Французская мелодия

Александр Жигалин, 2023

Знакомство – Элизабет Лемье (француженки, русского происхождения) и бизнесмена из Москвы Ильи Богданова приводят к поиску клада, завещанного прадедом Элизабет. В процессе поиска выясняется, кроме молодых людей, тайник ищет полковник ФСБ Краснов, а также отчим Элизабет бизнесмен из Франции – Лемье. Столь обширный интерес к поиску сокровищ объясняется – кроме драгоценностей, икон и картин, в тайнике находятся документы суперсекретного оружия, созданного дедом Элизабет – (русский Никола Тесла). После войны, дело отца продолжил сын – отец Элизабет – Александр Соколов.Толчок к развязке даёт смерть отца Илья. Богданов старший знал про существование тайника, про секретное оружие, про то, что Краснов замешан в гибели Соколова.

Глава 2

Мачо

Солнце столь неожиданно и так ярко ударило по глазам, что слёзы полились сами собой. Оглянувшись, Илья с тоской посмотрел вслед отъезжающему такси. На протяжении полутора часов, пока добирались от аэропорта до отеля, освежающая прохлада кондиционера казалась настолько естественной, что создавалось ощущение, будто за окном не лето, а южные «пляжи» Антарктиды, о чём говорило отсутствие жары внутри салона и присутствие той снаружи.

Перекинув сумку через плечо, Илья, вдохнув запах морского прибоя, огляделся. Сверкающий блеском чистоты парадный вход отеля, заставил улыбнуться.

«Ну, что, господин Богданов, прибыли!» — подумал Илья.

Вериницы прогуливающихся вдоль пирса людей, кружившие над головой чайки — всё вдруг показалось настолько близким, что душа недвусмысленно ощутила невероятно тонкое, похожее на запах дорогих духов, прикосновение к чему-то несоизмеримо знакомому.

Распахнутая настежь дверь отеля манила уютом внутреннего убранства, и Богданов не задумываясь шагнул навстречу впечатлениям, не забыв при этом ответить улыбкой на приветствие одетого в старинные одежды швейцара.

— Как дела, Семёныч?

— Отлично! — распахивая дверь, снял фуражку швейцар.

— Кафтан не жмёт?

— Не то слово.

— Тогда чего маешься?

— Начальство приказало. Говорят, марку держать надо.

В холле было прохладно и, что особо впечатляло, пахло розами. Со стороны бара доносились звуки тоскливо стонущей музыки. Двое мужчин, увлечённо беседовали, не обращая внимания на сидящего напротив господина. Чуть в стороне прогуливалась женщина лет сорока, внимание которой было обращено к сверкающей золотом витрине ювелирного бутика.

Остановившись, Богданов собрался было направиться к стойке администратора, как вдруг негромкий окрик заставил развернуться к спешившему навстречу человеку.

— Илья Николаевич! Ну что же вы?!

Управляющий отелем не кричал и не призывал, должность научила говорить вполголоса.

— Я, понимаешь ли, указания дал, а вас всё нет и нет. Надеюсь, полёт прошёл нормально?

— Как видишь.

— Слава Богу!

Взяв под руку, управляющий отвёл Богданова в сторону.

— Как просили, номер забронирован тот же. Четвёртый этаж, с видом на море.

— Спасибо! — протянул руку Илья, — за мной не заржавеет.

— Бог с вами, голубчик! — состроил обиженную мину управляющий. — Вы и так щедры не в меру…

Илья нагнул голову, отчего взгляд его сравнялся со взглядом управляющего.

— Ты, Яковлевич, чего выкать начал? Мы с тобой в прошлый раз литр на брудершафт «раздавили». Или ты забыл?

— Ничего не забыл, — придав голосу сокровенность, скосил в сторону глаза управляющий. — Мне по должности положено к отдыхающим на Вы обращаться.

— Если только по должности, — одобрительно протянул Богданов. — А то уж я сомневаться начал, Яковлевич ты или, может, двойник какой?

— Я это! Я! — подобно мартовскому коту проурчал управляющий. — Что касается обещанного сюрприза, то таковой одним номером в отеле не ограничился.

— Не понял, — принимая доверительный тон, насторожился Илья.

— Не понял, потому что не знаешь, кого я тебе в соседи определил.

— И кого же?

— Дамочку такую, что пальчики оближешь!

Управляющий огляделся:

— Три дня назад прибыла. Судя по тому, как держится, не из рабочих и не из крестьян. Про деньги не говорю, не транжирит, но и не скупится.

— Ты же, Яковлевич, знаешь… — перебил управляющего Богданов, — когда речь о бабах заходит, деньги меня начинают интересовать поскольку — постольку.

— Это я так, к слову. Главное, дамочка из бриллианта выточена. По-другому не скажешь.

Вопрос, как ты бриллиант этот гранить будешь.

— Могут возникнуть проблемы?

— Думаю, да. Дамочка себе на уме. Посему есть опасение, что может оказаться не по зубам.

— Интересно, интересно! — цокнул языком Илья. — Как любил говорить мой знакомый таджик: «Будем посмотреть по месту». Если объект не ведётся на обаяние, есть шанс, что сработает вариант номер два — демонстрация отсутствия интереса.

— Я так и думал. Поэтому распорядился доставить в номер шампанское и свежую клубнику.

— Ну, ты даёшь! — удивлению Богданова не было предела. — Может, сам попробуешь?

— Куда мне. В таких делах просто мужиком быть мало, мачо требуется, чтобы глянул, и всё стало ясно.

То был третий приезд Богданова в Ялту. Каждый раз он останавливался в одном и том же отеле. Как правило это случалось в начале сентября. Время года, когда можно отдохнуть от шума, насладиться атмосферой бархатной любви, которая присутствовала как в песнопении волн, так и в неторопливой, почти жеманной жизни пешеходных зон. Особенно это было заметно по тому, какими взглядами женщины окидывали прогуливающихся по пирсу мужчин. Ещё нигде и никогда Илья не встречал столь наполненных страстью взглядов. Кто-кто, а он-то знал, что значит иметь вид настоящего мачо.

Под два метра ростом в свои тридцать два Илья слыл человеком не просто обаятельным, Бог наделил его той самой внешностью, которую иначе как по-настоящему мужской, назвать было трудно. Не блудливый и не слащавый взгляд гипнотизировал женщин наповал, что дало повод работникам отеля дать постоянному клиенту прозвище Мачо.

Что Богданов соответствует этому прозвищу, стало ясно в день его первого появления. Вечером того же дня Илья заявился в отель в сопровождении двух близняшек, таких обаятельных и смешливых, что невозможно было оторвать глаз. Утром барышень было не узнать. Уставшие до изнеможения, и та и другая выглядели настолько счастливыми, насколько может быть счастлива женщина, получившая заряд любви на год вперёд. Сам Мачо появился в фойе через час. С двухдневной щетиной на щеках, с синими кругами под глазами тот выглядел так, как может выглядеть боец — одиночка, взявший приступом женский монастырь. Взгляд наркомана, побывавшего не где-нибудь, а в сказках Шахерезады, произвёл в отеле фурор. Дежурная по этажу от одного только вида Мачо, кинулась звонить мужу.

Эйфория насчет мужского достоинства получила продолжение через день. Тот вечер Богданов реши провести с бокалом вина в баре. И надо же было такому случиться, в отель заявилась парочка подстать Мачо. Женщина выглядела так, словно мисс Вселенная сошла с обложки журнала «Плейбой». От одного только взгляда слепой должен был прозреть, глухой — начать писать симфонии. Что касалось мужчины — по фигуре, телосложению и отражению на лице мужского достоинства, тот выглядел точной копией Богданова, только на пару лет и немного ниже ростом.

Два Мачо сошлись в один день и в один час, в одном и том же месте, чего все, кто на тот момент находился в баре, ожидать не могли никак. Через час «мисс Вселенная», влив в себя две дозы виски, направилась к стойке бара, где коротал вечер Илья.

Естественно, спутник дамы не мог и не имел права оставаться безучастным.

Дальше, как в американском кино. Некорректно высказанные слова в адрес Богданова прозвучали сигналом к началу боя. Обменявшись ударами, от которых должны были вылететь не только зубы, но и мозги, гладиаторы, не раздумывая, схватились за стулья. По ходу разборки сначала прилетело обольстительнице, потом бармену, после чего Мачо переключились на прибежавших охранников. Освободившись от обузы, и тот и другой собрались было продолжить выяснение отношений, и наверняка разнесли бы в клочья весь бар, если бы не спрятавшийся за стойкой официант. Крикнув, «полиция», тот определил для процедуры разборки, определил дкуда более интеллигентное завершение. Мачо, забыв про «мисс Вселенную», при этом заверив руководство ресторана — ущер компенсируют в полном объеме, не нашли ничего лучше, как продолжить знакомство за стойкой бара.

Позже выяснилось, что раны душевные способны заживать в течение часа. Столько времени хватило молотобойцам начать пить так, как могут пить родные братья, не видевшие друг друга не один десяток лет. Душевное откровение переросло в исходящее из глубины души мычание, а ещё через час — в откровенный храп.

С того дня авторитет Ильи в глазах обслуживающего персонал отеля начал расти не по дням, а по часам.

«Это же надо, при всей незаурядности натуры, широте характера, Мачо ещё и гладиатор», — передавалось из уст в уста.

Через неделю Богданов стал почти родным, через две — в нём не чаяли души даже горничные. В канун отъезда провожать Илью вышел весь персонал.

Спустя ещё двенадцать месяцев самый запоминающийся отдыхающий за всё время существования отеля «Амбассадор» вновь пожаловал в Ялту теперь уже на правах постоянного клиента. Отсюда доброжелательные взгляды носильщика, улыбка на лице швейцара и сюрпризы управляющего. Всё, как положено в случаях, когда отдыхающего встречают с распростёртыми объятиями и улыбками на устах.

Лифт бесшумно доставил Илью на четвёртый этаж, где, не сделав и трёх шагов, постоялец оказался в объятиях дежурной по этажу.

— Илья Николаевич! Здравствуйте!

Передав Богданову ключ от номера, женщина перешла на шёпот.

— Дамочку, что управляющий распорядился поселить в соседний номер, зовут Элизабет. Фамилия Лемье.

— Иностранка?

— Француженка, по-русски говорит так, будто всю жизнь прожила в России.

— Что делает в Крыму?

— То же, что и все. Отдыхает.

— В Ялте?! У них свои отели такие, что нам и не снились.

— Не знаю, — сокрушённо взмахнула рукам дежурная. — Утром сходила на пляж. Час назад вернулась.

— Замужем?

— Откуда мне знать? В их паспортах штампы о регистрации брака не ставят.

— Плохо.

— Почему?

— Потому, что замужних молодые мужья, как и старые, одних на курорты не отпускают. Первый — по причине того, что ещё не насладился семейной жизнью, другой — боится заполучить рога.

— И что теперь?

— Будем считать, что мужа нет. Так удобнее и надёжнее.

Илья хотел было шагнуть в сторону номера, подумав, решил уточнить детали.

— Слушай, Свет! Лемье на самом деле так хороша?

Лицо дежурной сделалось серьёзным.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы одна баба про другую хорошее говорила?

— Нет.

— А я говорю. Телка, что надо. Вопрос — как бы вам зубы на ней не обломать

— С чего это вдруг?

— С того, что квозь кралю эту особенный стержень проходит. Девочка не просто с гонором. Жизнь так побаловать успела, что сделала из бабы настоящую королеву.

— Так уж и королева?

— Увидите, обомлеете.

Номер встретил Богданова песней приморского бульвара.

Выйдя на балкон, Илья огляделся. Не заметив признаков жизни со стороны соседнего номера, вернулся в апартаменты.

Контрастный душ, белоснежный халат, и он уже во власти уверенности, что жизнь удалась. Шампанское в ведёрке со льдом приковывало взгляд. Хотелось, взяв бокал, подойти к бару. Вспомнив администратора, Илья подумал: «Что, если судьба и в правду благоволит? Провести вечер в объятиях королевы!!! Ради одной такой ночи стоило лететь за три девять земель!»

Звонок телефона вспугнул манящие мысли о предстоящих приключениях.

— Она вышла из номера.

Голос дежурной приказывал, забыв про усталость, кинуться к шкафу.

Нацеленность на достижение пика любви, восхождение к которому могло стать ключевым моментом пребывания в Ялте, должно было начать выделять гормон «мужского вдохновения», когда человек не понимает куда идёт, но точно знает — зачем.

Выходя из отеля, Илья, оглядев себя в зеркало, скомандовал — «Осади, Илюша, лошадушку!» Что означало — действуй по правилам джентльменского сыска.

Опасения, что может потерять объект из вида, испарились тотчас, как только Богданов оказался на улице. Поймав заинтригованные взгляды двух стоявших посреди улицы мужчин, Илья понял, что стало причиной удивления и восхищения одновременно. Не заметить экстравагантную было невозможно.

Чтобы ознакомиться с объектом визуально пришлось пройти краем пирса, после чего обогнав незнакомку, встать у витрины магазина так, чтобы можно было увидеть облик в отражении.

Проделав подобное дважды, Богданов решил — пришло время походить за объектом на некоторой отдалённости, дабы заполучить представление, что именно скрывается под столь загадочным имеджем незнакомки. Задача стояла — не выглядеть навязчивым. Женщины не любят прилипал и совсем по-иному относятся к тем, кто их не замечает. Богданов, исходя из личного опыта, когда требовалось произвести впечатление, включал выдержку, остальное приходило само: случайный взгляд, ни к чему не обязывающий разговор…

Ни управляющий отелем, ни дежурная по этажу на восхитительные эпитеты в адрес француженки не поскупились. Ещё более удивительным было то, что и тот и другая абсолютно точно описали гостью. Объект соответствовал возрасту — двадцать шесть, максимум двадцать восемь лет — годы, когда цветок, вобрав в себя всё, что способна дать природа, начинает обретать отличительный от прежнего окрас. Растворившаяся в небытие юность, унося способность удивляться, придаёт образу столько загадки, сколько не хватает до абсолютной привлекательности. Потеря искренности восполняется способностью удивлять не словами, не силой интеллекта, обычными женскими приёмами, такими, как ни к чему не обязывающая улыбка, еле заметное движение рукой. Молодость, скинув вуаль предсказуемости, облачает образ в пеньюар кокетства, что в первую очередь отражается в утончённости движений, в молчании, когда надо говорить. Тут уж точно не устоять, когда на тебя смотрят так, словно пытаются запомнить на всю жизнь.

Походка незнакомки выглядела настолько изящной, словно тело, находясь в невесомости, производило действия, схожие с танцами по волнам. Шаг пружинист. Лицо свежо и открыто. Взгляд если не беспечен, то уж точно не и закрепощён.

Цвет, форму глаз разглядеть не представлялось возможным. Модные и явно дорогие очки, закрывая треть лица, придавали облику больше вопросов, чем ответов, отчего скрытая во взгляде загадка, становилась недосягаемой.

Огненно — рыжие волосы, спадая с плеч, сопровождали шаги шлейфом рыжего огня, будто ветер завидев красоту, старался не упустить шанса развлечься. Поднимая локоны до плеч, он то отпускал их, любуясь, как те, искрясь, спадали, совершая при этом обряд восхищения созидательницей женской красоты — матушкой природой.

Нежно — кремовые брюки и точно такого же цвета блузка придавали походке что-то вроде ветрености, что особо подчёркивалось отсутствием бюстгальтера. Торчащая, подобно шарам, грудь заставляла проходивших мимо мужчин оторопеть, проглядывавшие сквозь ткань соски останавливали даже женщин. Поражало то, что во взглядах и тех и других не чувствовалось ни раздражения, ни осуждения, только зависть и восхищение.

Прятаться за спинами отдыхающих Илье пришлось недолго. Зайдя в кафе, француженка уединилась в углу, заняв место так, чтобы взору была доступна вся пешеходная зона.

Богданову ничего не оставалось, как выбрать место в противоположной части зала.

Заказав кофе, незнакомка вынула из сумочки сигареты. Закурив, принялась любоваться пейзажем живущего привычной жизнью бульвара, где всё было подчинено морю, солнцу и любви.

Богданов, делая вид, что курортный пейзаж интересует его поскольку — постольку, сосредоточил взгляд на прогулочных кораблях, что, покачиваясь на волнах, создавали ощущение спящего моря.

— Ваше пиво, — видя, что клиент не реагирует, произнёс официант, поставив бокал на стол.

Надеясь, что напиток остудит интригу, Богданов был удивлён, когда после первого глотка ощутил, как жажда приключений начинает щипать за нервы с ещё большей силой.

Прошло сколько-то времени, прежде чем незнакомка, подозвав официанта, рассчиталась и с видом полной независимости направилась в сторону отеля.

Богданов хотел было проследовать тем же курсом, однако в последний момент решил — правильнее будет сменить тактику действий. Безразличие во взгляде подчас действует убедительнее, чем улыбка облизнувшегося самца, к тому же душа требовала пива, а так как Илья не привык отказывать себе ни в чём, решение пришло само собой: «Для начала достаточно. С объектом ознакомился. Оценка самая что ни на есть положительная. Теперь необходимо продемонстрировать выдержку, взвесив всё, ждать удобного случая».

В тот день соседку Илья больше не видел. Вернувшись в номер, принял душ, прилёг на кровать и меньше, чем через пять минут погрузился в глубокий, насыщенный сновидениями сон.

Проснулся к вечеру.

Идти куда-либо не хотелось, поэтому остаток дня решил провести в местном ресторане. К тому же существовала вероятность увидеть рыжеволосую в баре.

Надеждам не суждено было осуществиться. Француженка не только не вышла к ужину, но и проигнорировала часы наибольшего вдохновения, когда вечерняя прохлада навевает сентиментальность, от перенасыщенности которой хочется погрузиться в мир музыки, звона бокалов и как дополнение в проплывающий над головой запах дорогих сигар.

Испытав что-то вроде разочарования, Илья вынужден был вернуться в номер, не забыв по дороге вопросительно посмотреть на дежурную по этажу, которой ничего не оставалось, как, пожав плечами, изобразить недоумение.

Войдя в номер, Богданов, расположившись в кресле, закурил. Одна затяжка, другая, фантазия начала загружать работой мозг, заставляя одну мысль цепляться за другую: «Похоже, дамочке, всё настолько осточертело, что решила побаловать себя одиночеством. Объяснение очень даже разумное. Француженка с гонором, посему любое действие необходимо рассматривать как прихоть.

Что касается меня, веду себя крайне неосмотрительно. Устроил слежку, высматривание, вынюхивание в то время, когда всё до смешного просто, нет у женщины расположения к курортному роману, и никакой воздух даже самого чистейшего моря не поможет».

Ночь выдалась на редкость беспокойная. То ли от того, что Илья позволил себе вздремнуть днём, то ли, отвыкнув от шума прибоя, мозг реагировал на малейшие шорохи. Как бы то ни было, совсем скоро Мачо проснулся окончательно. Причиной тому был доносившийся из соседнего номера плач.

Выйдя на балкон, Богданов прислушался. «Что интересно могло заставить столь уверенную в себе женщину плакать?» — размышлял Илья, время от времени поглядывая в сторону балкона.

Между ограждениями расстояние не превышало полутора метров. Можно было, встав на поручень, сделать шаг, и вот она чужая, манящая таинственностью звуков территория.

Кашлянув, Богданов прислушался.

Плач прекратился.

Выждав паузу, Илья кашлянул ещё раз. В глубине номера послышались шаги, затем звук раздвигаемых штор, и голос, выговаривающий каждое слово.

— Кто там?

— Сосед по номеру. Вы плакали…

— Вам показалось.

— Плач не может показаться, он был или его не было.

— У вас причуды перевозбуждённой фантазии.

Богданов почувствовал, что начинает выходить из себя.

— Я собственными ушами слышал.

— Послушайте, молодой человек! Я же сказала, вам показалось.

Звук закрываемой двери балкона стал последним аккордом бесславного порыва оказать человеку помощь. Мало того, Мачо был обвинён в посягательстве на покой незнакомого ему человека, что не могло не сказаться на самолюбии.

— Ну и чёрт с тобой, — скорее для себя, чем для соседки проговорил в сторону балкона Илья.

Последующий день Богданов посвятил морю и солнцу. До двенадцати валялся на пляже. Затем обед, полуторачасовой отдых, два часа с книжкой под зонтом в шезлонге у бассейна.

Француженку видел лишь однажды на расстоянии в несколько десятков метров, когда та, придя на пляж, расположилась на лежаке.

Ощутив желание подойти и спросить, что она так долго спит, Илья решил: лучше будет, если не станет обращать внимания на рыжеволосую вовсе.

День клонился к вечеру. Солнце только — только озарило кроваво-красным закатом кромку неба, Илья уже был готов к празднику. Будучи в Москве, он дал себе слово — каждый прожитый на юге день проживать, как последний. Ради чего горбатился целый год, живя мечтой о том, как будет отдавать себя той, кто сможет подарить ему долгожданные мгновения счастья?!

Увлечённый подготовкой к вечеру, Богданов не сразу услышал прозвучавший со стороны балкона голос. И только когда по комнате прошелестело: «Молодой человек!» — Илья понял, обращение, адресованное ему, исходило оно ни от кого-нибудь, а от той самой рыжеволосой дивы, что жила в соседнем номере.

Француженка ждала на балконе с зажатой между пальцами сигаретой.

— Зажигалки не найдётся?

— Что ваша вышла из строя?

— Это вы были вчера в кафе в конце пирса? — пропустив мимо ушей вопрос, попыталась перехватить инициативу незнакомка.

— Я.

— Вы следили. И следили за мной.

— Интерес обусловлен исключительно мужским любопытством.

Ресницы незнакомки вспорхнули, подобно крыльям бабочки.

— За комплимент спасибо, конечно, но я думаю, вам тоже особо жаловаться не на что.

— Не означает ли это, что и вы обратили на меня внимание?

— Как не обратить, если весь отель только и жужжит: Мачо — то, Мачо — это!

— Мачо не прозвище. Мачо — позывной. В любой секретной организации каждый член должен иметь позывной.

— По поводу члена это вы правильно заметили, позывной должен быть. Что касается человека, я привыкла обращаться по имени. Меня зовут Элизабет.

— Элизабет Лемье.

Глаза француженки вспыхнули ещё большим удивлением.

— Я же говорю, секретная организация, — развёл в стороны руки Илья.

— В таком случае должна ответить тем же. Вы — Богданов, бизнесмен из Москвы. Тридцать два года. Не женат. В Ялте в третий раз. Не пропускает ни одной юбки, если, конечно, та того достойна. Задирист. Щедр. Умён. Обладаете обаятельной улыбкой и, что особо отмечено, невероятной коммуникабельностью.

— Правильно, если добавить — исключительно на период отдыха. В остальном Мачо — человек сдержанный, хладнокровный, безжалостный, когда дело касается чужих трудностей, при этом невероятно целеустремлённый.

— Не женаты, поскольку не определились, нужен ли вам кто — либо вообще?

— Можно сказать и так.

— В таком случае вы эгоист?

— Эгоисты — те, кто живёт ради себя. Я же не пропускаю ни одной юбки. Выходит, эгоист наполовину.

— И вы это можете доказать это на деле?

— То есть?

— Предлагаю провести вечер в моём обществе, — поспешила уточнить француженка. — Бу дете развлекать меня рассказами о любовных похождениях, я украшать ваше одиночество. Не для этого ли вы накручивали по пирсу круги, разглядывая меня в отражении витрин?

— Заметили?

Понимая, что первый раунд проигран, Илья решил позволить француженке покуражиться.

— Первый раз возле магазина, — не замедлила воспользоваться Элизабет. — Затем возле банка. Последний раз в кафе.

Богданов хотел было напомнить о ночном разговоре. Посчитав, что бестактность — не лучший способ для нанесения ответного укола.

— Предложение по поводу вечера принято. Надеюсь, мадам пунктуальна?

— Настолько, насколько позволяет женская слабость.

Сказать, что вечер удался, не было преувеличением. Всех, кто находился в ресторане, включая женщин, были загипнотизированы француженкой. Даже Богданов и тот, будучи готовым к появлению рыжеволосой как явлению, вынужден был признать, что Элизабет превзошла саму себя.

Белые гофрированные брюки, такого же цвета блузка с глубоким декольте создавали впечатление, будто явление не то идет, не то плывет.

Поймав себя на мысли — «гордость, подпитанная вниманием к Элизабет со стороны публики, а значит и к нему тоже, мешает собраться с мыслями», Илья, придав лицу максимум безразличия, решил начать с укола по самолюбию француженки.

Предложив Элизабет занять место напротив, проговорил: «Почему-то думалось, пунктуальность свойственна не только королям, но и королевам тоже».

На что француженка без тени смущения ответила: «Видно, что общество, в котором вращаетесь вы, никоем образом не касается ни тех, ни других. Опоздание в пятнадцать минут — признак тона, свойственного только королям, но никак ни тем, кто им служит. Поэтому вы здесь, я — там.»

До того, как начать изучать меню, Элизабет заказала мартини. Богданов — коньяк, хотя больше предпочитал виски, за редким исключением водку, когда тому соответствовало настроение.

Минут пять ушло на выбор блюд, ещё столько же на объяснения с официантом.

Оставшись одни, разговор по инициативе француженки перешёл на тему отдыха, а также всего, что было связано с Крымом. Говорили обо всём, но только не о самой Лемье. Вопросы, касающийся француженки или оставались без ответа или уводились Элизабет в сторону.

Столь не свойственная характеру Ильи игра скоро надоела, и Богданов решил: «Чего попусту тратить время, если человек не желает говорить о том, что не доставляет удовольствия?»

Сотворённое дымом сигары облако, повиснув в воздухе, кружило над головами, создавая ощущение ореола надежд, хранивших в тайне всё, о чём могли говорить за столом люди.

Перейдя на «ты», и он и она осознано сделали шаг навстречу друг другу в плане отношений между мужчиной и женщиной, когда слова, играя роль прелюдии, превращали беседу в молитву любви. Утомлённые ожиданием взгляды, проникая в глубину сознания, пытались отыскать главное. Когда удавалось, внутри возникала дрожь, превращая беседу в мечущуюся по клетке птицу. Плоть давно замерла на грани извержения эмоций, в то время, когда её продолжали пичкать словами, что само по себе было неправильно. При совпадении желаний с эмоциями, сдерживать порывы верх безрассудства как по отношению к себе, так и по отношению к тому, кто будит в тебе стремление к близости.

Илья уже начал подумывать, как всё устроить так, чтобы предложение об уединении не выглядело невежественным. Была даже произнесена фраза: «Не люблю, когда вокруг много людей».

В этот момент произошло то, что заставило Богданова обернуться. Взгляд Элизабет, изменившийся до неузнаваемости, представлял собой «забившегося в угол зверька».

В бар вошли двое. Увидев француженку, направились к столу Ильи и Элизабет.

Тот, что был меньше ростом, не дожидаясь приглашения, занял место рядом с Лемье, при этом, не обратив внимания на то, что за столом та была не одна.

Второй, взгляд которого был сравним со взглядом киллера, расположился за спиной Ильи.

Богданову вспомнился прошлогодний случай, а именно, драка из-за женщины, которая сознательно пошла на то, чтобы столкнуть двух Мачо лбами.

Поморщившись, Илья решил понаблюдать, как поведёт себя Элизабет. К тому же не мешало приглядеться к тем, чей настрой был больше похож на провокацию, чем на желание пообщаться со знакомым им человеком.

— Я знал, что найду тебя здесь.

Ирония, с которой незнакомец произнёс адресованные француженке слова, была настолько проникнута ехидством, что сомнения относительно доброты намерений отпали сами собой.

Горящее румянцем лицо Лемье, стало мертвецки бледным.

— Как ты меня нашёл?

— Чего тут искать? Запрос по поводу авиабилета, и вот вам, пожалуйста, ясность во всей красе. Дальше ещё проще. То, что избалованная роскошью женщина поселится в самом дорогом отеле, не вызывало сомнений. В плане конспирации ты совсем не изобретательна. Тоже было в Швейцарии, в Англии, в Германии. Теперь очередь настала для России? Куда полетишь в следующий раз? В Бразилию?

— Тебя не касается.

— Ещё как касается.

Отпив глоток из бокала Елизабет, незнакомец с видом хозяина положения вернул тот на место.

— Я ещё дома говорил, тенью твоей стану, наваждением, жизнь в страх превращу, если ты…

Осёкшись, парень, сжав кулаки, повернул голову в сторону Ильи.

— Решила новым знакомым обзавестись?

— Обзаводятся собаками, — стараясь держать себя в руках, процедил сквозь зубы Богданов. — И потом, прежде чем сесть за стол, у воспитанных людей принято спрашивать разрешения.

— Ого! А мальчик-то с гонором.

Улыбка хищника превратилась в оскал. Еле заметный жест, и Илья не смог бы произнести ничего, если бы не нажитый годами опыт. Тот, что стоял за спиной, не успел занести руку, как Богданов, схватив незнакомца за правую ногу, потянул ту вверх. Раздавшийся за спиной грохот заставил мужскую часть посетителей бара вскочить, женскую зайтись в визге. Следующий выпад был нацелен на того, кто позволил себе пренебрежительно говорить с дамой. Илья был почти на ногах, когда услышал звук щёлкнувшего предохранителя. Из-под салфетки глядело дуло пистолета.

— Дёрнешься, можешь считать себя покойником, — прошипел незваный гость.

Понимая, что парень не шутит, Илья вынужден был присесть. Он уже почувствовал под собой мягкость сиденья, как вдруг удар по голове поверг сознание в пустоту. Упал Богданов лицом на стол, будучи не в состоянии воспринимать ни свет, ни звуки, только звенящая в ушах тишина и чёрная пугающая безмолвием пустота.

Очнулся от прикосновения к затылку чего-то холодного. Невероятно назойливая, стекающая вдоль спины струйка воды заставила тело содрогнуться.

Открыв глаза, Богданов огляделся. Первая, кого увидел, была Элизабет.

Прижимая к затылку Ильи завёрнутый в салфетку лёд, та пыталась уменьшить боль, которая продолжала раскалывать голову надвое. Какие-то люди суетились вокруг стола, одним из них был бармен. Одетый в белую рубашку и цветной жилет молодой человек держал в руках ведёрко со льдом. Других лиц Илья различить не мог, ощущение позора терзало самолюбие так, что хотелось раствориться в пространстве.

Не отыскав взглядом обидчиков, Илья, поднявшись, огляделся. Отстранив руку француженки, со словами: «Спасибо! Мне уже лучше», — направился к выходу.

Он был у двери, когда, взявшись за ручку, развернулся и, обратившись к бармену, произнёс: «Всё, что мы здесь наели и наломали, запишите на мой счёт. За заботу спасибо».

В номере было душно и жарко. По причине невнимательности Илья, уходя, выключил кондиционер, забыв при этом закрыть балконную дверь. Горячий воздух, заполнив номер, превратил тот в сауну.

Открыв холодильник, Богданов достал бутылку пива, которую выпил за один присест.

Мачо мучился оттого, что не мог простить себе столь позорного оскорбления, хотя подсознательно понимал, что в произошедшем вины его не было никакой.

Стук в дверь заставил встать. Подойдя, дёрнул ручку на себя с такой силой, словно та была виной всех злоключений.

На пороге стояла Элизабет.

— Позволишь?

Не дожидаясь разрешения, француженка прошла в комнату. Заняв место в кресле, достала сигареты.

— Не возражаешь?

— Кури.

Достав из бара бутылку с виски, Илья, плеснув в стакан двойную дозу, подумав, столько же плеснул в другой.

Какое-то время сидели молча. Необходимо было время, чтобы собраться с мыслями, а ещё лучше дождаться, когда алкоголь, впитавшись в кровь, начнёт поднимать со дна памяти всё, что было пережито за последние несколько часов.

Опрокинув содержимое бокала в рот, Илья, вопросительно посмотрел на Элизабет.

— Что это было?

— Ты о чём?

— О тех двоих.

— Что устроили драку в баре?

Француженка явно тянула время.

— О них, конечно. Или был кто-то ещё? — с ноткой раздражения произнёс Илья.

— Тот, который вёл себя как последняя свинья, брат. Второго не знаю.

— Брат? — Богданов не поверил своим ушам. — В таком случае, почему говорил с тобой в таком тоне?

— То наши с ним дела, и я не хотела бы обсуждать их с человеком, с которым познакомилась десять часов назад.

— Так, — вскочив с кресла, Илья схватил со стола бутылку с виски, — вы, значит, с братцем что-то не поделили, а меня стволом по темечку.

— Если бы не спровоцированное нападение, ничего бы не было.

— Интересно, интересно! — вернувшись в кресло, Богданов уставился на француженку таким взглядом, словно видел ту впервые. — И как же я, по-вашему, должен был себя вести? Дождаться, когда братец выговорится, выпить с ним на брудершафт?

Взяв со стола бокал, Элизабет, поджав колени, замерла подобно изваянию. Невооружённым глазом было видно — разговор ей крайне неприятен.

Поняв это, Богданов почувствовал, как жалость отодвигает гнев в сторону. Растолкав злость локтями, сочувствие начало занимать оборонительную позицию, оставалось дождаться, когда человек, вняв рассудку, начнёт сопоставлять реальность с происшедшим. Истина должна была открыться следом.

Илья не знал, что именно скрывается под словом истина, но чувствовал, что смысл закрыт за семью печатями. Ломиться в закрытые двери не стал, дабы не осложнить жизнь как себе, так и француженке.

Отхлебнув виски, протянул руку к лежащей перед Элизабет пачке с сигаретами.

Взгляды встретились, и Мачо увидел в глазах Лемье ту самую женскую непосредственность, которую невозможно скрыть ни под дорогими очками, ни под рыжими кудрями.

Закурив, Богданов словно вернулся в часы наслаждения, которое испытывал в баре до появления тех двоих, один из которых оказался братом Элизабет.

Соскользнувшая с уст улыбка придала решимость сделать шаг навстречу к примирению.

— Правду говорят, третий блин комом.

— Ты это к чему? — не поняла Элизабет.

— Третий раз приезжаю в Ялту, ничего подобного до этого не случалось. Было одно столкновение, но тому соответствовала причина. А тут второй день на отдыхе, и сразу история, в которой из трёх неизвестных одно имеет обозначение.

— Испытываешь желание заглянуть в сущность?

Взгляда хватило, чтобы Богданов забыл про брата, про оскорбление, про то, чего не знал, при этом всем существом своим чувствовал, осталось что-то, покрытое ореолом таинственности.

То, что происходило дальше, был не секс и даже не то, что люди называют — «заниматься любовью». Вихрь вдохновения рвущихся навстречу друг другу плотей, слившись воедино, образовывали такой сгусток энергии, что казалось даже луна, прикрывшись облаками, и та была не вправе смотреть на то, что вытворяли человеки.

Что позволяло людям дойти до исступления, оставалось загадкой. Возможно, желание близости, возможно, потребность доказать, что всё неслучайно.

Как бы то ни было, людьми руководил кураж. Именно он подталкивал Элизабет и Богданова к тому, чтобы, дав отступ недозволенности, попытаться раскрыть себя во всей её красе.

Теряясь в догадках, какие именно чувства испытывает Элизабет, Богданов время от времени ощущал, как самого его кидает то в жар, то в холод. Настолько непредсказуемым оказалось стремление к постижению таинств любви, что осознаность непонимания — с чего бы это вдруг, — отказывалось призывать на помощь разум. Отдавшись на откуп эмоциям, мозг существовал отдельно от человека, благодаря чему в моменты наибольшего сладострастия создавалось ощущение не поддающегося пониманию волшебства.

Полёт фантазии, соприкоснувшись со страстью, делил любовников надвое, предоставив телам возможность оставаться прежними, при этом души возносил до небес. И всё потому, что француженка не была похожа ни на одно из прежних Богдановских увлечений. Новые, ни с чем не сравнимые ощущения! Ни тебе разговоров, ни выяснений отношений, только он и она, терзаемые желанием разделить чашу любви на двоих.

В пылу нахлынувших страстей Илья забыл о таких понятиях, как мужские привилегии и женские потребности, без которых секс что-то вроде прогулки по превратностям любви. Окажись на месте Элизабет другая женщина, наверняка повёл бы себя по-иному, позволил бы допустить по отношению к партнёрше немного грубости, а то и того хуже, разврата, устроив так называемую любовную круговерть. Женщинам это нравится, особенно когда мужчина ведёт себя нестандартно.

Что касается француженки, здесь всё происходило стихийно. Не надо было думать — как устроить так, чтобы, испытав восторг, было что сказать друг другу в плане продолжения восприятия чувств.

Поймав себя на мысли, что пришло время доказать, что ни мачо он, а самый что ни на есть «гладиатор любви» — Богданов, приподняв за плечи Элизабет, заглянул той в глаза. Восторг, что излучал взгляд француженки, привёл в замешательство, чтобы через мгновение ощутить желание взять Элизабет силой.

Он готов был впиться зубам в грудь француженки, но та вдруг издала такой стон, что у Богданова сердце обдало огнём.

В следующее мгновение он уже не мог и не хотел ни о чём думать.

Зайдясь в поцелуе, француженка отстранилась и, не дожидаясь, когда Илья откроет глаза, соскользнула вниз. Пройдясь губами по груди, при этом, прикусив сосок так, что Богданов готов был взвыть от боли, Элизабет, навалившись, заставила того перевернуться на спину.

Дальше всё происходило как во сне.

Ласка была предсказуема, в то же время настолько действенна, что Илья, не зная, как сдержать себя, вынужден был вцепиться пальцами в спинку кровати. Ощущение падения с высоты птичьего полёта обострилось, когда Элизабет, сжав плоть его, сначала лаской, а затем штурмом начала брать над Богдановым верх.

Сбивалось дыхание, внутри всё кипело, требуя осмысливания происходящего. Страх о том, что всё может закончиться до того, как будет испита последняя капля, гнали вперёд так, как гонит жажда победы скакуна в забеге на дистанции, превышающей ту, на которой тот привык побеждать.

То было наслаждение из наслаждений, и испытание тоже, из которого Илья как мужчина должен был выйти победителем. Благо сил было предостаточно. Коли так, выложиться следовало до конца.

Перевернуть Элизабет на спину не составило труда.

Мгновения: одно, другое, третье.

Впившиеся в спину ногти заставили Илью напрячься, и он в порыве страсти вошёл во француженку с такой силой, что та, подавшись, издала стон, от которого у Богданова побежали по спине мурашки.

Он брал её с любовью и остервенением, как берут изголодавшуюся по близости женщину.

Она же, поддавшись силе мужчины, стонала, словно пела.

— Ещё! Ещё!

И Богданов входил в неё, входил с одной лишь только мыслью: «Испить любовь до конца».

Вырвавшийся из уст Элизабет крик стал свидетелем того, что он и она сотворили чудо.

Огонь в глазах, облизывающий губы язык, упругая, подобно мячам, грудь — всё сквозь шлейф огненных волос, от которых исходил такой аромат, что удержу не было предела.

Сколько продолжалось песнопение любви не знал никто.

Часы, словно испугавшись всплеска эмоций, замерли в начале их извержения.

Впав в состояние блаженства, при этом, ощущая невероятную по силе своей потребность в близости, он и она раз за разом устремлялись навстречу испытаниям души, не сопротивляясь тому, что существовало вне их сознания.

Курили лёжа в постели, наблюдая, как дым стелется по ширине потолка, пытаясь заполнить пустующее пространство, словно от этого зависела вся его жизнь. Ничего не говорили, ни о чём не спрашивали. Ощущение истомы растворялось в сознании воспоминаниями ушедших в прошлое порывов любви. В то время, когда нутро, наслаждаясь вдохновением, напоминало о том, чем довелось насладиться. Желание забыться, чтобы ещё раз пережить, но уже в ином, очищенном сном видении, приказывало закрыть глаза.

Илья не хотел расставаться с тем, что принесло столько радости и наслаждения. К тому же рядом лежала Элизабет.

Повернув голову, Богданов бросил взгляд на светящийся циферблат стоявших по правую руку часов. Цифры указывали на то, что ночь перевалила за экватор отпущенного природой времени.

«Четвёртый час! — подумал Илья. — Надо же! Два часа подобно мгновениям!

Рука француженки легла поверх ладони Богданова.

— Мне пора.

— Пора?

Удивление выглядело неподдельным настолько, что Элизабет вынуждена была ответить на вопрос вопросом.

— Чему ты удивляешься?

— Думал, останешься до утра.

— До утра? — оторвав голову от подушки, француженка развернулась к Илье лицом, отчего вихрь кажущихся чёрными в темноте волос коснулся его плеча. — С какой стати? Мой номер по соседству. Остаётся встать, одеться и, выйдя в коридор, открыть ключом дверь.

— После того, что произошло, неплохая для женщины перспектива встретить день в объятиях мужчины.

— Согласна. Перспектива не самая плохая. Но я привыкла проводить ночь в собственной постели. В противном случае буду чувствовать себя невыспавшейся. Что касается объятий? Не последний день живём. Отдых располагает, люди предполагают. Всё в наших руках.

— В желаниях.

— Что? — не поняла Элизабет.

— Говорю — в желаниях, — произнёс Богданов, — человек предполагает, когда к тому есть желание. Когда нет, нечего предполагать.

— Согласна. Пусть всё зависит от желаний. Совпадут — Слава Богу! Нет — ну что же, на нет и суда нет.

Праздник души подходил к концу. Место его должна была занять картина реальности, примечательная тем, что всё вокруг было сотворено красотой пропитанного морским прибоем летнего зноя. На смену любви пришло желание познания перемен. Во что всё это выльется, могло знать только время. Оно одно, обладая даром предвиденья, должно было ответить на два всё определяющих вопроса, ответы на которые Илья узнал на следующий день.

Выйдя из номера, Богданов одухотворённый и счастливый, положив ключ на стол, заговорщицки подмигнул дежурной, на что та ответила недоумённым пожиманием плеч.

— Она уехала.

— Кто? — не понял Илья.

— Соседка. Из триста двенадцатого.

— Как это уехала?

— Отбыла в неизвестном направлении. Я хотела позвонить, но она, сунув мне двадцатидолларовую купюру, попросила не будить. Сказала, что ты в курсе.

К чему к чему, к такому повороту событий Илья не был готов. Ошарашенный услышанным, смотрел на дежурную таким взглядом, словно та перепутала его с кем-то другим.

Потоптавшись, Богданов поплёлся к лифту, где, нажав на кнопку, оставался стоять до тех пор, пока двери железного монстра, разойдясь в стороны, не напомнили о том, что он мужик, а значит всё, что входит в разряд неприятностей, должен переносить с видом отсутствия переживаний. В противном случае телодвижения, слова и мысли будут выглядеть как слабость, а то и того хуже — чистой воды слюнтяйство.

«Урок получился неплохой, — подумал Илья, — курортный роман потому и называется курортным, что рассчитан на короткий отрезок времени, кому-то на весь отпуск, кому-то на одну ночь».

Отдых, не успев начаться, подходил к концу. Да и какой мог быть на душе праздник, когда всё летело в тартарары.

Терпения хватило на четверо суток. Не понимая, что с ним, Илья только и делал, что болтался по городу в поисках рыжеволосой бестии. Заведомо зная, что намеренья разыскать Элизабет обречены на провал, он не переставал искать, надеясь, что та сменила отель и сейчас загорает где-нибудь в укромном месте, где меньше всего бывает людей.

Дни шли. Надежда угасала вместе с уходящим в прошлое временем. Поэтому, когда Богданову позвонил компаньон и сообщил, что тому необходимо вернуться в Москву, Илья воспринял известие с радостью. Появился повод, чтобы убедить себя в бессмыленности оставаться в Ялте.

Через три часа был в аэропорту. Ещё через два в воздухе.

Глядя в окно на проплывающее под крылом самолёта море, думал о том, что никогда сюда не вернётся. А если и вернётся, то через много лет. Всё, что было связано с Ялтой до встречи с Элизабет, кануло в небытие, доставать не было ни желания, ни смысла. Вычеркнув француженку из жизни, он об отеле с гордым названием «Амбассадор» оставит самые добрые воспоминания, не более того.

Ударив лучами по иллюминатору, солнце заставило зажмуриться. Богданов даже поднял руку, чтобы прикрыть глаза, в то время, когда можно было просто опустить защитный фильтр.

Поймав себя на мысли, что реакция мышления начала терять остроту, Илья улыбнулся.

«Что, Мачо, спёкся? Не Мачо ты, а чмо. Запал иссяк, и жизнь стала невыносимо скучной. Как надлежит поступить в таких случаях настоящему мужику? Напиться до поросячьего визга, отоспаться и начать жить сначала. Что мы и сделаем. Плюнем на всё, махнём рукой и скажем себе: «Не унывай, Мачо. Сюрпризов, подобных француженке, будет ещё столько, что устанешь вспоминать.