Боги мёртвого мира

А. Командор, 2021

Все началось с разрушения маленькой деревни. Или началось с рождения самой могущественной Бессмертной. Или же все началось со смерти Трехглазого Бога, который обрек землю на медленное вымирание?.. В мире, где остатки порядка пытается сохранить Единая Церковь, запрещая упоминания о других богах, люди все больше сомневаются в существовании бога. Загнанные болезнями и нищетой, они готовы молиться любому божеству, лишь бы сохранить свои жизни. Но никто не догадывается, что судьба мира и людей в руках одного-единственного существа, которое может как спасти землю, так и уничтожить. Содержит нецензурную брань.

Глава 5. Кровь за кровь

Близнецы лежали на кровати, переводя дух, и держались за руки. Одеяло и одежда в беспорядке валялись на полу, а на дворе стояла глубокая ночь. Берта, как обычно после секса, клонило в сон, но он держался: хотел сначала рассказать сестре важные новости.

Нова была прекрасна. Тусклый свет свечи отражался в ее глазах, волосы разбросаны по подушке, на щеках румянец. Она с нежностью смотрела на него.

И он принял окончательное решение: ради Новы и их счастья он пойдет на все.

— Я нашел травницу. Надеюсь, она сможет нам помочь.

— Берт, травами здесь не поможешь.

— Мы попытаемся.

— Что за травница? Как ты о ней узнал? Сейчас много шарлатанов.

— Это проверенный человек. Мне о ней рассказал брат Анри. Ее приемный сын учится вместе со мной в гимназии.

Берт не хотел так сразу пугать сестру сказками о темных созданиях. Да и наверняка бы не поверила: всем известно, что Бессмертных истребили воины-монахи.

— Ты ее видел?

— Нет, но тот парень, Келлгар, отведет меня к ней.

— Когда?

— Не знаю. Скоро. На самом деле, за помощь Келлгар попросил меня кое-о-чем.

— Так сразу? — Нова села в кровати и сложила руки на груди. Слова брата вызвали ожидаемую реакцию — недоверие. — Ты уверен, что можно доверять этому человеку?

— Уверен.

Он тоже сел и провел рукой по ее колену. То, что он скажет дальше, понравится сестре еще меньше.

— Он попросил меня достать одурманивающий яд.

— Что? Зачем?

— Не знаю. Но просьбу его выполню. Пока это наша единственная надежда.

— Если монахи узнают о твоих затеях с запрещенными веществами, тебя выгонят из гимназии. Ты подумал об этом? Не слишком радужная перспектива для наследника богатейшей семьи Химпейка.

— Никто не узнает. Я все продумал. Честно.

Нова сурово глядела на него, насупив брови. Берт поцеловал ее в лоб, и она вроде бы немного смягчилась.

— А если отец узнает? Что если он не захочет иметь такого внука? Он никогда не признает наши отношения.

— Отец не вечен. Когда-нибудь старик отбросит копыта и нам с тобой уже ничто не помешает. Нужно только всеми силами оттягивать момент вступления в брак. Будем отваживать всех его кандидатов.

Нова рассмеялась, поняла, что слишком громко, и прикрыла рот ладонью.

— Какой ты добрый, а главное, любящий сын, — с сарказмом заметила она.

— Он любит меня ровно так же, как и я его.

— Скорее бы уже сдох этот старый козел.

Келл сидел во дворе монастыря на краю неработающего фонтана, мраморный бассейн которого давно зарос мхом. В назначенном месте в назначенное время. Последние несколько дней учебы давались ему с великим трудом. Чего только стоило держать себя в руках при виде монахов. Он ненавидел их лютой ненавистью. Он спал и видел, как совершает свою месть. Келл перестал обедать с монахами, как делал на протяжении вот уже почти пятнадцати лет, и старался не покидать комнату без необходимости. Пил много монастырского вина и часто думал о Селестии-Инмори. Он очень хотел с ней увидеться.

Берт подошел сбоку и хлопнул его по плечу.

— Хэй, чего такой замученный? — Он беззаботно шлепнулся рядом. — У тебя такой вид, будто ты пил не просыхая все это время.

Келл нахмурился еще больше.

— А ты поставь себя на мое место.

— Ладно, приятель, мне тоже нелегко приходится. Но вот что я тебе скажу: пить — это искусство. Учись у мастера, — он указал на себя большим пальцем. — За утро я прикончил полбутылки вина, а по мне и не скажешь.

Келлгар смерил его злобным взглядом, что совершенно не вязалось с его по-юношески кроткой физиономией.

— Но есть и хорошие новости, — Берт раскрыл принесенную с собой тетрадь, а Келл раскрыл свою. Вместе они делали вид, что сверяют конспекты — обычное дело для гимназистов. — Я принес то, что ты просил.

— Замечательно. Сделаем все сегодня же. Сил моих больше нет терпеть это место и этих людей.

— Еще раз обращусь к твоему рассудку, если он, конечно, остался: ты отдаешь себе отчет в своих действиях? Понимаешь, какие могут быть последствия? Еще не поздно одуматься и попытаться простить их.

— Эти люди убили мою семью. — Келл еле-еле держал себя в руках, лицо исказила ярость. — Изнасиловали и убили мою мать. О каком прощении может быть речь?

— А с виду и не скажешь, что эти милые старички способны на такие зверства.

— Они все лжецы и лицемеры. Мир станет гораздо лучше без них.

— Ну, раз ты непреклонен в своем решении… Какой у тебя план?

Мимо фонтана прошла группа студентов. Никто из них вроде бы не обратил внимания на двоих парней, но Келл счел за лучшее подождать, пока они удалятся на достаточное расстояние.

— Перед вечерней трапезой я отвлеку дежурных по кухне, а ты насыпешь в еду порошок. Монахи поужинают, разойдутся по кельям. Какое время действия у твоего яда?

— Он начинает действовать примерно через полчаса, когда попадает в кровь. У людей затуманивается сознание, но на какие-то минимальные действия они способны. Эффект проходит через два-три часа.

— Хорошо. Через час после ужина я всех их зарублю в своих же кроватях, как они когда-то убили жителей деревни. А потом спалю к хренам собачьим этот чертов монастырь.

Берт несколько секунд молчал, переваривая услышанное. Его глаза полезли на лоб.

— Постой, ты хочешь, чтобы я это сделал? Может, лучше я отвлеку, а ты насыплешь?

— Нет. Тебя не должны видеть в монастыре после занятий. — Келл раздраженно цокнул. — Честное слово, как малому ребенку все объяснять нужно. Это же твоя репутация, как ты сам не поймешь!

Берт состроил недовольную гримасу.

— Так, может, ты сам и отвлечешь, и насыплешь? А я после занятий домой свалю, чтоб не светиться. Репутация же.

— Нет, мне нужно, чтобы ты был здесь. Если что-то пойдет не так, сделаешь вид, что бьешь меня, и вытащишь отсюда.

Берт что-то недовольно пробурчал, но вслух сказал:

— Ладно. У тебя хотя бы оружие есть?

— Возьму из оружейной после вечерней трапезы.

Прозвонил колокол, возвещающий о скором начале занятий. Парни поднялись со своих мест.

— Встретимся на этом же месте после занятий.

Берт кивнул и хмуро побрел к гимназическому корпусу. Он не хотел убивать монахов, хоть косвенно, хоть по-настоящему, ведь конкретно ему они ничего плохого не сделали. Он их недолюбливал — и только. Особенно жаль брата Анри, он относился к Берту так, как мог бы относиться родной отец. Берт печально вздохнул: чего не сделаешь ради любви.

Келлгар нес в трапезную ящик вина. И в коридорах, и в самом помещении было пусто, только на кухне заканчивали последние приготовления повар и его помощник — один из юных послушников на дежурстве. Келл двинулся мимо рядов длинных столов, еще не накрытых к трапезе. Столы и лавки не отличались особым изяществом, как и остальные предметы мебели монастыря: монахи ценили простоту, ведь сознательный отказ от земных благ есть путь к просветлению. Он приветливо улыбнулся повару, который выглянул в зал через смотровое окно. И вдруг поскользнулся на полу и с громкими потоками отборной ругани грохнулся на спину, а бутылки из ящика полетели сверху. На такой невообразимый грохот из кухни выбежали повар с помощником. Келл с закрытыми глазами валялся в луже красного вина, вокруг ковром рассыпались острые осколки и тут же лежали чудом уцелевшие бутылки, коих, однако, осталось меньшинство.

— Келлгар! — Повар склонился над мужчиной, насколько позволяла красная лужа и больные суставы старика. — Ты как, не ушибся?

Келл осторожно пошевелился, приходя в себя.

— Я в порядке, только головой ударился, болит. — Он приподнял голову и посмотрел вокруг с видом невинным и растерянным. — Не могли бы вы помочь мне подняться?

Повар поставил на ближайший стол ящик и уцелевшие бутылки, а его помощник убрал осколки с тела Келла. Затем они вместе взяли его за руки и потянули.

— Порядок? — Повар оглядел его изучающе, пощупал затылок. — Ну и попадет же тебе. Как ты так умудрился, полы же даже не скользкие!

— Не знаю, — Келл озадаченно потер ушибленный затылок. — Сейчас все уберу.

— Помоги ему, — распорядился повар, — пока монахи не пришли, — и, беспокойно покачивая головой, вернулся на кухню, отправив Келлгара с юным послушником за тряпками.

С одежды и волос Келла то и дело слетали красные капли, и он, дабы не усложнять себе сверх меры работу, счел за лучшее снять рубаху. Сухой ее частью промокнул волосы и бросил на пол: больше она не понадобится.

Убирая осколки и огромную красную лужу, Келл еле сдерживал улыбку. Все прошло удачно. Он заметил, как Берт влез на кухню через постоянно открытое окно, высыпал порошок в котел и так же быстро покинул кухню. Сейчас по плану Берт должен пойти в комнату Келла и ждать там, пока подействует яд.

Закончив уборку, Келлгар поспешил в свою комнату переодеться и умыться. В коридорах ему встречались монахи и остальные обитатели монастыря — все постепенно стягивались на вечернюю трапезу. Они беззаботно переговаривались, кивали и улыбались идущему навстречу Келлу, словно не замечая его хмурого и отчужденного выражения, ведь для них это был всего лишь один из вереницы одинаковых дней размеренной и спокойной жизни. Келл же едва справлялся со своей бурей.

В комнате, как и было уговорено, уже ждал Берт. Мгновение они смотрели друг на друга, потом расхохотались. Смех был порождением вконец расшатанных нервов, хотя и видок Келла стал прекрасным поводом для шуток: слипшиеся волосы торчком, липкие красные пятна на лице и на теле. Отсмеявшись, Келл стянул с себя остатки одежды и бросил их в угол.

— Пойду мыться. Тебе придется посидеть здесь без дела некоторое время. Сможешь?

Юноша лукаво улыбнулся и вытащил из-под кровати бутылку вина, уже начатую.

— Не волнуйся за меня, я найду, чем заняться.

Келл закатил глаза.

— Только не напейся до беспамятства, чтобы мне самому не пришлось тебя вытаскивать! Помни, что ты здесь не просто так, а для моей страховки. Не хотелось бы, чтобы твое пристрастие к бутылке поставило нас обоих в неловкое положение.

Берт улыбнулся еще шире и вытащил из кармана кусок сыра.

— У меня и закуска есть. Прихватил с кухни. Очень даже сносный.

Мужчина усмехнулся, взял полотенце и чистую одежду и вышел. В теплое время года послушники мылись в закрытом внутреннем дворе из бочек с холодной дождевой водой. Смирение перед различными жизненными тяготами — один из путей к просветлению.

Первая часть плана вроде бы удалась, но он волновался. Что, если яд Берта не подействует, или подействует не так, как от него ожидается? Вся эта задумка с ядом нужна была лишь для того, чтобы монахи не оказывали сопротивления, ведь они по праву считались искусными воинами, и некоторые из них носили с собой оружие. Яд — средство слабаков и трусов, его использование не делает убийце чести. Но разве была честь в убийстве беззащитных детей семнадцать лет назад? Это месть, черное дело, и для нее все средства хороши. Самостоятельно Келл мог бы справиться с двумя-тремя, если напасть неожиданно, но никак не со всеми. Монахов было восемнадцать, еще послушники, простые работники и студенты, живущие в монастыре, — всего около сорока человек. Он не собирался убивать всех, только черных всадников. Руки дрожали и сердце билось сильнее в предвкушении долгожданной и сладкой мести.

Когда мужчина умылся и привел себя в порядок, он взобрался на монастырскую колокольню — заранее избранный наблюдательный пункт. Отсюда открывался вид на всю территорию, а что самое замечательное, на галереи и переходы между корпусами. Келл мог видеть, как монахи и послушники покидали трапезную и расходились по кельям и комнатушкам. Такие умиротворенные, ничего не подозревающие. У него снова задрожали руки, гулко заухало успокоившееся было сердце. Час расплаты все ближе.

Он дождался, пока на территории полностью прекратится движение, спустился с колокольни и поспешил к складу с оружием, на всякий случай постоянно оглядываясь. По пути так никто и не встретился, и это, несомненно, являлось хорошим знаком.

Оружие для тренировочных боев и для показательных выступлений студентов хранилось в корпусе недалеко от вытоптанной площадки во внутреннем дворе. Келлгар с легкостью вскрыл замок, даже не задумываясь о заветах Единого Бога, ведь тяжесть этого проступка меркла перед предстоящим деянием. Он выбрал более-менее заточенный меч, прихватил портупею к нему и два небольших кинжала, захлопнул складскую дверь, не потрудившись вернуть замок на место, и поспешил обратно в свою комнату.

Берт растянулся на кровати прямо в сапогах, пустая бутылка валялась на полу. Он чуть приподнялся на звук открываемой двери и снова уронил голову на подушку.

— Ну что? — Юноша выглядел совершенно трезвым.

— Все разошлись. Подождем еще немного — и можно начинать. — Келл бесцеремонно пододвинул ноги товарища и уселся на кровать.

— А мне-то что делать?

— Ты можешь пойти в классную комнату или в библиотеку и сделать вид, что засиделся допоздна за книгами.

— Я — за книгами? Ну ты даешь! — Юноша усмехнулся такой глупой идее, ведь никто из монахов до сих пор не замечал за ним рвения к учебе. — И как я пойму, если тебе понадобится помощь?

Келлгар ненадолго задумался.

— Наверно, поднимется шум, если что-то пойдет не так, — неуверенно предположил он.

— Нет уж, приятель, мне совсем не на руку, если тебя прикончат.

— Тогда можешь по-тихому ходить за мной. Но за репутацию твою я не ручаюсь.

— Знаю. Выкручусь как-нибудь. Все равно никто не поверит в мои добрые намерения, если увидит меня за книгами.

— Как скажешь. Я тут собрал кое-какие вещи. — Келл вытащил из-под кровати холщовый мешок. — Одежда в основном. Надо будет с собой забрать.

Берт заглянул в мешок и поморщился.

— Ой, оставь свои обноски! Моя репутация пострадает еще больше, если меня увидят в компании кого-то вроде тебя в этих твоих нищенских тряпках. Я тебе, так уж и быть, выделю что-нибудь из своих вещей. Нам все равно придется ночевать в моем поместье.

— Ладно. Завтра утром поедем к госпоже Инмори. Но пока без твоей… женщины. Сначала узнаем, там ли она и сможет ли помочь.

— Хорошо.

— В таком случае пора.

Келлгар с мрачным лицом собрал волосы в хвост на затылке, надел черную мантию с капюшоном и обмотал лицо полоской черной ткани, оставив щель для глаз. Надвинул поглубже капюшон, поправил меч на поясе, прицепил к портупее кинжалы.

— К чему этот маскарад? — Берт едва смог удержаться от колких комментариев.

— Черные всадники, — ответил Келл.

Берт не стал больше спрашивать. Это какая-то его детская душевная травма, которую не стоило бы ворошить. Вот только поможет ли месть излечить больную психику?

Келлгар тем временем распихал по карманам заранее приготовленные бутылочки со спиртом, кремень и кресало, бесшумно выскользнул за дверь и спустился на первый этаж, где спали монахи. Двери в комнаты никогда не запирались. Еще ни разу никому не приходило в голову напасть на монастырь ордена рыцарей-монахов Великой Единой Церкви. До этого дня. Келлгар не боялся кары господней: госпожа Инмори сказала, что бог давно мертв.

Он распахнул первую дверь. Монах в коричневой рясе без движения лежал на кровати. Его глаза были открыты, он смотрел вверх. На звук он опустил глаза к двери, беззвучно пошевелил губами, но не более. Келл вытащил меч, чье лезвие засверкало в свете свечи подобно снегу на закате. Медленно подошел к монаху.

Решимости вдруг поубавилось. Первой мыслью, которую он тут же отбросил, было желание повернуть назад, бросить свою месть и забыть все обиды. Келл напомнил себе, что этот человек убивал и грабил его знакомых, насиловал его родных и не задумывался при этом о грехе и морали. Да, месть не может воскресить родных, вернуть друзей. Да, мертвецам не станет легче оттого, что к ним на Той стороне присоединится повинный в их смерти. Мертвым все равно. Но станет легче тому, кто выжил и кто вынужден тащить за собой этот тяжкий груз чужих смертей и своей боли. Мужчина отбросил все сомнения.

— Бога нет, — тихо сказал он и рубанул мечом по светлому беззащитному горлу. Бурным потоком хлынула алая кровь. Меч перерубил горло почти наполовину, кровь попала в трахею и с бульканьем потекла изо рта.

Келл наблюдал, как монах дергается и задыхается и как неподвижно замирает с обращенным к нему напуганным взглядом. И не почувствовал ничего.

Первое в его жизни убийство не принесло долгожданного освобождения, не сделало его счастливее, но также и не заставило сердце дрогнуть от жалости к своей жертве. Не то, чего он ожидал. Убийца почувствовал легкое разочарование. Он должен был получить удовольствие, и он его получит.

Келл вошел в следующую комнату, и картина повторилась. Но в этот раз он не медлил. Безжалостно разрубил шею, окропив темными каплями стену, столик со свитками и свою одежду, разбрызгал немного спирта на умирающее тело брата и вышел.

Подступило безумие, которое он долго скрывал под маской смирения.

После четвертого монаха он уже вошел во вкус и убивал легко. Решил, что проявляет излишнее милосердие и убийцы совсем не мучаются перед смертью. Решил, что справедливее было бы надругаться над ними. Рубил руки и ноги, раскидывал их по комнате, пинал отрубленные головы перед собой по коридору, как будто играет в мяч, с диким хохотом кромсал тела кинжалами. Помочился на одного из монахов, решил, что поступает глупо и отвел струю в сторону, попутно замочив пальцы. Выругал себя за слабость и принялся за своих жертв с новым приливом остервенения. Бранил и проклинал своих учителей такими словами, какие всю жизнь боялся произносить даже мысленно. В завете Единого Бога говорится: смирение и покаяние, там говорится: нет большего греха, чем отнять жизнь у слуг божьих. Значит, не видать ему света на Той стороне, если этот свет, конечно, не очередная выдумка священнослужителей для осуществления контроля над массами.

Берта нигде не было видно, но Келлу было все равно: он веселился, богохульствовал и убивал.

Никто так и не оказал ему сопротивления. Все, на что были способны монахи в одурманенном состоянии — поднять руку перед собой или промычать что-то не вполне разумное. Прикончив двенадцать монахов, он отправился в другое крыло. Оно находилось чуть дальше от кухни, и в коридоре валялось несколько человек, которые не успели дойти до своих комнат, прежде чем начал действовать яд. Там он продолжил свои зверства. Один из братьев лежал на животе, и Келлгар даже не стал переворачивать его на спину, чтобы посмотреть жертве в лицо. Он воткнул меч в спину брата чуть ниже левой лопатки. Другой монах сидел, привалившись к стене. Он был слишком молод, чтобы участвовать в расправе над деревней семнадцать лет назад, но Келл не пощадил и его. В ту ночь черные всадники тоже никого не щадили. Пусть скажут спасибо за быструю смерть, а то ведь по всем правилам полагалось для начала их отыметь. Келл склонился над очередным монахом, но вдруг почувствовал боль в затылке. Оглушенный он упал на пол. Голова кружилась, но он ясно различил над собой темную фигуру. Брат Анри. Почему он его упустил? Ведь Келл не видел, как Анри входил или выходил из трапезной. И за свою ошибку сейчас поплатится жизнью, так и не завершив дело кровавой мести.

Обычно мягкие черты лица старшего наставника исказились гневом и болью, он занес меч для решающего удара, пока Келлгар еще не успел перевернуться на спину или схватить выпавшее из рук оружие.

«Вот и все», — успел подумать мужчина. Невозможно приготовиться к смерти, и Келл выдал самую естественную реакцию на приближающийся конец: страх. Он зажмурился, а в мыслях уже рисовались картины холодных пальцев тьмы с Той стороны, которыми он отныне будет навечно скован.

Брат Анри тяжело вздохнул, замер на мгновение и медленно опустил голову. Из его живота торчал меч. Старик выронил из ослабевших пальцев оружие и пошатнулся. Берт вытащил из его спины меч, и брат свалился на Келла. Молодой барон стоял бледный как смерть с выпученными от ужаса глазами и раскрытым ртом в тщетных попытках вздохнуть. Это его первое убийство. По прихоти судьбы-злодейки он лишил жизни своими руками того, чьей смерти хотел меньше всего.

Келлгар, такой же бледный и напуганный, вылез из-под тела наставника — тот еще был жив — и подобрал свое оружие. Юноши таращились друг на друга одинаково ошалелыми глазами в попытках осознать, что же сейчас произошло. У Берта подкосились ноги, он едва успел опереться о стену, как его обильно вывернуло на и без того запачканные полы гимназии.

Келл мог думать лишь о том, как только что чудом избежал смерти. Оба парня готовы были расплакаться, каждый по своей причине, и лишь благодаря присутствию другого держали себя в руках. Келл хлопнул товарища по плечу.

— Спасибо, дружище, я в долгу перед тобой. — Он откашлялся и отвел глаза — от трупов, и от липкой крови, заливающей коридоры, и от темного пятна блевотины. — Я увлекся. Надо закончить начатое.

Берт промычал что-то не вполне внятное: все его мысли сейчас занимал затихающий в последних судорогах брат Анри.

Келлгар прикончил последних двух монахов, разлил весь оставшийся спирт по коридорам. Парни отошли поближе к выходу, Келл поджег прихваченную в одной из комнат лампу и бросил ее в коридор. Пламя вспыхнуло в мгновение ока и уже через несколько секунд разошлось по спиртовой дорожке в комнаты и одного, и другого крыла. Келлгар глядел на пламя как зачарованный, даже жар из коридора его не беспокоил. Значит, вот как сгорела его деревня…

— Пора убираться отсюда.

Юному барону пришлось силком волочить его за собой, ухватив за предплечье.

— Скоро пожар заметят в городе. Если нас здесь застанут, нам несдобровать.

Келл и сам это понимал. Он побежал за Бертом и только сейчас заметил вещевой мешок за его плечом.

— Что это там?

Хотя он и так уже догадался по звону стекла. Берт вымученно усмехнулся.

— Не пропадать же добру! В монастырских погребах столько хорошего вина осталось, прямо слезы наворачиваются. Прихватил только самые старые.

— Да, после такого не помешало бы выпить.

Они добежали до конюшни, где Берт оставил свою лошадь. Разумеется, никто не знал, что эта среднестатистическая рыжая кобыла принадлежит ему, ведь обычно он разъезжал на статном вороном мустанге. Юноша отдал свою сумку Келлу, вскочил в седло, взял сумку обратно, а когда следом забрался Келл, одной рукой бережно прижал бутылки к груди, а в другую взял поводья. Поглядел на оставшихся лошадей и обернулся к другу:

— Может, возьмешь себе лошадь?

— Кто-нибудь может узнать ее в городе, — с сомнением отозвался он, но мысль ему понравилась.

— Да брось, бери вон ту гнедую кобылу, таких полно, никто и не узнает.

Мужчина со вздохом слез. Лошадь была распряжена на ночь, придется ехать без седла.

— Освободи остальных лошадей, — добавил Берт, — они смогут убежать. В такой суматохе затеряется не одна лошадь.

Одна здравая мысль за другой. Почему Келл сам об этом не подумал? То ли это все влияние стрессовой ситуации, то ли избалованный барон не такой глупец, каким себя выставляет. Келлгар отворил все загоны, и лошади робко начали выглядывать наружу. Он кое-как уселся на гнедую кобылу, благо и к такой ситуации его готовили. Берт первым выскочил из конюшни, постоянно оглядываясь по сторонам в озаренной жадными оранжевыми всполохами тьме. Они что есть мочи помчались прочь с территории гимназии, надеясь, что никто их не заметит. А если и заметит, то кто узнает в сгорбленных чумазых всадниках наследника богатейшей семьи Химпейка и безызвестного паренька-сироту?

Десять минут спустя впереди показалась резиденция Ролано, почти такая же огромная и величественная, как монастырь. У подъездных ворот дежурили два стража. При виде взъерошенных всадников, безумно несущихся навстречу закрытым воротам, стражи всполошились и выставили вперед пики.

— Стой! Кто идет?

— Это я, идиоты! — гневно разругался юный господин. Он едва успел затормозить перед изгородью. — Шевелитесь же!

Только стражи закончили возиться с замком и распахнули кованые ворота, барон и его спутник ворвались во двор. Берт тут же спрыгнул с лошади, едва не свалился, чуть не разбил бутылки, и его вывернуло прямо на лужайку перед домом. Келлгар оказался устойчивее к душевным потрясениям. Он соскочил со своего новоприобретенного скакуна и принялся растирать затекшие руки и зад.

— После всего, что я пережил по твоей милости, — прохрипел юноша между мучительными рвотными позывами, — если Бессмертная откажется нам помочь, клянусь, я лично прикончу тебя!

— Я в долгу перед тобой, поэтому сделаю все, что в моих силах.

На шум сбежались слуги. Берт поднялся, вытер рот рукавом и как ни в чем не бывало принялся раздавать указания. Лошадей увели в конюшню, а для молодых людей принялись накрывать поздний ужин. В темноте пятен крови на одежде Келла не было заметно, но в свете фонарей в прихожей особняка глазам слуг открылось примечательное зрелище. Вполне возможно, о ночном госте юного господина будут судачить завтра в городе, если как следует не припугнуть слуг жестокой расправой.

— Иди переоденься, дружище, — посоветовал Берт, провожая его к своей гардеробной. — Подберем тебе что-нибудь новое. И помыться бы не помешало, а то от тебя разит как от помойной крысы.

— От тебя душок ничуть не лучше моего, — беззаботно заметил Келл, но сам не прочь был бы поскорее смыть с себя кровь и копоть.

— Ладно, сначала вымоемся, потом за стол. Ты знал, что к нам по акведуку вода поступает прямо во двор? Это стоило огромных денег, зато теперь у нас всегда есть доступ к чистой воде.

Когда молодые люди вышли из купальни, чистые и в свежей одежде, на столе в малой гостиной их уже ждал горячий ужин. Берт распустил всех слуг: хотел в кои-то веки поужинать без пристального внимания, чтобы хоть немного расслабиться. К своему величайшему облегчению, ни отец, ни сестра так и не спустились вниз за весь вечер. То ли уже отошли ко сну, то ли им просто не было дела до очередного позднего гостя — едва знакомого собутыльника.

Берт и Келл, голодные и уставшие, c жадностью принялись за еду. Чтобы дело шло веселее, открыли пару бутылок выдержанного монастырского вина. По немому согласию никто не вспоминал прошедший день. Для каждого из них началась новая жизнь. Келлгар осуществил свое давнее желание и раздал долги прошлого, но при этом он открыл себя с новой стороны. В какой-то момент ему действительно понравилось убивать. И сейчас, вдали от места расправы, когда жажда крови поутихла, это его страшило. Берт же был напуган, что кто-нибудь узнает о его поступке: за убийство монаха полагалась смертная казнь. Но ради сестры и их общего счастья он готов был рисковать и дальше.