Пик правды

Александр Валерьевич Горский, 2022

Трудно найти человека, знающего больше чужих тайн, чем адвокат с большой практикой, особенно если он имеет связи с власть имущими. Но однажды в уединенном курортном отеле, где собрались сильные мира областного масштаба, адвокату Зарецкому предлагают умереть или рассказать все, о чем он молчал долгие годы, поскольку молчание было выгодно многим, включая его самого. Запертые в своих номерах действующие лица адвокатских тайн вынуждены слушать по внутренней радиосвязи правду о своих грязных делах. Одна из участниц драмы записывает откровения адвоката на свой смартфон. Утром любовница Зарецкого находит его убитым. На место преступления прибывают следователи Илья Лунин и полковник Изотов…

© А.В. Горский, 2022

© «Центрполиграф», 2022

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2022

Глава 1,

в которой мужчины понимают, что утро 8 марта не всегда означает наступление праздника

Пробуждение было липким и вязким. Хотя, быть может, липким и вязким было сонное состояние, никак не желавшее покидать Зарецкого. Сам он точно не мог этого определить, поскольку головная боль, извечная утренняя спутница хорошо проведенного вечера, лишала Олега Владиславовича всякой способности к логическому мышлению. «Если открыть глаза, наверняка станет легче». Сама по себе мысль никакого научного обоснования не имела, но поскольку других мыслей в голове Зарецкого в настоящий момент не наблюдалось, он сосредоточился на выполнении поставленной перед собой задачи, с которой вскоре весьма успешно справился.

Легче не стало. Несколько мгновений сидящий в кресле мужчина рассматривал собственное отражение в зеркале, занимавшем значительную часть противоположной стены. Сперва на лице Зарецкого отразилось легкое недоумение, которое тут же перескочило в свою максимально возможную степень, смешанную с возмущением и брезгливостью.

Липкость и вязкость. Еще бы! Трудно испытывать что-то иное, когда ты весь с головы до ног обмотан широким блестящим скотчем. «Скотч с вечера, скотч с утра. Дабл-скотч! Хотя, вечерний явно был лучше!» — как ни странно, способность, вернее, свою постоянную привычку иронизировать над всеми, в том числе, и над собой, Олег Владиславович не утратил. Во всяком случае, до тех пор, пока не попытался, рванувшись изо всех сил, освободиться от обвивающей его клейкой ленты. Попытка оказалась безуспешной. Более того, выяснилось, что Зарецкий не просто затянут в блестящий кокон, он накрепко привязан к самому креслу и не может не то что освободить руку или ногу, но даже попытаться встать.

— Доброе утро, Олег Владиславович, — странный, бездушный голос из установленного на прикроватной тумбе динамика отвлек Зарецкого от яростных попыток вырваться из липких объятий. — Хотя, не могу с вами не согласиться. Вряд ли человек будет считать добрым утро, которое может оказаться для него последним. Что? Вы этого не говорили? Ну так скажите нам хоть что-нибудь, Олег Владиславович. Вы ведь всегда славились умением высказаться на любую тему.

— Вам — это кому? — стараясь не потерять остатки хладнокровия, хрипло отозвался Зарецкий.

— Кому? — Казалось, что холодное равнодушие на секунду вдруг сменилось удивлением. — Всем, Олег Владиславович. Всем присутствующим в этом замечательном здании. Вы же, надеюсь, помните о тех прекрасных устройствах конференц-связи, которыми оборудованы номера? Да, о присутствующих… Уважаемые дамы и в особенности господа! Не надо пытаться выломать двери, поверьте, вам это не по силам. Что касается окон, думаю, с ними и так все ясно. Итак, вернемся к конференц-связи. Надеюсь, она у всех функционирует исправно, и вы можете отлично слышать нашего дорогого Олега Владиславовича. К сожалению, пока вы слышите только меня, поскольку господин Зарецкий в основном молчит. Но уверяю вас, это недолго, скоро ситуация кардинально изменится.

В динамике послышалось странное потрескивание. Лишь спустя несколько секунд Зарецкий понял, что это смех, и вновь рванулся изо всех сил, пытаясь освободиться.

— Так вот, хотя функциональные возможности господина Зарецкого в настоящий момент некоторым образом ограничены, он вполне в состоянии общаться со всеми. Кнопка, позволяющая поддерживать разговор, на его переговорном устройстве зафиксирована, так что он может говорить что угодно и сколько угодно.

— Помогите! — неожиданно для себя самого выкрикнул Зарецкий.

— Помогите! — эхом отозвалось в динамике, а затем из него вновь послышалось характерное потрескивание. — Очень смешно, Олег Владиславович. Ей-богу, вы меня позабавили. Хотя, сказать по правде, для адвоката с такой квалификацией вы могли бы быть более красноречивы. Нет, господин Зарецкий, помочь себе можете только вы сами. Я так понимаю, на таймер вы до сих пор внимания не обратили?

— Какой, к черту, таймер? — визгливо выкрикнул Зарецкий. — Что вы вообще от меня хотите?

— Отвечу. Отвечу на оба ваших вопроса, Олег Владиславович, причем в той самой последовательности, в какой вы их задали. Итак, таймер. Посмотрите получше в зеркало, и вы увидите у себя на груди нечто серенькое и пластиковое. С экранчиком. Это и есть таймер. Он пока выключен, но я сейчас, буквально через минуту, сделаю так, что время пойдет. Ваше время, Олег Владиславович. Времени этого будет довольно много. Целых три часа. Но если к тому времени, когда оно кончится, я не услышу от вас того, что мне нужно. Я не знаю, видно ли вам в зеркале, но к таймеру подсоединены проводочки, которые тянутся вниз, под кресло. Скорее всего, вы ничего толком разглядеть не можете, так как они спрятаны под скотчем, но я думаю, вам лучше поверить мне на слово. Проводочки эти, как вы уже слышали, идут вниз, а там внизу, прямо под сиденьем вашего кресла, находится не очень большое и не очень мощное взрывное устройство. Что? Вам не очень хочется верить мне на слово? Я тогда вкратце опишу примитивную конструкцию. В магазине пиротехники покупается самая обыкновенная коробка с фейерверком. Если вы не знаете, в этой коробке куча трубок, из которых, собственно, один за другим фейерверки и вылетают. Если аккуратно в каждую трубку сверху положить гвозди или нарезанную проволоку, то получится… Впрочем, сейчас нельзя сказать точно, что именно получится, но через три часа такая возможность у нас всех появится. Конечно, Олег Владиславович, вы узнаете все первым! У вас лучшее место в зрительном зале. Так сказать, с возможностью интерактива. Вы рады, господин Зарецкий?

Зарецкий рад не был. По лицу его текли крупные капли пота, а тело сотрясала почти непрерывная дрожь, которая постепенно становилась все сильнее. Мысль о том, что все происходящее — это лишь глупая шутка, неудачное продолжение вчерашнего веселья, исчезла почти в тот же момент, как и появилась. И причиной тому был не липкий скотч, не странная серая, закрепленная на груди коробочка, напоминавшая уже давно вышедшие из употребления пейджеры и даже не монотонно звучащий равнодушный голос. Поверить в то, что он на самом деле находится в смертельной опасности, заставили другие голоса, которые то и дело вырывались из динамика устройства конференц-связи. Взволнованные, раздраженные, полные злости, страха и удивления.

— Что за ерунда здесь творится?

— Кто-то смог выйти? Тогда выпустите всех остальных.

— Я ведь узнаю, кто все это придумал! Этот человек сильно пожалеет!

— Олег! Олег, это что, розыгрыш? Это ты сам все придумал? Олег!

— Я не могу больше сидеть взаперти. Откройте дверь! Откройте ее немедленно!

Получается, все остальные действительно заперты в своих номерах, и на помощь ему никто прийти не сможет. А это значит, что он останется один на один с бездушной имитацией человеческого голоса и с тем человеком, который скрыт за этой имитацией.

— Я хочу знать, что вам от меня нужно. — Собрав силу воли в кулак, Зарецкий старался произносить слова максимально отчетливо, но все же дрожащий голос выдавал его неимоверное напряжение.

— Да-да, понимаю, — донеслось из динамика. — С таймером мы разобрались, так что переходим ко второму вопросу. Что от вас нужно? Правда. От вас нужна правда. Я понимаю, Олег Владиславович, вам по роду вашей профессиональной деятельности с этим понятием сталкиваться почти не приходилось, и все же. За отведенные вам три часа вы должны рассказать всю правду, которую знаете.

— Господи, — с отчаянием простонал адвокат, — какую еще правду?

— Хороший уточняющий вопрос. Правильный! Вся правда мира никого не интересует. Хочется узнать ту правду, которую вы, дорогой Олег Владиславович, от всех старательно скрываете. Сегодня вы расскажете все, о чем никогда и рта раскрыть не смели. Все то, что вы надеялись скрывать до самой смерти. Добавлю, чтобы стало еще понятнее. Вы расскажете не только свои собственные секреты, но и все то, что вы знаете обо всех находящихся здесь людях. Я думаю, им тоже есть что скрывать, ну а вы ведь всегда оказываетесь в числе посвященных. Да, если не ошибаюсь, на нашем празднике жизни должен был присутствовать еще один человек.

Адвокат замер. Неужели вся эта затея именно ради этого? Но ведь есть вещи, которые нельзя произносить вслух. Никогда! Никому!

— Думаю, вы меня поняли. Речь идет о господине Сергиевиче. Нашем замечательном и всеми любимом губернаторе. Хотя он в последний момент и не смог примкнуть к собравшемуся здесь изысканному обществу, будет несправедливо, если вы, Олег Владиславович, умолчите об известных вам секретах столь примечательной личности. Вам все понятно, Зарецкий?

— Это безумие, — беспомощно прошептал Зарецкий. — Это какое-то безумие.

Пот, обильно покрывавший лицо несчастного адвоката, стекал по лбу, попадая в глаза, отчего Олег Владиславович, не переставая, моргал. Он даже предпринял попытку дотянуться лбом до плеча, чтобы вытереть влагу с лица, но безрезультатно.

— Ну почему же безумие? — обиделся голос. — Мне кажется, все по уму сделано. Вам созданы отличные условия для выступления, собрана целевая аудитория. И к тому же продуман вопрос стимулирования. Я ведь понимаю, адвокаты, в особенности столь высокооплачиваемые, бесплатно ни перед кем выступать не будут. Так вот, по поводу вашего гонорара. Если вы за отведенное вам время скажете ту правду, которую я надеюсь от вас услышать, таймер будет остановлен, и взрывное устройство не сработает. Как только ваши благодарные слушатели получат возможность покинуть свои апартаменты, они непременно вас освободят. Конечно, есть вероятность, что после ваших откровений у них возникнут некоторые уточняющие вопросы. Но согласитесь, это в любом случае лучше, чем взлететь на воздух. Ну что, Олег Владиславович, начнем?

Зарецкий вдруг почувствовал, что задыхается. Он жадно втягивал ртом воздух в пересохшее горло, но с каждым вздохом ощущение удушья только усиливалось.

— Вы можете молчать, сопеть и пыхтеть сколько душе угодно. Чтобы вам было комфортнее заниматься всей этой ерундой, обращаю ваше внимание, что таймер только что заработал. Конечно, обратный отсчет выглядел бы эффектнее, но ничего, будем довольствоваться тем, что имеется. У вас в запасе сто восемьдесят минут, Зарецкий. Сто восемьдесят! Это последнее, что покажет вам таймер перед взрывом, если только вы не расскажете то, что должны. Не тяните время, Олег Владиславович. Сто восемьдесят минут — это не так много, можно случайно не успеть сказать самое главное. Ой… Уже сто семьдесят девять! Начинайте же говорить, Зарецкий. Начинайте!

Несколько капель пота скатились по щеке и повисли прямо на верхней губе. Зарецкий слизнул их языком и поморщился. Влага была соленой, и пить захотелось еще сильнее. На несколько мгновений он зажмурился, пытаясь собраться с мыслями и найти выход из казавшейся совершенно безвыходной ситуации. Когда Олег Владиславович открыл глаза, любой находящийся рядом человек сразу бы понял — решение найдено. Но в комнате никого не было. Зарецкий был совершенно один, если, конечно, не брать в расчет маленькую пластиковую коробочку, на электронном циферблате которой мигающая цифра один вдруг исчезла, а вместо нее появилась другая цифра, точно так же мигающая, но уже двойка.

— Я скажу, — кивнул своему связанному отражению в зеркале Зарецкий. — Я скажу все, что знаю.

Восьмое марта — напряженная дата для многих мужчин. Как полагал Илья Лунин, этот день можно сравнить с зеркалом. С большим, в полный рост зеркалом, стоя перед которым непременно хочется казаться красивее и лучше, чем ты есть на самом деле. А посему надо выпрямить плечи, втянуть живот, выставить вперед нижнюю челюсть, чтобы уже успевший вполне отчетливо проявиться второй подбородок на время исчез, и замереть. Вся разница между зеркалом и женским праздником заключается в том, что от первого можно отойти и расслабиться спустя тридцать секунд напряженного позирования, во втором же случае выдохнуть можно будет лишь на следующее утро.

Но в этом году так получилось, что напрягаться восьмого марта Илье было не перед кем и незачем. Нет, слава богу, мама его, Ольга Васильевна, была жива, вполне здорова и с нетерпением ждала сына на ужин. Но этот запланированный на шесть часов вечера визит особого напряжения от Ильи не требовал. Маму не надо было обольщать, увлекать и завоевывать. Она и так любила своего единственного сына всем сердцем, готовая принять его и накормить собственноручно приготовленным праздничным ужином даже в том случае, если вдруг по причине своей вечной забывчивости и рассеянности Илья забудет купить по дороге цветы или явится без подарка. Такова особенность материнской любви. В своей беззаветности и бескорыстности она не может сравниться ни с одной другой любовью в мире. В этом Илья был убежден со времен его не так давно (около года назад) расторгнутого брака со своей первой и на текущий момент единственной женой Юленькой. Но злоупотреблять данным обстоятельством Лунин, конечно же, не собирался. Подарок был заблаговременно приобретен еще два дня назад, и теперь упакованная в блестящую обертку и перетянутая розовой лентой коробка занимала добрую половину кухонного стола в квартире Лунина. Огромный букет Илья купил ранним утром, в ближайшем круглосуточном цветочном павильоне во время прогулки с Рокси. Оставлять это щепетильное дело на вторую половину дня, когда все хорошие цветы будут разобраны, представлялось совершенно неразумным.

К вечернему визиту Илья был готов, если не полностью, то, как минимум, на две трети. Оставалось лишь только побриться и натянуть на себя что-нибудь приличное взамен потертых домашних джинсов и футболки с растянутым воротом. Впрочем, спешить было некуда. Стрелки часов показывали всего лишь четверть десятого. То время, когда многие женщины еще спят, пользуясь предоставленной им раз в году возможностью не думать о приготовлении завтрака, ну а некоторые как раз просыпаются, почувствовав тянущиеся с кухни ароматы весенних цветов, свежесваренного кофе и только что открытого шампанского. Лунин и сам был не прочь принять участие в традиционной праздничной утренней суете, но, к его глубокому разочарованию, подобной возможности он был буквально накануне лишен. Причем, как полагал Илья, исключительно по причине своей собственной глупости и косноязычия. Ну а как еще можно объяснить то, что вчера вечером, седьмого числа, в предпраздничный день, он ухитрился поссориться с Иришей?

Казалось бы, ссору ничто не предвещало. Во всяком случае, так казалось самому Лунину, когда он подъезжал на такси к Иришиному дому. У них был запланирован очередной совместный поход в кино, уже десятый или двенадцатый по счету, точно Илья сказать уже бы не смог. Подобным образом они проводили почти все выходные. Сперва шли в кино, изредка кинематограф уступал место театру. Затем вечер продолжался по одной из двух, уже ставших привычными, схем. Либо они проводили пару часов в каком-нибудь небольшом, уютном ресторанчике, после чего ехали к Ирине домой, либо же покупали вино, готовую пиццу и сразу отправлялись в небольшую квартиру Шестаковой, где Лунин чувствовал себя уже как дома.

В тот вечер отлаженный механизм неожиданно дал сбой. Нет, поход в кино состоялся, вот только с того самого момента, как Ирина вышла из подъезда, она была на удивление задумчива и немногословна, а уже в самом зрительном зале, незадолго до начала фильма, холодно произнесла:

— А ты хорошо целуешься, Лунин. Страстно.

— Мм… наверное, — несколько растерялся Илья, но, не уловив в словах спутницы никакого подвоха, все же согласился: — Это лишь одно из многих моих достоинств.

— Это не комплимент, — вспыхнула вдруг Шестакова. — Это наблюдение.

Почти два часа они просидели молча, уставившись в гигантский экран, на котором немолодая пара, уставшая от тягот семейной жизни, изо всех сил пыталась помешать самим себе, двадцатилетним, заключить брачный союз. О чем в это время думала его спутница, Илья не знал. Сам же он посвятил предоставленную ему двухчасовую паузу в разговоре обдумыванию последней произнесенной Ириной фразы. Смысл ее стал ясен Лунину почти сразу.

Пятого марта, в пятницу, вся мужская половина областного следственного комитета поздравляла половину женскую с приближающимся праздником. Возглавлял процедуру поздравления руководитель управления генерал-майор Хованский. В тот день Дмитрий Романович с самого утра был необыкновенно весел, а к пяти вечера, то есть к самому началу празднования, порадовал подчиненных несколькими неизвестно где добытыми коробками крымского шампанского. Как известно, хорошее настроение руководителя быстро передается подчиненным, особенно если эта передача происходит посредством пузырьков углекислого газа, поднимающихся со дна заполненных шампанским пластиковых стаканчиков. Все коробки были успешно опустошены дружным коллективом, после чего ухитрившийся сохранить остатки здравомыслия Хованский вынес вердикт.

— А нормально мы с вами посидели, ребятки. Значит, так. — Генерал предпринял не очень успешную попытку придать своему лицу выражение демонстративной суровости. — Чтоб за руль выпимши никто не садился. Не будем, так сказать, портить праздник. Я сейчас машины организую, всех развезут.

— Всех, Дмитрий Романович, или только тех, кто за рулем? — уточнил чей-то женский голос.

— Всех, — воинственно махнул рукой Хованский. — Так что давайте группируйтесь в кучки, кто в каком районе живет. Будем в порядке кучкования грузить вас в транспортные средства.

Транспортное средство, в которое в итоге попал Лунин, явно оказалось перегружено. И дело было не только в том, что на переднем сиденье рядом с водителем восседала величественная Анастасия Павловна Короткова, почти не уступавшая габаритами самому Лунину, но и в том, что, вопреки возражениям водителя, на заднем диване служебной «камри» разместились сразу четыре человека. Хотя, если быть точнее, на сиденье расположились всего трое: сам Илья и еще две женщины-следователя. Третья дама, ввиду нехватки места, благополучно устроилась у Лунина на коленях. Всем им надо было ехать в одном и том же направлении, только первые две женщины должны были выйти раньше Ильи, а две оставшиеся позже.

Не успела просевшая от перегруза «камри» отползти от здания следственного управления, как в кармане брюк Ильи завибрировал переведенный на беззвучный режим смартфон.

— Илья! — Сидящая у него на коленях девушка шутливо погрозила Лунину пальчиком. — Подо мной что-то шевелится.

— Это телефон, — моментально покраснел Лунин, вспомнив о невыполненном им обещании позвонить Ирише в конце рабочего дня.

— И что, сейчас ты его будешь из-под меня извлекать? — Тон подвыпившей красавицы явно свидетельствовал о том, что она не возражает против подобного развития событий.

— Пусть уж вибрирует, — смущенно вздохнул Лунин.

— Пусть! — тряхнула головой девица и ткнулась губами Илье в лоб.

Когда полчаса спустя машина остановилась, Лунин торопливо распахнул заднюю дверь. После того как на тротуар выпорхнула первая из девушек, наружу пришлось выбраться и Илье, чтобы дать возможность выйти из машины еще одной сослуживице.

— Ну что же, дамы, — проявил галантность Илья, — еще раз поздравляю вас с наступающим праздником.

— Спасибо, Илюшенька!

Одна из девушек неожиданно чмокнула Лунина прямо в губы. Не успел он опомниться, как ее примеру последовала другая, та самая, что всю дорогу ерзала у него на коленях. Второй поцелуй длился не в пример дольше. Илья даже успел подумать, что слишком долго, но сделать ничего не мог: женские руки крепко обхватили его за шею.

— Лунин, ты какой-то скованный, — хихикнула, наконец отпуская добычу, красавица.

— Надо чаще тренироваться, — подхватила вторая, и, взявшись за руки, обе представительницы женской половины следственного комитета зашагали прочь, наполняя округу звонким заливистым смехом.

Водитель «камри» нетерпеливо посигналил, и покрасневший как рак Илья поспешил вернуться обратно в салон автомобиля…

Уставившись в экран, на котором молодая пара пыталась доказать себе самим, но уже постаревшим на четверть века, что их союз не так плох, как кажется на первый взгляд, Лунин тихо вздохнул. Ну конечно, в пятницу днем Ирина звонила ему и говорила, что вечером, если он освободится не слишком поздно, они могли бы встретиться. Илья, зная о предстоящем предпраздничном торжестве, обещал обязательно позвонить, как только у него что-нибудь прояснится. И не позвонил. Потому что забыл. И не ответил на звонок. Так как ему было неудобно доставать телефон из-под сидящей на нем девицы. И. Что? Поцеловал двух едва держащихся на ногах красоток. Вернее, позволил им поцеловать себя. Что тут такого? Обычные дружеские поцелуи. Пусть даже и в губы. Пусть даже один из них и продлился слишком долго. Неприлично долго. Судя по всему, на глазах случайно оказавшейся поблизости Ирины. Лунин вновь тихо вздохнул и заерзал, пытаясь удобнее устроиться в показавшемся вдруг необыкновенно жестким кресле. Определенно, ему не в чем оправдываться. Наверняка лучший вариант — притвориться, что он не понял, на что намекала ему Ирина. По сути, ведь никакого разговора между ними не было. Пусть так и останется. Лучше обсудить просмотренный фильм, вспомнить пару смешных моментов (кажется, они все же были), посетовать на то, что раньше кино было смешнее, а затем, купив по дороге пару бутылок вина и пиццу, закатиться в маленькую, но такую уютную квартиру на девятом этаже, где чудесно провести вечер под тихо льющиеся из колонок мелодии Морриконе. А может, ну ее к чертям, эту пиццу? Лунин улыбнулся, довольный своей идеей. Лучше заказать на дом роллы, хотя точно так же можно купить уже готовые. А еще лучше взять все сразу. И роллы, и пиццу, и вина побольше. Точно, именно так!

Но гениальный план Лунина почему-то восторга у Ирины не вызвал. Выслушав с каменным лицом его идею насчет слияния японской и итальянской кухни, она лишь поморщилась, отчего ее лоб тут же пересекли две совершенно, на взгляд Ильи, лишние морщинки.

— Это все, что ты мне хочешь сказать? — Голос Ирины звучал раздраженно. — Я так понимаю, утруждать себя объяснениями ты не намерен.

— А что, в этом есть острая необходимость? — Лунин равнодушно пожал плечами, стараясь всем своим видом продемонстрировать, что не придает никакого значения этой теме разговора.

— Даже так? — Морщинки на лбу Ирины на мгновение исчезли, но тут же вернулись на свое место, вдвое увеличившись в размерах. — Быть может, ты тогда попробуешь объяснить мне, почему в очередной раз идем ко мне? Вернее, не так. Мне непонятно, почему мы никогда не идем к тебе! Есть какая-то проблема в том, чтобы пригласить меня к себе домой? Или ты полагаешь, что твоим соседям будет неприятно меня видеть?

— Нет, ну что ты, — оживился Лунин, твердо зная, что его соседям по лестничной площадке нет совершенно никакого дела ни до него самого, ни тем более до его возможных посетителей или даже посетительниц, — они у меня замечательные люди.

— Тогда кому? — тут же последовал новый вопрос.

— Кому — что? — растерялся Илья.

— Кому будет неприятно меня видеть?

Илья вдруг вспомнил первый день их знакомства, когда он почти год назад приехал в небольшой город Одинск, пытаясь разобраться в деле об убийстве, в котором обвиняли его собственного двоюродного брата. Тогда Шестакова, работавшая в районном управлении следственного комитета, смотрела на него так же холодно, словно заранее уличив во лжи, пусть в еще не высказанной, но наверняка уже готовой сорваться с языка.

— При чем тут это? — Илья попытался было обнять Ирину, но она отстранилась.

— Тогда в чем? В чем проблема, Лунин?

Вздохнув, он озадаченно потер переносицу, как делал частенько, когда не мог подобрать подходящих слов. Как можно было объяснить Ирине то, что он не мог объяснить самому себе? Действительно, почему не пригласить любимую женщину (а в том, что он любит Ирину, Лунин нисколько не сомневался) домой? Разве может быть этому препятствием то, что четыре года в этой квартире он прожил с Юленькой? Конечно же нет, ведь это не помешало ему в дальнейшем пригласить к себе Светочку. Хотя Светочка, если быть точным, пришла сама, без всякого приглашения. Тогда он только выписался из больницы, в которой провел больше месяца, и был слишком слаб, чтобы возразить. Впрочем, возражать ему не так уж и хотелось. Тогда в чем же проблема? В том, что Светочка умерла? Вернее, погибла. Погибла по его, Лунина, вине. Из-за его трусости и нерешительности. Но ведь это случилось совсем в другом месте, а вовсе не в квартире, не в спальне с огромной кроватью, на которой так хорошо лежать вместе, обнявшись и глядя друг другу в глаза…

На мгновение Илья зажмурился и тут же увидел ее. Светочку. Она лежала неподвижно, поджав ноги и закрыв глаза, будто спала. Вот только из раны на левой груди все еще продолжающее биться сердце пульсирующими толчками выбрасывало один за другим фонтанчики алой крови. С каждым разом они становились все меньше, пока наконец не превратились в едва заметный прерывистый ручеек, то замирающий, то вновь вытекающий из пронзенного ножом тела.

— Проблема? — переспросил Лунин, открывая глаза. — Какие там проблемы?

Он вспомнил про стоящую на холодильнике фотографию Светочки. Если вести Ирину к себе в квартиру, то, наверное, снимок лучше все же убрать.

— Там просто не прибрано. Ириша, давай я, как уберусь, так обязательно…

— Давай ты как уберешься, так позвонишь мне, а я подумаю, что тебе ответить.

Она оттолкнула его в сторону и устремилась к выходу из кинотеатра. Сделав несколько шагов, Шестакова обернулась.

— Даже не так. Сперва я подумаю, стоит ли мне вообще брать трубку.

Если Лунину все случившееся в пятницу, а затем и субботу казалось чередой странных нелепостей, то Шестаковой ситуация представлялась немного иначе. Пятого числа, выйдя из офиса, она уже было направилась к автобусной остановке, когда вдруг услышала за спиной знакомый голос:

— Ирочка, а вы разве не на машине?

Ирина обернулась, и губы ее сами собой растянулись в улыбке. Замещавший Зарецкого на время отсутствия Игорь Корнилов легко сбежал по ступенькам офисного здания и теперь направлялся к ней, беззаботно помахивая кожаным кейсом для документов. Корнилову еще не было и сорока, но поскольку он с самого окончания юридического факультета работал вместе с Зарецким, то мог по праву считаться самым опытным сотрудником адвокатского бюро «СИЗАР консалтинг». Ну а поскольку основатели бюро Артур Львович Сипягин и Олег Владиславович Зарецкий в офисе появлялись крайне нечасто, руководство всей текущей деятельностью бюро осуществлял именно Корнилов, о чем посетителям офиса весьма убедительно сообщала табличка с надписью «Управляющий директор» на двери его кабинета. Ни годы, проведенные за составлением судебных исков и мировых соглашений, ни достаточно высокая должность почти не смогли изменить Игоря, со времен университетской молодости смотревшего на жизнь с оптимизмом только что вылупившегося из яйца цыпленка. «Наш очаровашка», именно такую характеристику Корнилова услышала Ирина в разговоре с секретарем, оформляясь на работу в бюро. Подтянутый, улыбчивый, неизменно вежливый со всеми остальными сотрудниками, Игорь своему прозвищу соответствовал на все сто процентов, если не больше. Немного странным показалось, что при всех своих достоинствах Корнилов до сих пор не был женат, но ведь, в конце концов, и она до сих пор не замужем, а ведь ей прошлой осенью уже исполнилось тридцать шесть. Может быть, поздний брак — это один из признаков успешного человека? Ну или хотя бы умного, подумала тогда Ирина, поскольку после увольнения из следственного комитета в своей успешности она была отнюдь не уверена.

— Все как всегда, — Ирина невольно сделала небольшой шаг навстречу приближающемуся Корнилову, — отдала машину в ремонт еще во вторник, сегодня обещали отдать, но так и не вернули. Так что на все выходные я пешеход.

— И что же, — достав из кармана автомобильный пульт, Игорь нажал на кнопку, и стоящее неподалеку серебристое купе с кормой, украшенной шильдиком 911, призывно моргнуло габаритными огнями, — такую очаровательную девушку никто не встречает?

— Такую очаровательную девушку никто не встречает, — с улыбкой констатировала Ирина, — к счастью, девушка не только красива, но и обладает способностью передвигаться на общественном транспорте.

— Удивительный дар, — усмехнулся Корнилов, и в ту же секунду лицо его вдруг сделалось серьезным, — хотя у многих людей он единственный. Могу в качестве альтернативы предложить подвезти вас до дома на своей колымаге. — Он небрежно кивнул в сторону «порше». — Конечно, в ней не так просторно, как в автобусе, но зато пассажир сам может выбрать радиостанцию.

Не ожидавшая подобного предложения, Ирина немного замешкалась с ответом.

— Если вы думаете, что я собираюсь тратить на вас личное время и драгоценный бензин, то вы ошибаетесь, — с улыбкой заверил Корнилов, — нам с вами по пути, вот и весь секрет моей необыкновенной душевной щедрости.

— По пути? Вы так уверены? — Ирина удивленно приподняла брови. — Я живу довольно далеко от центра.

— В Алябино, — кивнул Игорь, — я ведь просматривал ваши документы, когда вы устраивались на работу. — Так вот, открою вам удивительную тайну, я живу там же, более того, на соседней улице, от вас минут пять ходьбы, думаю.

— Надо же, и ни разу не встретились. — Настороженность, появившаяся было после неожиданного предложения непосредственного руководителя, куда-то испарилась. — Хотя, если честно, никогда бы не подумала, что вы в тех краях обитаете.

— А где мы там можем встретиться? — Обойдя машину, Корнилов распахнул пассажирскую дверь и приглашающе махнул рукой. — Вечером приехал, зашел в квартиру. Утром вышел из квартиры, сел в машину. Спальный район на то и спальный, люди в нем встречаются, только если спят вместе. Что касается Алябино, я там квартиру купил уже довольно давно, когда уровень моего благосостояния еще сильно отставал от духовного и интеллектуального развития.

— А что, сейчас они уже сравнялись? — Ирина неловко забралась в довольно тесный и непривычно низкий салон.

— Скажем так, разрыв несколько сократился. — Захлопнув за ней дверь, Игорь быстро обежал машину и буквально через мгновение уже оказался за рулем. — Едем?

— Едем! — решительно кивнула Ирина и тут же, вспомнив, что хотела вечером забежать в магазин, попросила: — Вы меня тогда возле нашего супермаркета высадите, хорошо? Или можно по дороге где-нибудь остановиться, вам ведь, наверное, тоже в магазин надо. Или вы сами не готовите?

— Кто не готовит? Я не готовлю? — Бросив руль, Корнилов возмущенно вскинул руки и закачал головой из стороны в сторону. — Как вы могли такое подумать? Я что, произвожу столь удручающее впечатление?

— Ну почему же? — Ирина облегченно выдохнула, когда Игорь наконец вновь вернулся к управлению автомобилем. — Сейчас ведь многие заказывают доставку. Приехали, а тут все готовое. Удобно.

— О да, у нас вся страна мечтает на всем готовом оказаться, — усмехнулся Корнилов. — Не знаю, что вы думаете по этому поводу, а для меня нежелание самому приготовить для себя пищу — первый признак деградации личности. Хорошо, пусть не первый, — он покосился на молча слушавшую его Ирину, — но один из первых. Музыка вас устраивает? Если нет, можете переключить. Все, как обещано.

— Музыка? — Ирина прислушалась к доносящимся из динамиков негромким звукам. — Пусть играет. А что касается готовки, я думаю, большинство мужчин с вами не согласятся. Да и многие женщины тоже.

— Ну что же, значит, я в меньшинстве, можно даже сказать, в оппозиции, — кивнул Игорь. — Присоединяйтесь! Членство в кулинарной оппозиции, в отличие от политической, довольно безопасно, более того, — он аппетитно причмокнул губами, — весьма вкусно. А заказывать все то, что возят в наших доставках, — это значит совершенно не уважать свой желудок. А как можно не уважать часть, причем заметьте, весьма важную часть, себя самого? Вот откройте мне тайну, у вас что сегодня на ужин?

— Тут не очень большой секрет, — рассмеялась Ирина, — зато информация совершенно точная, потому как ужин у меня остался со вчерашнего дня…

— Ужасно! — перебил ее Корнилов. — Ужасно оставлять еду на следующий день. Большинство блюд совершенно теряют свои вкусовые качества.

— Вот уж никогда не замечала, — удивленно возразила Ирина.

— Мы многое не замечаем, — Игорь небрежно крутанул руль, входя в поворот, — но ведь все то, что мы не замечаем, оно все равно существует. Какое здание мы с вами только что проехали? Ну, быстрее! Оно было справа от вас, и вы даже смотрели в его сторону.

— Здание? — Ирина растерянно обернулась. Сквозь покатое, наглухо затонированное заднее стекло «порше» было почти невозможно разглядеть что-либо.

— Областная прокуратура, — вздохнул Корнилов, — и вы, между прочим, здесь несколько раз были за последние месяцы. Видите, глаза не замечают порой даже что-то знакомое и не такое уж маленькое по размеру. То же самое и с другими органами чувств. Тут ведь все дело в приоритетах. Сейчас для вас в приоритете поддерживать беседу со мной. А также следить за тем, чтобы я не сильно отвлекался от дороги и не убирал руки с руля. Так?

— Примерно, — была вынуждена согласиться Шестакова.

— Примерно, — усмехнулся Игорь. — Примерно так обстоит и с едой. Можно провести эксперимент. Приготовить какое-нибудь блюдо из свежих продуктов, а затем сравнить его на вкус с таким, но приготовленным за сутки до этого. С тем, что уже один раз нагрели, потом охладили. Затем нагрели по новой. Если вас ничто не будет отвлекать, — дети, телефон, телевизор, — вы непременно почувствуете разницу.

Как оказалось, подтянутый худощавый Корнилов может говорить о еде долго, причем с таким энтузиазмом, что, когда «порше» наконец остановился на парковке возле районного супермаркета, Ирина уже изнывала от голода. Она стремительно промчалась по параллельно-перпендикулярным рядам стеллажей и холодильных витрин, заполняя тележку продуктами. Игорь, не отставая, следовал за ней, хотя, как показалось Шестаковой, его набор покупок значительно отличался от ее собственного.

Расплатившись на кассе, Ирина вышла из магазина и остановилась на крыльце подождать Игоря. В нескольких шагах от нее по тротуару двумя встречными потоками спешили прохожие в надежде как можно скорее оказаться дома и приступить к заслуженному пятничному ничегонеделанию, еще чуть дальше бесконечной огненной лавой, включив фары, неслись автомобили. Один из них, черная «камри», вдруг притормозил и, включив аварийку, остановился, прижавшись к обочине. Задняя дверь распахнулась, и из машины показались две молодые девушки, а вместе с ними, к удивлению Ирины, из «камри» выбрался и Лунин. Подхватив стоящие на ступенях пакеты, Ирина сделала было шаг в его направлении, и тут одна из девушек поцеловала Лунина прямо в губы. Поцелуй длился недолго, но все же Ирина невольно замедлила шаг. Она уже спускалась с последней ступени, когда другая девушка, последовав примеру первой, впилась в губы Лунина своими губами. Этот поцелуй длился долго, слишком долго для того, чтобы быть обычным дружеским поцелуем. Да и разве друзья, даже если поверить в возможность дружбы между мужчиной и женщиной, так целуются? Девица, обхватив шею Лунина обеими руками, прижалась к нему всем телом, а затем, когда их губы, наконец, разъединились, провела на прощанье ладонью по его щеке. Друзья так не прощаются. Так прощаются только очень близкие друзья, те, которых и друзьями уже не назовешь, потому как называются они совсем другим словом.

Обе девушки уже двинулись куда-то в сторону ближайших домов, черная «камри» унесла прочь вновь севшего в нее Лунина, а Шестакова все стояла неподвижно, растерянно глядя на утоптанный пятачок снега, где только что Лунин — ее Лунин! — целовался с другой женщиной.

— Вот и я, — рядом остановился бесшумно подошедший Корнилов. — Ну что, давайте довезу вас до подъезда? Вы будете удивлены, но в моей машине имеется багажник. Наши с вами пакеты как раз в него должны поместиться.

— Я сама, — сухо отозвалась Ирина, отступая на шаг в сторону, — сама дойду. Вам вовсе не обязательно так усердствовать.

— Я что-то не так сделал? — нахмурился Игорь. — В таком случае…

— У вас исключительное самомнение, — Ирина перехватила пакеты поудобнее, — даже право на неправильные поступки вы оставляете только за собой. Всего доброго, Игорь Константинович. Думаю, целоваться на прощанье не будем.

Проводив удивленным взглядом удаляющуюся Шестакову, Игорь пожал плечами и двинулся к припаркованному неподалеку автомобилю. Сделав несколько шагов, он еще раз обернулся, как раз для того, чтобы успеть заметить, как Ирина скрывается за углом супермаркета.

— Зачем тогда было меня ждать? — ничего не понимая, пробормотал он и, поставив пакеты в снег, начал шарить по карманам в поисках ключей от машины.

— Я не знаю, что именно вы хотите от меня услышать. Поэтому буду говорить в произвольном порядке. — Голос Зарецкого звучал тихо, но достаточно отчетливо. — Начну, пожалуй, с самого простого. С денежных отношений. Вы же понимаете, в конечном итоге все упирается именно в деньги. Причем всегда упирается болезненно. Когда денег не хватает, это всегда болезненно. А их почему-то всегда не хватает, во всяком случае, мне.

По притихшему отелю пронесся печальный вздох, вырывающийся из установленных в каждом номере динамиков.

— Их вроде бы постепенно становится все больше, но отчего-то и больше не хватает. Конечно, это все лирика. Вам нужен, так сказать, фактический материал. Ну что же, перейдем к фактам. Факт, друзья мои, заключается в том, что десятины не существует.

Несколько мгновений Олег Владиславович помолчал, очевидно ожидая реакции слушателей. Не дождавшись ее, он удивленно хмыкнул:

— Мне кажется, вы меня не поняли. Объясняю подробнее: никакой губернаторской десятины нет. Я ее выдумал.

— А вот сейчас я точно не понял, — послышался из динамиков возмущенный мужской голос.

— Поздравляю, Миша, — иронично отозвался Зарецкий, — у тебя быстрее реакция. А ты, Артур? Не ожидал от тебя такой медлительности. Или ты от неожиданности потерял дар речи?

— Ни тот вариант, ни другой. — Голос нового участника разговора звучал почти равнодушно. — У меня всегда были некоторые сомнения в этом вопросе, но, зная характер господина Сергиевича, я допускал, что действуешь в его интересах. Оказывается, нет, лично в своих.

— Так это что же, вы со Стасом меня, значит, на пару обманывали? — констатировал тот, кого Зарецкий назвал Мишей. — И что теперь, вы думаете, это обойдется вам без последствий? Я ведь накажу. Накажу вас обоих. Вы слышите меня? Почему вы молчите? Я спрашиваю, вы меня слышите?

Переждав этот бурный всплеск возмущения, Зарецкий поинтересовался:

— Я могу продолжить?

* * *

В отличие от Лунина начальник Областного управления следственного комитета по Среднегорской области генерал-майор Хованский встречал утро праздничного дня в замечательном настроении. Будучи благополучно женат уже более тридцати лет, Дмитрий Романович был уверен, что крепкий брак строится на воспоминаниях и ими же может быть до основания разрушен. А посему надо прилагать все усилия к тому, чтобы воспоминания были в большинстве своем приятными, причем для обоих участников семейного союза. Взять, к примеру, Восьмое марта. Конечно, всем понятно (во всяком случае, сам Хованский был в этом убежден), что без этого праздника прекрасно можно было бы обойтись. В конце концов, женщин поздравляют по случаю дня рождения, на Новый год, а женщин-следователей еще и в День работника следственных органов. Зачем придумывать что-то еще? Но поскольку возможности допросить (желательно с пристрастием) и Клару Цеткин, и Розу Люксембург у доблестного генерал-майора не было, он справедливо полагал, что надо использовать сложившиеся обстоятельства себе же на благо. Ведь Восьмое марта промелькнет достаточно быстро, а вот приятные воспоминания об этом дне, если как следует постараться, могут остаться надолго. А это означает, что в глазах любимой Хомочки Дмитрий Романович еще долго будет выглядеть галантным кавалером, благородным рыцарем и элегантным джентльменом. А ведь их всех троих надо кормить, холить и лелеять, чем Хомочка и будет заниматься оставшиеся триста шестьдесят четыре дня до следующего праздника. Хотя нет, день рождения Хомочки, пожалуй, тоже придется вычеркнуть. Значит, триста шестьдесят три. Не так уж и плохо!

На самом деле Дмитрий Романович не был столь циничным и расчетливым человеком, как могло показаться со стороны. Утром он бесшумно выскользнул из спальни, спустился на первый этаж и занялся приготовлением традиционного праздничного завтрака — прежде всего потому, что ему это доставляло удовольствие. Он любил кормить Хомочку, особенно по праздникам, когда можно было никуда не торопиться и с душой отдаться любимому занятию.

На самом деле супругу Хованского звали Лидой, или, как к ней обращались окружающие последние лет двадцать, Лидией Юрьевной. Прозвище Хома, или же в ласковом варианте Хомочка, прикрепилось к ней еще со школьных лет и имело самое заурядное объяснение. Девичья фамилия Лидии Юрьевны была Хомянина.

Спустя несколько лет, проведенных супругами вместе, открылись сразу три ранее никем не замечаемых обстоятельства. Первым оказалось то, что Дмитрий Романович любил готовить. Нет, каждодневная возня у плиты и чистка картофеля Хованского вовсе не прельщали, но в выходные дни он любил посвятить время приготовлению какого-нибудь нового и, как всегда, необыкновенно вкусного блюда, рецепт которого был обнаружен им в кулинарных книгах, а позднее на просторах Интернета за минувшую рабочую неделю. Поскольку Дмитрий Романович всегда умел мыслить масштабно, то и готовил он обычно, используя максимально вместительные имеющиеся в его распоряжении емкости, так что приготовленного блюда хватало обычно на два дня, а то и на три. Вторым обстоятельством, весьма ощутимо сказывавшимся на семейном благополучии четы Хованских, было то, что Лидия Юрьевна всегда была уверена, что первенство в кулинарном искусстве должно принадлежать исключительно женщинам. А посему в те дни, когда Дмитрий Романович не обременял кухню своим присутствием, проводила там изрядное количество времени, пытаясь к вечернему возвращению домой супруга сотворить очередной кулинарный шедевр.

Эта бескровная битва длилась уже три десятка лет, доставляя огромное наслаждение обоим ее участникам. Единственным ее недостатком оказалось то самое третье обстоятельство, о котором супруги узнали лишь через пару лет семейной жизни.

Лидия Юрьевна имела склонность к полноте. Первые несколько лет эта фраза из ее уст звучала немного иначе: «Некоторую склонность к полноте», затем слово «некоторую» куда-то пропало, возможно затерявшись в начавших образовываться жировых складках. В связи с этим открывшимся позже других обстоятельством прозвище Хома обрело новый смысл, постепенно полностью вытеснив старый, так как все меньше людей имели представление о девичьей фамилии жены Хованского.

Включив радио, Дмитрий Романович увлеченно погрузился в кулинарные хлопоты. Согласно утвержденному им самим меню, праздничный завтрак должен был включать в себя следующие блюда: легкий овощной салат с брынзой и морепродуктами, более сытный салат с бужениной и маринованными огурчиками, фондю из четырех сортов сыра с креветками и хрустящим багетом, тарталетки с икрой и слабосоленой семгой, запеченная в духовке лазанья, а также заказанные еще вчера пирожные с творожной начинкой, которые с минуты на минуту вместе с цветами и выпечкой должен был доставить курьер. Томящиеся с вечера в холодильнике две бутылки Veuve Clicquot «Rich» Rose идеально подходили к планируемому скромному завтраку. Во всяком случае, Хомочка пила исключительно сладкое шампанское, полагая брют и прочие сухие и даже полусухие вариации шипучего напитка созданными исключительно для того, чтобы повышать кислотность и вызывать язву желудка.

А мы с тобой летали вдвоем,

Я верю, ты расскажешь потом

Про то, как мы летали, оо-у-о,

про то, как мы летали…

Подпевая звучащей из динамиков мелодии, Хованский чуть было не пропустил телефонный звонок. Прежде чем ответить, он взглянул на экран и удивленно хмыкнул. Номер был незнакомым, более того — выглядел несколько странно.

— И что это у нас за Зимбабва такая? — пробормотал Дмитрий Романович, поднося смартфон к уху.

— Дима! Димочка! Это ты? — услышал он в телефоне взволнованный, показавшийся ему знакомым голос.

— Может, кому и Димочка, — недовольно буркнул Хованский, уменьшая громкость музыкального центра. — Вы кому звоните, мадам?

— Дима, это я, Димочка! — всхлипнула трубка. — Алла.

— Аллочка? — переспросил генерал и тут же испуганно оглянулся. Убедившись, что на лестнице не слышно шагов супруги, Хованский немного успокоился. — Радость моя, ты только не обижайся, но твой звоночек сейчас совершенно не вовремя. Вот прям совсем. Понимаешь, у меня тут праздничные, так сказать, хлопоты. Да, я тебя, конечно, тоже поздравляю…

— Димочка, у нас беда. — Из динамика вновь донеслись всхлипывания. — Они хотят его убить. Они прямо сейчас его убивают!

— Так, без паники! — Хованский всегда отличался быстротой реакции и умением понимать, когда ситуация действительно требует его вмешательства. — Говорим четко и внятно. Кто убивает, кого убивает? И адрес! Адрес мне давай, я сейчас группу вышлю.

— Я не знаю. — Всхлипывания на мгновение утихли, но затем разразились с новой силой.

— Алла, мать твою, — начал терять терпение Дмитрий Романович. — Чего ты не знаешь? Кого убивают? Где ты, черт тебя дери, находишься?

— Мы в «Ковчеге», — еле слышно донеслось из динамика.