Тайны Дивнозёрья

Алан Чароит (2021)

«Ох, давненько ей не приходилось устраивать засаду прямо в собственном доме! Вся местная нечисть знала ведьму; со многими Тайка даже дружила. А те, с кем не дружила, предпочитали с ней не связываться: она ведь могла и заклятием по лбу приложить, и мечом Кладенцом в довесок отоварить. Так что и бесы, и садовые кикиморы, и прочие духи лесные да водные знали: нашей ведьме палец в рот не клади — откусит! Не в прямом смысле, конечно. И все-таки кто-то осмелился поозорничать прямо у неё под носом…»

Глава третья.

Светлые Осенины

— Ты, Тай, что-то сама не своя нынче.

Пушок так мурчал и ластился к ее руке, что девушка невольно начала подозревать рыжего негодяя в корысти. Наверняка он пришел не просто так поболтать, а вознамерился вылизать кастрюльку, когда Тайка закончит взбивать яйца с сахаром для праздничного пирога.

Но она ошиблась: коловерша не стал ей льстить, выпрашивая лакомство, а, наоборот, разворчался:

— Ты в зеркало вообще смотрелась? Синяки у тебя под глазами, ух, здоровенные! Может быть, отдохнешь немного, а? А то сегодня всю ночь гулять будем…

— Ну спасибо, дорогой, порадовал! — фыркнула Тайка, ловко орудуя венчиком. — Тебе бы только гулять!

— Вообще-то я за тебя волнуюсь. — Коловерша надул щеки. — Спать вчера ушла раньше всех, а выглядишь, как будто всю ночь в полях пахала вместо лошади. И взгляд опускаешь, будто бы скрываешь что-то. Эй, ты полотенцем на меня не маши, я давно с тобой знаком, все вижу. Что стряслось? Уж со мной-то ты можешь поделиться?

— Ладно, только никому ни слова!

Тайка сделала страшные глаза, и Пушок торжественно закивал:

— Ты же меня знаешь! Я — могила!

Вообще-то коловерша был тот еще болтун, но копить тревогу в себе ведьма уже никак не могла и выложила все как на духу: и про Сонное царство, и про нити судьбы, и даже про просьбу Василисы.

— Ох ты ж, елки-метелки! — только и сумел вымолвить Пушок, дослушав рассказ. — Дело-то серьезное. Это, деточка, не просто сны.

— Оно и ежу понятно. — Тайка смахнула с края кастрюли пенную каплю и облизала палец. — Делать-то мне что? Может, и правда стоит повидаться с Лисом?

— С ума сошла?! — вскинулся коловерша. — Он соврет — недорого возьмет. Может, эта твоя Василиса сама по себе и ничего, но Лютогору верить нельзя. Что, если он и ее обманул, а сам только и ждет, когда ты к нему в лапы пожалуешь? Р-раз — и сцапает тебя, а нам потом бегать выручать! Нет, я против! Ка-те-го-ри-чес-ки! Ну сама посуди, если бы Никифор или Яромир об этом узнали, что бы они сказали?

Тайка встряхнула головой:

— Да, ты, пожалуй, прав! Никто из них не стал бы доверять Лису. Но я уверена, что Василиса не лжет… Она хорошая.

— Знавал я прежде одну Василису… — мечтательно протянул коловерша, закатывая глаза. — Пенками от варенья меня кормила. Кстати, это она меня в лесу подобрала, когда я впервые из вязового дупла выпорхнул и в Дивнозёрье оказался. Еще малой совсем был, желторотый… И Пушком тоже она меня нарекла. Хорошая была девица, бойкая, синеглазая. А пела — заслушаешься. Колдовству училась у местной ведьмы, да жаль, не доучилась. Замуж ее отдали супротив воли.

— Хм… Не за Кощея ли?

Тайка это просто так сказала, не подумав, — просто слова на язык прыгнули. Но коловерша вдруг вытаращился на нее своими глазами-плошками:

— А ты откуда знаешь?!

— Так. Погоди. Неужели это одна и та же Василиса? — Девушку аж в пот бросило. — У нее еще вот тут родинка на губе, да?

— Она самая. Ох, так что же, это моя Васёнка-сестренка, полевой цветочек, и есть Лютогорова матушка?! — ахнул Пушок. — Ну, дела! — Перья на его загривке встопорщились, шерсть встала дыбом — он явно был очень взволнован. — Не понимаю, как у такой милой девушки родился этот скользкий хмырь!

— А ты вспомни, кто его папаша. — Тайка поставила кастрюльку на маленький огонь и принялась помешивать ложечкой. — Видать, в отца пошел.

— Твоя правда. Но песнями колдовскими он точно в мать. Ох, Василисушка и сладкоголосая была! Вроде на вид невзрачная серая мышка, а как запоет, так сразу смотришь — красавица писаная!

— Слушай, а если она ученицей ведьмы была, отчего же не сбежала, когда Кощей к ней посватался? Почему наставница ее не спрятала? — Тайка отложила ложку и вытерла руки о фартук.

Варево в кастрюльке уже начинало густеть, но Пушок, похоже, потерял к сладкому всякий интерес, — а уж такое с ним случалось крайне редко.

— Василиса не велела ее спасать… — вздохнул коловерша. — Сама вызвалась. Иначе Кощей забрал бы в Навь ее младшую сестренку Даринку. Только жертва эта оказалась напрасной — супостат бессмертный, насколько я помню, их обеих уволок под шумок. А третья сестра — та, что самая старшая, — напросилась к ведьме в ученицы вместо Василисы. Златкой ее звали. От нее, между прочим, весь ваш род и пошел.

— В смысле?! — ахнула Тайка. — Так мы что, выходит, с Василисой родственницы?

Пушок задумался, считая, но сбился и раздраженно фыркнул:

— Седьмая вода на киселе! Короче, она твоя пра-пра-и-еще-сколько-то-пра-бабка. Двоюродная, или как там это называется? Короче, по линии сестры.

И тут Тайкина мысль пошла еще дальше:

— Погоди, значит, и Лис мне родней приходится? Вот это поворот!

— Дальней-дальней. Я бы на твоем месте на это внимания не обращал. — Коловерша запустил когти в деревянную столешницу. — Подумаешь, пара капель общей крови! Ты смотри, только Яромиру об этом не сболтни. Ему это о-о-очень не понравится!

— Эй, что это мне не понравится?

Как раз в этот момент Яромир вышел из бабушкиной комнаты, потягиваясь и зевая. Тайка усмехнулась, глянув на его растрепанные лохмы: м-да, может, дивьи люди и владеют тайной магией, но явно не такой, как эльфы из кино. У тех хоть ветер, хоть град — а на голове порядок: волосок к волоску лежит. Не то что у некоторых!

Яромир, заметив, что она усмехается, пригладил светлые пряди широкой пятерней и выжидающе воззрился на Пушка:

— Ну? Так о чем мне знать не надо?

— О том, что наша ведьма-хранительница всю ночь не спала, — противным голосом наябедничал коловерша. — А ей, между прочим, сегодня еще деревню кругом обходить, заклинать от нечистой силы. И потом до рассвета на Осенинах гулять. Совсем себя не жалеет, балда!

Тайке очень захотелось его стукнуть, но в следующий миг она поняла, что Пушок вообще-то только что спас ситуацию: ей не придется выкручиваться или рассказывать Яромиру правду про нежелательное родство. Она делано надула губы и смахнула тряпкой со стола остатки муки.

— Ну чего пристали? Я справлюсь. Подумаешь, не выспалась. Как будто в первый раз!

— Погоди, есть у меня одно верное средство. — Дивий воин покопался в своей поясной сумке и достал кожаную флягу. — Вот, испей. Только один глоток, не больше. Увидишь: всю усталость как рукой снимет.

Тайка не без усилий вытащила пробку (ух, и крепко та засела!) и принюхалась. От фляжки пахло незнакомыми травами, но аромат был приятным. Манящим даже. А, была не была!

Она сделала мощный глоток. Все нутро сперва будто огнем ожгло, она аж закашлялась. А потом по телу вдруг растеклось блаженное тепло, и девушка заулыбалась. Ого! Вот это настоящее чудодейственное зелье!

Она открыла рот, чтобы поблагодарить Яромира, но тут из-за печки высунулся сонный Никифор и, завидев фляжку в ее руках, налетел на дивьего воина, словно коршун на мышь:

— Ты что это удумал, дуралей?! Кто тебе право дал ребенка спаивать?! Мала она еще, чтобы вашу дивью бражку хлестать! Напьется допьяна, и что мне с ней делать прикажешь? Да мне ее бабка башку оторвет и скажет, что так и было! И тебе тоже, когда в Дивье царство вернешься! Так что все, сидеть тебе теперь тут веки вечные, коли не хочешь головы лишиться!

Ведьма, не удержавшись, хихикнула. Домовой в гневе бешено вращал глазами, потрясал кулаками и выглядел очень забавно. Неудивительно, что Яромир его ничуть не испугался, однако все-таки отступил, забрал фляжку у Тайки из рук и принялся оправдываться, как нашкодивший школьник:

— Ну, не серчай, дядька Никифор! Это ж совсем чуть-чуть было. Для бодрости духа, так сказать. От одного глотка еще никому плохо не становилось.

— Щас я покажу тебе бодрость духа, охальник! — Домовой шипел, как кот, брызгая слюной. — Шел к своей вытьянке и Сеньке-алкашу? Вот и проваливай! Нечего мне тут Таюшку-хозяюшку дурному учить.

Унять разбушевавшегося Никифора не удалось ни Пушку, ни даже Тайке, и Яромир счел за лучшее ретироваться. Подхватил свою скатку, вдел ноги в сапоги и махнул рукой:

— Вечером на празднике увидимся. Бывай, дивья царевна. И уйми, пожалуйста, этого забияку! Не понимаю, какая муха его укусила!

Когда дивий воин ушел, Тайке отчего-то стало очень грустно — она и сама не знала почему. Наверное, ей все-таки хотелось, чтобы Яромир остался и рассказал еще немного о Дивьем царстве?..

Но вместо того, чтобы слушать новости из чудесного края, пришлось умасливать разворчавшегося домового пирогами да пельменями, чтобы тот сменил гнев на милость.

* * *

Осенины — сентябрьский праздник, когда день равняется с ночью, — Тайка очень любила и всегда отмечала — еще вместе с бабушкой. Ей нравилось смотреть, как природа замирает в зыбком равновесии, и на душе сразу становилось светло и спокойно. Бабушка любила повторять, что именно в этот день, а вовсе не первого сентября, в мир приходит настоящая осень.

На каждые Осенины они вдвоем обходили родную деревню кругом посолонь, чтобы защитить Дивнозёрье на всю грядущую зиму от зловредной нечисти, которая просыпалась в холодное время, когда летняя, наоборот, впадала в спячку.

Бабушка рассказывала, что в стародавние времена женщины, бывало, впрягались в плуг вместо лошадей и на своих двоих опахивали всю деревню. В нынешние же дни, по ее мнению, злая нечисть измельчала да повывелась, поэтому стало хватать обрядовых обережных песен и смеси из пяти видов зерен, которую нужно высыпать перед собой на дорогу. Зерна клюют птицы, и, по поверью, их благодарность за щедрое угощение достигает ушей самой Матушки Осени.

Сегодня Тайке впервые предстояло провести осенний ритуал без бабушки, и ей совсем не хотелось идти одной, поэтому она позвала с собой Аленку. Та, конечно, охотно согласилась.

Многие в Дивнозёрье удивлялись их крепкой дружбе — все-таки восемь лет разницы не способствуют взаимопониманию, особенно в столь юном возрасте. Но Аленка была из тех детей, которых называют «маленькими взрослыми», — смышленая и серьезная не по годам. Порой даже Тайка ощущала себя сущим ребенком рядом с ней.

Приглашению подруга, конечно же, обрадовалась — с тех пор как она узнала, что нечисть и в самом деле существует, ее неизменно манило все таинственное и волшебное. Но вместо того, чтобы запрыгать от счастья и захлопать в ладоши, как, несомненно, сделали бы большинство девочек ее возраста, Аленка, тряхнув светлыми косицами, уточнила:

— Снежка, я так понимаю, лучше оставить дома?

— Ага, а то он, по обыкновению, начнет птиц гонять, а ведь те должны склевать наши зерна.

Тайка знала, что подруге это не понравится: та везде ходила со своим волшебным псом-симарглом, а с некоторых пор даже таскала его в школу (Снежок, к счастью, умел становиться невидимым). Но в осеннем обряде тот был явно лишним.

Она думала, что Аленка начнет упрашивать и ручаться за хорошее поведение своего лохматого друга, но та на удивление легко согласилась:

— Ладно. А что тогда с собой брать? И, наверное, надо записать на бумажку слова песни? Я зазубрить не успею.

— У меня все с собой. — Тайка похлопала ладонью по набитой сумке. — Вот тебе тоже пакет с зернами: тут пшеница, рожь, ячмень, овес и просо. А слова просто будешь повторять за мной, они простые, вмиг выучишь.

Аленка взяла пакет и сложила его в школьный рюкзак, который повесила не на спину, а прямо перед собой, чтобы удобнее было доставать угощение для птиц (Тайка даже пожалела, что сама не догадалась о таком способе), и покрепче затянула шнурки на кроссовках.

— Ну, тогда я готова!

Когда они вышли из дома, солнце уже начинало клониться к закату, небо окрасилось в розовато-золотистые тона, а над многочисленными прудами и озерами повисла туманная дымка.

— Красиво-то как! — выдохнула Аленка, зачерпывая первую горсть зерен. — Да, Тай? Наше Дивнозёрье — самое лучшее место на свете!

— Мы с тобой в других-то местах и не бывали особо, — хмыкнула Тайка. — Только в окрестных деревнях да в райцентре. Ну ладно, еще в город ездили и на экскурсии разные. А ведь есть всякие иные волшебные края…

— Все мечтаешь попасть в Дивье царство?

Когда Аленка улыбалась, на ее щеках появлялись умильные ямочки.

— Угу. Там же бабушка…

— Знаешь, я бы тоже не отказалась наведаться в Волшебную страну. — Чистые голубые глаза подруги посерьезнели. — Но именно что в гости. А жить я хочу в Дивнозёрье. Чую, здесь мое место.

— Наверное, ты права, — кивнула Тайка. — Не зря же говорят: где родился, там и пригодился. Бабушка считала, что наш род с этими местами крепко-накрепко повязан. Мол, это и великая честь, и большое бремя. Но я пока, признаться, до конца не разобралась, что она имела в виду.

— Ой, Тай, знала бы ты, как я тебе завидую! — Аленка широким жестом сыпанула зерна на дорогу, и с соседних кустов к ней под ноги тут же бросилась стайка бесстрашных воробьев. — Ты такая умная, столько всего знаешь и умеешь.

— Да брось, по сравнению с бабушкой я та еще неумеха. — Тайка всегда смущалась, когда подруга смотрела на нее, не скрывая детского восторга.

— Спасибо, что позволяешь мне быть рядом! — Аленкин голос от волнения дрогнул. — И за колдовскую науку спасибо… Скажи, Тай, а я могла бы, ну… официально стать ученицей ведьмы?

— Это как? — рассмеялась Тайка. — Справку тебе выдать, что ли? С печатью?

Аленка, закусив губу, мотнула головой:

— Нет. Просто… чтобы ты меня не от случая к случаю учила, когда вспомнишь, а дни занятий назначила, домашку задавала. Ты — хранительница, а я хочу быть твоей заместительницей. Я уже не маленькая, в конце концов!

Вот с последним утверждением Тайка была совершенно не согласна. В свои восемь лет она, помнится, бабушке уже вовсю помогала, но о том, чтобы стать полноценной ведьмой, даже и помыслить не смела.

— Рано еще! — отрезала она.

— Ничего не рано! — крикнула Аленка так, что даже наглые воробьи разлетелись из-под ног. — Я хочу уметь колдовать сама и понимать, что я делаю, а не просто повторять за тобой. Это же не просто так, от нечего делать. Помнишь, я, когда была маленькая, в больнице лежала? Врачи думали, что я умру. Маме уже сказали. Я сама слышала. Потом она плакала, чтобы я не слышала. И я тоже плакала тихонечко. А потом мне приснился сон. Только я тебе его не расскажу, потому что слово дала молчать. Просто… скажем так… я живая осталась ради Дивнозёрья.

— А ты это сейчас не на ходу придумываешь, случайно? — Тайка поджала губы. Ну и пожалуйста, ну и не надо рассказывать ей про чудесный сон. Ей вот нисколечко не интересно.

— Ну а вдруг с тобой что-нибудь случится? — Аленка словно сама пожалела, что сболтнула, и решила сменить тактику. — Как я тогда смогу помочь?

— Ничего со мной не случится, глупая. — Тайка потрепала ее по волосам, успокаивая.

— А вдруг ты найдешь способ попасть в Дивье царство? Как мы тут без тебя? — У Аленки дрожали губы, она чуть не плакала. — Я не хочу, чтобы ты уходила.

Пришлось взять ее за плечи и встряхнуть хорошенько:

— Эй, ну чего ты?! Помнишь, я же рассказывала: не можем мы туда попасть. Только раз в полвека возникает дверца. В следующий раз, когда откроется ход, я уже беззубой старухой буду.

— Мне тут еще вчера приснилось, — Аленка, всхлипнув, вдруг заговорила шепотом, — будто бы ты скоро туда отправишься. В день, когда на землю ляжет снег…

— Ох уж эти твои сны. Все на свете ими объясняется. — Тайка пожала плечами, но по спине отчего-то пробежал холодок, и с губ само сорвалось: — Ладно, ладно, я обещаю подумать, чему тебя можно научить. Только не плачь, рева-корова! Хочешь, возьму тебя сегодня на тайный праздник?

Вот тут уже Аленка не удержалась: взвизгнула, запрыгала, завертелась волчком:

— Она еще спрашивает! Конечно, хочу!

* * *

Солнце самым краешком коснулось кромки леса, небо уже вовсю полыхало закатным огнем. Они шли рука об руку, разбрасывая на дорогу угощение для птиц. Тайка начала тихонечко петь. Аленка сперва прислушивалась, а потом стала подтягивать. Голосок у нее был звонкий, чистый:

«Сестры-пташки, просим вас, расскажите Осени — пусть приходит с дождиком, с ласковыми ветрами осень бестревожная, добрая и светлая.

Пусть в земле спокойно спят зерна-семечки, охраняя нас в темное времечко…»

Завершив обережный круг, они с Аленкой обнялись и пожелали друг другу светлых Осенин.

Итак, самое важное было сделано — теперь же их ждало разудалое лесное веселье.