Этнограф Иосиф

А. Н. Хомченко

У кого-то жизнь расписана по минутам, на неделю вперёд тщательно спланированы мероприятия: понедельник – отделить свет от тьмы, вторник – … Всё не так у литератора Курицына: непредсказуем его путь; два слова – «суета» и «пустословие» – исчерпывающе описывают будни юноши. Но не приговор современному обществу собирался писать Курицын. Напротив – книжку для развлечения. Фантастику! Про то, как этнограф Иосиф прибывает из далёкого будущего в наши суматошные времена; потомкам, видите ли, любопытно, чем мы тут занимаемся. – Ага, вот значит что, – наверное, подумали вы. – Снова прогрессоры и хрононавты. Опять будут кормить шаблонами, пичкать истёртыми истинами, нотациями утомлять… – так нет, без морализаторства обошёлся автор. Придётся вам всё же прочесть эту книжку, чтобы окунуться в неповторимую атмосферу приморского городка. Чтобы от чтения получить удовольствие. Чтобы в кругу друзей, сидя за чашкой чая, иметь возможность сказать: – А вы читали роман об этнографе? Это феноменально…

Глава 6

Жизнь в третьей столице шла заведенным чередом: в Летнем саду вечерело.

На востоке лежала варварская мгла, солнце валилось с ног, горели к западу горизонты.

— Пора по домам, — поняли вдруг сидевшие на скамеечке Носов и Курицын, сердечно простились друзья и разошлись.

По Гоголевскому бульвару текла толпа, будто где-то открыли шаровый кран, а из водопроводных труб полилась не хлорированная в соответствии с санитарными нормами жидкость, а хлынул людской поток: шляпки, кашкеты, банданы, бейсболки, — это если смотреть по верхам. Сарафаны, блузы, футболки с портретами Че Гевары, — если глядеть чуть ниже. И, наконец, джинсы и шорты — зрелище для мужчины не интересное, — и юбки по моде этого лета, в облипку обтягивающие ягодицы, — туда и пялились все, туда и пялился Носов. И таки да, там было на что поглазеть: Рая и Клавдия вершили впечатляющий променад.

Взгляды всех игнорировали красавицы, но пламенные взоры писателя не оставили без внимания, — обернулись и воскликнули радостно:

— Ба, кого мы видим!

Видели они неистощимого выдумщика и фантазёра, искромётного шутника, милейшего человека, старинного своего приятеля Носова.

— Откуда идёте, дамы? — спросил Сергей Анатольевич.

— С работы, — ответили девушки.

— Куда направляетесь?

— На заработки.

Рая и Клавдия работали в краеведческом музее искусствоведами, а зарабатывали, танцуя стриптиз в ресторане «Африка».

На них ходили.

Их шоу пользовалось неизменным успехом.

Бывало, в чём мать родила повиснут девушки на шесте и вопрошают у зрителей с большим драматическим талантом:

— Отчего люди не летают как птицы?

и многие в зале порывались ответить им на этот вопрос, и волновался кабак, и владела публикой ажитация.

Лишь литератор Курицын феноменально спокойный сидел в уголке, не делал резких движений, пил в одиночку горькую, твердил, как заезженная пластинка:

— Мне не пишется, мне не пишется, мне не пишется.

Переглянутся тогда подружки, эротично раскачиваясь на пилонах:

— Обожаю Курицына, — сообщает Рая.

— Люблю его, — информирует Клавдия.

И соскакивают стриптизёрки с шеста, бегут в гримёрку и наряжаются в разного рода вещички. Будто королевны становятся девушки: неотразимо хороши. И подсаживаются они к литератору, и звонко смеются, и пьют с ним вино, и вскоре забывает Курицын, что ему не пишется, забывает, что он Курицын, забывает всё на свете, напрочь выветривается из него наносное: он младенчески чист, он беспомощно улыбается, он забавно агукает и струйка слюны появляется в уголке рта.

— Милый, любимый наш Курицын опять напился, — констатируют девушки факт, подхватывают под руки литератора и ведут домой: Рая к себе, на кровать в спаленку; Клавдия к себе, в зал на диван.

А квартиру одну на двоих снимают подружки, парадиз у них поелику.

Про парадиз — Цветикова выражение, любит Алексей заковыристые обороты, направо и налево сорит фигурами речи, так и норовит щегольнуть словцом.

Цветиков поэт; поэт, какого ещё не было…

Громогласный трибун был, рыжеволосый задира, озорной хулиган и гуляка тоже. В бакенбардах и с ментиком замечены стихотворцы, и со всяким фасоном бород…

Но такого, как Лёша, — толстого и румяного — история ещё не знала.

Вот и он, кстати, идёт и бормочет себе под нос:

— Полярная, Полярная, Полярная…

(авторская реминисценция на строчки Иннокентия Анненского «Среди миров, в мерцании светил одной Звезды я повторяю имя…»)

— Привет, Лёха, — кричат ему Носов, Рая и Клавдия.

— Здравствуйте, здравствуйте, друзья, — радуется встрече Цветиков, и энергично жмёт руку писателю, и целует дам в любезно подставленные щёчки.

— Quo vadis, Алексей Дмитриевич? — интересуется у приятеля Носов, ненавязчиво демонстрируя ширь познаний и академическую образованность.

— На канал Грибоедова, — отвечает Цветиков, намекая при этом, что и сам он не лыком шит, латынью в тупик не поставишь. — Буду любоваться, как бурлят меж гранитов пенные воды, хочу набраться лирического настроения.

— Отличный план, — не мог не согласиться энциклопедист Носов. — Дело к вечеру, самое время набраться. Только откуда в канале бурление? Там затхлый запах и квакают жабы, не будь с нами дам, я выразился бы, куда решительнее.

— Это да, запашок ещё тот, — не стал возражать поэт. — Не будь с нами дам, я сказал бы, там скверно пахнет.

— Не будь с нами дам, я сказал бы, оттуда воняет. Но дамы на счастье с нами, нет нужды принюхиваться к потокам сомнительного происхождения. Пошли лучше с девчонками в Африку, вот где бурление, вся пена города там.

— И правда, идёмте, ребята, с нами, — загорелась идеей Клавдия. — Ещё и Курицына позовём.

— Да-да, — подхватывает Рая. — Давайте звать Курицына.

И первая начинает:

— Ку-ри-цын!

И смеётся, да так заразительно, что тут же всех заражает, все хохочут и дружно зовут литератора:

— Ку-ри-цын!

На зов никто не является, но это не останавливает искусствоведов:

— Есть запасной вариант, — сообщает Клавдия.

— Да-да, — подтверждает Рая. — Не отчаивайтесь, товарищи. У нас имеются специальные устройства, можно разговаривать на расстоянии.

— Да ну? — не верят мужчины.

— Точно вам говорим, сейчас мы всё быстро уладим.

Порывшись в сумочках, дамы находят мобильные телефоны.

В списке контактов у девушек есть Пуся — начальник налоговой. И Дуся — инвестиционный банкир. Есть Зая, Кабан и Леший. И только Курицын записан как Женечка: любят искусствоведы Курицына, дня не могут прожить без литератора, обожают его.

Жмут кнопку в девайсе подружки, играет бравурная музыка, связи нет.

Нахмурился Сергей Анатольевич Носов, сделал озабоченное лицо:

— Я видел сегодня Курицына. По-моему он снова хочет писать роман.

— Тот самый? Биографический? — с округлившимися от ужаса глазами переспросил Цветиков.

— Да! — выдохнул Носов.

— О, боже! — только и смог вымолвить поэт, румянец сдуло с него, щёки стали мертвенно серыми, губы мелко дрожали.

Сжались сердца девушек в нехорошем предчувствии:

— Что? Что? Что случилось?

Полным безнадёги голосом Сергей Анатольевич стал рассказывать:

— Когда-то Евгений, будучи совсем ещё юнцом, взялся писать роман. Известное дело, для безусого юноши нет важнее в мире персоны, чем он сам. Вот и Женя… абзацами он строчил о себе, любимом. Всякая мелочь в ход идёт, любой вздор годится: услышит ли анекдот, произойдёт с ним история, познакомится с кем, — всё сюда, всё в текст. Неисчислимое множество друзей и приятелей в той или иной степени оказывались персонажами произведения. Мы вот, с Лёхой, попали…

— Ой, как интересно, — восклицают девушки.

И Клавдия мечтательно произносит:

— Я бы хотела стать героиней романа.

И Рая закатывает глаза:

— Я бы тоже не прочь залететь, — и тотчас же объяснилась. — В книжку имею в виду, музой.

Мрачно глянул на них Носов:

— Остерегайтесь, девушки, очутиться в романе Курицына, этот текст обладает неизъяснимой магической силой, странные вещи происходят вокруг него. Мужчины куда ни шло, видимо, иммунитет, но прекрасный пол — все поголовно: стоит появиться какой-нибудь красавице в повествовании, — всё! считай, что она обречена. И недели не пройдёт, исчезнет та, с которой писался образ, — вещь-то, напомню, биографическая, у каждого персонажа существует вполне реальный легко угадываемый прототип.

— Вернее, существовал, — поправил Цветиков.

— Вернее, существовал прототип, — поправился Носов. — Три десятка девиц. Теперь их нет никого, пропали.

— Как это? — опешили искусствоведы.

— Да вот так. Будто ластиком стёрли, ни следа. Впрочем, рассказ проигрывает без подробностей, начну заново.