Тамерлан. Война 08.08.08

Азад Эльдарович Гасанов

Книга написана в жанре альтернативной истории. Описываемые в книге события разворачиваются в двух временных отрезках и являются вариациями на тему двух исторических реалий: первая – война на Кавказе 2008 года; вторая – войны Великого Тимура рубежа ХIV и XV веков. Герои книги, потеряв на войне самых дорогих людей, обращаются к Высшей Силе с мольбой: повернуть время вспять. Священный ход времени расстраивается им в угоду, но выходит казус – герои меняются местами.

Омон Хатамов «Меня звали Тимур»

— Откуда ты знаешь про брата Вахтанга? — спросила Васико.

Этот вопрос волновал ее больше всего.

— Тебе, кто-то сболтнул?

Что я мог сказать? Что ходил и собирал по городу сплетни?

— Я здесь никого не знаю. И ни с кем не общаюсь. Я два дня сидел взаперти, пока ты пропадала у Кантемира? Лучше скажи, понравилось тебе или нет? Я про писанину.

— Писанина понравилась, — призналась Васико, — Только зря ты девушку моим именем назвал. И непонятно зачем ты сделал ее людоедкой? Странно.

Стало ясно, мои опусы не произвели впечатления. И от этого сделалось грустно. Я испытал сильное разочарование. Более сильное, чем, если бы выяснилось, что я Васико абсолютно безразличен.

Интересная игра эмоций наблюдалась. Получалось, что я готов спустить ей шашни на стороне, но не могу смириться с ее равнодушием к продукту моей графоманской страсти. Я готов примириться с тем, что провожу ночи в одиночестве, но с непониманием моего таланта примириться не готов. И получалось, что несколько испачканных чернилами листов для меня значат больше, чем ко мне отношение любимой девушки.

Два дня трудов были подобны акту творения. Бог за считанные дни создал мир, а я накропал свой на бумаге и заселил его рожденными в моей голове образами. Я создал свой мир в потугах, в муках, подобных родовым. Пусть то, что я выдал, полная галиматья, но мать любит и рожденного ею уродца. И всякая мать любит свое дитя больше, чем самоё себя. Можно обидеть ее, но нельзя покушаться на ее чадо. Я бы простил Васико все: и шашни, и измену, что угодно, если бы она восхитилась моим ребенком, если бы у нее нашлась хоть пара лестных слов о моей работе. Но ни восторгов, ни лестных слов не прозвучало. Я был унижен и оскорблен.

У Кантемира я сидел надутый, как индюк. Он только глянул на меня и заподозрил:

— Что за кисляк? Не написал ни чего?

Васико передала ему то, что с утра набрала на компьютере с моего рукописного текста.

— А что так мало? — Кантемир взвесил в руке плод моих трудов.

— Две главы. Как договаривались, — напомнил я.

— Главы, значит, маленькие, — Кантемир перелистал страницы.

— Двенадцатым шрифтом.

— Ну, ладно, — сказал он примирительно и поинтересовался у Васико. — И как?

— Нормально, — ответила она.

Кантемир с сомнением еще раз прошелестел листами. Бросил бумаги на стол.

— Ну, нормально, так нормально, — согласился он. — Вечером покажу специалисту. Он разберется.

— А сами? — удивился я. — Не будете читать?

— А зачем? — в свою очередь удивился Кантемир. — Я в этом ничего не смыслю. Я не писатель. А специалист он в газете работает — редактор — много всякого перечитал, сам пишет. Вот он глянет на твое «писсэ» и расскажет мне, что ты за писатель.

— А аванс?

Кантемир всплеснул руками.

— Ты вымогатель! Ты как нохчи! — он воззрился на меня с искренним недоумением. — Сколько? — спросил у Васико.

— Ну, хотя бы тысяч сто.

— Сто? — Кантемир аж на ноги вскочил от ее нахальства. — Хотя бы? Да у меня мастера спорта столько не получают! Ты что, Васо, совсем рехнулась?

Он отсчитал и всучил мне тридцать тысяч и замахал на меня руками.

— Давай, иди. Пиши, работай, нохчи… не мозоль глаза!

Я покинул дом Кантемира переполненный негодованием. Тридцать тысяч в кармане жгли мне ляжку, как тридцать серебряников жгли душу Искариота.

А Васико осталась.

Добравшись до квартиры Васико, я еще терзаться гневом, ревностью и разочарованием. Но я уже знал, что надо делать, когда на душе скребут кошки. Я сел за стол. Взял ручку, положил перед собой бумагу. И сердобольная муза снизошла ко мне.

В тот вечер я написал о том, как, спасая самое ценное, теряют то, что не имеет цены. Я написал о том, как в смертельном бою Эмир Тимур Тарагай спас свою славу, но потерял нечто большее — жизнь своего возлюбленного сына.