди! Известно, что вода точит камень, а время шлифует человеческие чувства. Но есть такие переживания, над которыми неподвластно даже всесильное время.

Так было и у Зои Константиновны. В ее случае были очень яркие чувства, одиночество, трогательность, сочувствие и уважение. Их много в нашей стране, таких одиноких женщин и мужчин, потому что русский народ очень искренний и НАСТОЯЩИЙ.

Поправкой ордена дело не закончилось, ведь она была женщиной и просто обязана была себя оценить. Зоя Константиновна внимательно посмотрела на свое отражение в витрине дорогого бутика. Она увидела приятную женщину в красивом костюме серого цвета, в маленькую клеточку. Синий беретик, когда-то безумно модный, дополнял гардероб, а сумка, хотя и имела весьма потрепанный вид, все же придавала образу некоторую элегантность. Ну и пусть старомодно выгляжу, главное сама себе нравлюсь…, и милому тоже, если видит!

Довольная своим видом, женщина подошла к остановке и, присев на скамейку, принялась ждать 35-й маршрут.

— Извините, пожалуйста, здравствуйте, — обратилась к ней симпатичная девушка, лет двадцати.

— Здравствуйте, — недоуменно ответила Зоя Константиновна.

— Вы меня простите, я в кафетерии рядом с вами сидела, — с явным волнением проговорила собеседница.

— Да, я вас слушаю, девушка, не волнуйтесь.

— Вы очень мне напомнили, мою бабушку. Она тоже воевала. Ее только полгода назад не стало, — глаза девчушки излучали трогательную нежность.

— Вы, наверное, ее очень любили?

— Да, сильно! Мы были друзьями, и мне ее очень не хватает, до сих пор не могу привыкнуть, что она умерла!

— Держитесь, милая, она все равно рядом с вами. Вы, наверное, это чувствуете? Она никуда не ушла, поверьте! Она всегда будет рядом, пока вы ее помните и любите!

— Да, конечно, вы правы, вы точно такая же мудрая и напоминаете мне ее. Можно я вас угощу пирожными? Специально для вас купила, ее любимые эклеры со сливочным кремом, — она протянула небольшой пакетик.

Зоя Константиновна смотрела на милую девушку и понимала, что отказывать нельзя. Нужно было сказать ей что-нибудь трогательное и нежное, но женщина растерялась и не смогла подобрать слов. Она встала, подошла к доброму человеку с большим сердцем обняла и легонько прикоснулась губами к теплой щечке.

* * *

Зоя Константиновна ждала Хромова в неудобном кресле возле кабинета уже несколько часов. Время от времени, когда мышцы, начинало нестерпимо ломить, она вставала и прохаживалась по длинному коридору. Об этом вынужденном ожидании следователь хорошо знал, потому что сидел в соседнем кабинете и играл в нарды со своими коллегами. Игра была непростой, можно сказать мини-чемпионат, главным призом в котором был пятилитровый бочонок элитного чешского пива.

— Там твоя старушенция сидит, — доложил один из входящих в кабинет игроков, — ты бы вышел, что ли?

— Пусть посидит, ей полезно, — с раздражением ответил Хромов.

Но выйти все-таки пришлось, звонок дежурного прервал интригующую партию, призвав соревнующихся вернуться к выполнению служебных обязанностей.

— Ну что, Зоя Константиновна, принесли? — удовлетворенный тем, что посетительница не заметила его выхода их соседнего кабинета.

— Да, конечно, все сделала, Егор Андреевич. Заждалась вас, сил уже нет!

— Что поделаешь, служба! Вы знаете…, мы ведь с вами знаете, про что забыли? Правильно, те самые квитанции, которые они вам выдавали. Это же самые настоящие вещественные доказательства. Только сразу с ксерокопиями, хорошо? Ну, тогда до завтра?!

На следующий день, около десяти утра Зоя Константиновна, к своему удивлению, застала Хромова на рабочем месте. Он был весел, бодр и добродушно предложил выпить чая. Это было на него непохоже. Женщине показалось, что ее снова ожидает очередное глупое задание.

Она оказалась права. Приняв подготовленные документы, следователь предложил истице посетить участкового терапевта и психиатра.

— Ну они-то для чего? — возмутилась женщина.

— Вы понимаете, уважаемая Зоя Константиновна, только поймите меня правильно. Вот, все дело в том, что вы дама весьма преклонного возраста! Нет, я ничего личного не имею. Поверьте, я вам от всей души сочувствую, но это необходимость.

— Какая необходимость, поясните причем, здесь мой возраст? — с обидой проговорила посетительница.

— Ну, у нас тут случай был, с год назад. Дядя вашего поколения обвинял в мошенничестве собственного сына, представляете?

— Ну и что же сделал этот сын? И причем здесь я, простите?

— Сейчас я вам объясню, секундочку, мне нужно срочно выйти на минутку, вы подождите в коридоре, пожалуйста.

Его не было около получаса. За это время бездушный следователь успел два раза покурить, обсудить последние сплетни и рассказать пошлый анекдот в курилке отдела.

— Так вот, — продолжил он после возвращения, — он сам предложил переписать квартиру на сына, сам, представляете? Есть свидетели, есть нотариус, а он обвинил родного сына в мошенничестве. Как такое может быть? Мы долго пытались решить семейный конфликт, а потом опросили соседей и направили старика на освидетельствование. В результате начальная стадия шизофрении и старческое слабоумие! Вот так.

— То есть вы, молодой человек, обвиняете меня в шизофрении и слабоумии?

— Боже упаси, дорогая моя, я просто выполняю свою работу. Я буква в букву выполняю свои должностные обязанности, — наигранно честно сказал следователь, для достоверности сложив руки у сердца.

— Давайте потактичней, Егор Андреевич, я вам не дорогая и никогда ею не была!

— Ну-у-у, не обижайтесь, это я так к слову…

— Кстати, а что с ним стало?

— С кем? — удивленно спросил Хромов, словно минуту назад они разговаривали о чем-то другом.

— С дедом.

— Да, нормально там все, пожалели дедулечку. Нашли ему замечательный интернат, хотя можно было бы привлечь за дачу ложных показаний, — следователь с ненавистью посмотрел в глаза потерпевшей.

* * *

Не стоит описывать мытарства Зои Константиновны в поликлинике, всем известны эти «приключения»: регистратура, талоны, очереди, скандалы, откровенно хамское поведение медперсонала. Так, к сожалению, бывает в наших поликлиниках. Ну, ничего скоро ведь закончится нескончаемая реформа здравоохранения, правда?

Тогда будет хорошо и будет как в платных кабинетах: бахилы, улыбки, ухаживания и… назначение на следующий прием. Всем ведь известно: здоровых людей не бывает — бывают недообследованные, многие из которых готовы платить деньги за надежду на избавление от своего недуга. После целой кучи анализов, кардиограмм, узи, мрт и множества других платных процедур начнут лечить.

Лечить людей нужно хорошо, качественно и, значит, не быстро. Как говорил товарищ Саахов из Кавказской пленницы: — «Торопиться не надо-о-о, важно вылечить, важно вернуть обществу полноценного человека, да! Торопиться не надо-о-о!». На платной основе получить здорового человека после трех таблеток невозможно! Лечение должно быть обстоятельным, чтобы вылечить раз и навсегда. Пусть на это уйдет месяц, другой, полгода, год, в конце концов. Ничего, деньги в жизни не главное, здоровье дороже, а крепкое здоровье просто бесценно. За него любой, что угодно отдаст.

Сдав Хромову справки о состоянии здоровья, Зоя Константиновна выполнила следующее задание: привезла характеристики от двух соседей. Соседи, как и врачи, тоже подтверждали адекватность истицы. Нужно сказать, что все эти походы к следователю, стали сказываться на и без того, не слишком крепкой нервной системе, пожилой женщины.

— Вы меня простите, ради Бога, — с порога начал извиняться Хромов, — но вот здесь в этих самых справках, врачи не прописали паспортные данные, вы представляете? Как будто первый раз оформляют!

Она чувствовала, что над ней издеваются, гоняя ее из угла в угол. Но в умозаключениях Хромова все выглядело логично и мотивированно. Плюс ко всему Зоя Константиновна боролась, а в этом она была последовательна и всегда шла до конца, как на фронте. Там нельзя было останавливаться, нельзя было отступать, нужно было идти вперед, несмотря ни на что, идти стиснув зубы, оставив эмоции и чувства. Только так можно было победить.

Вскоре Хромов предложил потерпевшей составить фотороботы преступников. Процедуру назначили на конец следующей недели. Наверное, нужно было понимать, что эксперты народ, занятой и сильно загруженный, но все же — так долго… Женщина не сомневалась, что можно было побыстрей, все же ветеранов войны везде пропускают вне очереди.

— Он просто надо мной издевается, — подумала она.

Но на процедуре составления фоторобота ей понравилось. Процедура в меньшей степени, впечатление произвел эксперт. Он оказался внимательным заботливым человеком, лет сорока. Криминалист был симпатичен, его первый задумчивый взгляд и широкая добродушная улыбка. Перед началом работы эксперт категорически настоял на чаепитии с вкуснейшим абрикосовым вареньем. Они непринужденно беседовали. Милиционер много рассказывал о своем отце, о его фронтовой молодости, был открыт и добродушен. Словом, хорошим человеком оказался эксперт-криминалист.

Работали долго, часа полтора. В результате получилось четыре очень похожих фоторобота преступников. Здесь были все действующие лица: президент, Алла Григорьевна, Леночка и даже охранник. Сомнение вызывало фото Аллы Григорьевны, потому что потерпевшая видела ее несколько раз только мельком, но сходство было.

Расстались тепло, словно были старыми знакомыми. Бывает такое, когда симпатия, возникшая между людьми, делает общение между ними приятным, полезным и оставляет теплые чувства и воспоминания. Здесь неважен пол и возраст, здесь главное — искра, которая может пролететь между людьми и сделать их друзьями или очень хорошими товарищами. Но если бы Зоя Константиновна узнала предысторию и окончание процедуры, она бы еще больше зауважала эксперта.

Дело в том, что перед приходом женщины, Хромов презентовал эксперту бутылку элитного виски. Презент был приложен к просьбе: «попудрить безумной старухе мозги, дать понять старой маразматичке, почем фунт лиха. Нужно, чтобы она понервничала, завелась. Она мне на допросе теплая нужна, немного взведенная».

В принципе просьба со стороны следователя была рядовая. Сотрудники милиции довольно часто обращаются друг к другу, с различными вопросами. В основном они носят служебный характер и направлены на решение оперативных задач. Бывают и другие просьбы, на первый взгляд странные и непонятные. Но интересоваться подробностями не принято.

Отказывать тоже не принято. Сегодня к тебе обратились, завтра ты обратишься, земля понимаешь, она ведь круглая! А презент или магарыч, они всегда в цене, это признак хорошего тона.

Эксперту очень понравилась посетительница. Слушая ее рассказ, он понял, что перед ним добрый, честный и очень открытый человек. Криминалист сразу разобрался в ситуации и отнесся к Зое Константиновне очень тепло и душевно. После работы с потерпевшей он сильно разозлился на бездушного следователя и еле сдержался, чтобы не набить ему морду и не разбить о его голову бутылку презентованного спиртного.

Эксперт взял в руки виски и зашел к Хромову в кабинет. Он прямо в глаза очень жестко высказался о том, что он думает о следователе. Если бы последний возразил хотя бы одним словом, если бы он не опустил вниз свои испуганные глаза то, скорее всего, расправа бы свершилась. Но Хромов был трусом. Следователь сразу понял, что эксперт не шутит, что он на стороне старушки и очень серьезен в своих намерениях…

Остаток дня криминалист провел в душевных переживаниях. Работа не ладилась, не шла. Все валилось из рук, и он еле-еле дотянул до конца рабочего дня. Он вышел из отдела немного раньше положенного времени, чего не наблюдалось за ним никогда. Обычно, даже когда никто не держал, эксперт все равно задерживался на работе. Конечно же, он хотел домой и сильно скучал за женой и дочкой, но все время находились дела, которые нельзя было оставлять назавтра. Зачастую переработка происходила неосознанно, когда эксперт, увлекшись делом, даже не замечал временных рамок. Криминалист был хорошим сотрудником и специалистом своего дела, но самое главное — он был хорошим человеком.

Сегодня эксперт сильно спешил, и если бы он мчался домой, то ранним возвращением с работы, вызвал бы неподдельное удивление домашних. Но людям, привыкшим к полуночным приходам с работы главы семейства, не суждено было испытать это чувство, потому что милиционер спешил сегодня… к отцу.

Он зашел в супермаркет и потратил почти все наличные деньги на покупку продуктового набора. Эксперт старался выбирать только качественный товар, для чего тщательно вчитывался в этикетки в поисках ГОСТов. Он несколько раз возвращался к уже пройденным прилавкам и выкладывал из корзины, уже казалось приобретенные продукты, а потом начинал все заново. Обычно так ведут себя люди, которые сами не знают, чего хотят, но он не принадлежал к их числу. Криминалист хорошо знал, что хочет, просто он сильно волновался.

Общение со скромной, пожилой женщиной с орденом на груди вызвало в его душе множество чувств и переживаний. Здесь было возмущение действиями Хромова, жалость и сочувствие, восхищение, уважение и многое другое. Но не это послужило причиной сильного волнения милиционера.

В ходе работы с Зоей Константиновной он вдруг четко до мельчайших деталей, представил себе лицо отца. Криминалист видел перед собой лицо человека, который подарил ему все, что у него было: саму жизнь, детство и юность, армию и учебу, работу и семью. Все это стало возможно благодаря родителям. Именно они вложили в его воспитание свои сердца и души. Именно они стояли у истоков его моральных принципов и жизненных позиций и сделали его таким, какой он есть.

Мамы давно нет, но отец жив, он рядом…, но он далеко. Далеко, потому что сын даже не может точно вспомнить, когда последний раз навещал отца, когда что-нибудь делал по дому, когда помогал. Отец живет недалеко, минут сорок на метро, ну разве это проблема? Глядя в глаза потерпевшей, эксперт с ужасом осознал свою вину перед самым родным человеком. Он почувствовал, как все лицо залило краской, а сердце наполнилось стыдом, горечью и обидой на самого себя.

У некоторых людей…, у многих людей были в жизни случаи, когда, потеряв близкого человека, наступало понимание, что не успел сказать ему самое главное, что не смог подарить ему капельку должного внимания, что не простил, не позвонил, не приехал, не обнял и не помог. Не сделал чего-то очень простого, но очень важного и этого уже не исправить никогда, не переписать, не отредактировать, и никто и ничто уже не поможет. Уже слишком поздно, и эта горечь останется в душе до конца жизни.

Именно поэтому важно ценить людей, пока они рядом с нами, именно поэтому необходимо дарить им то, что они заслуживают: самое доброе и самое лучшее, просто потому что они есть. Дарить не когда-нибудь, а сейчас…, сегодня, завтра и всю жизнь, потому что никто не знает, сколько, кому отмеряно, а в таком преклонном возрасте как у отца и подавно.

Эксперт, пытаясь справиться с волнением, несколько минут стоял у двери, а потом, решившись, вытер со лба пот, вымученно улыбнулся и судорожно нажал кнопку звонка.

Он знал, что не заперто, отец словно жил в прошлом, там, где все друг другу верили и ключ от квартиры прятали под ковриком. В том времени не было бронированных дверей с множеством хитроумных иностранных засовов. Тогда не было мрачных и темных вечерних улиц, наполненных напряжением, страхом и безразличием со стороны редких прохожих…

— Здравствуй, отец!

— Здравствуй, сын! — глаза старика выражали одновременно радость, удивление и волнение, — что-то случилось с Тонечкой? С Маришкой?

— Нет, все хорошо, просто пришел. Вот…, — протягивая пакеты, смущенно проговорил сын.

— А ну-ну-ну…

Сидели долго, выпивали. Отец немного — три рюмки коньяка, для сосудов. Сын — бутылку водки, из-за обиды на самого себя.

— Как дела, батя?

— Да какие там у меня дела?

Криминалист с удовольствием наслаждался, давно позабытым вкусом приготовленного отцом борща. В этом деле папа был признанным мастером. В семье никто не мог сравниться с ним. Мама, тетки и бабушка даже не пытались соревноваться. Отец готовил борщ с душой и получал несравненное удовольствие от вида довольных домашних отведавших его чудо кулинарного искусства.

— Выпьем, бать?

— Выпьем, сын.

Эксперт смотрел на отца влюбленным, немного затуманенным алкоголем взглядом. Он смотрел прямо в лицо, и было стойкое ощущение, словно видел его первый раз. Вот так, старый сидит и радуется тому, что непутевый отрок наконец-то пришел…, вспомнил. Ни капли упрека, никакой истерики и скандала, никаких жалоб и стонов. Вот это да!

— Выпьем, бать?

— Выпьем, сын! Давай за маму, не чокаясь?!

Общались, конечно, общались. Сын в основном односложно: да, нет, угу, так… Остальное взял на себя отец. Как и положено одинокому человеку, говорил много и обо всем. Что же им нужно, пожилым и одиноким? Все очень просто, чтобы пришли и послушали. Отец вспоминал свое детство и молодость, жену и родственников. Чуть про политику и про фронт, футбол и пенсию. А еще про сына, то есть про него, про эксперта. Он вспоминал такие случаи, которые уже и не помнились самому и были начисто вычеркнуты из памяти.

Отец говорил, а сын сидел молча, слушал и душевно таял от близости родного, когда-то большого и сильного, а теперь сухонького и старенького человека.

— Ну, давай, батя, пойду что ли, — уже в прихожей, словно извиняясь, проговорил посетитель.

— Давай, сын!

Обнялись, совсем скупо, по-мужски. Эксперт вдохнул легкий, с детства знакомый запах дешевого одеколона и понял, что вот-вот заплачет.

— Ты это, бать, давай в воскресенье на рыбалку махнем? На наше место! Девчонок возьмем и махнем. Давай, бать? — заплетающимся, плохо послушным языком спросил он.

— Давай, сын!

Милиционер, резко развернувшись, стремительно вышел из квартиры и, не оборачиваясь, загремел тяжелыми нетвердыми шагами по лестнице. Выйдя на воздух, он с наслаждением закурил, вытер влажные от слез глаза и пошел в твердой уверенности, что они, действительно, махнут на выходных, на рыбалку…

* * *

Через несколько дней неожиданно зашел Илья Григорьевич. Как всегда, с цветами, с гостинцами. Однако настроение у него было куда хуже, чем во время последнего визита.

— Рассказывай, горемыка, куда же ты вляпалась? — с досадой спросил он.

Зоя Константиновна давно отметила манеру общения друга. Когда у него было хорошее настроение, он общался на вы, когда плохое на ты.

— Откуда ты знаешь?

— От верблюда, Зоя, от самого настоящего верблюда в погонах!

— Он хряк…

— Что, прости? Не понял, — удивился собеседник.

— Если ты про Хромова, то он хряк! Пойду, чай поставлю, — обреченно предложила женщина.

— Да, действительно на хряка он больше похож, — подтвердил гость, — рассказывай, не томи.

Он выслушал молча, задал несколько уточняющих вопросов, быстро выпил чай и начал собираться.

— Ведь, русским языком помощь тебе предлагал, помнишь? — подводя общий итог, сказал он, — вот ты как всегда была упрямым осликом, так и осталась. В общем, так: факт приобретения броши я подтвердить не могу, самая понимаешь сделка не совсем законная — это первое. Второе: по своим каналам попробую пробить твой фонд, третье: на следователя своего не надейся — он мутный и последнее, попробуй обратиться в ФСБ, но только после того, как я отзвонюсь, договорились?

В томительном ожидании прошло несколько дней. Один раз звонил Хромов, предлагал встречу, но Зоя Константиновна отказалась под предлогом плохого самочувствия. Самочувствие действительно было хуже некуда. Но она к этому привыкла и старалась не обращать внимания.

Наконец, позвонил Илья Григорьевич, предупредил, что по телефону про такое нельзя. Заехал и подтвердил худшие предположения, те, о которых она догадывалась, но надеялась, что они все же не оправдаются. Так всегда, для многих людей — это очень важно жить по принципу: надейся на лучшее, готовься к худшему. Хорошая пословица, мудрая. Если ей следовать, то преодолевать жизненные невзгоды становится проще.

— Нарвалась ты на очень крутых гастролеров. Впрочем, главное не кто они, а кто у них крыша. А корни этой крыши уходят в Думу и Правительство, понимаешь? Вряд ли кто-то захочет с ними связываться, — он замолчал.

— А кто такие гастролеры? — наивно спросила Зоя Константиновна.

— Это точно такие же, как артисты, только преступники. Ездят, понимаешь по стране, и дают гастроли. Вот ты на их концерт и попала.

— А что же милиция? Она вместо помощи так и будет меня мучить?

— Будет, Зоя, будет. Хромов твой цветной, ну значит купленный. Он уже много раз светился. И начальство его такое же, наверное. А если нет, то действует по приказу правительственной крыши, ты это поняла? Поэтому ментам не доверяй, не надейся!

— А что же мне делать, Илья? Я просто хочу, чтобы их наказали. Неважно, кто, неважно как, просто чтобы наказали. Может быть, обратиться к бандитам. Я смотрела передачу, что есть такие бандиты…

— Зоя, ты в какое время живешь? — перебил ее собеседник, — ты уже посмотрела одну передачу! К тому же бандитам за такие услуги тоже деньги нужны и немалые! А может у тебя еще одна брошь есть? Запомни, на такую крышу никто не наедет! Даже если у тебя десяток таких раритетов!

— Но ты говорил, что можно попробовать в безопасность? — с надеждой спросила женщина.

— Лучше бы, дорогая моя, ты просто успокоилась и забыла. Хочешь, Зоя, я возьму для тебя путевку в Турцию или Египет? Просто так по дружбе куплю, бескорыстно, хочешь? Съездишь, отдохнешь, развеешься, мир посмотришь!

— Я видела мир, Илья!

— Какой?

— Польшу, Германию…

— На танке видела? Господи, Боже, ну откуда в тебе столько упрямства? — искренне возмутился он.

— Нет, Илья, не хочу. Спасибо тебе за все! Только скажи мне, что насчет безопасности?

— Если я разрешу тебе на них выйти, ты пообещаешь мне, что это будет твой крайний шаг по этой ситуации, пообещаешь?! — настойчиво, с давлением спросил он.

— Да, Илья, пообещаю, — твердо ответила Зоя Константиновна.

— Ладно, черт с тобой, записывай номер. Откуда его взяла не говори, представься сразу как ветеран, и смотри, ты мне пообещала! — завершил разговор Илья Григорьевич, — удачи тебе горе луковое!

* * *

После многочисленных, глубоких реформ органов отечественной безопасности, их структуру еще раз как следует тряхнули, и наконец-то, присвоили то имя, под которым они известны нам до сих пор. Хорошее имя, звучное: ЭФ-ЭС-БЭ! Круто звучит!

Бедные, оболганные, лишенные нормального финансирования наследники рыцарей плаща и кинжала…, как же тяжело им пришлось в конце перестройки и начале 90-х! Впрочем, всем тогда было не сладко, но им еще хуже! Почему зададутся вопросом многие? Да потому что в бескрайней стране, конца 80-х, практически никто не знал, что будет дальше. А они знали! Знали очень хорошо, потому что были суперпрофессионалами своего дела и работали против деструктивных сил, направленных на развал Советского Союза.

Самая могущественная спецслужба в мире, наводящая неописуемый ужас на своих конкурентов, только при одном упоминании своего имени, на данный момент проигрывала. Проигрывала по всем фронтам, потому что даже теоретически не могла выиграть в данной партии. При всей своей мощи она не могла претендовать даже на ничью, потому что у противника был очень серьезный перевес. Как говорят в шахматах: у противника КГБ была фора. Не одна фигура, а сразу несколько…, несколько самых главных фигур на доске. Данный перевес образовался путем внедрения во властные советские структуры агентуры спецслужб США и их союзников.

В большинстве случаев это были купленные с потрохами или плотно посаженные на крючок люди. Впрочем, иногда агенты даже не догадывались на кого они работают. В этом случае они зачастую искренне верили, что добились своего высокого положения самостоятельно, своими силами. Они думали, что принятые ими решения разумны и рациональны и даже не подозревали, что за ними стоят загадочные фигуры заокеанских разведчиков, которые аккуратно и планомерно подвели их к необходимой линии поведения.

Вот только подумать: чекисты, которые сражаются с врагом государства, подчиняются людям, которые этим самым врагом назначены. Такой бой был бесполезен, и его можно было даже не начинать. Проиграли, проспали, недосмотрели, допустили такое? Возможно! Но все-таки шанс одержать победу в этой уже проигранной партии был, его не могло не представиться. Да, бесспорно, была возможность, победить раз и навсегда.

Одержать решительную победу над подлым врагом государства можно было 19–21 августа 1991 года силами ГКЧП^[13]. Как всех пугали этой аббревиатурой? Вот парадокс: погибающих пугать спасителями, вот надо же такое придумать, надо же чтобы такому поверили!

Здесь уместны несколько аналогий. Например, человека с острой зубной болью пугают стоматологом и говорят ему о том, что врач вырвет у него больной зуб. Узника концлагеря, перед отравлением газом, можно застращать солдатом Красной Армии, который придумает что-то ужасней. Утопающего следует напугать спасателем, ведь мчась на помощь, он обязательно разобьет несчастному голову своим катером. Владелец сломанного автомобиля в 100 километрах от ближайшего населенного пункта будет сильно бояться слесаря, который, наверняка украдет все детали, а хоккеиста, посреди матча можно ужаснуть пустыми воротами соперника, ведь они непременно упадут на него и сломают ему ногу. Модница будет шокирована тем, что бесплатно подаренная суперновинка от самого знаменитого кутюрье просто не влезет в шкаф…

Вот как убедить людей, что они должны этого всего бояться? Чушь несусветная! А ведь убедили до такой степени, что многие верят этому до сих пор!

Вся проблема была в том, что среди этих самых спасателей из ГКЧП, состоящего из действующего кабинета министров, обладающего реальной законной властью, так и не нашлось лидера. Не нашлось по настоящему волевой личности, которая взяла бы на себя ответственность и отдала бы ПРИКАЗ. Приказ краткий и по существу: остановить государственную измену и государственный переворот.

При поступлении подобного приказа в системе КГБ моментально включился бы в работу идеально отлаженный механизм, десятилетиями бережно выстраиваемый опытными, преданными делу конструкторами, инженерами и слесарями. Этот механизм был неоднократно испытан на всех возможных полигонах и никогда не давал сбоев. Он бы и сам по себе справился с задачей и, казалось бы, безнадежно проигранная партия превратилась бы в очередной триумф. При этом не стоит забывать, что при поступлении подобного приказа, КГБ получил бы в свое распоряжение еще армию и МВД, подготовленную армию и дееспособное МВД! Что же было бы тогда?

Представим дачника, который прибыл на заросший участок. Он опытный и знает с чего начинать. В первую очередь ему необходимо вырвать уже созревшие сорняки. Те, которые готовы сбросить семена, и если он дачник этого не сделает, то на следующий год получит сорняков в сотни, тысячи раз больше, чем сейчас, правильно?

Как правило, вызревшие сорняки самые большие и высокие. Даже если это не так, то те, что поменьше ростом, но с семенами прячутся от глаз дачника именно в тени больших. Так им сорнякам удобнее, безопаснее. Поэтому нужно начинать именно с самых крупных. Итак, после того, как вырван высокорослый сорняк и освобождена видимость, следует отыскать все те, что уже отцвели и созрели. Ну а мелочь после. И тогда в огороде станет чисто.

Разве наши чекисты были хуже дачников и не разбирались в сорняках и не знали их по названию, происхождению, по видам, запахам и грядкам обитания? Знали, еще как знали!

Таким образом, через считанные десятки минут, после озвученного приказа были бы задержаны самые высокопоставленные предатели. Те, которые под модными российскими триколорами с высоких трибун, балконов и машин призывали население к измене. Понимаете, через какие-то десятки минут. Тут особо и не нужно было шерстить республики, потому что почти вся верхушка хунты находилась в столице.

Одновременно с этим пошли бы повальные аресты организаторов, сценаристов и кураторов, то есть представителей спецслужб противника, находящихся и руководивших на месте — на нашей территории. Задержали бы всех до единого, даже находящихся под дипломатической крышей, ну кто бы, в данном случае опасался международных скандалов?

Через несколько часов под белы ручки взяли фигур рангом поменьше, чем культовые и знаковые с громкими раскрученными именами, так называемых середнячков тех, которые могли бы продолжить тлетворное влияние на суть процесса. Здесь работа прошла бы по всей территории огромной страны, нашей любимой и единственной.

Через несколько дней после приказа, а может недель и месяцев, задержали бы уже всех причастных к перевороту, всех до последнего. Каждый арестованный ранее других, от самого крутого разрушителя и ниже начал бы петь соловьем и рассказывать все очень подробно. Он сдавал бы всех своих подельников для того чтобы заработать себе небольшое снисхождение и какие-нибудь льготы в «местах не столь отдаленных».

Таким образом, государственная измена была бы пресечена с корнем, раз и навсегда, а наша партия завершилась бы совсем не так, как в истории. Не хватило только одного — ПРИКАЗА! Стало ли вам неуютно от очень длинной серии арестов, прокатившихся по всей стране, по всем субъектам? Много людей попало бы за решетку? Конечно много, ведь противник очень хорошо постарался за годы перестройки, очень неплохо поработал, мастерски, с душой.

А вопрос, пролилась бы кровь при арестах и задержаниях? Возможно, пролилась, вероятно, без крови бы не обошлось, и скорее всего именно этого побоялись участники ГКЧП. Однако при ликвидации государственного переворота пострадала бы не верхушка, она всегда в стороне. В этом случае пролилась бы кровь рядовых, сильно обманутых и до слепоты подверженных чужому влиянию людей. Много? Кто знает? Но во много раз меньше, чем после распада СССР?!

Нагорный Карабах, Южная Осетия и Грузия, Приднестровье, Чечня, Таджикистан, наконец, многострадальная Украина… Сколько человеческих жизней унесли эти конфликты, которых не случилось никогда, если бы была жива Советская власть. Сколько молодых парней погибло в бандитских разборках 90-х, сколько жизней забрали алкоголизм, наркомания, захлестнувшая волна преступности и заболеваемости. Про все это советские люди не могли знать…

Кто-нибудь когда-нибудь попробует посчитать все это для истории, для потомков, быть может, для отчетности в госдепартаменте США? Возможно, совсем скоро на этой теме будут защищать кандидатские и докторские диссертации, запустят блоки справедливых телепередач и оценят результаты падения в демографическую, историческую, духовную, социальную пропасть Великой страны и населяющих ее народов.

Словом, приказа не поступило, и случилось то, что случилось. ГКЧП проиграл, КГБ проиграл, весь многонациональный советский народ потерпел сокрушительное поражение…

* * *

Представим себе огромного, воспитанного, честного, сильного и большей частью свирепого пса. Он охраняет покой большой и дружной семьи, верен своему собачьему долгу, любит свою работу и готов вцепиться в любого, кто посягнет на охраняемый объект. Пес очень послушный, потому что с рожденья, с самого щенячьего возраста привык выполнять команды хозяев, а хозяева привыкли заботиться о нем и благополучии всей своей большой семьи.

Вроде все как должно быть, все как положено. Сколько раз ворюги пытались залезть во двор, сколько раз они покушались на чужое имущество? Но всякий раз на их пути вставала мощная коренастая фигура пса-охранника. Службу свою он нес исправно, всегда наготове, всегда на чеку. Даже дремал вполглаза. Бесчисленное множество раз страж пресекал противозаконные посягательства на охраняемый объект и людей. Живущим под охраной пса, было спокойно и уютно. Знали, не допустит, остановит и защитит. Они гордились своим охранником и, конечно, любили.

Многим недоброжелателям, для того чтобы убраться восвояси, достаточно было увидеть на калитке знакомую табличку «Осторожно злая собака» и в подтверждение отрывистый, грозный лай за глухим забором. Несколько раз собаку пытались устранить, подбрасывая ей на вид аппетитное, но отравленное мясо. Однако оно так и оставалось лежать на земле, пока хозяева не уберут во дворе. Страж не трогал издававшие умопомрачительные запахи, подброшенные куски, потому что был очень умен и придерживался принципа: нам чужого не надо…, но и своего не отдадим.

Так и жил пес, хорошо жил: сытая благополучная жизнь, любимая работа с благородной целью, частые по мере необходимости или желания прогулки за пределами своей вотчины. Да, гулял пес, где надо и когда захочет, для чего у него была тайная нора под забором. Ох уж и веселился он на улице, ох и давал чужим котам и собакам с других районов города, прикурить. Не всем подряд, только тем, кто втайне от окружающих метал свои вожделенные взгляды на его территорию. Он таких чуял за версту, на что же ему врожденный природный нюх?

Своих, соседских, не трогал, если не грубил никто, не пытался хозяев поругать. Часто помогал, чем мог. А чужакам спуска не давал. Хорошо было погулять на улице, интересно. Лапы с челюстями размять, за дело, да и по совести…, вот это жизнь! Хозяева к его прогулкам относились со снисхождением, знали, что за правду, за справедливость стоит их верный слуга. После таких гуляний он возвращался домой уставший, часто весьма потрепанный, а владельцы, зная, где он был и чем занимался, поощряли, если надо лечили, ласкали и подкармливали его всякими вкусными собачьими лакомствами.

Однако все хорошее рано или поздно заканчивается. Хозяйский сынишка, слабоумный парняга-переросток, однажды принес домой шакаленка. Очень отличаются друг от друга собаки и шакалы, разные это животные, разный характер и предназначение. Нельзя им жить вместе. Конечно, пес встретил нового знакомого плохо: ощетинился, напрягся и приготовился к прыжку, чтобы разорвать ненужного во дворе гостя. Но хозяин поругал пса, потом при случае другой раз, третий, а вскоре выдал бдительному охраннику оплеуху. Не больно, но очень обидно.

Понял верный страж, что придется ему теперь мириться со странным соседом, но поглядывал на шакала всегда со злостью и постоянно за ним следил, контролировал. Но не уследил, прохлопал ушами, проспал, а быть может, просто побоялся очередного наказания за свою бдительность и придирки к шакалу.

Пользуясь благосклонностью хозяев, тайком от собаки шакал вырыл подкоп с другой стороны забора, в который моментально ринулась толпа его сородичей, падальщиков, гиен и прочей нечисти. И принял верный страж боевую стойку, готовясь к драке, грозно оскалил свои острые клыки, шерсть встала дыбом, лапы напряглись. Он был готов вступить в неравный бой. Пес видел перед собой испуганные взгляды трусливых глаз первых шеренг. Он уже выбрал в толпе противника вожаков, с которыми собирался покончить в первую очередь, зная, что без них толпа рассеется сама по себе. Страж был уверен в своих силах и не боялся.

Пес чувствовал за своей спиной молчаливое присутствие хозяина и рычал, давая ему понять, что готов к бою. Страж знал, что после начала схватки к нему на помощь поспешат его друзья, которые живут в доме и тоже будут самоотверженно защищать общее жилище. Он рычал и ждал одного единственного слова, одной короткой команды: «ФАС». Ждать уже не было сил, это томительное бездействие сводило пса с ума, и он готов был кинуться в драку самостоятельно, но не мог. Не мог, потому что был не так воспитан. Не мог, потому что с первого прикосновения ласковых хозяйских рук к его щенячьей голове, раз и на всю жизнь уяснил, что без команды хозяина делать ничего не следует!

Но команды он так и не дождался, не было команды. И страж понял — нельзя, это тоже приказ, это табу! Толпа противника вдруг тоже удивленно осознала, что команды не будет и, очень мягко ступая, начала испуганно пятиться внутрь охраняемых псом владений. Звери боязливо поглядывали в сторону охранника, расценивая его бездействие как военную хитрость, но команды для стража так и не поступило, а значит, можно было воплощать в действие задуманное.

Хозяин медленно развернулся и, низко опустив плечи, покорно зашел внутрь дома. Почему все так вышло, не суждено было понять верному псу. Видимо, собачьи мозги не предназначены для таких глубинных рассуждений.

Старых хозяев двора выгнали. Они ушли как-то незаметно, не поднимая вверх горделивых в былые времена голов. Никто из них даже не подумал про охрану, никто из них не вспомнил про верного пса, с надеждой выглядывающего из ненавистной будки. Хозяин уходил последний, рядом с ним с восторгом семенило несколько шакалов, а страж, с недоумением глядя на эту картину понимал, что именно так и выглядит настоящее предательство! Территорию двора быстро сократили. Со всех сторон забор моментально подвинулся ближе к середине, и к этому тоже нужно было привыкнуть.

Прошло несколько месяцев. Пес редко выходил из будки. Тоска железным обручем сдавливала грудь, слезы глубокой обиды топили умные, печальные глаза. Не в силах терпеть эти чувства, страж часто по вечерам высовывал из будки свой чуткий нос. Он окидывал грустным, задумчивым взглядом такой родной, но уже чужой двор и, обращаясь к светящемуся лунному диску, затягивал душераздирающий вой, в котором пытался выплеснуть всю свою боль.

Новые хозяева собаку не жаловали, потому что боялись. Нужно отметить, что боялись справедливо, ведь пес даже чисто теоретически в любой момент, мог проявить самостоятельность и отомстить любому из проходящих мимо представителей новых владельцев.

Чтобы этого не случилось, его посадили на цепь. Первый раз в своей жизни собака познала, что такое настоящая неволя: куда там погулять за забором, она теперь не имела права обойти собственный, хорошо знакомый с самого детства двор. Тяжелая цепь давала простор всего на два несчастных метра. Впрочем, это была собака. Несмотря на тяжелую рану, подло нанесенную преданной собачьей душе, пес все равно продолжал попытки охраны своей территории. Своей бывшей территории!

Едва почуяв первого, после смены хозяев вора, полезшего через забор, пес очень собранно покинул будку и занял позицию для атаки. Бедняга, совсем позабыв про цепь, выбрал момент и прыгнул. Натянувшись в тетиву, железная удавка многотонным молотом нанесла удар в область шеи. От острой, резкой боли потемнело в глазах, и охранник на несколько секунд потерял сознание. Коротко взвизгнув, пес упал на землю. Но через несколько секунд он был снова в стойке и зашелся в истеричном лае, надеясь, что кто-нибудь из новых хозяев выйдет и прогонит вора. Но этого не случилось. Сделав свое черное дело, преступник спокойно покинул охраняемую территорию.

Это была первая ласточка, дальше ворье уже никого не опасаясь и не стесняясь, огромной тучей накинулось на когда-то неприкосновенную землю. Воры были разные по внешним признакам: лысые и толстые, пузатые и тощие, попадались рыжие и седые, но объединяла их одна цель. Цель легкой наживы и желание как можно больше вынести с охраняемой псом территории.

При каждой краже охранник заливался грозным лаем, пытаясь запугать злоумышленников и втайне мечтая, что кто-нибудь все же спустит его с цепи и разрешит острым зубам вонзиться в ягодицу расхитителя. Пес мечтал о показательной расправе над одним из воров, для того чтобы все поняли, что воровать здесь запрещено, категорически запрещено!

Но этого всего не было. Напротив, новых хозяев злило поведение собаки: «То лает, то воет! Может его пристрелить?», — задавались они вопросом. Но понимали, что совсем без собаки нельзя, и терпели. Они редко кормили верного стража, совсем не так как старые хозяева. Ему не хватало воды. Они забрали из его будки коврик и сняли подкову, прикрученную давным-давно, самым лучшим хозяином на Земле.

От этого не самого хорошего обращения пес начал сдавать. Он сильно похудел, шерсть свалялась крупными, тяжелыми катышами. Атаковали блохи и глисты. Верный страж понимал, что не способен уже и на четверть, тех возможностей, которыми располагал ранее.

Видимо, также решили и новые хозяева. Они стали меньше бояться верного охранника и, быть может, даже пересмотрели свое отношение к собаке. Однажды вслед за одним из воров из дома вышел очень узнаваемый человек. Он быстро подошел к охраннику, умелым движением отстегнул ошейник и уверенным голосом произнес заветное слово, указывая рукой на преступника.

Сначала пес не поверил своим ушам, но собачий мозг, опасаясь, что человек передумает, моментально отдал команду всему телу. Затекшие лапы не имели былой прыти, но навыки и хватка позволили псу задержать вора. Он выместил на злоумышленнике всю ярость, скопившуюся в душе. Страж знал, что за расправой наблюдают другие преступники и хотел, чтобы они видели, что будет с ними, если они не перестанут расхищать его владения.

— Молодец, собака! — одобрительно проговорил новый хозяин. Он подкрепил свои благие намерения по отношению к охраннику, поглаживанием забывшей о ласке головы и кусочком самого настоящего сахара.

В душе пса затеплилась надежда, что вскоре все станет как раньше. Его будут любить и будут разрешать делать свою работу. И, действительно, жизнь немного изменилась в лучшую сторону. Его накормили, вычесали щеткой, и тот самый узнаваемый человек выгулял пса за забором. Страж гордо шел рядом с новым хозяином, не натягивая поводка. Он видел недоумение в глазах не только животных, но и встречных прохожих. Пес был рад: вся округа теперь узнала, что он никуда не делся, он на месте, на посту. Пес видел, как смотрят на хозяина окружающие, и ему это нравилось.

Ему стали разрешать ловить воров. Не всех, одного из десяти, а может из сотни, кто его знает, все-таки собаки не умеют считать. Он не мог понять, почему ему не разрешают брать всех подряд, почему дают возможность ловить лишь отдельных. Наверное, у нового хозяина есть свой расчет, впрочем, не собачье это дело обсуждать людей, нужно радоваться тому, что имеешь…

Вот так, другими словами, можно было бы описать историю органов отечественной безопасности обсуждаемого периода времени. Жалко? Обидно? Но вполне возможно, что все было именно так…

* * *

На рабочем столе генерал-майора ФСБ Лутовинова Александра Анатольевича зазвонил телефон. Генерал поднял трубку и несколько минут молча слушал собеседника.

— Да, хорошо, давайте встретимся. К примеру, завтра в десять. Подходите к третьему подъезду, вас будут ждать, — генерал положил трубку, снял и протер очки.

— Интересно, откуда она взяла этот номер, — подумал генерал, его ведь знают только сотрудники и хорошие знакомые, — ну да ладно завтра узнаем.

Генерал был худощавым, очень бодрым и работоспособным мужчиной. На вид ему давали, максимум пятьдесят с хвостиком, хотя на самом деле было шестьдесят два. Родился он в тяжелом 1933 году, в семье колхозников в Курской области. Он хорошо помнил голод и лишения, помнил оккупацию и послевоенную разруху, многое познал в своем детстве и юности будущий генерал. Быть может, именно эти знания и опыт помогли ему стать тем, кем он стал.

В каком государстве земного шара, возможно, чтобы невысокий худенький парнишка из простой крестьянской семьи стал генералом самой могущественной спецслужбы в мире?

В 1951 году его призвали. Он служил срочную службу в одной из частей НКВД, дислоцированных в Закарпатье. Она ему много дала, служба по призыву. На ней у него до конца сформировались моральные и волевые качества. Именно там он познал, что такое справедливость, добро и настоящая мужская дружба. Будущий генерал активно участвовал в ликвидации остатков украинской повстанческой армии. Был ранен, награжден правительственной наградой.

После выздоровления он поступил Московское пограничное военное училище МГБ СССР, которое окончил с отличием. Потом год на границе и переход в КГБ. Дальше очень интересная жизнь и служба. Целый ряд дальних командировок. Исколесил полмира и дослужился до генерала. Сам дослужился, своим умом, усердием и старанием. Просто так, в такой структуре генералами не становились.

Когда новая метла в лице горе-руководителей начала выметать коридоры Лубянки, в ее поле зрения, в первую очередь попадали такие как генерал Лутовинов. Именно их, невзирая на здравый смысл, логику и расчет, вместе с целыми отделами начали сокращать, оптимизировать штаты и всяческими путями выживать со службы.

Однако его не тронули, потому как служебная деятельность генерала была направлена исключительно на внешнюю работу, за пределами нашего многострадального государства.

А таких захватившие власть не особо боялись. Они вычищали тех, кто мог угрожать лично им, тех, кто обеспечивал безопасность внутри страны. Вот такие были наиболее опасны, потому как знали, что к чему, зачем и какое имеет отношение. Вот таких знатоков нужно было выметать в первую очередь, пока они что-нибудь не выдумали на основе своих абсолютно не нужных знаний.

Держать пиранью в аквариуме… так это нужно быть настоящим ценителем экзотики, это, наверное, красиво и модно, а еще можно получать адреналин при кормежке, опустив руки как можно ниже к воде. Но ведь цапнет, на то она и пиранья, найдет момент и укусит, занесет в рану какую-нибудь неизвестную инфекцию и поминай, как звали. Мораль отсюда простая: пиранью долой, заведем гуппи.^[14] Вот это классная рыбка вроде бы есть, глаз радует, не требует ничего и нестрашно.

Вот собственно, чем занимались реформаторы после развала СССР. Еще бы уничтожив страну, нужно было добивать все внутренние силы, которые могли бы совершить попытку ее восстановления. В этом списке были не только силовики, нужно было добивать партийные и советские органы, профсоюзы, ветеранские организации, крупные заводы и колхозы, да много было «работы» для полного триумфа демократии. Поэтому реформы были нужны как воздух, срочные и решительные!

Видел все это Александр Анатольевич, не мог не видеть, но сделать ничего был не в силах, как бы ни хотел. Он был солдатом, простым воином, который привык выполнять свой долг перед Родиной. Да и ничего бы не сделал он, в одиночку. Правильно сказал поэт: «Единица — вздор, единица — ноль, один — даже если очень важный — не подымет простое пятивершковое бревно, тем более дом пятиэтажный…»^[15].

Поэтому стараясь заглушить боль, охватившую благородное сердце, генерал ударился в работу, именно ту, что за границей. Он и раньше был весь там, а сейчас набросился на нее с каким-то остервенением. Так и прослужил до сегодняшнего телефонного звонка.

Бесспорно, жизненный путь генерала Лутовинова А.А. достоин отдельной книги, и она была бы очень интересной и захватывающей, но… недоступной для обычных читателей. Не увидят люди в ближайшее время этого произведения, потому что каждая страница еще долго будет иметь гриф «Секретно».

Впрочем…, итак понятно, что Илья Григорьевич дал Зое Константиновне очень хороший телефон…, правильный.

* * *

Генерал смотрел в глаза собеседнице и удивлялся тому что слышал. Он не мог поверить, что его страна, которой он с честью служил и отдавал лучшие годы своей жизни, способна к порождению таких монстров, о которых рассказывала эта женщина. Он знал о падении нравов российского общества, но не хотел верить тому, что все плохо до такой вот степени, что все чаще, практически в любом месте можно встретить таких моральных уродов, как эти из фонда, или из милиции.

Александр Анатольевич несколько раз уточнял подробности, что-то записывал. В конце беседы позвонил по телефону и отдал какие-то распоряжения.

— А вы на каком фронте воевали, Зоя Константиновна? — спросил генерал.

— На Центральном, его потом в первый Белорусский переименовали, у Рокоссовского, саниструктором.

— А мои родители на первом Украинском. Вот это совпадение: два фронта и на Курской дуге вместе и при штурме Берлина! Представляете мама два года искала отца и нашла только в конце войны! — сказал генерал, — кстати, она тоже саниструктором была.

— А я с мужем на фронте познакомилась, — удивилась перемене темы женщина.

На тему войны проговорили долго. Видимо, тот человек, который дал контактный телефон Александра Анатольевича, его очень хорошо знал. Генералу было приятно общаться с женщиной, настолько она была искренна, скромна и внимательна. Он разговорился. Александр Анатольевич и сам бы не смог объяснить, почему он начал вспоминать историю большой любви своих родителей. Бывает такое, когда люди сами по хотят выговориться, даже перед первым попавшимся человеком. Так случилось и с генералом.

Отец будущего чекиста ушел на фронт добровольцем. Тогда, в годы войны, так было в подавляющем большинстве случаев. Мальчишки правдами и неправдами приписывали к своему возрасту пару лет, чтобы получить заветную повестку. Мужчины, страдающие сложными заболеваниями, умышленно «теряли» медицинские книжки и притворялись совершенно здоровыми людьми. Имеющие слабое зрение прятали в карман очки с мощными линзами и наизусть заучивали строчки из таблицы окулиста, многие упрашивали здоровых товарищей пройти за них медкомиссию, по подложным документам… Так было везде: по всей огромной стране, в крупных городах и маленьких районных центрах, куда стекались бесконечные потоки добровольцев из самых отдаленных хуторов и деревень.

Уйти на фронт, записавшись добровольцем, считалось в обществе, признаком хорошего тона и нормой поведения. Практически никто не прятался, не уклонялся, а если таковые и находились, то составляли мизерный, совсем ничтожный процент. Добровольно записывались в Красную Армию все подряд: рабочие и колхозники, ученые и интеллигенты, депутаты и дети советских и партийных работников, даже самых высокопоставленных: Сталина, Берии, Хрушева, Фрунзе, Микояна и многих других рангом пониже. Все воевали, на то она война и была Народная, Отечественная и Священная.

На фронт уходили целыми семьями. Уходили и не возвращались…, тоже целыми семьями. В республике Северная Осетия-Алания есть маленький населенный пункт Дзуарикау. Это родина братьев Газдановых^[16] погибших на полях войны и таких семей было много…

Отец генерала в августе 1941 года тоже ушел добровольцем, а мать не смогла эвакуироваться и осталась с тремя детьми и престарелой матерью в оккупации. Этот период жизни с ноября 1941 по февраль 1943 года, Александр Анатольевич вспоминал со слезами на глазах. Первая же встреча с фашистами обернулась для Лутовиновых потерей козы, кур и практически всех запасов продуктов. Глафира Петровна, мать будущего генерала, понимая, что теперь их, скорее всего ожидает голодная смерть, попробовала уговорить, гогочущих немцев, очищающих погреб, оставить хоть что-нибудь.

Высокий долговязый фашист, улыбаясь, внимательно слушал мать. Он кивал головой и проговаривал: «Гут, гут», а потом сильно ударил женщину кулаком в лицо. Бросившийся на защиту матери восьмилетний Саша тоже получил удар, от которого отлетел в стенку и потерял сознание. Очнулся он уже после ухода немцев, от прикосновения нежных материнских рук и слез. Мама нежно гладила голову, а слезы капали прямо на его распухшее лицо.

— Защитник ты мой, маленький, — проговорила женщина, увидев открытые глаза сына. Вот эта фраза, интонация маминого голоса, возможно, и явилась определяющей в выборе профессии сына.

Он выжил, несмотря на голод и лишения, обрушившиеся вместе с оккупацией на жителей захваченных территорий. Нужно ли говорить, что год жизни, проведенный практически без еды, превратил и без того худенького мальчика, в высушенную «тростинку», навсегда оставив фигуру излишне худощавой.

За жизнь семье Лутовиновых пришлось заплатить очень высокую цену. Выдержать испытания не смогли младшая сестренка и бабушка Саши. Невозможно передать словами боль и горечь утраты самого родного и близкого человека, особенно маленького, ни в чем не повинного пятилетнего ребенка.

Часто по ночам Саша слышал приглушенные стоны матери. Она сильно сдала, осунулась, а глаза приобрели какой-то неизвестный ранее, неестественный блеск. Спустя десятилетия Александр понял, что так выглядит отблеск жгучей ненависти и осознал, что наиболее ярко он разгорался при встрече матери с полицаями или фашистами. Именно ненависть к врагу подтолкнула убитую горем женщину к тому, чтобы бросить двух оставшихся детей на дальнюю родственницу и уйти на фронт сразу после освобождения.

Однако мать ушла воевать не просто так, она начала поиски отца, чтобы попасть именно к нему. Отправной точкой этого поиска, был приезд в село военного корреспондента.

Военкор газеты «Красная Звезда», высокий широкоплечий майор в круглых очках с толстыми линзами, приехал в село по просьбе отца.

— Он воюет в 60-ой армии^[17], геройский нужно сказать человек, — майор вдохновенно рассказывал про отца, — я познакомился с ним в госпитале, писал о нем в газете. Но вы не волнуйтесь ничего серьезного. Это он меня попросил заехать. Пришлось небольшой крюк сделать. Да вот и письмецо от него, сами почитайте.

Глафира Петровна дрожащими руками взяла аккуратно свернутый треугольник и принялась читать: «Сообщаю тебе, моя дорогая женушка, что на сегодняшний день я жив и практически здоров, чего и вам желаю. Нахожусь на фронте в какой-то сотне километров от вас, уничтожаю немецкую сволочь, гоним ее на запад. Освобождаем родную землю, города и села. Освобождаем отцов и матерей, братьев и сестер от фашистского кошмара.

Глаша, вчера я находился в очень тяжелом бою, меня ранило в ногу, но я этого не заметил и продолжил сражаться за нашу священную Родину. Не переживай, рана небольшая, заживает. Сейчас чувствую себя хорошо.

Как вы там, мои ненаглядные? Много ужасного рассказывают местные жители, побывавшие в лапах у фашистских извергов! Надеюсь у вас все хорошо. Скоро войне конец. Ждите, приеду после войны. Крепко вас всех целую и обнимаю тебя, маму и особенно деток моих Саню, Иришу и маленькую Олюшку. Ваш отец!». Там же в треугольнике был высушенный маленький полевой цветочек.

Прочитав письмо, долго не могла успокоиться Глафира Петровна. Как раненый зверь несколько минут металась она из стороны в сторону. Быстро выбившись из сил, мать села на колоду, резким движением сдернула с себя платок и срывающимся голосом сообщила журналисту: «Не уберегла я ни маму, ни Олюшку, кровиночку нашу! Как мне теперь ему в глаза смотреть?».

С того дня мать словно подменили. Она подолгу отлучалась, приходила домой уставшая, но сдержанно собранная, без эмоций. Потом Саша узнал, что она ухаживала за ранеными красноармейцами, опыта набиралась. Стирала бинты и одежду, помогала хоронить.

Всегда приносила домой немного еды: несколько вареных картофелин, иногда сахар, бывало хлеб, консервы или шоколад. А потом примерно через два месяца, договорилась с кем-то из высоких чинов о призыве и пришла домой уже в форме, быстренько собрала детей. Вместе заколотили хату и пошли к отцовской троюродной сестре, поплакали и расстались.

На прощанье мать крепко обняла сына: «Прости меня, мой хороший! Прости меня, сыночек мой ненаглядный…, так надо! Не смогу я по-другому, должна я, понимаешь? Имеются у меня к фашистам счеты! Может и не свидимся больше, война! Иришу береги, ты — мужчина! На свете много добрых и хороших людей, которые помогают и еще помогут тебе в жизни. И ты не должен забывать о ближних, при каждой возможности приходи им на помощь!».

Навсегда запомнил Саня эти слова, свет маминых глаз и ее слезы. Так и жил дальше, как мама сказала: помогал всем, кому мог, кто был рядом. Делал это бескорыстно, не ждал ничего в ответ и считал, что так поступать — ПРАВИЛЬНО.

Найти отца сразу, матери не удалось. Долгих полтора года в пределах одного фронта две родные души были недалеко друг от друга, но в конце концов встретились. Прошли много инстанций для того чтобы воевать в одной части и до конца войны не расставались ни на минуту. Не расставались и после войны до самой смерти жили вместе. Жили с любовью и нежностью, даже не поссорились ни разу.

Бережно хранил Александр Анатольевич в душе воспоминания о родителях, сестрах и войне. Он наизусть знал строки того заветного письма, впрочем, как и других немногих писем, пришедших с фронта. Они хранились у него в сейфе рядом с совершенно секретными документами и были для него дороже всего на свете, там же была и газета, которую передал ему когда-то, тот самый, широкоплечий майор, и несколько пожелтевших, побитых временем фотографий. А больше и не сохранилось ничего…

— Простите за нескромный вопрос, а где же вы мой телефон взяли и почему представились ветераном войны? — спросил генерал.

— Мне так посоветовали, а про телефон просили не говорить, — простодушно ответила Зоя Константиновна.

— Ну да ладно, неважно, кто дал, главное, что правильно сделали!

Попрощались они очень тепло. Напоследок генерал попросил ее прекратить всяческие контакты с милицией. Он несколько минут объяснял суть. Его доводы напомнили недавние советы Ильи Григорьевича, и она согласилась. Женщина поняла, что нужно просто поверить этому человеку, но дальше все пошло очень непредсказуемо. Водоворот будущих событий закрутил Зою Константиновну и привел к тому, к чему привел.

* * *

После выхода из кабинета посетительницы, генерал несколько минут задумчиво смотрел прямо перед собой. Его мысли были связаны с только что поступившей информацией. Жаль, что она была не по профилю его деятельности. Жаль, что нельзя было задействовать все мощности подчиненных ему сил и средств. Впрочем, этого и не требовалось.

— Разрешите, товарищ генерал, — после короткого стука в дверь раздался сиплый голос подполковника Ташаева.

Они знали друг друга давно, лет двадцать. Можно сказать, что подполковник оказался в безопасности благодаря протекции будущего генерала. Тогда еще, майор Лутовинов курировал разработку специального оборудования на одном из закрытых предприятий. В ходе работы он случайно обратил внимание на перспективного молодого инженера, обладающего отменными аналитическими способностями, пытливым умом и уникальной интуицией.

Так Ташаев оказался в КГБ, за что всю службу был очень признателен будущему генералу. Служили, правда, в разных подразделениях, до самой перестройки. Тогда генерал почувствовал, что офицера нужно забирать к себе, переманил и тем самым спас от неминуемого увольнения, потому что через некоторое время весь отдел, в котором служил Ташаев, был ликвидирован.

Нужно ли говорить, что подполковник был бесконечно благодарен и предан генералу. Верность — это очень важное качество, которое присуще не только животным. Оно просто необходимо супругам, друзьям, детям, коммерческим партнерам. Много на свете людей, которым в жизни нужна верность, но совсем другое дело, когда она проявляется по отношению к нечто большему, чем человеческие отношения. Например, долгу или Родине.

Можно привести десятки тысяч примеров, когда это чувство толкало русских…, советских людей на самопожертвование во имя высокой цели. Может ли кто-нибудь из западных философов, ученых или просто умников понять истоки русского патриотизма? Нет, не могут! Они бесчисленное количество раз пытались это сделать, но не смогли, потому что это не дано им при рождении.

Подполковник ассоциировал генерала и с долгом, и с Родиной. Нужно ли говорить о том, что он даже не допускал мысли, о том, что генерал может сделать что-то, противоречащее чести офицера и безопасности государства. Начальник вызывал у подчиненного большую человеческую симпатию. Но это было не просто так, а потому что он был настоящим человеком.

Однажды для лечения находящейся между жизнью и смертью супруги капитана Ташаева понадобились лекарства, которых в Союзе просто не было: ни в обычной аптеке, ни в ведомственной поликлинике, ни для лечения членов ЦК КПСС. Убитый горем Ташаев поделился своими проблемами с двумя сослуживцами в курилке конторы. Просто так рассказал, потому что тяжело держать в себе переживания, хочется человеческого сочувствия и понимания.

Через три дня на рабочем столе капитана появился небольшой бумажный сверток с набором импортных упаковок необходимых лекарств. Невозможно описать чувства любящего мужа, когда к нему пришло осознание, что ему помогли. Неизвестно кто и каким фантастическим способом, но помог.

— Ошибается партия — бог есть! — думал Ташаев, спешивший как можно быстрее попасть на седьмой этаж больницы. Чувство радости переполняло его, — но кто же помог, кто?

Этот вопрос долго не давал ему покоя, и Ташаева не покидало непреодолимое желание разгадать загадку. Обычный человек навсегда бы остался в неведенье, но муж спасенной женщины был не простым человеком, он был сотрудником КГБ СССР. Кроме того, офицер обладал незаурядными умственными способностями и оперативной хваткой.

Через несколько месяцев, несмотря на тайну Ташаев все-таки докопался до истины, быть может, не в полном объеме, но очень близко к тому. Он узнал, что доставку лекарств произвел очень секретный резидент одной из передовых европейских держав по закрытому каналу связи. Конечно, не просто так, а по приказу Лутовинова.

Невозможно описать словами чувства, овладевшие капитаном. Он попытался поблагодарить, но генерал очень удивился и вежливо выпроводил растроганного офицера. Александр Анатольевич всегда был такой: скромный, деловой и вежливый. Иногда Ташаев ловил себя на мысли, что невольно подражает генералу, но не видел в этом ничего плохого, потому что так вело себя большинство подчиненных Лутовинова.

— Да, Сергей Владимирович, проходи, присаживайся, — генерал медленно встал из-за стола, прошел к середине кабинета и пожал подчиненному руку.

— Здравия желаю, товарищ генерал, — отвечая на рукопожатие, поздоровался подполковник.

— Вот только, что из моего кабинета вышла женщина. Ты ее видел. С ней поступили очень подло, — генерал сделал паузу и посмотрел на него поверх очков, — думаю, никто не вправе так относиться к ветеранам Великой Отечественной войны! Поэтому мы с тобой ответим по справедливости, коль больше некому и поработаем по твоей бывшей специальности. Хватку — то еще не потерял, по старому профилю?

— Никак нет, товарищ генерал, не потерял. Даже скучаю иногда по старой работе, — улыбнулся Ташаев.

— Ну и ладно, ну и хорошо! Работать будешь на выходных, скопилось поди?

— Да кто ж ее считает переработку, товарищ генерал?

— Ну кто, кто? Я вот видишь взял и посчитал, наконец-то. Возьмешь недельку, другую, передохнешь малость и отработаешь чуть-почуть. Отдыхать оно тоже нужно с пользой, для души, сердца и дела! К отдыху привлечешь своих бывших сослуживцев, надежные-то отставники остались, я надеюсь?

— Найдутся, товарищ генерал…, совсем замаялись на гражданке! Думаю, будут рады тряхнуть стариной, воют от тоски по службе!

— Ну и ладно! Для начала хочу знать полную информацию и предложения о том, что будем делать дальше. Ситуация вкратце такова…

* * *

Через несколько дней, после встречи с генералом, около десяти утра раздался телефонный звонок.

— Да, слушаю, — ответила Зоя Константиновна.

— Алло, Зоя Константиновна? — в трубке раздался юношеский голос, как показалось полный энергии и оптимизма.

— Да, я вас слушаю.

— Зоя Константиновна, я аспирант академии МВД России, Дмитрий Курочкин, вам удобно говорить или мне перезвонить позже?

— Удобно, говорите, — женщина поразилась напору собеседника.

— Мне посоветовал с вами связаться майор Никешин, ну участковый помните, к которому вы обращались по поводу мошенничества с фондом? Он такой круглолицый…

— Я вспомнила, Дмитрий, что вы хотите?

— А можно при встрече, Зоя Константиновна, когда назначите, когда захотите. Ну, пожалуйста!

Последняя фраза собеседника вызвала у нее улыбку. Она вдруг представила себе этого аспиранта молодым человеком в чуть старомодных очках, неловко сидящих на носу, покрытом крупными конопушками и с лохматым рыжим чубом, торчащим из-под кепки. Конечно, она согласилась на встречу и пригласила Курочкина домой. Он приехал быстро, буквально, через полчаса, и если бы Зоя Константиновна была не таким открытым, искренним и чуть наивным человеком, то она могла заподозрить неладное. Еще бы приехал подозрительно быстро, участковому телефон она не давала, да и вроде даже не представлялась.

Ожидания женщины не оправдались, аспирант оказался крепко сбитым, коренастым крепышом. Он был открыт, весел, обладал оптимизмом и достаточно тонким чувством юмора, чем сразу вызвал симпатию хозяйки дома. Посетитель был неплохо воспитан и пришел в гости со скромным, но очень вкусным вафельным тортом, и она с удовольствием пригласила юношу пить чай. Пока гость резал торт, он успел рассказать очень веселый анекдот про Чебурашку-милиционера и Гену-уголовника.

— Симпатичный парень, — с улыбкой подумала Зоя Константиновна и спросила уже вслух, — так чем же я могу вам помочь, Дима?

— Понимаете, Зоя Константиновна, как я вам говорил по телефону — я аспирант и пишу очень интересную диссертацию. Тема моего исследования связана с криминализацией нашего общества и поиском путей борьбы с преступностью на современном этапе развития, — многозначительно ответил молодой человек.

— Да, действительно, очень интересно, — подтвердила женщина.

— Меня интересуют разные направления преступного мира: заказные убийства, рэкет и взяточничество. Майор Никешин…, ну я у него стажировался на третьем курсе, рассказал мне о том, что вы столкнулись с совершенно новым видом мошенничества. Вот про это я и хотел бы узнать, только если можно подробней: мне нужны все факты, любая мелочь может привести к положению, выносимому на защиту, понимаете?

— Да-да, конечно, с чего начинать?

— С самого начала. Кстати, еще один очень важный момент — меня очень интересует коррупция в органах, и мне кажется, что в вашем случае не обошлось без нее. Если не возражаете я запишу ваш рассказ на пленку, — сказал он, выкладывая на стол маленькую коробочку, внешне напоминающую миниатюрный магнитофон.

— В общем, однажды по телевизору, я увидела рекламный ролик…, — с легким волнением начала женщина.

Они говорили долго. Аспирант постоянно задавал уточняющие вопросы, несколько раз менял кассеты в своем магнитофоне, что-то помечал в обычной тетрадке. Он был хорошим собеседником, и Зоя Константиновна поняла, что Дмитрий относится к ее рассказу с заметным интересом. Они несколько раз прерывались и говорили на отвлеченные темы, а потом вновь возвращались к сути разговора.

Новые знакомые расстались очень довольные друг другом. Она — сочувствием и пониманием собеседника. Он — полученной информацией, видимо очень важной для его работы. Однако в беседе аспирант допустил оплошность, о которой не подозревал и даже не мог представить последствия своей, казалось обычной фразы.

Возмущенный следователем молодой человек, в сердцах проронил: «Вот, сволочь бюрократическая, у него-то хоть капелька совести есть?».

Именно эта фраза, интонация Курочкина и его искреннее возмущение очень тронули Зою Константиновну. Этой ночью она практически не спала. Время от времени, женщина проваливалась в полудрему. Ей мерещилась целая смесь каких-то несуразных, не связанных между собой событий.

С одной стороны, это состояние можно было назвать сном, однако человеческий мозг, продолжал трудиться и отдавать команды. Во таком сне часто следуют нелепые скачки из одной реальности в другую. Там нет логики и разумного объяснения. И даже понимая эти вещи, человек все равно продолжает мысленно бороться, переживать, звать на помощь и пытаться что-то исправить.

Этот сон неглубокий, он часто прерывается, оставляя хозяина в неведенье относительно продолжения, сохраняя в нем чувство страха, тревоги, а быть может, разочарования от раннего окончания.

Зое Константиновне снилась целая череда несвязанных событий. Она с винтовкой наперевес преследовала президента фонда, после что-то доказывала начальнику Хромова. Дальше они с Дмитрием Курочкиным сидели в засаде и почему-то оба в красноармейской форме, а потом она пила молочный коктейль с девушкой, которая угостила ее эклерами. Затем они с мужем летели на военном самолете, и она пыталась остановить кровь из ужаснейшей раны умирающего пленного гитлеровца.

Женщина пыталась найти связь между этими разнородными событиями, но они никак не связывались и продолжали оставаться отдельными фрагментами. А вскоре перед ней всплыл Хромов. Он смеялся прямо в лицо и грязно ругался. Мятый форменный китель был расстегнут, выдавая к всеобщему обозрению неприлично огромный живот. В руках он держал проданную брошь и дымящийся пистолет, и у женщины появилось стойкое ощущение, что следователь убил Илью Григорьевича. В холодном поту Зоя Константиновна проснулась.

— Интересно у него хоть капелька совести есть? — вспомнила она слова Дмитрия. И в этот момент пришла к мысли, что обязана съездить к следователю и задать ему этот вопрос. Нет, женщина не забыла советы Ильи Григорьевича и генерала, она просто решила задать вопрос аспиранта следователю Хромову.

Конечно, Зоя Константиновна понимала, что все это зря, бесполезно и никому не нужно. Но она не могла остановиться. Бывает в жизни такое, когда умом понимаешь, но все равно совершаешь поступок, от которого нужно было воздержаться, который ни к чему хорошему не приведет, и его последствия просто непредсказуемы, но… мы ведь люди.

Едва за окном забрезжил рассвет, как Зоя Константиновна собралась и вышла к первой электричке. Наблюдая в окно, за меняющимися подмосковными пейзажами, женщина мысленно еще и еще раз прокручивала предстоящий разговор с неприятным милиционером. Однако при встрече, она начисто забыла подготовленную речь и действовала чисто по-женски — на эмоциях.

О том, что принесет ему будущий день, человек может только догадываться. Многое в человеческой жизни зависит от склада характера, вида темперамента и жизненных позиций. Оптимист начинает новые сутки с улыбкой, у него все получается и радует глаз. Мелкие неудачи он воспринимает с отличным настроением, понимая, что они мелкие и вполне разрешимые.

Зоя Константиновна была оптимистом. Удары судьбы, потеря фронтовых друзей, смерть мужа и другие жизненные испытания не изменили ее отношение к жизни. Она верила людям и пыталась замечать в них только хорошие стороны. Любуясь нежными березками, мелькавшими за окном электропоезда, женщина вдруг представила, что при встрече Хромов с улыбкой сообщит ей об аресте преступников.

Она как наяву видела картину их общей радости и дружеского чаепития, и испытывала чувство стыда от несправедливых обвинений в адрес следователя. Ах, если бы мечты оптимистов всегда сбывались?!

Хромов встретил женщину откровенно враждебно. Он пребывал в скверном расположении духа, вызванном вечерними событиями. Еще бы, как гром с неба, в конце рабочего дня в отдел свалилась внезапная проверка из Главка. Группа в составе трех человек интересовалась качеством ведения следственных мероприятий. Они деловито расположились в кабинетах следователей и начали методично вынимать из них души.

Хромову попался самый неприятный проверяющий. Мужик лет, за сорок с хвостиком, оказался въедливым педантом, придирчиво изучающим, мягко скажем, недобросовестно отработанные дела. Как назло, одним из первых ему попалось дело старушки. Внимательно ознакомившись с каждым документом, проверяющий колючим, немного жутковатым взглядом вцепился в следователя.

— Я не понимаю, старший лейтенант, вы сколько в следствии работаете? — жестко спросил он.

— Четвертый год, — срывающимся голосом ответил проверяемый, — что-то не так?

— Да тут все не так! От чего же вы из потерпевшей душу вынимаете? Что это за справки? — он начал раскладывать перед покрасневшим следователем, надуманные Хромовым «документы».

— Вот идиот, — сам себе мысленно сказал Хромов, — какого хрена я этот бред в дело положил?

Он понимал, что «запахло жареным». Конечно, если бы у него был хотя бы час времени, он произвел бы полную зачистку всех скользких дел. Обычно про проверки знали заранее, как минимум за несколько дней, которых хватало для приведения документов в порядок. Но такая внезапная проверка была у Хромова впервые. За свою недолгую службу этот человек толком ничего не сделал и не добился. Зато он успел привыкнуть к безнаказанности, практически ничего не опасался и вел себя с особым высокомерием.

Этой ночью старший лейтенант практически не спал, пытаясь найти выход из создавшейся ситуации. Он пришел на работу с рассветом и принялся устранять недостатки. Для этого следователь скрупулезно перебрал дела, потом писал, оформлял и планировал. Но все его мысли были о безвыходном положении, в котором он оказался. Хромов не винил самого себя, он был не способен рассуждать самокритично и без труда нашел крайнего. Конечно же, во всех его бедах виновата эта безумная старуха, эта ведьма, похожая на ходячее корыто. Рассудок следователя буквально утопал в море ненависти к женщине.

И в этот самый момент она постучалась в дверь и неожиданно вошла в кабинет. Он посмотрел ей в лицо и, скрипя зубами, процедил: «Явился, не запылился божий одуванчик!».

— Что простите? Не поняла, — боясь поверить этим словам следователя, застенчиво спросила Зоя Константиновна.

— Я говорю, боже, какой нежданчик преподнесла мне судьба в виде вашего запутанного дела, — выкрутился следователь, пытаясь взять себя в руки и справиться с эмоциями.

— Что же значит нежданчик? — не поверила ему женщина.

— Неожиданность, Зоя Константиновна, полнейшая неожиданность. Понимаете, все это дело шито белыми нитками и, видимо, я его все-таки закрою, — выпалил Хромов.

— Объяснитесь, товарищ старший лейтенант, я право не совсем вас понимаю! — неожиданно агрессивно ответила женщина.

— Все просто, за отсутствием состава преступления. У нас ведь уже и срок давности почти прошел, а мы до сих пор не разобрались, было ли преступление или нет. Впрочем, конечно, есть варианты, чтобы его продолжить, желаете? — следователь почему-то заулыбался.

— Какие?! Какие вам еще нужны от меня варианты? — возмущенно спросила Зоя Константиновна.

— Садитесь, уважаемая. Садитесь и записывайте, — Хромов протянул истице лист бумаги и ручку. Он решил завершить хитроумный бюрократический план, продуманный несколько месяцев назад.

Женщина смотрела в его наглые глаза и понимала, что все это не просто так, сейчас он будет над ней издеваться, сейчас он поймает кураж и будет наслаждаться своей властью. Первое желание гордо уйти она отвергла моментально. Секунду поразмыслив, Зоя Константиновна решила собрать компромат на этого милицейского оборотня. Для себя, генерала или симпатичного аспиранта Дмитрия Курочкина, не важно. С этим можно разобраться после, для начала нужно было просто взять себя в руки.

— Я готова, Егор Андреевич, — с вызовом обратилась к нему женщина, посмотрев на него таким взглядом, от которого Хромов вздрогнул и на несколько секунд испугался.

— Успокойся, ты чего это, — мысленно успокоил себя следователь, — это просто безумная старуха! Давай, Егор, накажи ее, отомсти ей за все свои проблемы! Побей эту проклятую пиковую даму, козырным тузом.

— Для продолжения следственного делопроизводства по вашему иску необходимы следующие документы, записывайте:

1. Документы, подтверждающие наличие у вас редчайшей драгоценности. Они должны быть представлены двумя независимыми гражданами, не состоящими с вами в родственных связях. Записали?

2. Фотография раритета.

3. Справка о том, что указанная брошь, работы мастера Фаберже, не является культурной ценностью и не состоит под охраной государства. Успеваете?

4. Справка о том, что проданная драгоценность не находится в розыске. Простите, давайте зачеркнем этот пункт, потому что это я возьму на себя. Ведь я, же милиционер.

5. Письменные подтверждения двух свидетелей факта продажи вами броши гражданину Кочеткову И.Г.

6. Квитанция из налоговой. Да, конечно…, об уплате налога на продажу изделия из драгоценных металлов, на сумму сделки, превышающую десять тысяч американских долларов. Есть, успели или повторить?

7. Выписку из программы телепередач за 17 ноября 1995 года подтверждающую факт рекламы деятельности фонда поддержки и помощи больным детям, подписанную генеральным директором канала…, какой там был канал? Да, вспомнил: РСТВ. Так, дальше…

8. Объяснения участкового милиционера майора Никешина, как там его, по-моему, Д.В., подтверждающие деятельность фонда на его участке. Стоп, упустил, как я мог, записывайте.

9. Характеристики на покупателя, да все верно, представленные двумя независимыми гражданами, не состоящими с ним в родственных связях, следующее.

Но терпение Зои Константиновны лопнуло. Она почувствовала, что находится на грани срыва и, пытаясь успокоиться, спросила: — «Скажите, Егор Андреевич, это все действительно нужно или вы просто надо мной издеваетесь?».

— Конечно, нужно, Зоя Константиновна, еще как нужно. Все это, каждый перечисленный мною документ нужно тщательно выверить и прописать все необходимые данные и факты. Каждый документ из данного списка — есть необходимое условие для судебного делопроизводства, ведь он помогает найти и наказать преступников. Вот вы только представьте, — увлекся Хромов, — нас уже с вами не будет, а потомки будут читать наши документы, и восторгаться нашей работой, они все поймут, КАК мы с вами работали!

— Ну, ты и гаденыш бюрократический, — жесткий блеск выцветших глаз говорил о том, что Зоя Константиновна сдалась и дала волю своим чувствам и эмоциям.

И вновь непорядочный следователь испытал чувство страха. Оно прокатилось холодком по спине, и он понял, чтобы это остановить нужно дожимать, добивать эту жуткую старуху.

— Если ты желаешь продолжить дело, то должна представить все документы, — он вдруг тоже перешел на ты, совершенно не считаясь с вежливостью и чувством такта, — без документов не будет дела! Ты все как положено, должна прописать…

— Встретила бы я тебя на фронте, удушила бы собственными руками, — сквозь зубы, перебив собеседника, произнесла Зоя Константиновна.

— На фронте, на фронте, — передразнил ее Хромов, — знаю я, кем ты была на фронте, подстилка офицерская! Думаешь, цацку повесила, и все мож…

Зря он это сказал. Вообще зря он все это затеял. Уж лучше бы Хромов был честным милиционером, который просто выполнил свою работу. Нужно было совсем немного, всего-навсего найти преступников. Но он сделал, то что сделал.

Следователь на секунду отвел свой взгляд в сторону, а когда вновь посмотрел на посетительницу, то увидел ее перекошенное лицо прямо перед собой. Следом он почувствовал легкий, но очень чувствительный удар в подбородок. От удара на несколько мгновений потемнело в глазах, и если бы Зоя Константиновна была молода, то, несомненно отправила бы противника в тяжелый нокаут.

* * *

Этому удару ее научил фронтовой друг Леша Кириллов. Дело было на Новый год. Красная Армия встречала 1944 год с большой надеждой на скорую Победу над вероломным врагом. Этот праздник был долгожданным событием, поскольку напоминал красноармейцам о тихих радостях мирной жизни.

Солдаты делали все, чтобы добавить празднику капельку домашнего уюта. Если была возможность, в частях старались устанавливать елки, украшали их различными поделками. Из тыла на фронт приходили посылки с гостинцами, которые распределяли среди частей: шоколад, табак, вязаные носки, варежки, вышитые кисеты, яблоки, кондитерские изделия, сало, вино и многое другое. В посылки вкладывались записки с трогательными и нежными пожеланиями.

Дополнительные порции табака, а также праздничные сто граммов спиртного частям на праздник выделяло и военное начальство. Особым шиком было, если в праздничном пайке вместо приевшихся советских консервов выдавали трофейные немецкие, итальянские, румынские или союзнические американские. Впрочем, и сами бойцы за несколько месяцев начинали подготовку к празднику, откладывая для этого самое ценное и вкусное.

За несколько минут до Нового года личный состав поздравляли командиры и политработники. Потом тепло и сердечно поздравляли друг друга, многие дарили товарищам нехитрые подарки. Загадывали желания. Они были очень похожи и почти все связаны с Победой. О чем еще можно мечтать на фронте? Открывая артиллерийский огонь по ненавистным позициям фашистов, «поздравления» отправлялись противнику.

В тот раз было весело. Разведчики удивили всех припасенной трофейной бутылкой шампанского. Пели песни, рассказывали веселые анекдоты. Мужчины выпили. Как всегда на определенной стадии разгорелся спор. Спорщиками были Леша Кириллов и артиллерист Ильгиз Тухватуллин. Причиной спора явилось несогласие солдат по срокам окончания войны. Алексей настаивал на наступившем годе, а его оппонент — на будущем.

Ребята разошлись сильно и чуть не дошли до потасовки. Впрочем, разведчик, осознавая свое превосходство в рукопашной схватке, остановился первым и попытался все свести в шутку.

— Не буду я с тобой драться, Ильгиз! Нам-то, в разведке это дело каждый день полагается, а вам и вовсе не нужно, — разведчик улыбался, — у вас другая работа. Поэтому даже наши санитары вам, в этом деле прикурить дадут.

— Да ну-у-у…, — загудел целый хор голосов.

— А что-ж, товарищи, — с запалом произнес разведчик, — давайте-ка все поспорим, что если вот, например, Зоя, — он указал рукой на сидевшую рядом с ним девушку, — Ильгиза с одного удара не уложит, то разведка для артиллерии в следующий раз всю батарею окапывает. А ежели наша возьмет, и Ильгиз на ногах не устоит, то артиллеристы нам землянку готовят. Идет?

Идея понравилась практически всем. Бойцы восторженно, весело загалдели. Многие делали ставку на Зою, другие, осматривая могучую фигуру Ильгиза, говорили, что у девушки шансов нет. Бой решили провести в полдень 1-го числа.

— Дурак, ты, Лешка, — сказал будущий муж, с досадой глядя другу в глаза, — и причина спора дурацкая и девчонку, ни за что впутал? Да и не будет она дуростям твоим потакать, вот посмотришь, а нам артиллеристов окапывать придется.

Зоя и вправду отнеслась к спору, мягко скажем негативно, и если бы ни ее врожденная скромность, то Алексей получил бы по первое число.

— Зосенька, да не будут они спора требовать, просто на всякий случай давай я тебя приемчику обучу, — настаивал спорщик, — а вдруг в бою сгодится?! Ну и так на всякий случай…

Уговорил. Нет, про спор не могло быть и речи, Зоя согласилась, понимая, что в бою может случиться всякое. Леша был неплохим педагогом, но втайне он все же мечтал проучить задиристых артиллеристов.

— Вот смотри, Зося, ты худенькая, слабенькая и толку от твоего удара не будет, если только ты не проведешь его правильно, поняла? — разведчик внимательно смотрел ученице в глаза.

— Пока не совсем, — ответила Зоя.

— Вот посмотри, ноги нужно поставить вот так, видишь, рука в кулаке, расслаблена, понимаешь, бить нужно вот так. Вот сюда наносишь акцентированный удар, работаешь ногами и корпусом, а потом второй рукой сюда, весь центр тяжести переносишь в удар, — он был увлечен преподаванием. Разведчик несколько раз показал, потом начал тренировать. Парень успокоился только, тогда, когда Зоя нанесла ему мощный удар в подбородок, отправив его на землю.

Несмотря на физическую готовность одной противоборствующей стороны и моральную другой, спору не суждено было разрешиться. Причиной этому послужила активность фашистов, которые около десяти утра после длительной артподготовки перешли в атаку…

8 января 1944 года Белорусский фронт приступил к проведению Калинковичско-Мозырской наступательной операции. В результате упорных боев советские войска продвинулись на 30–40, а на отдельных направлениях до 60 километров. Противник перебросил против войск Фронта значительные резервы, и советское наступление было приостановлено.

В этот самый момент Зоина часть подверглась мощной контратаке. Сошлись врукопашную. Один на один. Кто кого? Никого рядом. Только ты и враг. Только твое мужество, собранность и смелость может решить исход боя. Было много потерь с обоих сторон. Было много колотых, резаных и огнестрельных ран и совсем рядом кружилась в ужасном танце подлая, коварная смерть, поджидающая в любую секунду.

Ильгиз Тухватуллин не умел драться и в сегодняшнем бою был практически бесполезен. Он оказался на фронте, как и большинство его товарищей, добровольно. Ильгиз был профессионалом своего дела — первоклассным наводчиком. И вот теперь впервые оказался в эпицентре схватки и вслепую отмахиваясь от противника пехотной лопаткой, пытался сохранить себе жизнь. Судьба свела его с немецким офицером, который в рукопашном бою был явно не новичок. Он очень ловко выбил из рук Ильгиза лопатку, нанес удар ногой под коленку, лишив равновесия, следом в лицо, а потом, схватив выпавшее из рук красноармейца орудие, собирался закончить дело.

Это произошло очень быстро, и у наводчика не было даже теоретических шансов на жизнь, но неожиданно между лежавшей на земле жертвой и стоявшим палачом выросла хрупкая девичья фигурка. Это была Зоя. Как она оказалась в жесточайшей схватке и откуда нашла в себе смелость вступить в драку с громадным фашистом, было просто необъяснимо…

Глядя на серьезное сосредоточенное лицо русской девчонки, вступившейся за солдата, фашист не выдержал и от комичности ситуации засмеялся, угрожающе приближаясь к сумасшедшей «соплячке». Однако, что произошло дальше, он так и не понял. Маленькая худенькая фигурка, молниеносно спружинила от земли и, подлетев к офицеру на расстояние вытянутой руки, обрушила в центр подбородка пудовый удар, и следом второй, добивающий, точно в ухо.

Немец закатил глаза и рухнул как подкошенный. От эффекта произошедшего, узкие глаза башкирского парня округлились, но времени на эмоции не было, бой продолжался. Воодушевленный Ильгиз схватил свою лопатку и рванул в самое пекло, а Зоя через несколько минут получила ранение в ногу.

Рана была небольшая, однако Зоя была госпитализирована. Находясь в набитой битком палате, она узнала о войне много нового. О чем общаются в больницах соседи по палате? Обо всем. А что могла обсуждать палата военного госпиталя, переполненная ранеными женщинами? Конечно, войну, себя на войне, ну и совсем немного, себя после войны.

Через две недели после ранения на полчаса заскочил будущий муж. Вырвался в самовольную отлучку, а потом трое суток сидел на гауптвахте. Привез большую трофейную плитку горького шоколада, три самых настоящих яблока и деревянный цветочек, вырезанный перочинным ножом от благодарного Ильгиза.

Увидев солдата, вся девичья, палата мгновенно умолкла. Ходячие из чувства такта вышли, а те, кто выйти не смог с завистью и грустью смотрели на влюбленных, которые никого не замечали.

Несколько минут молодые люди молча смотрели друг другу в глаза, читая в них все, что нужно. Он нежно держал Зою за руку пытаясь взглядом выразить все чувства, переполнявшие его. А потом со смехом подробно рассказал, как дружные артиллеристы копали разведчикам землянку.

Через месяц Зою выписали. Разумеется, недолечилась. Так делали многие, во время войны, почувствовав облегчение и понимая, что рана заживает большинство красноармейцев и комсостава правдами и неправдами начинало просить медперсонал о выписке. Сговорчивость медработников зачастую зависела от интенсивности боев. Чем тяжелее бои, тем больше раненых и меньше свободных койко-мест. В таком случае коридоры госпиталей переполнялись лежащими вповалку людьми. По этой причине медкомиссии очень часто закрывали глаза на то, что больные недолечились и действовали по принципу: просится на фронт — значит здоров.

С Ильгизом Зоя больше не встретилась. Он погиб буквально за несколько дней до выписки саниструктора из госпиталя. Причиной гибели служило прямое попадание вражеского снаряда в орудийный расчет Тахватуллина…

* * *

После удара в подбородок Хромов, помутившимся сознанием уловил движение левой руки старухи в область своего уха. Он попытался собраться, однако эффект пропущенного удара шатнул его в сторону и тем самым спас от очередного. Кулак Зои Константиновны не достиг цели. И тут следователь пришел в себя. Ярость завладела всем его существом. Еще бы из-за этой бабки над продолжением службы нарисовался огромный вопросительный знак, так еще это исчадье ада вздумало его избивать?!

Не помня себя, он крепко схватил женщину за руку и с силой толкнул. Силы противников, их весовые категории были не равны. Неравенство прослеживалось на протяжении всего противостояния двух людей, везде Зоя Константиновна проигрывала, по всем пунктам. По всем, кроме одного — она была права! Она была хорошим человеком, за ней была правда, и по логике вещей женщина должна была победить, но проиграла.

От сильного толчка Зоя Константиновна споткнулась и упала, сильно ударившись затылком о стоящий сзади металлический сейф. Она медленно сползла на пол, оставляя на дверце сейфа густой кровоподтек и застыла в сидячем положении, склонив голову набок.

— Влетел, — сказал сам себе следователь. Он медленно подошел к старушке и приложив два пальце к шее убедился в наличии пульса. Хромов испугался. Он не испытывал такого острого, животного страха никогда в жизни. Чтобы не допустить блокады дыхательных путей старший лейтенант осторожно перевернул пострадавшую в положение набок и вызвал скорую.

Скорая помощь приехала на удивление быстро. В нашей жизни — это совершенно удивительное явление быстрый приезд скорой. Обычно от получаса и больше. Как бы ни было у больного, чтобы у него ни случилось, кем бы он не был новорожденным беззащитным ребенком или старым, больным человеком, время приезда скорой медицинской помощи в меньшую сторону, к сожалению, не изменяется.

Впрочем, здесь случай был особенный, ведь ехать нужно было в отделение милиции, поэтому лучше не шутить и не ссылаться на плановую пересменку.

Зоя Константиновна на несколько секунд пришла в себя и увидела, что маленький кабинет забит людьми. Они шумно обсуждали случившееся, но отчетливее всех слышался голос Хромова: «Она сама упала, запишите! Я настаиваю, она сама, пропишите это где-нибудь, говорю вам всем, пропишите!». Над больной склонилась женщина в белом халате со шприцом в руке, и в этот самый момент — на слове «пропишите» сознание пострадавшей покинуло ее, отправившись в неизвестную, еще не познанную человечеством пустоту, а тело погрузилось в состояние комы^[18].

Как характеризовать данное состояние? Оно до конца не изучено. Есть теория, которая утверждает, что в коматозном состоянии человек находится между мирами, и сам выбирает, стоит ли ему возвращаться. Но, так никому и не удалось точно сказать, существует ли «свет в конце тоннеля» и вспомнить, что происходило во время коматозного сна.

Но ведь все-таки это сон?! А если это так, значит человеку должно что-нибудь снится, просто потом, выбравшись из этого состояния, он не может вспомнить, что видел. Наверное, это так, скорее всего это именно так. Вполне возможно, что через определенное время современная наука даст ответы на эти вопросы.

А пока Зоя Константиновна, выпав из нашего мира, попала в другой, в свою боевую молодость. Правда этот мир почему-то претерпел сильные изменения. Быть может, потому что он развернулся в воображении женщины, которое было сильно подогрето последними событиями в ее жизни, ее переживаниями и обидами. Предлагаю уважаемые читатели, совместно с Зоей Константиновной пережить новую действительность коматозного мировосприятия женщины.

Все действия и основные персонажи являются вымышленными. Любые совпадения случайны, поэтому где правда, а где вымысел, решайте сами!

Все существующие и будущие бюрократы остановитесь, задумайтесь…! Какую цену имеют ваши бумажки?

Примечания

1

В рассматриваемый период гиперинфляция довела пенсии и зарплаты россиян до нескольких сотен тысяч и миллионов. Средняя зарплата на конец 1995 года составляла около 600 000 рублей, пенсия много меньше.

2

Пе́тер Карл Гу́ставович Фаберже́ (1846 — 1920 гг.) — известный российский ювелир. Глава семейной фирмы и династии мастеров ювелирного искусства.

3

17 января 1945 года — день освобождения Варшавы от немецко-фашистских войск.

4

Восточно-Померанская операция — стратегическая наступательнаявоенная операция проводилась с 10 февраля по 4 апреля1945 г. В результате операции противник потерял свыше 190 тыс. убитыми и ранеными, освобождены 54 города и тысячи советских военнопленных и граждан других государств Европы, угнанных на работу в Германию, Исторические польские земли, в свое время занятые Германией, были возвращены Польше и польскому народу.

5

Кололись (сленг) — давали показания.

6

Развалить (сленг) — закрыть

7

Кинуть — обмануть (жарг.)

8

Походно-полевыми женами в годы Великой Отечественной войны называли женщин, с которыми офицеры Красной армии состояли в близких (интимных) отношениях. Тема сложная и щекотливая, зачастую сильно преувеличенная, но в любом случае, вызывающая искреннее возмущение ветеранов войны.

9

Совок (сленг) — обидное определение советских граждан

10

ВСХВ — всесоюзная сельскохозяйственная выставка. С 1959 и по н.в. ВДНХ.

11

С 1922 эта дата, 23 февраля, традиционно отмечалась как День Красной армии, с 1946 года — День Советской армии, с 1949 года — День Советской Армии и Военно-Морского Флота. В современной истории в 1995 г. данная дата признана как день воинской славы России, а с 2002 г. отмечается как День защитника Отечества и является не рабочим днем.

12

Лежка (сленг) — тщательно подготовленная позиция снайпера.

13

Государственный комитет по чрезвычайному положению. Робкая попытка кабинета министров СССР остановить сползание страны в пропасть и не допустить ее развала.

14

Гуппи — пресноводная живородящая аквариумная рыбка. Отличается неприхотливостью, спокойным и миролюбивым характером.

15

В В. Маяковский — поэма «Владимир Ильич Ленин».

16

Братья Газда́новы — семь братьев: Магомед, Дзарахмат, Хаджисмел, Махарбек, Созрыко, Шамиль, и Хасанбек погибли в разное время в сражениях ВОВ. Пять из них при обороне городов героев: Москвы, Севастополя, Новороссийска и Киева. Последний — Шамиль за 4 дня до Победы, под Берлином. Мать героев умерла после третьей похоронки, отец после седьмой. Братьям Газдановым посвящена песня Расула Гамзатова «Журавли», исполненная Марком Бернесом — она стала своеобразным символом фронтовиков.

17

60 — ая Армия под командованием генерала-майора И.Д. Черняховского входила в состав Воронежского фронта. 8 февраля 1943 г. войска армии освободили г. Курск, а период с 11 февраля по 11 марта 1943 г. осуществили Льговско-Рыльскую операцию, в ходе которой освободили еще 476 населенных пунктов.

18

Ко́ма (от др. — греч. κῶμα — глубокий сон) — угрожающее жизни состояние между жизнью и смертью, характеризующееся потерей сознания, резким ослаблением или отсутствием реакции на внешние раздражения, угасанием рефлексов до полного их исчезновения, нарушением глубины и частоты дыхания, изменением сосудистого тонуса, учащением или замедлением пульса, нарушением температурной регуляции.