Вероника. Том 1

А. Т. Берстень, 2020

Веронике двенадцать лет. Она любит гулять с друзьями, снимать смешные ролики в Тик Ток и играть по сети на приставке. Неожиданно она оказывается в прошлом. В первые же мгновения ее закручивает череда странных событий: новые друзья становятся невидимыми по вине Вероники. Веронику ищет девочка, как две капли воды похожая на нее. И ждет помощи в борьбе с могущественной волшебницей. Чем больше девочки узнают о волшебном мире и их роли в большой борьбе со Злом, тем больше поразительных открытий делают они о самих себе. А загадочное Зло так искусно маскируется под маской добра, что каждый шаг приводит к новым приключениям и неожиданным поворотам. Мир прошлого, на первый взгляд, полный привычных людей, постепенно раскрывает новые тайны: обычные жители имеют не только свой характер, но и свою особую сущность. Проявившись, она нередко бывает пугающей, а иногда – чудовищно опасной.

Глава 5

— Что?!! — я уставилась на Кити, затем на Мишеля, затем на маму, которая давно вскочила и теперь стояла за спиной Мишеля и сама застыла в оцепенении, не понимая, что происходит.

— Ты говорила ему что-то, и в одну секунду он как-то странно замер, как силуэт на фотокарточке, а потом испарился, будто его здесь вообще не было!

— Да что ты такое несёшь?! — взбешенный, орал Мишель, но для Кити все его крики были пустым звуком.

И тут до меня начало доходить. Я перевела взгляд на маму и увидела, что она, похоже, тоже начала догадываться, что происходит, так как медленно и очень осторожно она подошла к Мишелю и ласково коснулась его плеча.

Он в ужасе отскочил от мамы, как ошпаренный, и уставился на нее, как на привидение.

Теперь у меня не было никаких сомнений, что он первый человек в этом мире, который совершенно точно ее видит! Правда выглядела она для него ещё более странно, чем я при нашей первой встрече на книжном складе: увидеть простоволосую девчонку в чудной одежде все-таки не так удивительно, как взрослую женщину, одетую в брюки, свитер и (только теперь я осознала значение одной особенности внешности моей мамы, которую раньше принимала, как само собой разумеющееся)… с фиолетовой прядью в темных волосах! В нашем времени это было в порядке вещей, даже довольно модно, почти все мои знакомые — и взрослые, и девчонки, да и мальчишки тоже — выкрашивали себе волосы то частично, то целиком, и таким видом у нас никого не поразишь, здесь же она, наверно, была похожа на ведьму!

Мишель попятился, но мама принялась что-то тихо говорить ему, что, к моему удивлению, возымело свой эффект: плечи его потихоньку расслабились, он даже позволил маме усадить себя рядом с собой.

Подражая маме, я также взяла Кити за плечи и еле слышно стала ее уговаривать:

— Кити, Кити, успокойся, все не так плохо, не кричи только, а то сбежится весь дом. Послушай меня, с Мишелем все в порядке!

Тут она подняла на меня полные слез глаза и, стуча зубами и заикаясь, спросила:

— Т-ты им-меешь к этому к-какое-то отношение?! — ее глаза были красными и будто потухшими, она вся внезапно стала до того маленькой и беспомощной, что, хоть мы и были ровесницы, мне отчаянно захотелось ее защитить.

— Я не знаю…, — я едва не отвела глаза, — может быть… Для меня самой все это сущий кошмар!

Мне только удалось ее усадить, но тут на ее лице опять появилось паника, и мне пришлось спешно объясниться:

— Послушай, послушай, он здесь! И с ним почти все в порядке. Ну то есть… он просто невидимый.

— Что?! — Кити вновь попыталась заорать, но я умоляюще сложила руки, прося ее успокоиться.

— Он в этой комнате! Да послушай же, ты просто не можешь его видеть и слышать, но через меня можешь спросить все, что угодно, и я докажу тебе, что он тут.

В этот момент она поднялась с дивана и, как сомнамбула, принялась бродить по комнате, выставив перед собой руки. Выглядела она, как самая настоящая сумасшедшая.

Мне пришлось ее остановить:

— Прости, но нащупать ты его, думаю, тоже не сможешь. Он будто в параллельной вселенной, для меня и… некоторых других он тут, а для тебя попросту его здесь нет. Физически.

Кити остановилась, как вкопанная:

— Других? Здесь есть кто-то ещё?! — теперь ее голос срывался на истерический визг.

Я беспомощно посмотрела на маму. Она прижимала Мишеля к себе, как родного сына, и он, кажется, уже вполне овладел собой. Даже сейчас растерянный и испуганный, он выглядел как настоящий мужчина: его руки твердо упирались в колени, а лицо было сосредоточено и полно решимости. И я снова, хоть и совсем некстати подумала, что могла бы в него влюбиться.

Но мне пришлось вернуться к суровой реальности. Обведя взглядом всех присутствующих, я вздохнула и, решившись, заявила:

— Да, Кити, здесь есть ещё кое-кто, и я думаю, нам стоит поговорить всем вместе.

С заметным усилием, словно бы заставляя себя, Кити села. Она все еще дрожала всем телом и даже не трудилась вытереть крупные капли слез, застывшие на щеках. Я хотела подвинуться к ней, как-то приободрить, но сдержалась, было понятно, что сейчас я для нее, скорее, источник опасности, чем поддержки.

Мама и Мишель сидели тут же, я могла даже коснуться их, всего навсего вытянув вперед руку, но то обстоятельство, что для Кити их здесь не существовало, делало их какими-то невообразимо далекими.

Мне было тяжело находиться под выжидающими взглядами этих, уже ставших дорогими мне, людей, ведь все четверо мы находились словно бы на разных континентах, по сути сейчас я была единственной ниточкой между ними, а для мамы и Мишеля и вовсе я была единственной связью с реальностью. Но я понимала, что тянуть больше не могу, просто права не имею, поэтому я собралась духом и начала:

— Пожалуй, мне стоит признаться во всем, как на духу, — улыбнувшись я посмотрела Мишелю прямо в глаза. — Ведь ты об этом меня просил, Мишель?

Кити рядом со мной еле слышно вскрикнула, как птичка, лишенная последних сил.

Я все-таки взяла ее за руку и, повернувшись к ней, сказала:

— Прошу, не бойся, говорю же тебе, он здесь рядом, я могу коснуться его, — произнеся это, я протянула Мишелю руку, и, к моему облегчению, он вытянул свою руку навстречу, я с радостью коснулась его сухих и теплых пальцев. — С ним все хорошо. Он даже ничего не боится.

В ответ на эти слова Мишель смущенно хмыкнул, и я поняла, что он уже окончательно пришел в себя.

— Ну спроси у него то, что знаете только вы вдвоем, о чем я знать не могу, — предложила я Кити.

Сквозь слезы она потребовала:

— Пусть скажет, что мы с ним ненавидим больше всего на свете, о чем мы даже маме никогда не говорим!

Мишель криво улыбнулся:

— Ясное дело, малиновое желе, — не задумавшись ни на секунду, ответил он.

— Ясное дело, малиновое желе, — как эхо, повторила я.

Горячие слезы облегчения хлынули из глаз Кити, она раскрыла руки и повисла на моей шее, изо всех сил прижимая меня к себе, но я очень хорошо чувствовала, кому на самом деле предназначались эти объятия.

Отплакавшись и теперь уже тщательно вытерев глаза чистым белым платочком, выуженным из кармана, она подняла на меня глаза:

— Ты, кажется, хотела в чем-то признаться, — напомнила Кити уже совсем своим, привычным тоном отличницы, и я с радостью подумала, что самое трудное позади.

— Я хочу, чтобы мы все тут понимали, как обстоят дела. Вообще-то нас тут в комнате четверо, — Кити снова закрыла руками рот, и я твердо повторила: — Четверо. Ты, Кити, я, Мишель и… — я немного помялась. — И моя мама.

Кити округлила глаза и невольно заозиралась. Она все еще никак не могла привыкнуть, что глаза сейчас ее не самые верные союзники.

— Твоя мама? Но как? Откуда? — вскрикнула она.

— Вы мама Веры? — изумленно воскликнул Мишель, обращаясь с маме.

— Да, это моя мама, — ответила я сначала Мишелю, а потом Кити: — По правде говоря, мы были с мамой вдвоем в том книжном магазине, когда нашли книгу, и все завертелось, и мы очутились в том старом чулане, а потом встретили вас, и стало понятно, что для вас обоих существую только я, а мама невидима! Я понять не могу, как такое могло произойти. Но это случилось, и теперь вот то же самое произошло с Мишелем. Это какая-то тайна и мне одной ее не разгадать.

Мишель, по привычке, первый включился в решение проблемы:

— Постой, но что-то же должно было произойти оба раза, что-то одинаковое, перед тем, как мы стали невидимыми. Что ты говорила и делала перед тем, как исчезла мама? Должно быть что-то точно такое же, как и перед моим исчезновением.

Я расстроенно всплеснула руками:

— Да, но ведь для меня мама не исчезала, я как видела ее раньше, так и вижу теперь.

Тут подключилась Кити:

— Но попробуй вспомнить, в магазине ее все видели? По дороге в магазин?

— Кажется, да… Но я не могу знать точно, когда мы встретились там, рядом никого не было. Но она бы ведь и сама заметила, что что-то не так.

— Скорее всего, волшебство произошло уже в чулане нашего дядюшки! — торжественно подытожил Мишель. — Вспомни, о чем вы говорили в чулане до того, как встретили нас.

Теперь до меня начало доходить, к чему он клонит.

— Ну, конечно, мы говорили все о том же! О том, что мы вдруг очутились в совершенно незнакомом месте. Я говорила, что кажется мы попали в др… — тут я испуганно зажала рот рукой. Я вдруг поняла, что могу опять совершить непоправимое — ведь если я ещё раз произнесу волшебные слова, кто-то снова исчезнет! Кити или я сама, или вовсе произойдет что-то ещё похуже.

Я вскочила и подбежала к классной доске, где было полно бумаги и письменных принадлежностей. Схватила там чистый лист и карандаш и, вернувшись на свое место, написала быстро крупными буквами на листе два слова.

Повернувшись к своим собеседникам, я взволнованно заговорила громким шепотом (боялась, что если случайно скажу что-нибудь не то громко, снова произойдет что-то ужасное):

— Вот, про что мы говорили оба раза, и какие слова я совершенно точно произнесла!

Я развернула перед всеми лист бумаги, который держала в руках, на нем размашисто было написано:"ДРУГОЙ МИР".

Мама тихо вскрикнула и, будто бы сама вспомнив что-то, согласна закивала. Мишель и Кити сделали сосредоточенные лица и тоже, соглашаясь, склонили головы.

— Что я помню, так это то, что оба раза обратилась к человеку (Мишеля назвала по имени, ну а маму, конечно, мамой), и посмотрела прямо в глаза. Не знаю, важно ли это, но интуиция мне подсказывает, что это могло быть обязательным условием, чтобы волшебство сработало.

— Похоже на правду, — задумчиво произнес Мишель. — А не подсказывает тебе твоя интуиция, как все вернуть обратно?

— В том-то и дело, что нет! — от досады мне хотелось расплакаться. Я чувствовала себя виноватой во всем, и уже было открыла рот, чтобы разразиться извинениями, но в этот момент в дверь постучались и в проеме появились сначала кудряшки, а затем и лицо Антонины Семеновны.

— Кити, Вера, я надеюсь, давно в постели?

Она вошла в комнату и всплеснула руками, вслед за ней вошел невысокий седовласый господин с бородой клинышком и саквояжем в руках.

— Что же ты не отвела Веру в гостевую комнату? Ее пришел осмотреть доктор Штерн, а Вера даже не в кровати. Детка, — обратилась она ко мне, — простите мою дочь за нерасторопность.

— О нет, это я во всём виновата, — горячо запротестовала я, стараясь хоть как-то загладить свою вину перед ребятами. — Я сама пристала с разговорами.

Антонина Семёновна покачала головой и, неодобрительно глядя на Кити, поманила ее к себе.

— Пойдем, дорогая, оставим доктора и Веру наедине, да и Мишеля надо разыскать, он будто сквозь землю провалился.

Но доктор вмешался:

— О, нет, прошу вас, останьтесь. В присутствии подруги моей маленькой пациентке будет спокойнее. А насчёт Мишеля я совсем запамятовал вам сказать, что позволил себе некую вольность, — тут доктор забавно развел руками, словно бы шутливо заявляя:"Что возьмёшь со старого дурака". — Но вы же знаете, как много мне Мишель помогает в моей лаборатории, а сейчас мне как раз срочно понадобилась его помощь, и я, встретив его внизу, отправил за образцами.

Мишель вытаращил на него глаза, да и Кити вскочила с места. Но тут доктор сделал нечто очень странное: незаметно для матери он посмотрел на Кити и прижал палец к губам, давая ей знак, чтобы она молчала.

Кити, будто ослабевшая, опустилась на свое место, а Антонина Семёновна затараторила:

— Вот неожиданность! Но, конечно, я чрезвычайно рада, что Мишель может быть вам полезен. Ему же поступать на медицинский курс, и практика будет просто бесценна! Но когда же ждать его назад? Уже сегодня или, как в прошлый раз, когда вы проводили эксперимент, завтра к обеду?

Доктор вздохнул и провел ладонью по лысеющей голове:

— По правде говоря, сударыня в этот раз эксперимент куда серьезнее, и я надеялся на помощь вашего способного сына в течение нескольких дней, максимум пары недель. Это не будет несусветным нахальством с моей стороны?

— Ну что вы, Геннадий Ефимович, только если он вам не помешает! Он хоть и способный мальчик, но может быть ужасным озорником.

— Только, не когда он работает, сударыня! Но я буду признателен, если к моему уходу вы соберёте для Мишеля небольшой саквояж со сменой белья и самым необходимым. Я отвезу его сам.

— Сию секундочку! — Антонина Семёновна уже готова была выбежать из комнаты, но тут доктор ее задержал.

— Антонина Семёновна, матушка, у меня к вам ещё одна небольшая просьба, уже касательно этой очаровательной барышни, — тут он совсем неожиданно показал на меня. — Дело в том, что я знаком с отцом Веры Сидоровой, и, по случайному совпадению, уже имел сегодня с ним беседу. Он как раз утром отбыл в Москву на две недели по срочному делу и просил меня приглядеть за малышкой. Но раз обстоятельства сложились так печально, что Вера получила травму, боюсь я не смогу обеспечить ей должный присмотр. Быть может, вы смогли бы приютить ее на это время?

— Ох, конечно же, тем более, что у вас будет Мишель… Куда вам с вашими заботами справляться ещё и с двумя подростками? Вере, наверное, показан постельный режим?

— О, нет, нет, — тут доктор подошёл ко мне и раскрыл свой саквояж. — Полагаю, что постельный режим этой прекрасной девушке противопоказан!

Я залилась краской, поскольку девушкой, тем более прекрасной меня ещё никто никогда не называл.

Между тем, доктор помазал какой-то пахучей мазью мою разбитую губу, после чего попросил меня высунуть язык, поколол иголкой, посвятил лампой в глаза и снова отошел к ожидавшей в дверях Антонине Семёновне.

— Сегодня отдых, а завтра в гимназию. После удара не осталось никаких серьезных последствий, а то, что с памятью проблемы — то просто небольшой шок, все быстро пройдет. Но в гимназию непременно! Уже завтра! Интеллектуальные нагрузки как ничто восстанавливают когнитивную функцию. Теперь главное накормить бедняжку и дать ей выспаться!

Антонина Семёновна вновь всплеснула руками и бросив, что ей надо распорядиться насчёт саквояжа Мишеля и срочно попросить подать ужин, выбежала из комнаты.

Мы остались с доктором одни. Он ласково посмотрел на меня и спросил:

— Вы поняли ВСЕ мои рекомендации? — в его вопросе ударение стояло явно на слове"все".

Я заверила его, что выполню все в точности. Тогда он достал из саквояжа блокнот, вырвал оттуда листок и начертал на нем несколько слов.

— Помните, Вера, если вы окажетесь в отчаянном положении, то всегда можете обращаться по этому адресу. Впрочем, я убежден, что в ближайшее время мы ещё с вами поговорим. — Он уже был готов ретироваться, но тут снова обернулся ко мне и добавил: — Или вы предпочитаете, чтобы вас называли Вероника?

Я уже залилась было краской, но тут он улыбнулся и (что и вовсе меня поразило) озорно подмигнул мне.

Но когда я решила, что уже ничему не способна удивиться, произошло нечто невообразимое: доктор Геннадий Ефимович Штерн, уже почти подойдя к дверям, внезапно остановился, резко повернулся и, посмотрев прямо на Мишеля, громко произнес:

— Молодой человек! Вы что, не поняли? Вы со мной!

— Геннадий Ефимович… — пробормотал Мишель, вставая, и послушно направился к доктору. Тот же удовлетворенно кивнул, надел шляпу, и приложив конец своей трости к краю шляпы, поклонился Кити:

— Мадемуазель!

Кити присела. А затем вдруг доктор выполнил такой же поклон, повернувшись прямо к моей маме!

— Сударыня!

И оставив нас ошарашенными, он взял Мишеля под локоть, и они вместе покинули комнату.