Три шага к вечности

Александр Валерьевич Тихорецкий

Герой романа Александр Тарновский – самый обыкновенный, средней руки бизнесмен. Но в один прекрасный день он обнаруживает за собой слежку, кто-то убивает его бухгалтера. Чем и чье внимание могла привлечь его скромная персона, что послужило мотивом преступления? Понемногу, шаг за шагом, цепь последующих событий поднимает завесу тайны, обнажает подлинную суть происходящего. Погружает читателя в сложный духовный мир героя, в атмосферу уникального научного эксперимента, эксперимента длиною в жизнь.

ГЛАВА III

— Рад видеть тебя, Александр Валерьевич! — Костик шагнул в комнату, раскрыл объятия, и Тарновского слегка замутило при мысли о предстоящей церемонии.

Так было заведено — встречались они всегда весьма преувеличенно, всем своим видом показывая, что это — только прелюдия, разминка и вслед за ним стоит ожидать чего-то уж совсем экстраординарного и из ряда вон. Однако, как правило, после первых пассов энтузиазм выдыхался, и все дальнейшее протекало в рамках вполне себе стандартного и заурядного.

И в этот раз все происходило ровно так же. Они схлестнулись в мощном рукопожатии, обнялись, закружились по комнате, не разжимая рук, похлопывая спарринга по спине, наконец, отстранились, чтобы осмотреть (Тарас Бульба и сыновья) друг друга. Тарновский симулировал благодушие, скользнул взглядом — так и есть, содержание определяет форму — пропал Калабухов дом. Поплыл Костик, раздался; лицо, когда-то открытое-доброе-располагающее, витрина искренности и благородства постарело, подурнело, обрюзгло.

Вслед за Костиком в комнату вошел Широв, его нынешний компаньон, бывший спецназовец, тоже высокий, сильный, скупой в словах и движениях, примерно ровесник Костика, но более моложавый и подтянутый, с остатками военной выправки. Вид у него был спокойный, серьезный и сосредоточенный. С ним Тарновский просто поздоровался, бросив кисть в сухое, короткое, в меру крепкое рукопожатие.

Они расселись и несколько минут, как и положено, разговор вертелся вокруг налогов, аренды, глупостей правительства и казусов законодательства — стандартный треп, разминка перед схваткой. Первым перешел к делу сам Тарновский — встреча в его планы не входила и проходила сейчас поверх времени, отведенного на другое.

— Так я вас слушаю, господа, — черт! немного резче, чем хотелось бы (а, плевать! не до реверансов!). — Давайте ближе к телу.

Впрочем, похоже, гости, были готовы к такому приему — перегруппировка произошла молниеносно. Слово взял Костик.

— Видишь ли, Саша, тут такое дело, — он говорил, закатив глаза в потолок, растягивая слова, и нехорошие предчувствия оформились, окрепли. — Тут Гена на меня вышел. Предлагает фигню одну интересную.

Тарновский постарался спрятать улыбку, помимо воли разлепившую губы — он так и не смог заставить себя относится к Костику серьезно (наставнический синдром?), оставив за ним роль парвеню, школяра от бизнеса, не лишенного, впрочем, определенного шарма и чутья. Неужели решил выступить в роли миротворца? С чего бы?

Он еще раз, будто невзначай, скользнул взглядом по оплывшим щекам собеседника. Да какой, на фиг, миротворец! Деньги, самые обыкновенные деньги.

— Я не понимаю, Костя, какое отношение имеешь ко мне и Гене ты. — он придал голосу оттенок раздражения — может, испугаются и свернут разговор? А — нет, так хоть аккуратнее будут на поворотах. — И вообще, эта тема для меня закрыта уже года три как. Я искренне не понимаю, о чем тут можно говорить?

По лицу Костика скользнуло неуловимое, неприятное.

— Я ждал, Саша, такого ответа, — он вальяжно развалился в кресле, осклабился. — Но поговорить нам, все-таки, придется. А если не хочешь — просто послушай.

Неожиданно он подался вперед, заговорил страстно, проникновенно — вот же, артист хренов!

— Мамой клянусь, Саша, мы пришли без всяких наездов!. Просто так вышло, что Гена позвонил мне, а не кому-нибудь другому; может, и лучше, что мне, а то… — Костик выдержал паузу, эксплуатируя прокси-фобии, ожидая реакции; так и не дождавшись, продолжил: — Вы же с Геной официально развода не оформляли? Вот. Значит, 50% «МегаЛинка» все еще — его, значит, имеет право на дивиденты. Любой другой пришел бы и потребовал, но Гена, понятное дело, не может, он далеко…

Тарновский слушал, думал. Неприятно, конечно, но делать нечего. Придется переквалифицировать Костика из дураков во враги, закрашивать черным еще одну клетку. Впрочем, разговор еще не закончен, посмотрим, что будет дальше.

Он постарался вложить в голос, как можно больше сарказма.

— Нет, Костя, Гена не просто далеко, он очень далеко, я бы даже сказал — слишком. Но и это еще полбеды. Проблема в том, Костя, что слишком далеко он слишком долго, а это — уже и вовсе хреновое сочетание. А насчет дивидендов, так пусть приезжает — я готов выплатить. Все до копейки. Можешь так и передать ему, если уж он тебя выбрал посредником. Единственное — надумает ехать — пусть хотя бы за пару дней сообщит, чтоб я подготовился, — не хочется ударить в грязь лицом.

Тарновский откинулся на спинку кресла, скрестил руки на груди. Костик понимающе осклабился, в глазах — мутненькое, темное, тень одобрения.

— Согласен полностью. Поступил Гена, мягко говоря, не по-джентльменски. — он смачно хохотнул. — А если по-русски сказать, так и вообще…

— Да чмо полное, — проворчал молчавший до сих пор Широв.

— Вот я и говорю, — подхватил Костя, — чмо. Все вокруг, конечно, на твоей стороне, Саша. Ты — красава, настоящий мужик…

Тарновский не стал дожидаться окончания дифирамба.

— Костя, мне сегодня еще верст пятьсот по области мотать, так что, давай — меньше пены.

— Как скажешь, — Костик пожал плечами, криво усмехнулся. — Короче, Гена предложил мне свою долю в «МегаЛинке», готов уступить по сходной цене. Такие дела…

Тарновский опустил взгляд. Пока ничего нового, но кто знает, как далеко намерен зайти Гена, насколько жадным и несговорчивым окажется Костик.

Он заговорил устало, менторски, всем своим видом выказывая брезгливую снисходительность (хорошие шансы вывести противника из себя).

— По нашему законодательству, Костя, это можно сделать только с моего согласия.

— Я знаю это, Саша, — в голосе Кости послышались нотки превосходства; словно делая ход в игре, он тут же продолжил: — Гена готов выписать мне доверенность на право управления.

— И это тоже только через меня, — Тарновский не удержался, поддался вспышке раздражения, заговорил зло, рублено: — Все — через меня. Во всяком случае, я могу заявить отвод всем вашим этим писулькам, этой вашей филькиной грамоте! Я Гену не видел три года, кто может поручиться, что это он сам все зарядил-подписал? Что это не голимый развод? не оформлено тупо по украденному паспорту? И видео я не верю, и скайпам разным; а к заграничным нотариусам у меня и вообще доверия нет — за бабки заверят все, что хочешь. Так что, если ему так приспичило, пусть поднимает свою орденоносную задницу и стартует сюда! И объясняется, и подписывается, и крутится здесь сам, собственной персоной! И, кстати, он еще гражданин? паспорт-то этот самый у него еще есть? Если нет — тогда я вообще не понимаю, о чем мы здесь разговариваем!.. — ух ты! Пузырьки адреналина взбивают кровь, летит голова — уже и забылось, как это бывает.

Он посмотрел Костику в лицо, тот спрятал взгляд. Ого! Угроза? Так, ладно, уткнуться в ежедневник, корябать какие-нибудь каракули — пусть думают — пометки по делу.

Костик заговорил снисходительно, терпеливо, не поднимая глаз:

— Саша, Саша… — после эскапады Тарновского его голос, негромкий, неторопливый казался шепотом. — Пусть все тысячу раз так, пусть ты тысячу раз прав. Дело же не в документах, дело — в справедливости.

Ага! Ты мне еще про вечные ценности расскажи!

— А ты кто такой, чтоб про справедливость рассуждать? Святой? Господь Бог? — Тарновский чуть не задохнулся от ярости. — И с чего ты взял, что Гене нужна справедливость? Или так теперь называются деньги? В любом случае, я никому и ничего не должен!

— А Гена считает по-другому, — тихо проговорил Костя. — Поэтому, Саша, я здесь, поэтому и разговариваю от его имени. Назвать тебе сумму?

Тарновский едва сдержался — вот тебе и парвеню. Неожиданно гнев трансформировался в ясную и холодную злость. Он нарочито потянулся, покачал головой.

— Не надо.

— Тебе не интересно?

— Вопрос поставлен некорректно, Костя. — Тарновский с удовольствием почувствовал (работает! работает интуиция!) растерянность собеседника. — Понятие «интересно» не для этого случая. Какая бы сумма не была названа, я не хочу это обсуждать. Я не торгуюсь, Костя. Тема закрыта.

Злость съежилась, попятилась, теперь он смотрел на Костика с любопытством, даже с некоторой жалостью. Тот напустил глубокомысленный вид, закинул ногу на ногу. Ну, что ты еще там задумал, парламентер хренов?

— Я услышал тебя, Саша, — Костик произносил слова степенно, многозначительно, будто и в самом деле участвовал в каких-нибудь межправительственных переговорах. — Тогда вынужден предупредить: будет предпринят ряд шагов, которые сделают работу «МегаЛинка» невозможной.

Так. Как по бумажке говорит. Заучил, гаденыш!

Тарновский улыбнулся, через силу разжал губы.

— Кем же это, позволь узнать. И что за шаги?

Ну, давай уже, вещай, вольный каменщик, раскидывай сети словоблудия!

— Неважно, Саша. — Костик снова упрятал взгляд. — Первый уже сделан, результат ты должен был узнать уже сегодня. Будут и другие, поверь, арсенал большой.

Сегодня? ДФР? Вот скотина!

— Но это же все туфта, Костя! — улыбка Тарновского стала ледяной. — Я отобьюсь на раз!

— Может, отобьешься, а может, и нет. — Костик вздохнул, в который раз завел глаза к потолку, и Тарновскому захотелось немедленно, сию секунду выбросить его из кабинета. — Это еще как пойдет, страна у нас какая — сам знаешь. И делать нечего — бизнес твой прикрыть. Хочешь, расскажу, как будет? Придет проверка, за ней — другая, обложат тебя со всех сторон. Оформят выемку, арестуют счета — пока отбиваться будешь, доказывать, что не верблюд, посыплются твои контракты, и теперешние и будущие. Кто же с тобой дело иметь захочет, если контора твоя под колпаком? Себе дороже! И потом как будет — тоже вилами по воде, — изъять-то легко, а вот вернуть… Так что задумайся, Саша!

Тарновский слушал молча, чувствуя левым виском тяжелый взгляд Широва. Страховка? Ну-ну…

Ободренный его молчанием Костик разошелся.

— Это сейчас ты такой, «железный Алекс», Тульский Токарев, — он говорил, откинувшись в кресле, щурясь, будто кот на солнце, — а случись что, никто палиться ради тебя не станет, все отвернутся. Я людей наших знаю хорошо, насмотрелся. А потом — что же, бегай со своими справками, опровержениями, тряси перед мордами — и ни хрена все равно не добьешься! Ну, может, посочувствуют, повздыхают, кто поприличней, но на этом — все! Ты, конечно, кинешься туда, сюда, из кожи полезешь, развернешь деятельность, но годы-то, годы-то — уже не те. Да и конкуренты в затылок дышут, и жизнь на месте не стоит — свято место, как известно… — он красноречиво развел руки, замолчал.

В комнате повисла тишина. Секунды отслаивались лепестками, бледные, измятые, изломанные тисками разговора. Тарновский пристально, в упор рассматривал Костика — лицо у того странно пожелтело, словно налилось парафином. Блеф на вдохновении или позиция силы? И как быть в этой ситуации? Ладно, устроить мордобой никогда не поздно, сейчас главное — побольше узнать. Итак, момент истины?

— Я одного не пойму, Костик. Если у вас с Геной все тип-топ (черт бы побрал эти арго!), зачем ты все это мне рассказываешь? Или у тебя какие-то другие предложения?

Костик встрепенулся, лицо дрогнуло радостью. Необходимость угрожать, шантажировать, запугивать (какая безвкусица, анахронизм!) отпадала за ненадобностью; наконец он оказывался на излюбленном поприще — интриг и обмана. И напрасно Широв делал ему какие-то знаки, остановить Костика в такие минуты было невозможно.

Предложения? Конечно же, есть! И пусть Тарновский забудет все, что сказано до сих пор, — он, Костик, для того и приехал, чтобы это предотвратить. Ведь он всегда — видит Бог! — всегда был на стороне Тарновского! Даже тогда, когда деревья были большими, а они с Геной — друзьями и компаньонами.

Просто, когда Гена обратился к нему, он, Костик, не стал сразу его «посылать», а благоразумно решил выслушать. И в самом деле, какой прок от того, что он закроет дверь? В таком случае Гена запросто найдет кого-нибудь еще (а таких, сам знаешь, сколько!), и наверняка этот кто-то будет посговорчивее, и наверняка совсем не так лоялен к Тарновскому. И тогда уже поздно будет что-то предпринимать, вероломный план Гены заработает, и он, Костик, уже никак не сможет помочь Тарновскому.

Поэтому он и решил поиграть с Геной, на свой страх и риск. Слушал его, поддакивал, притворился, будто согласен и будет заодно. Вот сейчас Тарновский этот план и услышал, и он, Костик, очень даже понимает, как ему это все неприятно. Но, предупрежден — значит, вооружен. И, кроме того, у него, Костика, есть и другой план, который он придумал, и который призван раз и навсегда поставить жирную точку в этом гнилом деле. И, если Тарновский хочет, он расскажет его немедленно, забив на осторожность и конфиденциальность — они же друзья, верно? (Будто со стороны, Тарновский видел себя, благосклонно кивающим). И видит Бог, он, Костик, готов в лепешку расшибиться, чтобы все так и оставалось, ведь, он хорошо помнит, кому обязан своим благополучием и вообще всем-всем (и снова — тонкая улыбка, благосклонный кивок).

И вот уже сверзаются покровы с истины, и уху Тарновского доверяется высокий замысел. Сначала Костик получает от Гены (как — это его проблемы) разрешение на владение пакетом акций (Тарновский закрывает на это глаза), потом легально вступает в права собственности (это тоже должно остаться якобы незамеченным), а затем торжественно передает его обратно Тарновскому.

— Мамой клянусь, Саша! — в возбуждении кричал новоявленный Талейран. — Так и будет!

Ну, а если элемент недоверия у Тарновского все же сохраняется, надо посоветоваться с юристами, пусть оставят лазейку на этот случай. И, если Костик захочет Тарновского обмануть, пусть сам же первый и пострадает.

— Забей туда такие штрафные санкции, чтобы внуки мои их выплачивали! — горячился он. — Пусть мне будет хуже!

Но этого не будет, ей-богу, не будет! Этого не может быть просто по определению! Ведь, он, Костик, не такой человек, это любой в Городе и не только подтвердить может!

И вот, посрамленный и уничтоженный Гена навсегда усыхает в своей вонючей Канаде, а они, Тарновский и Костик, все в конфетти и шоколаде, величественно смотрят вдаль со своего пьедестала. Зло наказано, добро торжествует и пьет шампанское. Из хрустального бокала.

Тарновский слушал вполуха, зафиксировав на лице маску внимания, стараясь не пропустить в потоке стандартного трепа какой-нибудь подвох. Нет, ничего нового, обидно даже — все из арсенала двадцатилетней давности!

Звенящая невесомость тишины уколола, позвала, он вернулся в реальность. Костик и Широв молчали, видимо, ожидая его ответа; оба смотрели напряженно, выжидающе. Ваш выход, господин Тарновский.

Он потянулся, как ото сна, протер глаза. Что ж, и в самом деле, пора заканчивать.

— Все это хорошо, ребята, но я хочу знать, какой ваш здесь интерес?

Костик и Широв переглянулись, в глазах у обоих — тень торжества.

— Это же очевидно, Саша, — затараторил Костик, — мы же созданы работать вместе…

Дальше они объединяются, создают холдинг или еще что-нибудь в этом роде (название можно придумать, не теряя прежнего, которое — на слуху), Тарновский, конечно же — генеральный директор, Костик — его зам. Бухгалтерия, банк, все службы, склады, право подписи, печати — все остается у него, Тарновского. Естественно, собственность Костика падает в общий котел, а он сам благородно отходит в сторону. Но, теперь уже будет логичным и оправданным его вхождение в число акционеров, ну скажем, из расчета процентов так… — шевеление губами, глаза в потолок — …ну, скажем, двадцати пяти (мимолетный изучающий взгляд — будто невзначай), — и это будет справедливо — ведь, именно его, Костика, усилиями и был спасен «МегаЛинк». Кроме того, не стоит забывать и о его активах, внесенных в уставный фонд, это — как-никак, тоже немало.

И все — они создают могучее предприятие, можно сказать, гиганта, колосса, который в крайне непродолжительный срок подомнет и вытеснит с рынка всех конкурентов, развернется, разрастется до республиканского масштаба. Они…

Тарновский посмотрел на часы, демонстративно зевнул

— Я все понял, Костя. Я говорю — нет.

Костик осекся, замолчал, потребовалось несколько секунд, чтобы справиться с ударом.

— А что, Саша, тебя не устраивает? — пафос исчез, он говорил открыто, смело. — Моя доля? Ну, так давай это обсудим. Или, может, тебе, все-таки, стремно? Так, пожалуйста — страхуйся, как хочешь! Что тебя волнует?

Тарновский откинулся в кресле, скрестил руки на груди. Наступала развязка, и он хотел не пропустить ничего.

— Я уже говорил, Костя — я не торгуюсь.

На лице Костика боролись упрямство и досада. Он уже понимал, что дело не выгорело, но цеплялся за шансы.

— Мы не торопим тебя, — он попытался говорить спокойно, равнодушно, — обдумай все, встретимся позже…

.Тарновский покачал головой.

— Я уже подумал, Костя. Не будет никакого позже.

Лицо Костика переменилось, отяжелело.

— Если бы ты знал, Саша, как мне не хочется делать те гадости, о которых я тебе не рассказал.

Тарновский улыбнулся.

— Так и не делай.

— Придется, Саша. — Костик с силой провел рукой по лицу. — Не хотелось, но теперь придется, ты не оставил мне выбора. — он произносил слова глухо, отрывисто, будто задыхаясь. — Ты знай об этом. Сейчас, здесь мы разговариваем, как друзья, и процентов пока — всего двадцать пять, а там, глядишь, все и поменяться может…

— И не в лучшую сторону, — неожиданно договорил сквозь зубы Широв.

— О, тезка! — засмеялся Тарновский. — А я думал, ты уснул. Сидишь, молчишь всю дорогу. — он привстал в кресле. — Господа, если у вас все, я хотел бы…

Костик поднялся, вслед за ним тенью встал Широв. Они замешкались в проходе, оба коренастые, сильные, и снова Тарновский почувствовал себя старым и беззащитным, безнадежно отставшим, одиноким. Судорожная попытка что-то остановить, вернуть, наверстать заставила вскинуть руку, окликнуть.

— Один вопрос, Костя, всего один, — он вглядывался в бегающие, неуловимые на рыхлом лице глаза. — Кто позвонил первым? Гена? Или ты? Только честно, для меня это важно.

— Гена, — ответил Костик, и они в первый раз за сегодня встретились взглядами.