Человек в темноте

Айрин Кей, 2023

Молодая девушка Александра открывает глаза и оказывается в полнейшей темноте. Ее руки скованы цепями. На девушке нет одежды. Она не понимает, где находится, и не помнит, как попала в темноту. Но она не одна. Кто-то приходит из тьмы и фотографирует ее.

Глава 2

Пятнадцать лет назад

— Ничего не меняется, Саша! — мама вышла из комнаты и хлопнула дверью.

Опять она недовольная. Ее презрительно брошенный взгляд вывел меня из себя. Хотелось запустить в нее книгой или тапкой, лишь бы перестала меня контролировать. Не успела зайти домой, мама уже закидала меня претензиями. Одни и те же излюбленные вопросы: «Где ты была? Почему задержалась?». Все это — напускная забота. На самом деле, маме нет до меня дела. Она лишь переживала, чтобы я не принесла сверток в подоле. О моих чувствах она подавно не волновалась.

Сегодня я опоздала всего на десять минут. Болталась с Чижиком после школы. Вернее, он плелся за мной. Ненавижу, когда он цепляется. Меня нервирует Чиж, а маму — мои опоздания. Мне четырнадцать. Почти пятнадцать. Но мама обращается со мной, как с младенцем. Могу поспорить, когда я была малявкой, она так не пеклась обо мне.

— Еще бы к колышку меня привязала, чтобы я ходила по кругу, как коза, — промямлила я едва слышно и сгримасничала.

В школе и так постоянно посмеивались надо мной. Костя, придурок рыжий, сказал, что удивляется, мол как так, мамка до школы не провожает. Как-то раз одноклассники заметили, что мама дошла со мной до перекрестка и ждала, когда я перейду дорогу. По ее словам, этот участок очень опасен. Потом стояла там, пока я не исчезла из ее вида. После этого случая двое из класса стали задирать меня. Рассказали остальным, что я хожу с мамой за ручку до сих пор. Они облепили меня со всех сторон. Загнали, словно зверя в ловушку. Я металась как крыса по клетке, а они кричали: «мамся, мамся!». Они скандировали громче и громче, а я заткнула уши и плакала. Ненавижу их. Пришлось соврать учителям, почему я рыдала. Чтобы еще и не прослыть ябедой. Сказала, что у меня умер хомяк.

С тех самых пор они продолжали издеваться надо мной. Два года прошло. Два чертовых года они терроризируют меня. Из-за маминых загонов. Объяснять — нет смысла, станет еще хуже. Она меня не понимает.

Каждый день в школе — каторга. Иногда я прогуливала. Учителям говорила, что болела голова, месячные или что-то еще. А когда я посещала школу, то забивалась на последних партах и старалась не привлекать внимание. Заходила с учителем, выходила последней. Чем меньше я их провоцировала, тем легче жилось мне.

Последний месяц я не прогуливала уроки. Классный руководитель, Тамара Васильевна, позвонила моей маме и спросила, почему у меня столько пропусков и не могла бы мама как-то повлиять на меня. Ох уж эта противная старая тетка. Лучше бы сбрила волоски под носом. Стукачка. Мать мне такую взбучку устроила. Настоящий допрос. Мама это умела. В армии все строго. Вот и ко мне она строга. Я была под домашним арестом два месяца. После — не пропускала учебу. Но так и не призналась, почему я гуляла. Молчала как рыба.

Школьный психолог списала на переходный возраст и пубертатный период. Убедила мать, что гормоны девчачьи заиграли. Мама все равно не поняла ничего. Просто наказала.

— Анна Дмитриевна, у вашей дочери трудный возраст, уж удосужьтесь объяснить ей, как следует себя вести, поговорите о половом воспитании, об изменениях и бунтарстве, — шлепала губами классуха, и слюни разлетались в разные стороны. Так хотелось ей прокричать, чтобы она сбрила свои усы. Неужели она не замечала уродские торчащие волоски под носом?

Я знала, что мама ее не слушала. Она таких людей терпеть не могла. Мама покивала головой, будто согласна. На такие глупости у нее не было времени. Было много обсуждений, что я из ударницы превращусь в троечницу. Мать тогда пригрозила мне ремнем. Но не била. Я стала ходить на уроки и подтянула оценки.

За то одноклассники посчитали, что я нажаловалась мамке на них, и поэтому Тамара Васильевна вызвала ее в школу. Стали морщить еще сильнее. Костя сбил меня с ног, как раз на том месте, где только что расплескал грязную воду из полового ведра. Его друг, Митька, мелом мне всю жилетку изрисовал.

Я проплакала последнюю четверть. Каждый день они придумывали, как еще поизмываться надо мной. Как им противостоять, если я одна против всех? Я их ненавижу! Хочется треснуть каждому по голове, чтобы их черепушки рассеклись пополам, и выковырять им глаза, чтобы никогда меня не видели.

Во всем виновата мама. Через чур опекала меня. Но как постоять за себя — не научила. Если уж она меня и отпускала теперь одну в школу, то все остальное продолжала контролировать. Только весь ее контроль заключался тупо в наказаниях. Никакой профилактической беседы, проявления любви или объяснений. Если ей что-то не нравилось — наказание. Она применяла на мне свои армейские штучки.

Вот и сегодня такой день. День, когда я опоздала, и для меня появилось дополнительное задание. Я как ее солдатишка. Она командовала, я подчинялась. Если нет, драила полы, читала несколько книг в неделю, стояла на горохе. И терпела. Как терпела нападки одноклассников, так и терпела маму.

Я поставила рюкзак на полку под столом. Вещи сложила в шкаф. На столе все тетради лежали под линейку. Ровно — стопочка к стопочке У мамы по этому поводу пунктик. В доме все должно быть на своих местах, и абсолютно ровно. Я переоделась в домашний наряд. Заметила, что ручка валялась под столом. Я схватила ее и положила в пенал. Никакого хаоса, тогда мама не станет придираться.

За уроки я не села. Потому что если оттянуть момент наказания, дальше будет еще хуже. А я так хотела кушать. У нас существовало правило — никакой еды, если дела не сделаны.

Я вышла в коридор и увидела старое ржавое ведро с водой. Мама уже набрала его для меня. Швабры нигде не было видно. Опять ползать на карачках и начищать полы, которые и так уже блестели от чистоты. Я жила в кошмаре наяву. И не понимала маму.