Роман на пять свиданий

Александр Витальевич Спахов, 2012

Эта книга – букет насыщенных изящным юмором коротких историй – от безудержно смешных до щемяще-грустных – о любви людей уже немолодых, о чувстве, хоть и не первом, но пронзительном, тревожном, будоражащем душу.

Услуга

Икота, икота, перейди на Федота, С Федота на Якова, С Якова на всякого…

(поговорка)

Сегодня у Якова Борисовича выходило на «отлично». Сегодня он наконец получил новую машину. И именно ту, что хотел весь номенклатурный период своей жизни. Заветная марка, любимая модель, кузов с оттенком мечты, внутренняя обивка — цвета исполнения желаний. Комплектация у авто — класса люкс, как у перезрелой невесты из однодетной семьи потомственных торговых работников. В таких, если покопаться, среди многого ненужного отыщется совсем небывалое. Наконец, и самое приятное, — платить за автомобиль Якову Борисовичу не пришлось ни копейки. Машиной Якову Борисовичу Целкингу дали взятку, и тот взятку принял.

Сейчас Яков стоял в своем гараже и глубоко, если так можно выразиться, щурился. Даже, если, опять же, можно так выразиться, щурился вдвойне, потому как не от металлического блеска наручников на запястьях это делал, а от счастья.

Взяткодатель оказался человеком приличным, свои обещания выполнил, и передача прошла безупречно. Это ли не счастье? — Вот гляжу я на тебя, Яков, и думаю, — вместо приветствия, нарушая очередной острый приступ подкатившего к горлу Якова Борисовича счастья, проговорил, заглядывая в ворота, член правления Альберт Альбертович Федотов, — какой же ты надежный и серьезный мужик. Все-то у тебя по-людски. И гараж, и машина, и дача, и, надо полагать, семья.

— А что это ты, Альберт, про такое заговорил? — обнаруживая изрядную проницательность, ответил Целкинг и переложил специальную салфетку для протирки автомобильной оптики в левую руку, освобождая правую для пожатия.

Рукопожатие вышло крепким, надежно замыкающим отношения солидных зрелых мужчин.

— Помощь твоя нужна, Яков. Никак без тебя не обойтись. — Федотов помолчал, словно донашивал положенный для рождения серьезной полновесной мысли срок, и продолжил. — Больше и положитьсято не на кого, одни вертихвосты, верхогляды и пустобрехи вокруг. — Тут он опять помолчал и закончил, как бы подводя итог: — Измельчал народ.

Якову Борисовичу такие слова понравились, был он с такими словами целиком и полностью согласен. И про народ, и про окружение народа, и про свою надежность, но ответил сдержанно:

— По делу говори, некогда мне сейчас дифирамбы слушать.

Но сам от удовольствия порозовел, зарумянился. Надо отметить, заместитель генерального директора Второго насосного завода по общим вопросам Яков Борисович Целкинг любил и ценил теплые о себе слова, и толк в них знал. Натренированным ухом сходу отличал он грубую лесть от невинного воздушного подхалимажа, галантный кружевной комплимент от справедливой, но объективно высокой оценки, искреннюю, идущую из глубины сердца хвалу от скороспелых нашептываний мелких подлиз.

Якову Борисовичу столько раз проходилось, фигурально говоря, шуровать язычком по интимным участкам тел прямых начальников и непосредственных руководителей, добиваясь правильной резолюции, что считал он себя в этом деле знатоком-ценителем высшего разряда.

— Просьба у меня, Яков, — Федотов приблизился и понизил голос, — весьма деликатного свойства.

Яков Борисович тоже приблизился, и в голове его стрижом пронеслось, что в долг Алику он давать не станет.

Федотов среди пайщиков гаражного кооператива «В добрый путь! — 7» слыл человеком ушлым. Слыл он также человеком полезным и денежным, да к тому же кандидатом на пост следующего председателя кооператива. Ссориться или хотя бы вступать с ним в разногласия считалось недальновидным, если не сказать глупым поступком. С Альбертом Альбертовичем ухо требовалось держать востро. Если можешь, то помоги ему — он не забудет, но если не можешь или не хочешь, то вывернись осторожно, так, чтоб не нажить себе влиятельного недоброжелателя.

— Да сумею ли я оправдать столь высокое доверие? — Вроде как в шутку, но с намеком на положение Альберта Альбертовича, отозвался Яков Борисович. — Что мы можем, рядом с вами, людьми высокого полета?

Обмен любезностями прошел на неплохом уровне. Оба пока оставались довольными.

— Ты из Москвы никуда не уезжаешь, Яков?

— Сейчас или вообще? — уточнил Яков Борисович. — Вот приберу в машине, — он любовно оглядел автомобиль, но акцентировать на нем внимание Федотова, опасаясь вопроса о цене, не стал, — и на строительный рынок поеду. Шурину надо подарок на день рождения присмотреть. Может быть, бензопилу импортную или электрорубанок куплю. Шурин дачу строит — ему пригодится. Потом обратно домой — футбол в четыре начнется. А что?

— Из города, я имею в виду, в ближайшие дней шесть-семь не уезжаешь?

— Вроде нет, — осторожно ответил Целкинг и тут же оживился, словно вспомнив приятное: — Жена моя в командировке в Питере, на выставке какой-то, в пятницу вернется. А сам я здесь с тещей, на хозяйстве, за старшего.

— Очень хорошо! — Оживление почему-то передалось и Альберту Альбертовичу.

— Что именно?

— Да это я так, к слову. Уезжаем с женой на неделю в Арзамас. У моей сестра Нинка там замуж во второй раз собралась. — Альберт Альбертович умолк, словно не решался что-то сказать.

— Ну, и что? Замуж — это дело в целом неплохое. Бабам всегда почему-то нужно замуж.

— Уезжать-то уезжаю, а на кого оставить — не решил…

— Собачку, что ли?

— Не, не совсем…

— Кота? Кота не могу, прости. У тещи аллергия на шерсть. Рад бы помочь, но… — Яков испытал легкое облегчение.

— Да и не кот вовсе, а… — Тут Федотов, словно наконец на что-то решившись, заговорил громче, четче и короче. — Помнишь, я тебе свою запаску давал, а сам с лысой неделю ездил? А когда в девяносто пятом тебя за задолженность хотели попереть, я против проголосовал, не забыл?

— Когда было-то?! Но помню, Алик, разумеется, помню. А что? Что случилось-то? — Яков уставился на Федотова.

— Выручай, Яша. Дело у меня к тебе. — Альберт Альбертович опять замялся.

— Какое дело? — Целкинг был не прочь услужить Алику по мелочи, но ему не понравилось, что тот его своим должником выставляет. Да и вообще, что за манера — темнить?

— Говорю, уехать надо, а Галочка моя ногу подвернула, из дому выйти уже три дня не может, сиднем сидит…

— Дочка, что ли?

— Не-а… — И тут Алик выдохнул: — Любовница.

— О как! А где она сидит-то? Дома у тебя?

— Ты чё!? В своем уме? — болезненно встрепенулся Альберт Альбертович. — Я же женат! Забыл? Квартиру ей снял. Однокомнатную, правда, но с мебелью, телевизором и прочим… Все как положено… Лежи и радуйся. А тут как назло, одно к одному, она возьми и ногу-то подверни…

— А нога-то ее тебе к чему? — заулыбался Яков Борисович. — Ты же не наперегонки с ней бегать собирался… Ты же, я понимаю, в другие подвижные игры играешь… Тут радикулит опаснее…

— Верно говоришь. Но я к тому, что в Арзамас катить надо, а она, Галочка эта…

— Что, простаивать будет? Без дела лежать? Да, это нехорошо… А за квартиру, однако, плати. — Яков посочувствовал соседу. — Сколько за хату запросили-то?

— Да не в этом дело. Из дому она выйти не может, ни за питанием, ни за пивом, ни за сигаретами… — Алик сокрушенно покачал головой, посматривая изпод бровей на Якова.

— Она что, у тебя и курит, и пиво пьет?

— А что, девка молодая, здоровая, современная.

— А сколько ей? — На девятнадцать лет меня младше, — с гордостью сказал Алик. — Двадцать четыре. Весенний возраст — садов и клумб цветенье… Не женщина, а бисквитный торт с добавкой.

— С какой еще добавкой? — заинтересовался Яков Борисович.

— Ну, это, брат, в двух словах не передашь, это не одну ночь раскушивать надо, пока все распробуешь. Богатая женщина… и щедрая.

— В каком смысле? Из богатой семьи, что ли?

— В смысле тела… Тела на ней видимо-невидимо, во все стороны так и прет тело… — Алик причмокнул и передернул брови, демонстрируя мечтательность. — Такое тело, что за неделю не управишься. — В тоне Алика проскочили просительные нотки. — Подключайся, Яша, помоги.

— А что именно делать-то нужно? Уж не это ли…

— Сегодня я все сам сделаю, — пропуская последние слова, ответил Федотов, — а завтра к вечеру уж ты. Подъедешь, корма задашь, напоишь, ободришь… Она, может, попросит еще чего… В общем, по месту определишься, ты парень смышленый. — Алик заметно повеселел.

— А корм-то какой взять? Пельменей? Котлет в кулинарии? Овсянку? — Яков Борисович перешел на конкретику. В глубине души ему уже захотелось взглянуть на Аликову богатую телом Галочку. — Колбаски одесской?

— Бери что попостнее. И так в нее по пояс провалиться можно. Я сперва, когда к ней подбираюсь, глубину меряю. На овощи налегай, рыбу, фрукты…

— Картошка, капустка и яблоки?

— С капустой поосторожней. Он нее, от капусты, говорят, очень эти растут…

— Кто эти?

— Ну, эти… Которые еще они для красоты в лифчиках носят… Тити.

— А что, если они и побольше будут, кому хуже-то?

— Куда больше? Сейчас уж пять с половиной.

— Да ну… — Якову становилось все любопытней и любопытней эта Галочка. — А как ты половинку-то определил?

— Да очень просто: пятый мал, а шестой великоват, полнит. Чего сложного-то?

— Ладно, с капустой понятно. Что еще? — Яков посмотрел вопросительно.

— С помидорами тоже надо быть поосторожнее, — делал наставления Алик, — какие-то они дорогие в этом году. А огурцы — как раз то что нужно. Огурцы можно без ограничения, да и вообще, Галочка продолговатое очень любит, за уши от продолговатого ее не оттащишь.

— Понятно, — накручивал на ус Яков Борисович. — Дальше.

— Ограничь мучное, сладкое и жирное. Да и в целом экономь. Я тебе суточные оставлю из расчета двести сорок пять рублей в день. Должно хватить.

Яков взял, видимо, подготовленные заранее деньги. Одну тысячу семьсот пятнадцать рублей.

— Будет что особенное просить, сверх сметы, не поддавайся, крепись, — продолжал Алик. — А то знаем этих баб: только дай слабину — тут же на шею сядут: вези их в универсам. Не теряй, Яков, зоркость.

— Сам все понимаю, Алик, не маленький.

— Вот тебе и адрес. Это возле Тишинского рынка, Тишинский переулок. Первый подъезд, квартира семь. Сегодня у нас что?

Конец ознакомительного фрагмента.