Охота на Лунина

Александр Валерьевич Горский, 2020

В своем загородном доме убит высокопоставленный чиновник. Преступником может быть кто угодно из самых близких и родных, приглашенных на семейное торжество. Дело поручено следователю Илье Лунину. Не самое простое задание, зато в случае успеха поощрение от руководства Илье обеспечено. Спустя всего несколько дней в городе совершено еще одно жестокое убийство. Жертва – молодая женщина. Коллеги Ильи начинают охоту на преступника, вот только кровавые следы, как ни странно, ведут к самому Лунину…

Глава 2,

в которой Лунин понимает, что август ему нравился больше, чем наступивший сентябрь

Дорога, ведущая из Засольска в сторону областного центра, была относительно свободна, и ничто не мешало Лунину, сидя за рулем, предаваться размышлениям, большей частью весьма безрадостным.

Некоторое время Илья размышлял о странности и непредсказуемости окружающего его мира. Вернее, не так. Он думал о странной и непредсказуемой враждебности окружающего его мира. Взять хотя бы этот год. Как ни крути, а все настолько странно и непредсказуемо, что и представить нельзя было. Хотя, конечно, представляли. Пытались представить. Илья вспомнил, как слышал по телевизору один из таких прогнозов. Комментатор, подтянутый, моложавый мужчина, уверенно рассуждал о том, что при удачном стечении обстоятельств российская сборная сможет оказаться в тройке сильнейших в медальном зачете на предстоящей Олимпиаде, а в худшем случае, если в Токио не поедут легкоатлеты, замкнет десятку. Странное, однако, бывает у людей представление о худшем случае. Как оказалось, в Токио не поехали не только отстраненные легкоатлеты. В Токио вообще никто не поехал. Токио… Вот интересно, сколько от Среднегорска до Токио? Пять тысяч километров, семь? Это сколько же дней ехать, если на поезде? Хотя, нет, прямо в Токио на поезде все равно не уехать, только до Владивостока, а там надо пересаживаться на корабль или самолет, чем там у них до Японии добираются. Хотя сейчас, должно быть, ничем.

Да уж, в этом мире все слишком непредсказуемо. Лунин печально вздохнул, да бог с ним, с этим миром. Мир-то как-нибудь выкрутится, думается, он и не такое видал. А вот он, Илья Лунин, неожиданности, особенно неожиданности неприятные, переносит крайне болезненно. Можно сказать, на дух не переносит. А ведь, похоже, сентябрь только начинает удивлять. Как там поется? Худшее, конечно, впереди? Эх, а как хорошо все складывалось в августе!

Если сравнивать себя (а Илья Лунин втайне от всех любил предаваться поэтическим сравнениям) с парусником, бороздящим просторы океана жизни, то фактически весь август паруса этого, пусть и не самого шикарного, но и отнюдь не худшего в мире, суденышка были наполнены попутным ветром. Конечно, ветер был не так уж силен, и рекордов скорости яхта, именуемая «Илья Олегович Лунин», поставить не могла, но зато легкий попутный бриз не создавал волн, качки и прочих неприятностей, традиционно сопутствующих значительным отклонениям от умеренных величин.

Все изменилось с приходом сентября, прямо первого числа. Ветер, наполняющий паруса скоростью и уверенностью в том, что за линию горизонта удастся заглянуть если не сегодня, то в обозримом будущем, куда-то исчез, на смену ему пришли холодные, стремительно меняющие направление порывы воздушных течений, которые так и силились сорвать и без того уже поблекшие от времени паруса с мачт, швырнуть их на палубу, а еще лучше и вовсе за борт. А теперь, ко всем прочим неприятностям, яхту занесло на рифы, которые хоть и скрыты под пенистыми шапками волн, но в любой момент могут надвое расколоть не приспособленное к подобным испытаниям суденышко.

А как хорошо было в августе! Мало того что еще было лето, а лето — это, несомненно, более приятное время года, чем осень, так ведь случались и другие, порой весьма неожиданные, приятности. В один из дней, еще в самом начале месяца, Илья, узнав о том, что Хованский уехал в неизвестном направлении и обещал до конца рабочего дня не появляться, спустился в холл первого этажа, намереваясь, как и большинство его коллег, также покинуть рабочее место немного раньше, чем это предусмотрено трудовым распорядком. Лунину оставалось сделать всего несколько шагов до массивной деревянной двери, отделявшей его от привычной ежевечерней программы, заключающейся в прогулке с Рокси, ужине, разогретом под еле слышное бормотание телевизора, охлажденной бутылки «миллера» и очередного детектива, который так приятно читать, устроившись на диване в гостиной. Там же в гостиной Лунин частенько и засыпал, не имея ни сил, ни желания тащиться в спальню, которая после развода с Юленькой и разрыва отношений со Светочкой все больше превращалась в склад ненужных вещей. Ненужных вещей, правда, было немного — огромная двуспальная кровать, которая, несмотря на внушительные габариты самого Лунина, была слишком велика для него одного, и такой же огромный гардероб с зеркальными дверцами, в котором по замыслу создателей данного набора мебели должна была храниться одежда всех обитателей спальни. Фактически, гардеробом пользовалась всегда только Юленька, все вещи Лунина располагались в гостиной, в узком пенале мебельной стенки, что самого Илью вполне устраивало, так как слишком часто менять наряды он не любил, а посему одежды у него было не так уж и много.

Пиво было закуплено на всю неделю вперед еще в выходные, а детективов, которых Лунин с избытком накачал в имевшуюся у него электронную книгу, должно было хватить как минимум до ноября, поэтому первым чувством Ильи, внезапно услышавшего свое имя, было разочарование. Неизвестно кто неизвестно зачем пытался помешать ему как можно быстрее оказаться на диване с книгой в одной руке и бокалом пива в другой. Разочарование это длилось долю секунды, причем долю столь малую, что этого времени Илье не хватило даже для того, чтобы повернуть голову. Следующей эмоцией, продлившейся уже чуть дольше, стало удивление.

— Вы? — Лунин несколько раз моргнул, убеждаясь в том, что зрение его не обманывает, а затем почувствовал, что теряет контроль над мышцами лица. Во всяком случае, он был убежден, что улыбка, появившаяся между двумя его округлыми, стремительно розовеющими щеками, возникла там сама по себе, без всякого его, лунинского, участия.

— Я.

Илья увидел ответную сдержанную улыбку и только тогда смог признаться себе, что вслед за промелькнувшими и умчавшимися куда-то в неизвестность разочарованием и удивлением пришла радость и, судя по всему, никуда уходить она больше не собирается.

— Какими судьбами, командировка?

Лунин неловко переступил с ноги на ногу. Куда девать неожиданно вспотевшие ладони, он не знал вовсе, поэтому быстро спрятал их за спину, избавиться так просто от глупой улыбки не получилось, и, чтобы придать лицу более серьезное выражение, Илья старательно нахмурил брови. Очевидно, результат получился не совсем таким, на который он рассчитывал, поскольку Ирина на мгновение удивленно замерла, пристально разглядывая Лунина, а затем громко расхохоталась.

— Вы так смешно выглядите сегодня! Что у вас с лицом? — Не дав Илье возможность ответить, она тут же продолжила: — А я и не в командировке вовсе, мы теперь с вами… Как же это по-русски сказать правильно? Одногородцы, что ли? Странно, односельчане есть слово, а про город что-то ничего не ум не приходит. В общем, я теперь тоже в Среднегорске обитаю. Да что ж с лицом-то у вас такое? Не пойму никак, вы мне рады или нет.

— Я рад, я очень рад. — Побагровев от напряжения, Лунин наконец сумел согнать с лица улыбку. — А вы?

— Ну конечно же! — Тонкие пальцы едва заметно коснулись его локтя. — Всегда приятно увидеть знакомое лицо.

— Мне казалось… — Слова перескакивали в голове с места на место, и Лунину никак не удавалось сложить из них подходящую фразу. — Мне показалось, что наша последняя встреча… что во время нашей последней встречи вы были не очень настроены продолжать наше общение.

Радость, светящаяся в глазах Ирины, начала медленно угасать, ресницы ее опустились, а когда они вновь взмыли вверх, глаза ее смотрели на Лунина с грустью и, как показалось Илье, разочарованием.

— Вы же понимаете… — она запнулась, — вы должны понимать, когда Коли не стало, признать, что во всем случившемся виноват только он сам, было для меня очень трудно. Почти невозможно. Родной брат — это ведь не просто близкий человек, он такой же, как ты.

Вы думаете одинаково, радуетесь одному и тому же. Сознание отказывается понимать, что он мог сделать что-то такое, чего ты сам сделать никогда бы не смог. Ты думаешь, нет, этого не может быть. Он невиновен! Причина всему кто-то другой, кто-то извне виноват в том, что все закончилось именно так.

— И этот «извне» был именно я, — пробормотал Илья.

Ирина кивнула:

— Порой, чтобы понять какие-то вещи, нужно время. — Илье показалось, что в глубине ее глаз вновь засветились едва заметные теплые лучики. — Два месяца — это, конечно, не самый большой срок, но мне хватило. Так что я рада вас видеть, господин Лунин. — Она улыбнулась. — Или «не Лунин»? Как вам больше нравится?

— Теперь уже точно Лунин, особенно в этих стенах. — Илья вспомнил, как пытался убедить Шестакову не препятствовать его участию в расследовании дела, в котором оказался замешан ее собственный брат^[1]. — Так вы, значит, теперь здесь? Вместе работать будем?

— Не совсем. — Ирина покачала головой и насмешливо взглянула на Лунина. — Мы теперь с вами идеологические противники, будем биться не на жизнь, а на смерть.

— Вы что же, в прокуратуру перешли? — непонимающе переспросил Илья.

— Мимо! В адвокатуру. Еще не совсем перешла, но в процессе.

— Глобальные перемены. — Илья покачал головой, не зная, как ему правильно реагировать на услышанные новости. — И работу сменили, и город. Неужели нельзя было попробовать остаться?

— Можно, — быстро кивнула Шестакова, — все можно. И работу можно было не менять, и город. Я сама так решила. Может же человек хоть изредка принимать те решения, которых никто от него не ожидает.

— Ну, если изредка. — Услышав знакомый начальственный голос, Илья обернулся. В управление, прижимая к уху мобильный телефон, входил Хованский. — Похоже, моя попытка сбежать пораньше обречена на провал.

— Вам повезло в сравнении с теми, кто уже успел убежать, — в тон ему отозвалась Ирина. — Звоните как-нибудь. У вас же остался мой номер?

— Да. — Илья вспомнил, что, вернувшись из Одинска, удалил телефон Шестаковой только из избранных. — Я позвоню, обязательно позвоню.

— Лунин! — Окинув цепким взглядом вестибюль, Дмитрий Романович без труда приметил массивную фигуру следователя. — А что это ты с портфельчиком? Неужто домой смыться решил пораньше? Или как?

— Или как, — отрезал Лунин, кивнув в сторону удаляющейся Шестаковой, — с адвокатом встречался, документы кое-какие забрать надо было, вот портфель и взял, чтоб потом в руках не нести.

— А чего здесь встречаешься? — подозрительно прищурился Хованский. — Тебя что, из кабинета выселили?

— Спешит она очень, — быстро нашелся Илья, — просила спуститься.

— Ну, ясно, галантность проявляешь. — Удовлетворив любопытство, Дмитрий Романович несколько подобрел. — Вот что, Илюша, через пять минут жду всех в моем кабинете. Я сейчас Светке скажу, она по коридору пробежится, но и ты, коли уж мне попался, предупреди соседей, чтоб все покучней подходили.

— Непременно, Дмитрий Романович, сделаю. — Илья с грустью подумал, что звонить Сережке Ракитину — приятелю, работавшему в соседнем кабинете и сбежавшему с рабочего места еще полчаса назад, смысла уже не имеет, все равно так быстро вернуться назад он не сумеет.

Десять минут спустя Лунин в компании немногочисленных коллег, к своему счастью не успевших покинуть здание следственного управления, сидел в кабинете Хованского, выслушивая грозные тирады, одна за другой изливающиеся изо рта возмущенного руководителя. Сказать по правде, Лунин только делал вид, что слушал, старательно вздрагивая при каждом, особенно яростном вопле, и кивая в такт очередной паузе между угрозами и проклятьями в адрес отсутствующих. На самом деле Илья, как это с ним часто случалось, был погружен в глубокие, не имеющие никакого отношения к происходящему размышления. Результатом этих размышлений явился извлеченный из кармана брюк смартфон, в котором в самый разгар не имеющего никакого смысла совещания Лунин добавил новый контакт в раздел «Избранные». Полюбовавшись обновленным списком, Илья еще немного подумал и переименовал контакт. Запись «Шестакова И.» исчезла, а вместо нее появилась другая, менее официальная — «Ириша».

Да, август определенно был удачным месяцем, очень удачным. Один только лунинский день рождения чего стоил. Хотя поначалу Илье казалось, что все могло складываться и удачнее. Выходя из кабинета Хованского, Илья, осчастливленный генеральскими поздравлениями и литровой бутылкой «Хеннесси», наткнулся в приемной на высокую широкоплечую женщину, Анастасию Павловну Короткову — старейшего, или, как она сама себя называла, опытнейшего во всей области следователя, чей могучий, раскатистый контральто с годами только усилился, хотя и приобрел некоторую хрипловатость.

— Именинник! — Раскинув руки, Анастасия Павловна на мгновение уподобилась статуе Христа, возвышающейся над далеким южноамериканским городом. Лунин почувствовал мимолетное желание пригнуться, чтобы казаться чуть ниже, поскольку при всех своих гренадерских кондициях и высоких каблуках, от которых Короткова не отказывалась, даже разменяв седьмой десяток, до ста девяносто шести сантиметров лунинского роста пары сантиметров ей все же не хватало.

— Анастасия Павловна. — Склонив голову, Илья ткнулся щекой в дряблую, обильно присыпанную пудрой щеку, изображая некое подобие поцелуя.

— Я тебя поздравляю, — пророкотала статуя, — искренне. Хоть ты, конечно, и засранец, — Короткова многозначительно покосилась на пустующее Светочкино кресло, — но все же мужик хороший. Да и следователь неплохой.

— Ну что вы, со старой гвардией не сравниться. — Работая с Анастасией Павловной уже не один год в одном здании, Лунин знал правильные ответы на все традиционные фразы, из года в год звучащие от руководства и более опытных сотрудников.

— А и не надо! Не надо на нас равняться! — Немного отстранившись, Короткова одобрительно взглянула на Лунина, а затем подставила под поцелуй другую щеку. — Вы, молодежь, должны быть лучше нас, стариков. Так что иди и будь лучшим. Иди, Лунин! — Последнюю фразу Анастасия Павловна выкрикнула столь громко, что Илье даже послышалось легкое дребезжание оконного стекла.

— Да уж, пойду, поработаю, — пробормотал Илья, потирая правое, особенно пострадавшее от поздравительных воплей, ухо.

Не успел он распахнуть дверь в коридор, как на пути его возникли два наполненных жидкостью неопределенного цвета граненых стакана в серебряных подстаканниках, поднос, на котором стаканы перемещались в пространстве, и Светочка, непосредственно перемещавшая поднос, а точнее мчащаяся с явным превышением допустимой скорости навстречу Лунину. В узком пространстве дверного проема возможности для маневра были ограничены. Применив экстренное торможение, Лунин успел остановиться, но этого оказалось недостаточно, чтобы избежать столкновения.

— Ой, — испуганно произнесла Светочка, угодив подносом Илье прямо в грудь чуть ниже застегнутой верхней пуговицы на кителе.

— Мать вашу, — не удержался в ответ Лунин после того, как не сказавшие ничего стаканы дружно нырнули вперед, извергая свое содержимое прямо на китель.

— А дай-ка я посмотрю, — пророкотала Анастасия Павловна, стремительно выныривая из-за спины Лунина. — Ну ты и обделался, — в голосе ее слышалось явное удовлетворение, — а тебе ведь еще сегодня гостей принимать.

— Ничего, рубашка вроде сухая, — растерянно пробормотал Илья, опустив голову и разглядывая два мокрых пятна у себя на груди.

— Так, давай я сейчас в химчистку сбегаю, — моментально сориентировалась Светочка, — у нас же здесь рядом, в соседнем доме. Там и за срочность доплачивать не надо, через пару часов все вернут.

— Я потом сам отнесу, — попытался было отказаться Лунин, но в то же мгновение ощутил тяжелую руку, опустившуюся ему на воротник.

— Скидывай лепень. — Короткова, начинавшая сорок лет назад службу еще в советской милиции, уголовным жаргоном владела в совершенстве и периодически делилась своими познаниями с окружающими. — Светка накосячила, пусть теперь и разруливает. Ты во сколько народ собираешь?

— К пяти, как обычно, — отозвался Илья, с явной неохотой расстегивая пуговицы одну за другой.

— Ну вот и славно, — заключила Анастасия Павловна, стягивая китель у него с плеч, — к пяти все будет, как и было.

— Даже лучше, — с готовностью подхватила Светочка.

Илья обреченно вздохнул и, оставив китель в цепких объятиях Анастасии Павловны, вышел из приемной.

К пяти в кабинете Лунина было не протолкнуться. Еще раз пересчитав по головам собравшихся коллег, Илья с грустью подумал, что спиртного он, скорее всего, купил недостаточно и в конце концов придется откупоривать подаренную Хованским бутылку, чего делать, конечно же, не хотелось. Ко всему прочему, настроение портило отсутствие Светочки, клятвенно обещавшей до пяти вернуть лунинский китель и вот теперь опаздывающей и даже имеющей наглость не отвечать на его звонки.

— Ну что, пора выпить за именинника, — на правах старшего по званию провозгласил Хованский, протягивая Илье бокал, почти до самого верха наполненный коньяком. В это же мгновение дверь распахнулась и в кабинет ворвалась Светочка. Выхватив у нее из рук китель, Лунин поспешно натянул его на плечи, чтобы соответствовать торжественности момента.

Выждав несколько секунд и убедившись, что бокалы у всех присутствующих наполнены, Хованский продолжил:

— Выпьем за нашего коллегу, за мужчину в самом расцвете сил, за, не побоюсь этого слова, хорошего следователя, — хитро прищурившись, Дмитрий Романович неожиданно подмигнул Илье, — за подполковника юстиции Илью Олеговича Лунина!

— Лунин уже было открыл рот, чтобы поправить оговорившегося шефа: «За майора», но, вывернув голову до упора влево, так и остался стоять с раскрытым ртом, разглядывая собственное плечо, на котором отчетливо виднелись не одна, а целых две золотистых звезды.

— За подполковника Лунина! — радостно взвизгнула, хватая бокал с шампанским, Светочка.

Хороший день! Илья обвел любящим взглядом собравшихся вокруг него сослуживцев и залпом осушил бокал с коньяком.

Хороший день! Самый лучший… был. Вчера. При каждом движении голова потрескивала и грозила рассыпаться на множество осколков. Опираясь рукой о стену и зачем-то зажмурившись, Илья ярко представил, как дверь квартиры распахивается и внутрь по-хозяйски входит генерал-майор Хованский, за ним семенит Светочка, делая вид, что первый раз оказалась в квартире Лунина, потом появляется Сережка Ракитин, а за ним еще какие-то люди, которых Илья наверняка знает, но прямо сейчас имена их вспомнить не может. Вся эта толпа, не задерживаясь в прихожей, вваливается в гостиную, посреди которой среди множества обезвоженных, окаменелых черепков недвижимо валяется его, Лунина, безголовое тело, и начинают, отбрасывая черепки в угол комнаты, что-то искать. «Не нашел?» — периодически спрашивают они друг друга, отрицательно качают в ответ головой и продолжают поиски. В конце концов, кто-то самый нетерпеливый, скорее всего Хованский, раздраженно бросает: «А может, и не было ничего?» В этот момент Илья наконец понимает, что именно они ищут. Начальник следственного управления и все его подчиненные ищут и не могут найти мозг Ильи Лунина. «А если и вправду ничего не было? — с ужасом думает Лунин. — Стыд-то какой. Ладно еще, когда майором был. Майор без мозгов — это нормально. Они почти все такие, безмозглые. Но ведь сейчас целый подполковник! Что мама скажет, когда узнает?»

Охватившее его чувство стыда было столь сильным, что Лунин проснулся. В последний момент он ухитрился ухватиться за дверную ручку и избежать падения на пол. «Это же надо — уснуть стоя». Илья несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь насытить кровь кислородом, и, покачиваясь, двинулся на кухню. Там, стоя у распахнутой двери холодильника, он некоторое время пытался сделать мучительный выбор между таблетками растворимого аспирина и бутылкой шампанского, которую кто-то, возможно даже он сам, предусмотрительно положил на нижнюю полку. Неожиданно вышедший из забытья сегмент мозга, очевидно отвечающий за творческое мышление, предложил компромиссный вариант — растворить таблетки в шампанском, но остальные части организма этому решительно воспротивились.

Полчаса спустя Лунин чувствовал себя значительно лучше. Головная боль, благодаря действию аспирина, если и не прошла полностью, то, во всяком случае, стала вполне терпимой, а контрастный душ придал организму дополнительный, столь необходимый ему, заряд бодрости. Илья стоял в прихожей перед зеркалом, дающим возможность разглядеть себя в полный рост. В правой руке он держал чашку кофе, из которой периодически делал неторопливый глоток, зажмуривался от удовольствия, а затем с шумом выдыхал: «Аах!» — после чего вся процедура вновь повторялась. Из одежды на Лунине был только китель, украшенный новенькими, с двумя крупными звездами на каждом, подполковничьими погонами. Издав очередное «Аах!», Илья повернулся к зеркалу боком и попытался втянуть живот. За последние месяцы он несколько располнел. Как полагал сам Лунин, он набрал от силы три, максимум четыре, килограмма. Как обстояло дело на самом деле, выяснить было не сложно, здесь же, в углу прихожей, без дела пылились напольные весы, но оскорблять самого себя недоверием, особенно сейчас, Илье не хотелось. Пять! Пусть будет пять. Все равно не так уж и много. Правда, до этого, еще весной, он и так набрал на пару килограммов больше, чем весил обычно, а обычно он весил килограммов на восемь больше, чем следовало при его росте. Запутавшись в собственных килограммах, Илья вновь повернулся лицом к зеркалу и коснулся рукой заметно округлившегося живота.

— В конце концов, почему бы и нет, — пробормотал Лунин и решительно шагнул в сторону томящихся от безделья весов.

— Да как же так, — с отчаяньем произнес он, дождавшись появления окончательного результата на электронном табло.

Конечно, что-то, например килограмм, можно попытаться списать на все еще зажатую в руке, уже совсем пустую чашку, еще парочку, а то и все три, как-никак звезд на погонах стало вдвое больше, на китель. И все равно оставалось много, слишком много.

«Я толстый? Я толстый», — мысленно спросил себя и так же беззвучно отозвался себе Лунин.

Вспомнив еще один вчерашний подарок, он сунул руку в карман и нащупал сложенный вдвое конверт. В конверте лежала пластиковая карта с легко узнаваемым логотипом крупнейшей в области сети фитнес-клубов. «Годовой абонемент! В любое время суток! С бассейном!» — одно за другим всплывали в голове хвалебные восклицания Ракитина, который на правах друга и вручал Илье этот подарок.

«Я толстый», — пришел к обоснованному выводу Лунин, разглядывая яркий кусок пластика.

Но август не был бы августом, если бы в тот самый момент, когда настроение Лунина было готово испортиться окончательно, не раздался телефонный звонок.

— Илюша, ты как? — послышался в смартфоне неестественно бодрый голос Хованского. — Тяжко?

— Терпимо, Дмитрий Романович, — тут же насторожился Лунин, хорошо помнивший слова, сказанные генералом накануне: «Езжай отсыпайся. Завтра я тебя беспокоить не буду».

— Так это же замечательно, — чрезмерная радость начальника следственного управления с каждым словом становилась все радостнее и чрезмернее, — это же очень хорошо. Ты там чем, дружок, занят? Поди, ничем?

— Ничем, — постеснялся соврать Лунин.

— Чудесно! Просто чудесно! — Градус генеральского восторга достиг предельных значений и был готов вот-вот излиться Илье на ухо прямо из динамика смартфона. — Приезжай тогда ко мне. Посидим поболтаем. Очень уж мне с тобой поговорить охота.

— Дмитрий Романович, — понимание того, что внеплановый выходной кончился, так и не успев толком начаться, не могло помешать Илье предпринять хотя бы формальную попытку остаться дома, — мне ведь сейчас за руль лучше не садиться.

Немного помолчав, Хованский с грустью вздохнул.

— Знаешь, ты прав.

Оторвав телефон от уха, Лунин недоверчиво взглянул на черный прямоугольник, ожидая подвоха.

— Я тоже об этом подумал, — подтвердил его худшие опасения генерал, — я даже по такому случаю открыл карту движения общественного транспорта. Из твоего района в центр автобус ходит, шестерка. Ну и маршрутка под тем же номером. Потом пересаживаешься на девятый трамвай, две остановки, и ты на месте. Запомнил? Простая комбинация, шесть и девять, ты должен запомнить. — В телефоне раздался короткий смешок.

— Спасибо, я лучше такси вызову, — отозвался Лунин.

— Вот, вижу, что способность к логическому мышлению тебя не покинула, — вновь оживился Хованский, — а это значит, что наше с тобой общение будет не только приятным, но и, возможно, продуктивным. Ладно, не грусти, машину я за тобой уже выслал. Минут через двадцать Саенко за тобой подъедет.

— Коля? — хмуро переспросил Илья. — Может, я все же на такси?

— Я его за тобой на весь день закрепил, — проигнорировал вопрос Хованский, — он тебя покатает малость, а потом домой привезет. Так что собирайся, он, как подъедет, тебя наберет.

— Собираюсь. — Решив, что еще одна чашка кофе перед выездом не помешает, Илья включил чайник.

— И оденься по форме, — дружеская веселость из генеральского голоса куда-то улетучилась, — мне надо, чтобы ты хотя бы внешне на следователя был похож.

Полчаса спустя Лунин уже сидел на переднем пассажирском сиденье черной «тойоты-камри». Откинув спинку сиденья и закрыв глаза, Илья попытался было изобразить спящего, но водитель служебной машины на правах гостеприимного хозяина тут же затеял с пассажиром, по его мнению обязательный и не имеющий права прекращаться до самого конца поездки, разговор. Из-за чрезмерной, навязчивой болтливости Саенко в управлении его недолюбливали, хотя, по странной прихоти руководства, ему и досталась самая новая из разъездных машин.

— Ты посмотри, посмотри на него, дурака, — заклокотало от возмущения над левым лунинским ухом. — Вот скажи мне, какой человек в здравом уме себе на машину такие номера вешать будет?

С усилием приоткрыв глаза, Илья взглянул на объект праведного гнева. Новенький черный внедорожник «лексус» с номерным знаком Х001СС занимал добрую половину узкой подъездной дорожки.

— Ну, купил человек номер, что такого? — не понял возмущения водителя Лунин. — Если есть деньги, пусть тратит. Тебе-то что?

— Купил? — Только пристегнутый ремень безопасности не позволил Саенко взвиться под потолок. — Что он купил? Лучше бы он мозгов себе купил хоть немного. Я такой номер и бесплатно себе ни в жизнь не повешу.

— Плохой номер? — Илья вновь закрыл глаза. — Ноль ноль первый. Тысяч пятьдесят, наверное, стоит. А может, и все сто.

— Да ты не на цифры, ты на буквы смотри, — горячился Саенко. — Что у него написано?

— Что? — не открывая глаз, переспросил Лунин.

— Ха! Эс! Эс! Понимаешь? Хаэсэс! Да еще ноль ноль первый. Первый хаэсэс на районе, вот он кто, получается. Тьфу, аж говорить противно!

— Коля, давай поспим, — жалобно попросил Илья, у которого от лингвистических изысканий водителя вновь разболелась голова, — давай поспим, Коля. Хорошо ведь будет.

— Лунин, вот ты звание новое получил, а ума так и не нажил, — окрысился в ответ Саенко, — как я тебе за рулем посплю? Я, в отличие от тебя, при деле. Глаза сомкнуть не могу.

— Сомкни хотя бы рот, Коля. — Илья посильнее откинул спинку сиденья и, скрестив на груди руки, тут же провалился в глубокий, но, к сожалению, не долгий сон.

— Вылезай, приехали, — ткнул его локтем в бок Саенко.

В качестве моральной компенсации за пропавший выходной в кабинете Хованского Илью ждал теплый прием.

— Господин подполковник, — выскочив из кресла, Дмитрий Романович устремился навстречу подчиненному, — рад. Несказанно рад, что вы нас посетили. Чай, кофе, коньячку?

— Лучше бы чаю, — попросил Лунин, — с лимончиком, а то от меня и так, как из винной бочки, прет.

— Можно подумать, ты винную бочку нюхал, — хмыкнул Хованский, доставая откуда-то из-под стола бутылку. — Накатить тебе надо, Илюша, граммов сто. Сейчас ведь от тебя вчерашним перегаром прет, а так будет коньяком пахнуть. Разница принципиальная. В таком звании, как у тебя, уже пора нюансы улавливать.

— Тогда коньяка, — не стал спорить с начальством Лунин, — и чая. С лимоном, если можно.

— Можно, Илюша, для тебя все можно, — провозгласил Хованский и тут же сделал звонок секретарше: — Светик, организуй господину подполковнику чаю с лимончиком. Да, господину генералу тоже организуй.

Сделав глоток, Лунин понял, что похмелиться стоило еще утром, и идея растворить шипучие таблетки обезболивающего в и без того шипучем шампанском, возможно, была не так уж плоха.

— Я ведь чего тебя позвал. — Откинувшись на спинку кресла, Дмитрий Романович на мгновение застыл, а затем, насладившись выдержанным старательными французами десятилетним коньяком и выдержанной лично им, по счастью, более короткой театральной паузой, продолжил: — У нас нарисовалось одно дельце. Дельце, я бы так сказал, с одной стороны, весьма деликатное, работать по нему надо без лишнего шума, а с другой стороны, Илюша, если ты это дело потянешь, то репутация твоя в области взлетит до максимально возможного, я бы даже назвал это — губернаторского уровня.

— Что, у нас губернатора убили? — Чувствуя серьезность момента, Лунин залпом допил остатки коньяка.

— Типун тебе на язык, — закашлялся Хованский. — Пусть живет в свое удовольствие. Мужик он нормальный, да и дела у меня с ним кой-какие.

Дмитрий Романович причмокнул от удовольствия губами и многозначительно подмигнул Лунину, который ни одного из значений данного подмигивания так и не понял.

— В общем, не важно. Сергиевич жив, здоров, и слава богу. Но в целом, Лунин, мыслишь ты в правильном направлении. Вчера вечером, пока ты тут напивался, убили Фильченко.

Убедившись, что коньяка в бокале уже не оставалось и помянуть Фильченко не представляется возможным, Лунин простодушно полюбопытствовал:

— А кто это?

— Эх ты, деревня, — незлобиво попенял ему Хованский, — таких людей знать надо. Фильченко — заместитель губернатора по дорожному строительству. Был, пока не помер. Сказать по правде, его и так через две недели должны были с почетом на пенсию проводить, а теперь в другое место провожать придется. Тоже, конечно, с почетом, но, сам понимаешь, тосты будут другие.

Услышав про тосты, Лунин машинально покосился в сторону стоящей на столе пузатой бутылки.

— Угомонись, — перехватил его взгляд Хованский, — от офицера коньяком должно пахнуть ненавязчиво, как духами от женщины. Послушай лучше диспозицию всего этого безобразия. Фильченко живет за городом, в коттеджном поселке Журавли. Из членов семьи у него имеется жена, которая младше его лет на двадцать. — Генерал открыл лежащую перед ним на столе папку для документов и сверился с записями. — Вру! На двадцать три года она его младше.

— А сколько было усопшему? — заинтересовался Лунин.

— Усопшему, — усмехнулся Хованский, — усопшему пару месяцев назад исполнилось шестьдесят семь.

— Ага, значит, супруге его… — Илья беззвучно зашевелил губами, производя сложные вычисления.

— Слушай, Лунин, ты точно после вчерашнего соображать можешь? — Хованский нахмурился и спрятал бутылку куда-то под стол. — Сорок четыре его жене. Точнее, уже вдове. Кроме нее, на момент смерти Фильченко в доме ошивались двое его детей от первого брака и двое от второго.

— И сколько их всего? — приподнял бровь Лунин.

— Три брака, четверо детей. — Хованский предпочел разом ответить на оба возможных варианта вопроса. — Хотя дети — это понятие условное. Старшенькие брат с сестрой, им уже под сорок, а младшенькие, тоже, кстати, мальчик и девочка, ему тридцать два, ей двадцать девять.

— И что, они все живут в одном доме?

— Нет, своих отпрысков папаша жильем обеспечил. — Дмитрий Романович вновь уткнулся в папку. — Один сын здесь, в Среднегорске, живет, еще один — в Москве, ну а девочки предпочли культурную столицу. Обе в Питере.

Дверь кабинета скрипнула, и на пороге появилась Светочка с подносом в руках, на котором стояли уже хорошо знакомые Лунину стаканы в серебряных подстаканниках.

— Тогда по какому поводу все собрались в одном месте? — задал вопрос Илья, дождавшись, когда Светочка вновь покинет кабинет.

— Повод у них один может быть. Так захотела папина левая нога. Фильченко приспичило в кругу семьи отметить десять лет брака с последней женой.

— Не уверен, что дети от идеи были в восторге.

— Не уверен, что вообще кто-то был в восторге, — согласился Хованский. — Взять по итогу, старик, я думаю, тоже не в восторге остался.

Захлопнув папку, генерал толкнул ее в направлении Лунина, и та плавно заскользила по полированной поверхности стола.

— Держи, посмотришь по дороге. Да, кроме этой семейки, в доме были еще двое. Муж с женой. Они вроде как у Фильченко уже лет пять работают, помогают по хозяйству. Живут там же, на территории, в домике для прислуги.

— А что, охраны никакой не было? — удивился Илья.

— Нет. Там такой поселок упакованный, периметр хорошо охраняется, так что свою охрану мало кто держит, хотя публика там солидная. В этих Журавлях половину, конечно, пересажать надо, — Хованский усмехнулся, — но другая половина за соседей заступается. Областной прокурор, кстати, тоже там ночует. В общем, Илья, надо с этим делом аккуратно разобраться, понять, кто старичка прибил.

— А его прибили?

— Я тебе не сказал? — спохватился Хованский. — Стукнули по затылку глобусом. Бронзовым. Так что затылок такого погружения в географию не перенес. Еще раз говорю тебе, Лунин, старичок непростой был. Губернатор мне сегодня уже два раза звонил, очень уж хочет, чтобы виновное лицо было установлено.

— И понесло ответственность по всей строгости закона, — подхватил Лунин.

— Молодец, соображаешь, — похвалил Дмитрий Романович. — Эта семейка без папаши ничего особенного не представляет. Так что, если хочешь, оформляй их всех подозреваемыми, закрывай в изолятор и тряси, пока не признаются. Кроме них, ну и еще прислуги, в доме никого не было.

— Герметичный детектив, — поделился полученными из книг познаниями Лунин.

— Герметичное должно у тебя быть расследование. — Хованский угрожающе постучал по столу указательным пальцем. — Пришел, нашел, посадил, забыл, что там был. Сергиевич очень не хочет, чтобы информация по этому делу куда-то просочилась. Репутационные, говорит, будут издержки. Так что со следственной группы, которая на вызов выезжала, я уже взял подписку о неразглашении, тебе, я думаю, достаточно устного внушения.

Хованский вновь откинулся на спинку кресла и махнул рукой в сторону двери.

— Все, хватит болтать. На месте разберешься, что к чему. Будут какие вопросы, звони сразу мне. И помни, Илюша, церемониться там не с кем. Главное — результат.

Кивнув, Илья поднялся из-за стола и шагнул к двери.

— Дмитрий Романович, можно вопрос? — обернулся он к уже закрывшему глаза и приготовившемуся впасть в дрему Хованскому.

— Только коротко. — Генерал приоткрыл левый глаз, и черный зрачок впился Лунину в переносицу.

— Почему я? — смущенно спросил Лунин. — Я же понимаю, что дело ответственное.

— Тебе честно ответить или соврать? Ладно, скажу по случаю вчерашнего праздника. — Второй глаз Хованского тоже соизволил открыться. — Почему ты? Да потому, что ты, Лунин, не такой идиот, как все остальные. Доволен?

Илья удивленно кивнул и, пятясь, нашарил у себя за спиной ручку двери.

— Только вот что, Илюша, — последняя реплика генерала догнала Лунина уже в дверном проеме, — если ты не такой идиот, как все, это не значит, что ты вовсе не идиот.

Озадаченный этим глубокомысленным высказыванием, Лунин миновал приемную, не обратив никакого внимания на устремленный ему в спину взгляд Светочки.

Дорога от здания следственного комитета, расположенного почти в самом центре Среднегорска, до коттеджного поселка, в котором произошло убийство, заняла почти сорок минут. Все это время Лунин провел, склонившись над раскрытой папкой, переданной ему Хованским. На самом деле на изучение нескольких листов машинописного текста и пары десятков фотографий у Лунина ушло от силы минут пятнадцать, остальное время он лишь делал вид, что работает с документами. Это был единственный шанс ехать хотя бы в относительной тишине, если, конечно, к таковой можно было приравнять очередной еженедельный хит-парад местной радиостанции.

Фильченко Яна Григорьевна. С ксерокопии паспорта на Лунина смотрела совсем молодая, очаровательная девушка, лицо которой, по мнению Ильи, немного портил чересчур задранный кверху кончик носа. «Халтурщики», — пробормотал Лунин, вспомнив о том, что супруге убитого меньше чем через два года, по достижении сорокапятилетия, надо будет менять паспорт. Готовившие для Хованского папку могли бы поместить в нее более свежую фотографию.

Точно так же обстояло дело и со снимками остальных членов семьи. Владимир — старший сын убитого, был на девятнадцать лет старше самого себя на фотографии в паспорте, а его родная сестра Оксана — на семнадцать. Конечно, дети Фильченко от второго брака были значительно моложе. Егору, как следовало из записи о рождении, всего две недели как исполнилось тридцать два года, а самая младшая в семье — Наташа, в сентябре должна была отметить тридцатилетний юбилей.

— Халтурщики, — вновь раздраженно пробормотал Лунин, очевидно, на этот раз несколько громче, чем следовало, поскольку взглянувший на него Саенко тут же убавил громкость радиоприемника и включился в разговор:

— Халтурщики! Правильно ты, Лунин, говоришь, кругом только и есть, что одни халтурщики. Вот мы по дороге едем. Чуешь, как машину трясет? Потому как одни эту халтуру сделали, другие эту халтуру подписали, а бабки промеж собой попилили. Потом третьи халтурщики будут эти же бабки перепиливать, когда на первых двух уголовные дела заводить начнут. Нет, ты скажи мне, ты чуешь, как машину потряхивает?

— Чую я, чую, — отмахнулся Илья, с радостью заметивший дорожный указатель, судя по которому до поворота на Журавли оставалось всего полтора километра.

— А ведь не только в дороге дело, — продолжал делиться жизненной мудростью водитель. — Вот я загонял машину в апреле в гараж резину на летнюю поменять. Попросил заодно балансировку сделать. Что, думаешь, кто сделал? А вот фиг тебе! Кругом халтура одна. Лишь бы быстрее гайки закрутить да по домам.

— Коля, — Илья удивленно повернулся к Саенко, — ты в курсе, что послезавтра сентябрь?

— Я в курсе, я всего в курсе. — Саенко включил поворотник и немного сбавил скорость перед съездом с трассы. — И что с того?

— Ты за четыре месяца не мог еще раз заехать в гараж и попросить сделать балансировку?

— А с чего это я должен за ними бегать? — возмутился Саенко. — Ты пойми, Лунин, это ж система. Так что ж я против системы головой биться буду? Нравится людям халтурить, ну пусть халтурят. Вот взять тебя, Лунин, ты ведь тоже халтурщик.

— Это с чего вдруг? — нахмурился Илья.

— А как же? — усмехнулся Саенко. — Вот ты к людям по делу едешь, причем, раз тебе машину с мигалкой выделили, по важному делу, а от самого бормотухой какой-то прет. Разве это не халтура? Я понимаю, ты бы водки выпил. Чистый продукт, не стыдно людям в глаза глядеть! Так нет же, вы, как в начальники выбьетесь, водочкой брезговать начинаете. Вам что-нибудь иностранное подавай, чтоб этикетка позаковыристее. Вот ты чего налакался, виски?

— Коньяк, — честно признался Лунин, — вчера семь лет выдержки, а сегодня десять.

Очевидно, охранники, дежурившие на въезде в коттеджный поселок, были осведомлены о произошедшем накануне убийстве. Шлагбаум пополз вверх еще до того, как Саенко успел посигналить.

— Вы к Фильченко? — Один из охранников, молодой загорелый парень лет двадцати, подошел ближе к машине.

— К нему, — согласился Илья, понимая, что самого виновника их визита дома быть не может. — Дорогу подскажете?

— Езжайте прямо по центральной улице, на третьем перекрестке налево поворачивайте, и там до конца, его участок последний будет.

— Спасибо! — Илья благодарно махнул рукой.

— Сами бы разобрались, — буркнул Саенко и, выжав до упора педаль акселератора, помчался по тихой улице, явно превышая допустимый предел скорости. — Господи, ну кто им такую машину купил, балбесам, — выдал очередную тираду Саенко, — ты посмотри. Разве на этом можно ездить?

Лунин взглянул на выезжающий из распахнутых ворот автомобиль. Обычный белый седан с зеленой полосой и надписью: «Служба судебных приставов».

— Что там, опять номера не те? — на всякий случай уточнил он у водителя.

— Да при чем тут номера! — Проехав еще метров пятьдесят, Саенко резко остановил машину. — Ты видел, на каком недоразумении они ездят? «Шкода»! «Шкода», ты понимаешь.

— Не очень, — честно признался Илья. — Что с ней не так?

— Ну «шкода» же, — с отчаянием простонал Саенко. — Я помню, ребенком был, у нас в деревне кота так звали, если он в доме нагадил. Мордой его в это дело тыкали. Чтоб больше не шкодничал. Тупая, правда, скотина была, ничего не помогало. Так что, сам посуди, на «шкоде» кто ездить может? Только шкодники. Вот видишь, эти приезжали, нашкодничали и укатили.

— Ясно, — вздохнул Лунин, открывая дверь автомобиля. — Что мы тогда, по-твоему, здесь делать будем?

— Работать, Лунин! — с усмешкой отозвался водитель. — Точнее, ты работать, а я тебя ждать здесь, в тенечке.

— Это тоже следует из названия нашего автомобиля? — уточнил Илья.

— Это следует из наших должностных инструкций, — отрезал вдруг поскучневший Николай. — Иди, Лунин, дай поспать спокойно. Уболтал ты меня за день.

Примечания

1

Подробности этого расследования вы можете узнать, прочитав роман «Я, Лунин».