Вероника. Том 1

А. Т. Берстень, 2020

Веронике двенадцать лет. Она любит гулять с друзьями, снимать смешные ролики в Тик Ток и играть по сети на приставке. Неожиданно она оказывается в прошлом. В первые же мгновения ее закручивает череда странных событий: новые друзья становятся невидимыми по вине Вероники. Веронику ищет девочка, как две капли воды похожая на нее. И ждет помощи в борьбе с могущественной волшебницей. Чем больше девочки узнают о волшебном мире и их роли в большой борьбе со Злом, тем больше поразительных открытий делают они о самих себе. А загадочное Зло так искусно маскируется под маской добра, что каждый шаг приводит к новым приключениям и неожиданным поворотам. Мир прошлого, на первый взгляд, полный привычных людей, постепенно раскрывает новые тайны: обычные жители имеют не только свой характер, но и свою особую сущность. Проявившись, она нередко бывает пугающей, а иногда – чудовищно опасной.

Глава 6

Наступило молчание. Каждый из нас — и видимый, и невидимый — теперь был погружен в ступор и пытался осмыслить произошедшее.

Кити, вероятно, изумлялись странному поведению знакомого и привычного ей доктора Штерна, который вдруг в отличие от нее сумел увидеть невидимого Мишеля и даже увести его с собой! Мама, разумеется, совершенно не думала оказаться обнаруженной человеком, от которого все мы меньше всего этого ждали, я же и вовсе чувствовала, будто меня обставили со всех сторон!

Он не только обнаружил маму и Мишеля, не только увел его, даже не посоветовавшись ни с кем из нас, он ещё показал, что знает обо мне абсолютно все! Даже мое имя, а, значит, и все про Веру Сидорову! Я чувствовала себя разоблаченной по всем фронтам и теперь понятия не имела, как мне следует себя вести дальше.

Через пару минут мы перестали созерцать каждый свои ботинки и посмотрели друг на друга. Кити, ясное дело, смотрела только на меня.

— Скажи, Кити, он добрый хоть, этот доктор Штерн? — задала я более всего волновавший меня вопрос, ведь складывалось впечатление, что и Мишель, и я, да все мы в какой-то мере теперь зависимы от него!

Кити сидела, нахохлившись, и, услышав мой вопрос, вздорно пожала плечиками:

— Обычно добрый, но иногда на него находит, и он специально придумывает всякие противные процедуры, словно бы только для того, чтобы нас проучить! Меня он, например, часто называет капризной и, когда прописывает мне всякие гадкие микстуры, говорит, что это лекарство от капризов.

Я расхохоталась:

— Глупышка, да это он так тебя дразнит, чтобы ты поменьше мотала нервы своей маме, когда болеешь!

"Мотать нервы" — это выражение моей мамы, и я заметила, как она закатила глаза при моем замечании.

Между тем, Кити рассердилась не на шутку, она раскраснелась и только открыла рот чтобы ответить мне, наверняка, что-то ядовитое, как в дверь постучались.

Вошла та самая женщина, что впустила нас в дом, но теперь, когда рядом не было никого из взрослых, ни Антонины Семеновны, ни мадемуазель Аннет (а мою маму она, очевидно, не видела), выглядела она намного приятнее. Наверное, от детей она не ожидала никакого упрека или ещё чего обидного, поэтому могла позволить себе расслабиться.

Похоже, что на Кити она тоже действовала умиротворяюще, поскольку та, увидев нянечку, заулыбалась и будто бы сразу забыла о своем воинственном намерении.

Впрочем, когда нянечка подошла ближе, я и сама заулыбалась, так как увидела, сколько вкусностей она принесла. Были тут и пироги, и ватрушки, и холодная курятина, и кувшин с компотом.

Расставляя еду на столике, няня приговаривала:

— Бегают все, суетятся, докторов зовут, а дети не кормленые! Понятное дело, любая хворь возьмёт, если в такую зиму целый день голодным ходить. Бледненькая, вон, совсем малютка, а даже сладкого чаю подать не велели.

Про малютку это уже относилось ко мне, но я даже не обиделась на это слово (обычно, выводившее меня из себя), потому как была совсем не против, что бы меня хоть кто-то вот просто так пожалел.

Набив рот ватрушкой до отказа, я произнесла (совсем, верно, неразборчиво):

— Шпашибо огвомное! Нереально вкушно!

Нянечка добродушно рассмеялась:

— Что говорит, ничего не понятно! Ну, ты кушай, доченька, и зови меня просто Аксиньей.

Кити ела, не спеша, и куда аккуратнее, но поблагодарила нянечку также горячо:

— Аксиньюшка, спасибо тебе, твои ватрушки самые сладкие!

То была святая правда, ведь еда была просто невероятно вкусной! Не зря родители мне говорили, что раньше до появления заводов и фабрик продукты были в тысячу раз вкуснее, что каши варились в каменных печах, хлеб пекся только вручную, поэтому был настоящим объедением, а самое простое масло было слаще любого новомодного мороженого. Теперь я это знала наверняка, ведь сколько ватрушек и пирожков я перепробовала в простых булочных и всяческих крутых пекарнях, где к выпечке подавали трехслойные молочные коктейли с зефиром! Были они лучше этой простой горячей ватрушки с холодным вишнёвым компотом? Тысячу раз нет!

Нянечка порозовела от удовольствия, но заставила себя твердым голосом сказать:

— Но после ужина сразу в кровать! — И добавила уже не так строго непосредственно мне: — Антонина Семёновна приготовила тебе, детка, комнату и уже распорядилась насчёт ванны. Так что не засиживайтесь!

Когда она вышла из комнаты, мама смогла, наконец, присоединиться к трапезе. Она налила себе компот и взяла пирожок, и я не удержалась и спросила Кити, видит ли она, хоть что-нибудь, ну хотя бы как исчезают булочки, на что та ответила, что не происходит вообще ничего, сколько пирогов было, столько и осталось.

— Значит, я правильно тогда сказала, что это как будто две вселенные наслоились одна на другую, — задумчиво произнесла я. — И если что-то происходит в этом мире, оно никак не влияет на др…, — я опять споткнулась на этом слове, произнести вслух словосочетание"другой мир"я уже попросту не могла. Но Кити меня и так поняла:

— Похоже, что да. И наоборот, все что делает твоя мама, она делает как бы в своей вселенной, и это никак не влияет на мой мир.

Мы наелись до отвала, но пока в комнату никто не заходил и не звал нас ни в ванную, ни в кровать, я уговорила Кити немного поиграть. Сначала она важничала и равнодушно повторяла, что все ее игрушки скука смертная и вообще для малышей, но, когда мы с ней вдвоем присели рядом с кукольным домиком, в ее глазах тут же зажёгся огонек и она принялась показывать, как у нее тут все устроено.

— А знаешь, какие у меня есть игрушки? — не удержалась я от хвастовства. — У меня есть кукла, у которой ноги сгибаются в коленях, как настоящие! Ее зовут Барби.

— Врешь! Быть такого не может, — мне показалось, что сейчас Кити изумилась сильнее, чем когда на ее глазах испарился ее родной брат.

— Честное слово! — заверила я, но краем глаза заметила, как мама, устроившаяся в кресле у камина, бросила на меня укоризненный взгляд.

— Покажешь потом, когда вернёшься домой?

При этих ее словах я вспомнила, что Кити думает, что я вернусь в дом к Вере Сидоровой, как только"мой отец"вернётся из Москвы. Значит, она считает, что и моя"волшебная"кукла находится в том доме на Расстанной улице. Но я поспешила заверить подругу:

— Обещаю!

Мы ещё какое-то время поиграли в ее неимоверной красоты кукольный домик (у нас такой не купишь даже за большие деньги, ведь каждая игрушечка в нем была настоящим сокровищем), пока, наконец, в дверях снова не возникла Аксинья и, вперев руки в бока, не поманила меня за собой.

Мама уже успела прикорнуть в удобном глубоком кресле, поэтому я нарочито громко крикнула, что бегу, чтобы она стряхнула с себя сон и отправилась за мной.

У двери в мою комнату мы остановились попрощаться с Кити.

— Ну что, завтра в гимназию? — спросила я, так сказать, риторически.

— Да, — ответила Кити и спросила тоном высококлассного консультанта: — Ты все вспомнила теперь? Справишься без моей помощи?

Я испуганно округлила глаза:

— Что ты!? Про гимназию я вообще ничего не помню! Ну то есть знания, наверно, остались, но вот учеников и учителей, что делать, как вести себя не помню ни на вот столько!

Кити улыбнулась, будто была только рада, что я снова оказалось под ее покровительством, за это теперь она, пожалуй, готова была мне простить все странности, что произошли с нами сегодня по моей вине.

— Ни о чем не волнуйся! Просто держись рядом со мной, — велела она мне и направилась в свою комнату.

Но когда мы с мамой открыли дверь в нашу комнату (откуда уже доносились крики Аксиньи"Ну поспеши же! Вода стынет!"), Кити вдруг окликнула меня:

— Вера!

Я обернулась:

— Что?

— Кто это такое имя придумал твоей кукле? Барби!

Я расхохоталась, ведь Кити ещё не знала, что всего лет через сто так будет звать самую популярную куклу в мире, и о ней будет мечтать каждая девочка.

Но я пожала плечами:

— Сама придумала. По-моему, клевое имя.

— Вот же смешно ты говоришь! — теперь хихикнула Кити и, пожелав мне спокойной ночи, ушла.

Мы с мамой вошли в комнату, но там было мало что видно, поскольку освещалась она одной только свечкой, а ее хватало только обрисовать очертания мебели, так как время уже было позднее. Мы увидели широкую кровать, шкаф на гнутых ножках и туалетный столик в углу, а также маленькую дверь в ванную комнату, откуда тоже шел слабый свет.

В ванной комнате стоял фарфоровый таз (верно, вместо унитаза) и большая лохань (ванной, в нашем понимании этого слова, эту гигантскую миску трудно было назвать), куда Аксинья наливала воду.

— Давай, детонька, раздевайся скорее, не то придется плескаться в холодной луже. А так ещё чувствуется аромат трав. Ну же, вдохни!

Я вдохнула, и у меня аж голова закружилась от удовольствия, запах напоминал и деревню, и баньку, и самые душистые цветы. Захотелось тут же погрузиться в этот запах с головой, но раздеться самой мне было ой как непросто. Справиться со всеми верёвочками и завязочками не получалось никак, и, заметив это, Аксинья, горестно вздохнула:

— Ох, дитя, совсем ещё слабенькая.

Она помогла мне раздеться и погрузиться в воду.

В тот момент, когда горячая душистая вода словно бы пеленала меня, окутывала в мягкие одежды, я подумала, что мне очень хорошо в этом мире. И почти совсем не страшно. Как будто бы я не ушла из дома, а, напротив, вернулась домой. В какую-то секунду в голове моей возникло странное ощущение, что я и вовсе помню и эту комнату, и эту ванну, и эту милую добрую няню.

Наверное, я стала погружаться в сон, потому что вдруг Аксинья меня позвала:

— Эй, Вера! Вера, не засыпай. Давай-ка быстренько вытирайся и в кроватку.

Я вылезла из лохани, вытерлась, как мне велели, надела ночную рубашку, что дала мне Аксинья (самое настоящее платье, все в вышивке и до пят!) и вошла в комнату.

В кровати меня уже ждала мама, пользуясь тем, что здесь она может вовсе не осторожничать (мы ведь проверили, что все ее действия не оставляют следов в этом мире), она спокойно умылась, причесалась, разделась, не боясь быть обнаруженной Аксиньей. Теперь она лежала на боку, подложив под щеку ладонь, и, улыбаясь, глядела на меня:

Я поспешно устроилась в кровати, уже зная, что пока Аксинья не убедится, что я лежу и готова уснуть, она из комнаты не выйдет. И когда няня, подоткнув со всех сторон под меня одеяло, наконец, покинула комнату, я повернулась к маме:

— Ну, что скажешь, мам? Какой-то кошмар?

Мама усмехнулась, и помотала головой:

— Ну, что ты, по-моему, все складывается неплохо. У тебя уже есть друзья, и все к тебе добры. У нас есть супер-крутая крыша над головой и вкуснейшая еда. А об остальном, я полагаю, лучше пока не думать. А то голова лопнет. Согласна?

— Согласна, — ответила я, уже еле ворочая языком, — Лопнет, это точно, — и уже через секунду уснула.