Город, окутанный тьмой

Александр Елисеев

Молычевск – маленький город огромной России, один из тысяч похожих друг на друга, как капля воды, городов. Город ничем не примечательный, и ни для кого не привлекательный. Город, наполненный множеством неразрешимых проблем современности. Город, окутанный тайнами человеческих судеб. О непростой жизни обычных людей, живущих в суровых условиях российской глубинки, вы узнаете со страниц данной книги…

9

Александр Мельников шел по узкой заснеженной тропинке вдоль побелевших, покрывшихся мохнатым инеем домов Молычевска. Время было около полудня, и яркое зимнее солнце игриво жгло своим светом упавший снег, от этого глаза Мельникова больно резало и заставляло щуриться. В субботний день он направлялся к другу Семикину и жаждал провести выходные легко и беззаботно, предавшись сладкому алкогольному забытью. Под фуфайкой была аккуратно спрятана литровая бутылка полчаса назад купленного пятидесятиградусного самогона. Вечер пятницы прошел бурно, Сашка со своей новой пассией полночи кутил, слабо помня, что было накануне. А утром, проснувшись с тяжелой больной головой, допил остатки теплой противной водки и решил, не будя спутницу, прикупить спиртного и навестить лучшего друга. Тем более пить второй день в присутствии бабы Мельникову уже не хотелось, душа просила сурового мужского разговора с множеством серьезных запретных тем, с громкими агрессивными спорами, с откровенными и похабными анекдотами, с обсуждением женской манящей и одновременно сволочной натуры.

Около маленького, слегка покосившегося на левую сторону домика с обвисшими угрюмыми ставнями и небольшим давно не покрашенным забором стояла Анастасия Максимовна Миронова. Старушка с детства знала Александра, знала всю семью — и родителей, и бабушек с дедушками.

— Добрый день, Сашок, — улыбаясь произнесла Миронова.

— Привет, бабусечка, ты все еще живая, я посмотрю? — рассмеялся порядочно захмелевший Мельников.

— А ты уже нажрался, Сашка? И когда ты успеваешь, чертов сын, как тебе она лезет в твою глотку поганую. Что тебе не живется на белом свете, не пойму, — старушка очень рассердилась и подошла ближе к собеседнику.

— Да не ругайся ты, Максимовна, ну сегодня выходной, положено. Ты лучше скажи, как здоровье, ноги еще таскают?

— Таскают, сам, что ли, не видишь. Эх, Сашка, Сашка. Какой парень был. А сейчас что? Жизнь не мила стала?

— Жизнь дерьмо, бабка Настя, и мы все дерьмо и живем в дерьме. А я вот, как выпиваю, так дерьмо кажется не таким вонючим и отвратительным, а вроде как сносным для жизни. Привыкаю вроде как, залив глаза. А ты вот не знаю, как все это терпишь по-трезвому, или тоже втихаря прибухиваешь? — рассмеялся Александр, слегка толкнув бабушку в плечо.

— Дураком был, есть и помрешь дураком под забором, с твоей идиотской жизненной философией. Скажи мне, ты к матери давно ездил? Она ведь уже не молодая, живет далеко в деревне, скучает, может, помощь какая нужна. Когда был?

— В прошлом году.

— Не бреши! Я говорила с ней недавно по телефону — уже больше двух лет не появлялся, стервец. Тебе что ж, мать не жалко?

— Да хватит вам ругаться, просто времени нету, работа тяжелая, поле, хлеб, урожай.

— Какое поле, чертяка, зима на дворе. На водку ты время находишь, а на то, чтобы навестить родную мать, которая болеет очень и скучает, времени нет. У тебя что, вместо сердца камень, Сашка? Совесть свою утопил?

— Нет, Анастасия Максимовна, совесть каждую ночь мучает, как проснусь с похмелья, мочи нет, жить не хочется. Вспоминаю и маму, и папу своего покойного, и жену, которая от меня ушла. Боль такая в сердце, что вдохнуть не могу, а слезы так и катятся из глаз. Так что ничего я не забыл, кругом одна безнадежность, плохо мне, оттого и глушу алкоголем.

— Так раз плохо, что ж не едешь? — удивилась старушка.

— Что я скажу маме? Жена ушла, живу в ненавистной дыре, работаю через силу и пью практически каждый день? Как я буду смотреть в глаза своей родной мамочке? У нее сердце больное. Слабак я и неудачник, оттого и не еду. Может, так и помру скоро в угаре пьяном, да это и к лучшему, — глаза Мельникова увлажнились, взгляд стал суровым и задумчивым, большая душевная рана проглядывала на уставшем лице.

— Знаешь что, Александр. Человек сам кузнец своего счастья. И жить можно везде, и жить радостно, любить жизнь, любить родных людей, любить работу. И в Молычевске люди живут счастливо и гордятся местом, где родились. Все зависит от самого человека, иной рад малому, а иному и весь мир тесен. Одни встанут утром, увидят — солнышко встает, приветливое веселое солнышко, и они уже счастливы. А другие получают несметные богатства и ощущают себя великими мучениками. Люди разные, Саня, и у них разные потребности счастья. У тебя завышенные требования к этой жизни, и если ты не пересмотришь отношение к этому миру, тебя ничего хорошего не ждет. Пойми ты, сынок, жизнь — она не яркая и прекрасная, мы не в сказке, жизнь она разная — и суровая, и жестокая, и отвратительная, и поганая. Но она — жизнь. Нам ее дали, и мы должны жить, терпеть, мучиться, но жить. Стараться вырвать счастье из каждого тяжелого дня, научиться радоваться малому, любить окружающий мир и своих близких. Заботиться и помогать нуждающимся. Жить и надеяться на лучшее. Понимаешь?

— Понимаю, бабка, понимаю. Только не все так могут, ты вон всю жизнь ждешь мужа, считай, зря прожила, а еще не отчаиваешься, даже меня утешаешь. Поразительно.

— Я не зря прожила жизнь. Я работала, я учила детей и многим дала путевку в будущее. Вот мое предназначение, и я делала все, чтобы пройти этот путь достойно, помогая людям. Я всегда любила своих учеников, любила своих земляков, своих друзей. Поэтому жизнь прожита не зря, я до сих пор надеюсь, что перед смертью узнаю что-нибудь о любимом и тогда точно смогу сказать, что предначертанное исполнилось. Были любовь и надежда, вера и счастье. А ты просто дурак, раз не можешь организовать свою жизнь. У тебя было все, но ты теряешь почву из-под ног, теряешь жизненную силу и тонешь в гибельной пучине. Если срочно не изменишь отношение к себе и к миру, то это противное болото тебя сожрет, и все, что от тебя останется, — небольшой холмик вон там за городом с деревянным крестиком сверху. Хочешь такой судьбы, действуй.

— Сложно, очень сложно по-другому, бабушка, я пытаюсь, но мало что получается. Некоторые сильные, им проще, а я по натуре своей мягок и оттого не могу измениться.

— Измениться может каждый, только нужно приложить все силы и понять, как прекрасно все вокруг, полюбить свой маленький город и все, что с ним связано. Мы живем в чудесном месте с чудесной природой, с чудесными людьми, просто надо раскрыть глаза на это, почувствовать всю прелесть такой короткой земной жизни. Я тебе сейчас расскажу про одного парня. Когда я работала, то часто ездила в деревню Игнатьевку в школу, учителей не хватало, и нас посылали преподавать, так вот там с ним и познакомилась. Чудесный парень, приехал в родное село после окончания медицинского института, никто не понимал, зачем, а он любил свой край и сделал такой выбор. Было как раз суровое время перестройки. Слушай…

— Сколько лет вы здесь живете?

— Больше шестидесяти уж будет, внучек.

— А какого цвета становятся наши деревья около Марьиного озера во время заката, до сих пор не знаете.

— Как-то не обращали внимания на такую ерунду.

— Это самое главное в жизни, старички, самое главное.

Двое пожилых мужчин, Евгений Иванович и Игнат Васильевич, сидели на лавочке около большого, разросшегося, весьма запущенного сада. Рядом с ними деловито участвовал в беседе молодой парень Михаил Семенов.

— Скажи, Мишка, ты вот умный вроде, институт закончил с красной книжкой.

— С красным дипломом, чудак, — грубо перебил его другой старик.

— Ну да, с ним. Так вот о чем это я… Ах да, закончил институт и вернулся сюда к нам в деревню. В это исчезающее место, где молодых ведь почти не осталось, что ты делать будешь тут? Тебе ж жениться пора, а не с нами, стариками, беседы водить.

— Люблю я свою малую родину, отцы, люблю и все. Ничего не могу с собой поделать, тянет… Тем более я врач теперь, а что с вами случится, помрете ведь.

— Помирать, внучок, — это обычное дело, нам, старикам, положено помирать, такова жизнь.

— Все-таки можно побороться, Евгений Иванович, можно. Сейчас знаешь медицина как развилась, скоро жизнь продлят до ста двадцати лет.

— А на что людям жить сто двадцать лет?

— Как на что, Игнат Васильевич, чем дольше человек живет, тем лучше, никто не хочет умирать.

— Долго жить хорошо молодым, а старым положено уходить в другой мир, так природа решила. Вот если б вы додумались, как молодость продлить, это да. В молодости вся сила, именно в ней человек живет по-настоящему. А потом только тихо ждет конца. И вы предлагаете старикам мучиться до ста двадцати лет? Спасибо, не надо!

— Да ничего ты не понимаешь, Игнат Васильевич, болеть люди будут мало, даже в старости.

— Старость, внучок, плоха не только болезнями, и даже не столько ими. Состояние души меняется, тяжело становится внутри, дышать трудно, старость душит человека. То ли дело в молодости — дышится полной грудью, сил и энергии хоть отбавляй, живи и радуйся.

— Помню я, Васильевич, какие мы тогда были. Как работали, с утра в школе, детишек учили, а после в поле, а потом еще в клуб на танцы до утра, и усталости не чувствовали, силы совсем не заканчивались.

— Да, это дух молодости, именно тогда мы были счастливы, Игнат, именно тогда. Это самое короткое, самое молниеносное и самое прекрасное время. Молодость проходит быстро, а старость тянется годами. Отвратительно…

— Хватит вам причитать, живи и радуйся. На работу ходить не надо. Денег хоть и мало, но на жизнь хватает. Что вам еще нужно?

— Молодой ты еще, Миша. Ходить на работу — это великое достижение и великое счастье жизни. Только в работе человек чувствует свою нужность, свое предназначение, и у него становится очень тепло на душе, словно горячий камень за пазухой греет. Работать друг ради друга, помогать — это ли не высшее наслаждение, — начал задумчиво философствовать Евгений Иванович. — Я вот до сих пор с огромной любовью вспоминаю то время. Наши цели, планы, рекорды. Смысл жизни был, и от этого души переполнялись счастьем. Полноценный отдых возможен только после длительной тяжелой работы. А сейчас даже у молодых отняли это, а про стариков и говорить нечего. И зачем прикажешь нам жить больше ста лет? Смотреть на молодежь и разрывать болью души? Нет уж, извиняйте.

— Молодежь — она разная, не вся бесцельная. Поэтому не так все плохо, — размышлял Михаил.

— Конечно, не вся, но новая жизнь вам не помогает, а ужасно целенаправленно мешает. Каждый день мешает, каждый час. Загоняет в эти бесконечные магазины, центры торговли, тьфу… — закончил свою мысль Евгений Иванович.

— А деревня-то, глянь, Миша, на деревню. Что видишь? Кто тут остался? Полтора старика, и все, молодежь разъехалась, и правильно, тут погибель. Дальше что будет? Смогут они без нас, без деревни? Ведь в деревне корень судьбы русского народа, его национальный код. Сейчас много сил брошено, чтобы его похоронить навсегда, но сможет ли без него Россия. Вопрос…

— Россия, Женя, и не из такого выбиралась, все преодолеет наша страна. И не такое преодолевали, одна война чего стоит… — вторил другой старик.

— Война… Россия выстояла, прав Васильевич, прав. И все же сейчас очень и очень отвратное время. Вот ты, Миша, что думаешь дальше делать?

— Буду работать здесь, лечить людей. Дом построить хочу.

— Ты, я надеюсь, понимаешь, что ни карьеры, ни денег у тебя не будет?

— В моей профессии это не главное.

— Рад, что у тебя такая душа, Миша, очень рад, такие люди и есть надежда России, — с гордостью произнес Евгений Иванович.

— Таким воспитали.

— Видишь, в деревне еще не разучились воспитывать настоящих людей, а в городе что? — буркнул старик.

— В городе все по-разному, Иванович, по-разному. Но в основном, конечно, через одно место, — махнул рукой Игнат Васильевич.

— А мне понравилось в городе. Там жизнь, цивилизация, развитие. Если б не моя привязанность к нашей деревне и не ответственность перед вами, я б остался с радостью.

— Оставался бы. Кому сейчас важна эта ответственность. Время другое, все думают только о себе и о своем кармане.

— Я так не могу.

— Ты способен, Михаил, жертвовать собой ради других, это великое качество почти исчезло в современных людях. А без него страна не сможет существовать. Мы восхищаемся тобой, — у Евгения Ивановича выступили старческие слезы.

— Жениться бы тебе удачно, — перевел тему второй собеседник Миши.

— Даст Бог, встречу свою судьбу, время придет.

— Дай Бог, дай Бог.

— Давайте расходиться, старички, поздно уже, завтра на работу. Пока.

— До свидания, Мишенька.

Молодой врач шел неспешной походкой по ночной деревне в сторону дома.

«Как же прекрасна летняя деревня в ночные часы, — размышлял Миша. — Чудесная прохлада опускается откуда-то сверху, словно великая божественная награда после жаркого душного дня, появляется свежий ночной воздух. Легкое посвистывание сверчков, эта вечная летняя песня, которая своим чудным исполнением наполняет душу мыслями о вечной жизни, об отсутствии всевластия смерти. Природа, природа летней ночи — погружаясь в нее, растворяясь, можно ясно почувствовать всевластие добра и вечного земного существования. А какие звезды покрывают небо в такое время, какие восхитительные светила жизни украшают наш земной путь, стоит только поднять голову, прочувствовать вечность, увидеть внеземные фонарики на небе, чтобы понять всю величественность вселенной, ее непознанность и таинственность. Глядеть в такую ночь на звезды и думать о вечной жизни — это и есть счастье.

Утром Михаил вел прием в своем медицинском пункте, народу было немного, зашла одинокая бабушка Феодосия Петровна, муж которой давно умер, а дети разъехались по городам и совсем забыли про мать. Она исправно всем говорила, что они периодически приезжают, привозят много подарков и зовут с собой жить в город. Но все жители деревни прекрасно видели и знали: за шесть последних лет бабушку никто не навещал, но чтобы не обидеть и не ранить эту удивительную по своей доброте старушку, всегда учтиво с ней соглашались и хвалили детей.

— Что у вас случилось, Феодосия Петровна? — поинтересовался молодой врач.

— Сердце что-то, сынок, болит с утра, ни разогнуться, ни согнуться не могу, мочи нет. Дай хоть таблетку какую.

— Сейчас, бабушка, давление измерим, а там посмотрим.

Михаил взял заботливо руку старушки и стал надевать манжету.

— Давление высокое очень, сейчас я сделаю укол, ложитесь на кушеточку.

Феодосия Петровна послушно легла.

— Укол я сделал, полежите тут пока, а через полчаса еще раз проверим.

— Хорошо, сынок, как скажешь.

— Расскажите что-нибудь пока.

— Да вот на той неделе дети приезжали.

— Правда, я что-то не видел?

— Правда, правда приезжали, наверно, просто не обратил внимания. Сынок мой приезжал и дочка, три дня жили. Все дела мне переделали по хозяйству, много добра в подарок привезли. Они у меня знаешь какие хорошие, очень добрые и внимательные.

Михаил оторвался от записей и посмотрел на старушку. По ее щекам текли слезы… Верила ли она сама в то, что говорила, или прекрасно понимала действительность? Никто не решался это выведывать, все молча соглашались, а что на самом деле творилось в душе Феодосии Петровны в такие моменты, не ведал никто.

— Бабушка, бабушка, вам сейчас нельзя волноваться, вы что?

— Ой, извини, внучок, просто очень соскучилась по своим любимыми кровиночкам, очень…

Наступило минутное молчание.

— Хоть и видела вроде недавно… Пойду я, сынок, спасибо тебе.

— Куда пойдете, лежите, сейчас давление еще раз померяю.

Михаил подошел с тонометром к старушке.

— Так, немного снизилось, но еще высоковато, пока рано вставать.

— Нет-нет, я пойду, у меня еще много дел, вдруг кто приедет, а меня дома нет. Спасибо тебе, Мишенька, извини, что отвлекла.

Было совершенно понятно: сопротивляться решимости этой старушки бесполезно, она добьется своего.

— Хорошо, идите, но вечером я обязательно к вам зайду и проверю ваше состояние.

— Заходи, конечно, в любое время. Пойду, пойду я, вдруг кто приедет.

Долго еще не могла выйти из головы Михаила Феодосия Петровна.

— Такая милая, добрая бабушка, за что с ней так поступают дети. Можно ли так издеваться над любящим сердцем. Над самым дорогим человеком на свете, над собственной матерью. Сколько она натерпелась в свое время, поднимая детей, работала дояркой от зари до зари, лишь бы купить одежды и учебников для своих кровиночек. Много любви и ласки она в них вложила, дала все что смогла, обеспечила путевку в жизнь. А что получила взамен? Страшную одинокую старость…

Удивительно, но никто ни разу не услышал из ее уст ни одного слова упрека в адрес детей, лишь только слова любви и благодарности. Они у нее самые лучшие, самые внимательные, самые красивые. Почему так?

Михаил долго размышлял и вдруг ясно понял, конечно, понял.

— Она не может иначе, не может. Она мать! Мать! Этим все сказано. Она мать, они ее дети.

Михаил Семенов очень любил вечером, после работы, прогуляться вокруг деревни. Наблюдать за засыпающей таинственной природой, за голубыми цветочками, которые так светились, так сияли на жарком солнышке, а сейчас, когда мрак начинал окутывать землю, они незаметно спрятались и затаились, терпеливо ожидая нового утра. Чудесные желтые подсолнухи, которые весь световой день крутили свои приподнятые веселые головы вслед за бегущим солнышком, а сейчас, будто устав и немного погрустнев, молча стояли, уткнувшись в землю. Вся природа отдыхала, с нетерпением ожидая манящий рассвет.

Навстречу Мише показалось большое стадо степенных неторопливых коров, которое бодро гнал домой молодой пастух Петька Семечкин.

— Привет, Петька.

— Здравствуйте, Михаил Александрович.

— Как у тебя день прошел, что нового видел?

— Да чего ж я мог нового видеть, я ведь все лето гоняю коров по одним и тем же местам, — искренне удивился парнишка.

— Эх, не скажи, Петя, природа — она разная каждый день, только не все замечают.

— Какая она разная, вот трава была вчера зеленая и сегодня такая же, и деревья. А пруд наш полон воды все лето, и каждый день так. Где меняется-то?

— Невнимательный ты, нужно присмотреться, прочувствовать. Видишь на том дальнем поле цветущие васильки?

— Вижу, и вчера они были.

— Вчера их было гораздо меньше, а сегодня они почти все показали свои прелестные голубые шапочки, и поле совсем изменилось, еще вчера утром я тут проходил. поле было зеленое, и лишь некоторые участки, как яркие звезды. сверкали синевой, а сегодня уже все поле светится, как можно этого не видеть? А вот эта старенькая березка, видишь, ветер сломал две самые молоденькие и крепкие ветки, и теперь они медленно угасают от недостатка влаги, и каждый день ее покидают силы. А вот этот клен? Жизнь уходит из него, и он каждый день меняется, стареет, изрезанная мальчишками кора становится темнее и мрачнее, оставшиеся ветки упрямо клонятся к земле. А пруд? Смотри внимательно на наш чудесный пруд, каждое мгновение он выглядит по-иному. По пути движения солнышка на поверхности воды появляются и исчезают причудливые сверкающие изумруды, веселые лучи заигрывают с водной гладью, выдавая при этом множество радующих глаз рисунков. А когда вдруг налетит прохладный ветерок, сразу же меняется вся картина, пруд оживает, качаясь, словно на невидимых каруселях, то наскакивая, то убегая от неподвижного берега, выписывая на нем неведомые узоры. Такие изменения везде, Петька, везде.

— Ух, как вы интересно рассказываете, никогда бы не подумал, что природа такая интересная.

— Природа — это чудесный дар, данный нам свыше, нужно только видеть прекрасное, уметь ценить и оберегать. Человек — часть природы и без нее не может, каков бы ни был технических прогресс, он не заменит всю прелесть, полноту и душевность окружающего нас естественного мира.

— Поэтому вы в городе не остались?

— Отчасти да, но и не только поэтому. Город также прекрасен по-своему. Это огромный муравейник с постоянно спешащими людьми. Там свои законы, прекрасные могучие дома, словно застывшие великаны, грустно смотрящие в даль, замечательные скверы, проспекты, набережные. Русские города восхитительны по своей красоте и величественности. Много судеб вершится внутри городов, незнакомые люди встречаются, становятся друзьями или создают семьи, рожают детей. Работают, отдыхают, радуются, страдают. Все эти людские дела город впитывает и запоминает, сохраняет свою историю, свою судьбу. Каждый дом, каждый сквер, каждое дерево города несут в себе огромную историю людских судеб. Описывать города можно бесконечно, слишком много в них таинственности, волшебства; люди, создавшие огромные миллионные агломерации, перевели развитие нашей цивилизации на новый уровень.

Конец ознакомительного фрагмента.