По следам утопленниц

А Калина (2024)

Таинственный мир окутал эти места. Утопленники и призраки гуляют под покровом ночи, пугая загулявшихся людей. Кто же управляет этой нежитью и не дает давно усопшим найти и после смерти покой?

Глава 14

Глава 14. Восставшая из мертвых.

Не успели похоронить печника-Леньку, как тут же на следующий день новая беда на селе — Матрена, сожительница его, в колодец провалилась. И как умудрилась, никто понять не мог. Столпилась толпа односельчан вокруг гнилого покосившегося дома, смотрели на лежавшую на земле Матрену, охали и ахали, шептались. Доставшие её мужики, мокрые, сидели на корточках рядом тут же у покосившегося забора, укутанные кто в одеяла, кто зипун накинул на плечи, и густо дымили цигарками.

— Чего, православные, делать то будем? — послышался хриплый голос в толпе, — Сама она туда или может спьяну навернулась?

— Не бери грех на душу, Саввелий, не могла она сама, не таким человеком-то была, — огрызнулась на него вдова Семеновна, — Выпила она вчера с горя крепко, вот и навернулась. Вона, крышка у колодца какая, вся сгнила. Может села на неё, да та и проломилась под Матреной.

— Да, вроде, крышка то цела, Семеновна. Не иначе, сама, значит, сдвинула её и сиганула, — рассуждала Сорока.

Снова в толпе заохали, загалдели, рассматривали покойницу, её залатанную корсетку надетую на излинявшую серую рубашку, на её выцветшую в полоску юбку, на русые волосы с проседью, выбившиеся из-под толстой косы, а главное на большой перстень с зеленым камнем на её пухлом пальце, который так и манил к себе взгляды. Презрительно смотрели только родственники Леньки-печника, приехавшие с других сел на похороны. Им уже хотелось побыстрее поделить наследство, а не хоронить непутевую сожительницу своего родственничка.

— Что ни день, то покойник… — послышался шепот в толпе.

— Еще бабка моя говорила, в темные времена ведьма чертями хороводит, а те ей души на блюдечке приносят, — с умным видом проговорил дед Гаврила, тыкая указательным пальцем куда-то вверх.

— Не мели, Емеля, чего не знаешь, — огрызнулась Меланья, укачивая ребенка на руках.

Марфа тихонечко прошла сквозь шикающую на неё толпу, посмотрела на покойницу и ахнула:

— Горе-то какое, — она смотрела на блестящую рыбью чешую на щеке Матрены, взявшуюся невесть откуда, — Что же это делается?

— А беда не приходит одна, Марфа, — ответил ей дед Гаврила сочувствующим тоном.

— Вот что есть, то есть, — подтвердила Меланья.

— Православные, надо бы отца Алексия позвать, — не унимался Саввелий, — Грех её тут держать, да и дождь собирается.

Над толпой уже собирались холодные пунцовые тучи, и ветер колыхал фруктовые деревья в палисаднике Леньки-печника, срывая с них желтую листву и роняя желтые в пятнах яблоки на землю. Марфа поежилась от холода, по её щекам били редкие холодные капли дождя, но оторвать свой взгляд от той самой блестящей чешуйки никак не могла. Мысли все были только о ней."А ведь, небось, русалки Матрену и утопили": с жалостью и печалью подумала про себя Марфа. В толпе в это время ходили уже простые житейские разговоры, никто не обращал внимания на мертвеца, лежавшего на сырой земле. От этого Марфе совсем стало печально; вот был человек, и не стало его, а людям только косточки перемыть, да придать после имя его забвению, как будто и не было такого на свете. Из грустных мыслей её оторвала невесть откуда взявшаяся Ольга, та самая, что с ней на поляне землянику лесную собирала. Девушка с любопытным взглядом рассматривала покойницу и, казалось, больше никого и не замечала. Марфа заметила, что девушка одета опять в новехонькое, совсем не как бедная крестьянка. На ногах чистые ботиночки, на тело надета кофточка с вышитыми елочками, а поверх цветастая душегрея с вышитыми цветами на ней, да юбка длинная с бахромой. Удивленная Марфа даже рот открыла и тихонечко стала пробираться к ней, чтобы поздороваться.

— Вот уж и не ожидала тебя тут увидеть, — начала Марфа, подходя к девушке, — Здравствуй, Ольга.

Та оторвала взгляд от покойницы и внимательно посмотрела на Марфу, глаза её вдруг недобро блеснули:

— Здравствуй. Опять гнать будешь?

— Что ты! Зачем мне это?

Ольга пожала плечами:

— А мне почем знать? Опять у вас покойник. Жила Матрена никудышно и умерла так же.

— А тебе откуда знать, как она жила?

— Так тетю Матрену у нас многие знают. С первым мужем она в Соболевском жила. У неё и сын там остался. Правда он хромой и косой от рождения, поэтому из дома почти и не ходит. Гуливать она любила, крепко любила. И седмицы не проходило, как муж её ходил по домам, искал, где его Матрена. А как муж её преставился, так тетя Матрена и вовсе из дома ушла. Сына на бабку оставила, а сама сюда. Вот видимо догуливалась.

— Не нам судить, — строго отрезала Марфа.

Ольга фыркнула:

— Мертвым уже все равно.

Марфа еще раз взглянула на покойницу. Жалко ей, почему то, её стало, хоть и сквернословила та часто и выпить была мастак, но нет да нет, да пожалеет порой Марфу, доброе слово скажет, надежду даст. А вот сейчас лежит она на потеху всей толпе на сырой холодной земле и, дела никому нет. Только судачат все вокруг, перемывают ей косточки, слышится галдеж вокруг. И эта рыбья чешуйка блестит на её щеке и никак не дает покоя Марфе.

Толпа вдруг неожиданно притихла и стала расступаться перед черным, как гора отцом Алексием. Ольга, заметив его, быстро юркнула под мышку деду Гавриле и скрылась в толпе, а Марфа только и успела охнуть, как тут же загудел трубный голос:

— По грехи ваши платят вам! Узрите, рабы божьи, кару небесную! Отвернулись от бога?! Вот она кара! Если же вы от гласа Господа отворачиваетесь, то рука Господа будет против вас! Каждый грех вас удаляет от Господа нашего!…

Марфа не стала дальше слушать пламенную речь отца Алексия, а осторожно, чтобы никто не заметил, выбралась из толпы и пошла огородами домой.

Когда заходила в избу, в нос ударил ароматный запах щей, а свекор со свекровью сидели молча за столом и перебирали крупу. Рядом с ними крутился Федька, который заметив мать, с улыбкой подбежал к ней и крепко, как смог, обнял:

— Мамочка, а мы все ждем тебя, ждем…

Марфа нежно погладила шелковые волосы сына и, отняв его от себя, спросила:

— Ты бабке с дедкой помогаешь или опять балуешься?

— Помогаю, — кивнул Федька, а сам лукаво улыбнулся.

— Вижу-вижу, как помогаешь. Возьми-ка ты блюдечко, да сходи в курятник, яиц набери, — и, взяв с полки блюдечко, передала его сыну.

Федька, радостный от того, что ему разрешили выйти сегодня из избы, схватил блюдечко, обул на босу ногу большие ему калоши и вылетел из дома. Марфа, убедившись, что сына дома нет, подошла к столу, поближе к свекру и свекрови и заговорила:

— Матрену из колодца достали. Говорят, что пьяная свалилась туда. Вот такие дела.

Евдоксия строго посмотрела на Марфу:

— Опять покойник. Баба она хоть и гулящая была, да добра от неё было больше, чем от некоторых.

— Вот так, матушка. Родственница, говорят, Леонтия-печника, за водой утром пошла, а она там уже вниз головой плавает. Вот какие страсти. Люди гадают, сама сиганула или же случайно. Вот, решают, как хоронить её: за оградой или на кладбище.

— Матерь божья… — быстро перекрестилась Евдоксия, — Да что за оказия такая…

— Ну, все! — прогудел Николай Феофанович — Хватит тут! Померла, так померла! Нечего за делом о мертвецах разговаривать. Нашли о чем беседовать, клуши. Ты, Марфа, иди лучше к погребу, детям перебрать на зиму картошку помоги. Сами не управятся за сегодня. Наверное, как и вы, языками сейчас чешут, а дело так и стоит на месте.

Марфа спорить не стала, а надев на себя старенький передник на юбку, вышла из избы и пошла в огород, где находился большой погреб для хранения овощей.

Когда пришел день похорон Матрены, Марфа ночь сидела в избе с родственницами Леньки-печника. Внимательно присмотревшись, она заметила, что, тот самый перстень с зеленым камнем уже отсутствовал на её пальце, и нигде в избе его не было видно."Вот ведь, бесстыжие, с покойницы сняли. Наверное, и сундук весь её растаскали с тряпьем, родимец их забери": зло подумала про себя Марфа, глядя в белое лицо покойницы-Матрены.

Сидела вот так в тишине, в темной избе, которая освещалась только одной трескучей лампадкой и двумя свечами у изголовья гроба Матрены, да где шумели тараканы в углах и за печкой, а старые родственницы Леньки-печника уже заснули, и сидя на сундуке, повесили свои седые головы и тихо похрапывали. Разные мысли шли в это время в голову Марфе. Думала она и о жизни своей, и о сыне, и о русалках, и о ведьме, до которой и не дотянуться вовсе. Скучно совсем стало, да и душно в полумраке чужой избы и запах покойника совсем сморил Марфу. Сидела и, часто зевая, иногда посматривала на лица родственниц Леньки-печника. Все три старухи сидели рядышком к друг другу на большом старом сундуке. У всех троих был длинный крючковатый нос, руки, как плети, покоившиеся на их коленях и седые косы, уложенные на голове в виде корзинки. Все три старухи были похожи на старых ведьм, не иначе. За окном в это время изредка завывал ветер, который носил по улицам красные и желтые листья, стучал в окно головой веткой яблони. Марфа прислушалась, ага, снова ветер, да тараканы за печкой и ничего больше. Молодые родственницы Леньки-печника сегодня ночью готовят на помин обед в избе вдовы Семеновны, а тут оставили своих старух, что быстро повесили носы и уснули. Предвидя такой исход дела, попросили эту ночь и Марфе посидеть рядом с покойницей, никто потому что больше и не согласился. Марфа, помня какой была иногда доброй к ней Матрена, согласилась и вот теперь сидела в остывшей избе со старухами и покойницей, боролась с зевотой и сном."Грех-то, какой, спать в такую ночь. Терпи, Марфа. Терпи": думала она про себя.

За окном снова забарабанил дождь, а храп одной из старух все усиливался, что Марфа не выдержав, закрыла глаза и уже не смогла их открыть. Даже сон уже видела, как идет она в жаркий день по полю и все вокруг золотиться от спелых колосьев, и запах такой вокруг пряный и теплый. Идет она и руками трогает колосья, молочные зерна в пальцах растирает, а поле как будто бесконечное, ни конца, ни края не видно. Босые ноги чувствуют нагретую землю и так приятно ступать по родной стороне. И все бы хорошо, да вдруг все темнеть стало, тучи на небе набежали, нахмурилось все кругом. В груди Марфа почувствовала, как сердце быстрее забилось, а вокруг тишина, какая то, ничего не слышно и темно, как ночью. Кажется, будто сверху на неё что-то надвигается, и боязно от не понимания, что не так, что-то смущает. Марфа остановилась посреди поля, осмотрелась. Вокруг ночь и прохладно, не так как было мгновение назад. Пахнет вокруг покойником."Ой, что же я тут делаю? Я ведь с Матреной должна была быть": испуганно подумала Марфа во сне."Как же мне проснуться?": не выходило из головы и страх все больше накрывал её, заставляя метаться на месте, пытаясь побольнее себя ущипнуть. Ничего не выходило, а вокруг все менялось, и не поле совсем уже это было, а изба Леньки-печника."Проснулась я что ли, наконец-то?": спросила себя саму Марфа. Слышно только как свечи трещат и мерцает лампадка в темноте. Встала со стула, смотрит на старух — не спят, смотрит на гроб — а там Матрена лежит, но что-то в ней смущает. Марфа сделала два шага вперед, пригляделась, смотрит, а левое веко у покойницы дергается. От нахлынувшего страха Марфа дернулась назад, но взгляд все еще прикован к Матрене, а та вдруг возьми и открой левый глаз, а правый все еще закрыт.

— Ой, мама дорогая! — закричала Марфа и кинулась к старухам будить.

Тормошит каждую из старух, а те как будто и сами умерли, только сидя, не реагируют. Марфа снова повернула голову на покойницу и чуть сама от страха не умерла — сидит теперь Матрена в гробу с открытым левым глазом и беззвучно рот открывает, то ли говорит, то ли просто чавкает. Хотело было пуститься в бега из злополучной избы, да ноги Марфы вдруг как будто приросли к полу, не слушаются, только смотрит то на старух, то на покойницу и сердце бухает в груди, вот-вот выскочит. А Матрена ногу одну запрокинула из гроба, потом вторую и вот уже стоит она с одним открытым глазом и смотрит прямо на Марфу и рот все её двигается и чавкает-чавкает.

Воздух вокруг как будто стал липким, тягучим и смрадным, и дышать все труднее и каждый вдох отдается резкой болью в груди. Марфа от страха стала креститься, вслух читает молитву и сама не знает, откуда та взялась в её голове:

— Ангелы небесные, ангелы святые, услышьте мою просьбу, рабы божьей Марфы, заступитесь за меня от сил адовых, защитите от колдовства, от мертвых, что приходят забрать к себе живых…

Свечи у изголовья гроба громко трещат, лампадка дрожит и мерцает, а Матрена шаг уже делает, потом еще один, да руку левую вперед вытянула, то ли поймать хочет, то ли показывает на кого то.

— Да чего ты хочешь?! — не выдержала Марфа и крикнула на всю избу.

Покойница встала на месте, моргнула два раза левым глазом, а потом бесшумно зачавкала ртом и рукой все тычет и тычет в сторону Марфы.

— Чего тебе от меня надо?! — кричала Марфа, а из глаз брызнули слезы.

Матрена снова моргнула глазом и опять тычет рукой в сторону Марфы. Марфа, вдруг, догадалась, что не она ей нужна, а кто из старух, что позади сидели на сундуке, и спокойно в это время спали.

— Так и иди к ним! Меня не трогай! — и ноги сами как будто отлипли от пола, и Марфа отскочила в сторону ближе к божнице.

По избе вдруг засвистел ветер и зашевелил занавеску на печи и свечи разом погасли. Марфа упала на колони у божницы и громко стала читать"Отче наш", а по спине в это время мурашки от страха бегают, и ладони все вспотели.

Все разом укутало тьмой, и липкая тишина вокруг образовалась. Марфа перестала читать молитву, прислушалась и, вдруг, на всю избу раздался душераздирающий крик:

— А-а-а-а-а!

Марфа вскочила с колен, но тут же упала, и глаза её открылись. Не понимающе, она моргала и оглядывалась, а рядом топтались старухи, кричали, метались по избе. Марфа осторожно встала с колен на ноги и посмотрела на гроб. Матрена спокойно лежала в нем, как ни в чем не бывало, а у изголовья трещали все те же две свечки. Вот только там где покоились руки покойницы, на пальце ярко сиял перстень с зеленым камнем. Потрясенная Марфа даже сделала шаг вперед, чтобы приглядеться. Нет, она не ошиблась! Перстень был на пальце Матрены! Кто-то из старух задел ею в суматохе, и Марфа снова упала на колени:

— Ох… — только и вырвалось из её груди.

— А ты не стой столбом, молодая! — кричала старуха, — Ищи, ищи перстень то!

— Кошку, кошку чертову найдите! Всю меня исцарапала, холера её забери! — кричала другая, прижимая свою руку в крови к худой груди.

— Глашка, руку-то замотай! Кровит ведь! Весь пол уже заляпала! — кричала третья.

— Уйди со своим тряпьем! Глаз, глаз ничего не видит! Чертова кошка!

— У-у-у, Глашка, да он-то у тебя весь красный и опух!

— Дуры, перстень ищите! Куда пропал то!?

— Не вижу ничего, сестры! А-а-а-а!

Марфа медленно поднялась с пола, отряхнула юбку и потерла ушибленное колено. Потом оглядела старух и спокойно спросила:

— Не его ищите? — и указала рукой на гроб.

Старухи разом остановились и одна из них, словно кошка, метнулась к гробу. Заглянув вовнутрь и, видя, сияющий перстень на пальце покойницы, она громко ахнула и схватилась за сердце:

— Ох, сестрицы, оно тут! Ведьмины проделки!

Не веря словам своей сестры, тут же подошла и вторая старуха и заглянула в гроб:

— Матерь божья, не иначе нечистая сила правила её рукой…

Обе быстро перекрестились и снова посмотрели на перстень, который так и манил их.

— Ох, сестрицы, погибаю. Не вижу ничего-о-о! — вопила третья старуха, что металась возле печки с окровавленным лицом и рукой.

Не слыша мольбы сестры, обе старухи переглянулись между собой и одна, что посмелее, решила снять перстень с пальца покойницы. Только она схватила белый пухлый пальчик Матрены, как вдруг левая рука покойницы схватила резко за горло старушку и стала тащить к себе в гроб и душит её, что у той язык аж высунулся наружу и страшно кряхтит. От неожиданности вторая старуха завизжала и выскочила из избы, забыв даже про свою третью сестру, а Марфа кинулась к гробу, и топчется около его, бегает вокруг, не знает, что предпринять:

— Отпусти ты её, Матрена! Зачем она тебе! Отпусти, милая! Не нужна она тебе! — кричала в слезах Марфа.

А старуха кряхтит все тише и тише, и руки её слабеют и тело мягчает. Тогда Марфа кинулась к печи, пробежав мимо вопящей раненой старухи, схватила кочергу и понеслась обратно к гробу. Замахнувшись, она стала бить по руке, по телу покойницы, стараясь хоть как то помочь освободить старуху из её смертельных объятий.

— Ох, сестрицы, не вижу ничего! — вопила у печи раненая старуха, прижимая ладони к глазам.

— Кхр-кхра… — кряхтела другая.

Марфа все наносила и наносила удары по покойнице, пока вдруг рука той не ослабла и не освободила горло старухи. Где то в соседних дворах послышался крик петуха, и все разом в избе изменилось, как будто посветлело даже вокруг. Старуха, освободившись, упала у гроба и стала громко вдыхать в себя воздух, пытаясь отдышаться. Марфа кинула кочергу в сторону и кинулась к старухе:

— Подышите, подышите. Кончилось уже все. Ну, милая, дыши только.

В избу неожиданно ворвалась толпа из мужиков и баб, которых привела другая старуха. Одни столпились у порога, ошеломленно оглядывая избу, другие кинулись к израненной старухе, а третьи осторожно подошли к гробу и ахнули:

— Вы чего с покойницей наделали!?

— Ой, матерь божья, что натворили!

— Господи, спаси и сохрани…

Марфа подняла замученные глаза на толпу и ответила:

— Не видите? Чертовщина тут происходит!

На похороны Марфа уже не пошла. Замученная этой страшной ночью, она ушла домой и легла на кровать, где проспала до самого вечера. А в это время по селу быстро стали распространяться слухи, что, мол, Матрена даже мертвой своё забрала. Вот, какая, она ведьма! Так и похоронили её с перстнем на пальце, а чтобы народ синяками от кочерги не смущать, прикрыли тело крышкой гроба, пока отпевали.

Те старухи, что ночевали с покойницей вместе с Марфой, быстро уехали в тот же день, не забыв прихватить на телеге весь не богатый скарб из дома Леньки-печника. Почти все село наблюдало, как уезжали эти три особы и рукой придерживали тот самый сундук, на котором в ту самую ночь сидели. Долго еще будет ходить молва, как Матрена в виде черной кошки отомстила после смерти тем старухам, за то, что ограбили её с Ленькой-печника дом.

Прошла неделя прежде, чем Марфа отошла от этого происшествия. Вспоминая потом, она вдруг поняла, что Матрена не просто так кинулась забирать тот самый перстень у старухи. Без него она бы не ушла в мир иной! Прямо как та самая утопленница, что платок беленький просила! Что ж, может оно и к лучшему, а старухам поделом, нечего на чужое добро зариться!

Снова застучали холодные осенние дожди, снова хмуриться небо и ветер до костей пробирает, пока идешь к колодцу за водой. Всю неделю без перерыва лил, не давал лишний раз выйти на улицу по своим делам, даже собаки в такую погоду скрылись и не лаяли на редких прохожих, как в прежнее время.

Больше всех тужил Федька. Ему как никому хотелось побегать по улице с соседскими мальчишками, попрыгать по лужам и сбегать в лес по грибы, как взрослый, чтобы не думали, что он какой-то нахлебник. Но в такую погоду никто его конечно не отпускал.

— Не горюй, внучок, — ласково говорила ему Евдоксия, — Вот выйдет солнышко из-за тучи, прогреет землю и пойдешь гулять. Ты только потерпи. А то и ложись, спи спокойно, куды тебе торопиться? Вся жизнь твоя впереди, не то что моя…

Марфа с улыбкой смотрела на дувшегося сына, который махнул, как взрослый, рукой и залез на печку по маленькой лестнице, что ему недавно смастерил дед. Залез туда, пошуршал по мешкам с засушенными яблочными дольками и вскоре, видимо наевшись, заснул.

Вот и все, как будто и не было той страшной ночи. Как будто и не видела она восставшую из гроба покойницу и не спасала из её рук старуху. Вот так, рядом с сыном ей стало спокойнее, и появилась вера, что все будет у них хорошо.

Из мыслей её выдернул голос свекрови:

— А ты, Марфа, иди Николая Феофановича проверь. Что-то ушел в сарай и пропал. Чего ни случилось бы с ним. Не молод ведь уже. Да Фиску в дом позови. Опять, чай, с девками за баней стоит, лясы точит. И дождь и холод не берет её, беспутницу!

Марфа слабо улыбнулась и послушно вышла из избы. Выйдя на крыльцо, она надела на голову платок и глубоко вдохнула осенний воздух:

— Ах, как жить хорошо…