Одиночный выстрел

Алекс Орлов, 2009

Где-то на слаборазвитой планете, в далеком феодальном мире влачит жалкое существование невольник по прозвищу Молчун. Он не говорит, не слышит и ценен только тем, что может исправно вращать ворот водочерпалки в условиях, где не выдерживают другие невольники и тягловый скот. Но неожиданно случилось незначительное событие, заставившее Молчуна «проснуться», спасти своих хозяев и вновь стать на просторах Вселенной тем, кем он был когда-то…

15

Миновав ореховую рощу, колонна выбралась на новую, недавно проторенную дорогу. Прежнюю, мощеную, разорили солдаты Илкнера, чтобы помешать прибытию обозов со снабжением для войск Гудрофа.

Восстанавливать ее прелат не хотел. Дорога была старая и глубокая, после дождей на ней скапливалось много воды и камни постепенно уходили в глубь сырого грунта. Гудроф предполагал построить новую — насыпную, но теперь неизвестно, как все сложится.

— Эй, Тревис, давай свернем к Вилле-Оку, я хочу посмотреть, сколько людей вернулось и как они строятся, — высказал пожелание прелат.

Тревис махнул рукой, и передовой отряд разведчиков поскакал к видневшимся на горизонте уцелевшим деревьям, указывавшим место, где прежде стояло селение Вилле-Оку.

Когда-то его закладывал Трауб-Обжора — прадед нынешнего прелата Илкнера, отсюда и яростное желание Илкнеров вернуть провинцию себе. Они считали эту территорию своей вотчиной, началом всех Илкнеров.

Пока прелат с основной частью свиты скакал через луг к селению, разведчики уже прибыли на место и немало перепугали крестьян, строивших свои новые дома. Их здесь набралось пять семей, а прежде в Вилле-Оку насчитывалось полторы сотни домов.

— Стоять, не разбегаться, сволочи! — стали кричать гвардейцы, еще больше пугая людей, столько переживших во время недавней войны и познавших все ужасы бегства и нелегкого возвращения.

В наспех собранных сараях тоскливо завыли дромы.

— Это наш господин-благодетель едут! — закричал вдруг один из крестьян, стоявший на недостроенном срубе и разглядевший вдали штандарт прелата Гудрофа. — Не бойтесь, это его светлость едут!

Люди стали успокаиваться и ругать солдат за то, что те их напугали.

Мужчины спустились со срубов и побросали жерди, которыми собирались обороняться, а женщины и дети стали выбираться из-за неоконченных стен.

Вскоре подоспел и сам прелат. В скромном для его статуса мундире, он выделялся лишь дорогой вороной лошадью и тем, что мог себе позволить ехать без шлема и кирасы.

— Здравствуй, ваша светлость, благодетель наш! — крикнул старший из всех крестьян и вместе с остальными опустился на колени.

— Ладно, поднимайтесь, нечего штаны марать! — ответствовал прелат и принялся осматривать возведенные из потемневших бревен стены.

— Кто лес поставляет? — строго спросил он старшего из мужиков.

— Дык господа Миллибенды из города Скруттела, — ответил тот, разводя руками.

— Так ведь гнилой же лес, разве вы не видите?! — начал сердиться прелат и, подъехав ближе, ткнул кинжалом в бревна. — Где эти Миллибенды?

— Дык вон они едут, ваша светлость, другие дерева везут! — ответил ему конопатый мальчишка и махнул в сторону петлявших между пепелищами дромов, запряженных в пары передков, на которые и были положены бревна — по три на каждый экипаж.

За длинной вереницей из полудюжины экипажей ехал возок на больших колесах, управляемый торговцем, одетым в дорогое крашеное сукно.

— Эй, Тревис, спрячь штандарт да отведи гвардейцев за стены, я желаю поговорить с торговцем по-простому.

Приказ прелата был немедленно выполнен, и торговец гнилым лесом подъехал к постройкам в полном спокойствии. Даже присутствие незнакомца на хорошей лошади не смогло поколебать уверенности торговца.

— Хорошо бы цену сбросить, ваша милость, уж больно дерево темное… — издалека начал мужик, чувствуя поддержку наблюдавшего за происходящим прелата.

— О чем ты говоришь, дурак?! Какая цена?! Думаешь, это ты мне платишь? — закричал торговец, поднимаясь в возке и натягивая вожжи.

— А кто платит? — спросил прелат, не удержавшись.

Торговец смерил его подозрительным взглядом, но игнорировать незнакомца не решился.

— Казна прелата Гудрофа платит.

— А почем казна платит за гнилой лес?

— Не твое дело, господин хороший, у меня с мужиками свои дела, у тебя свои. Проезжай дальше.

— Вот, значит, как, — усмехнулся прелат. — А ты, стало быть, Миллибенд?

— Ганс Миллибенд, а ты кто таков будешь?

— Тревис, давай сюда! — вместо ответа крикнул прелат, и из-за стен недостроенных срубов стали выезжать гвардейцы. По мере увеличения их количества лицо Миллибенда становилось белее, а нижняя губа начала подрагивать.

— Итак, мерзавец, почем ты поставляешь гнилой лес? — повторил прелат свой вопрос.

— Я… я… я свободный человек, я подданный императора и ни перед кем…

Договорить торговец не успел, пущенная Тревисом плеть обрушилась ему на голову, сбив бобровую шапку.

— Ваша светлость, извольте приказать, чтобы меня не трогали! Я подданный императора, я свободный горожанин!

— Повторяю вопрос: почем продаешь бревна? Разве я за эту трухляшку плачу по серебру за пять бревен?

— Нужно разобраться, ваша светлость! Но бить меня нельзя, я секретарь торговой палаты, я свободный подданный императора!

— Ну-ка, Тревис, повесь его немедля! А вы, — прелат повернулся к онемевшим приказчикам, — смотрите и передайте другим жуликам, что со мной так дела вести нельзя.

Соскочившие с седел гвардейцы бросились стаскивать с возка брыкающегося Миллибенда, вопящего о своей значимости и о том, что над ним нет власти прелата Гудрофа.

Через минуту он замолчал, раскачиваясь на пеньковой веревке, перекинутой через толстую ветку уцелевшего дерева.

— Вот и успокоился, — подвел итог Гудроф. — Передайте его брату, как там его?

— Удо Миллибенд, ваша светлость… — подсказал кто-то из приказчиков, пораженных скорой расправой над их начальником.

— Передайте этому Удо, что все бревна нужно заменить и людям моим восполнить убыток за строительство. Через два дня я приеду и проверю. Если этого не будет исполнено, повешу и второго негодяя — у меня веревок на всех хватит!