По следам утопленниц

А Калина (2024)

Таинственный мир окутал эти места. Утопленники и призраки гуляют под покровом ночи, пугая загулявшихся людей. Кто же управляет этой нежитью и не дает давно усопшим найти и после смерти покой?

Глава 12

12. Явление покойницы.

Вся дорога казалось ей одним большим морем, где бушевали волны и шторм уносил её все дальше и дальше. Куда-то делась робость и вчерашний страх, а только мысль одна ютилась в нетрезвой бедовой голове — быстрей бы попасть в постель.

Не успела Марфа войти в избу, как к ней радостно кинулся сын Федор и, обняв мать своими маленькими мягкими руками, он уткнулся ей в самый живот и немного жалобно всхлипнул. Марфа, немного шатаясь, присела на корточки, поцеловала сына в макушку и, не смея его от себя отдалить, ноздрями вдыхала детский родной аромат и благодарила всех святых, за сына.

— Сыночек, мой, родной, мой… — шептала она.

Послышались тяжелые шаги, и из-за печки вышел взъерошенный свекор. Скрестив руки на груди, он недовольно посматривал на Марфу, ожидая её ответа.

— Здравствуйте, батюшка. Где доченьки мои? — спросила, немного фальшивя, его Марфа, поглаживая волосы сына.

— Фиску к Анастасии послал, пускай помогает, а Фотиния с Никитой в поле работают. Сам я нынче хворый, сил ни на что нет. Тебя вот всю ночь ждал, уж было сам за тобой пойти хотел.

Еще раз, поцеловав макушку сына, Марфа встала с корточек, немного потопталась на месте, что-то отряхивая с юбки, и ответила:

— Сделали мы все. Ночью сделали. Жуть, что было. Только вспомню, так волосы дыбом встают. Не дай бог, кому увидеть такое…

— Чую, самогоном от тебя тянет, — перебил резко её свекор, — Для храбрости тяпнула или Ершиха велела?

— Велела. Да, как без этого. Страсти такие видела, не дай бог, кому еще такое увидеть. Вот те крест, — и быстро перекрестившись, уставилась своими стеклянными глазами на свекра.

— Иди, Марфа, иди. Переоденься да ложись. Сделала свое дело, за то тебе спасибо. А за пьянку хвалить не буду. Ступай…

Немного потоптавшись на тот же месте, Марфа еще раз отряхнула с юбки невидимую пыль и, пошатываясь, ушла на свою кровать.

И снова Марфа проспала весь день, и снова никто её не будил. Она, то просыпалась, то снова засыпала. И снилось ей, то море штормовое, то болото ночное с блуждающими огнями, где манят они её и манят к себе. Сквозь сон она услышала голоса падчериц, которые что-то между собой делили, спорили, послышался шикающий голос свекра, который пытался поставить их на место.

— Чего завелись? Чего умудрили? Все завтра в поле поедем! Ишь, свободу почуяли! Отлынивать? Не позволю! — рассержено гремел голос Николая Феофановича.

— А кто поможет тете Насте? — послышался жалобный голос Фоти.

— Уж больно умна ваша Анастасия стала! У неё у самой детей полный дом. Не малые они у неё, вроде. Пускай и они поработают. Барья мне еще нашлись! И ты, жена, не вздыхай. Все завтра поедем! Належимся в земле еще! Не поспеем убрать, все пропадет! Вон как дожди накрыли. А если сгниет все? Как жить то будем? Кто подаст нам? Вот то-то и оно! Никто и гнилой репы в дар не даст! Все, баста! Как сказал, так и будет!

С трудом подняв голову с подушки, Марфа огляделась. Свекровь все так же лежала на кровати, положив одна руку себе на лицо, она вздыхала и охала, а рядом с ней сидел свекор на краешке кровати, строго смотрящий на внучек и грозя им пальцем. Никитка сидел за столом, наблюдая за дождиком за окном, вздыхал, о чем-то думал.

Да, ничего она не пропустила. Как обычно все было в этом доме: споры, страсти, ругань. Тихонько встав с постели, Марфа стыдливо отвела взгляд от любопытствующих глаз родных и прошла к умывальнику. Хорошенько смочив холодной водой лицо, она насухо вытерла его, потом снова повернулась ко всем:

— Дождь, то какой. Нынче видимо жары уже не будет, — и чтобы не ждать расспросов, взяла ведро с помоями для свиней и вышла быстро из избы.

Последующие три дня прошли как обычно, как будто и не было той ужасной ночи на болоте, не было той встречи с утопленницей и страшного голоса ведьмы, от которого стынет кровь в жилах. И только на исходе четвертого дня с улицы вдруг послышался истошный крик гниловского пастуха. Он размахивал руками и красным от натуги лицом, кричал во все горло, брызжа во все стороны слюной:

— Марфу, Марфу нашли! Марфу нашли! Всплыла покойница! Всплыла на болоте!

Из домов тут же повыходили старухи, мужики и бабы, вздыхая, они тыкали на пастуха пальцем, думая, что тот допился, видимо, до чертей. Из своего дома вышел вместе с попадьей и отец Алексий.

–… Оглашенный… Да какая Марфа то всплыла? — спросила его Сорока.

— Малова! Марфа Малова… на болоте всплыла…, — задыхаясь, кричал пастух.

— Ты чего же мелешь? — не унимался теперь и муж Сороки, — Вон, стоит, живая! — и указал рукой на молодую женщину, стоявшую растеряно у ворот дома Маловых.

— Всплыла, вот вам крест! — пастух упал вдруг на колени и стал размашисто креститься на глазах у всех.

— Вот горе, допился пастух… — проговорила вдова Семеновна, приложив ладонь к сердцу.

Пастух не унимался, крестился, припадал лбом к земле и снова крестился. Люди, окружившие его, вздыхали, охали, крестились сами, пока из толпы, как туча, не вышел высокий в новой рясе отец Алексий.

— Веди, раб божий. Где видел покойницу?

Пастух медленно встал с колен, странно заулыбался и пошел, покачиваясь, в сторону леса, а за ним, как рой комаров двинулась и вся толпа, за которой увлеклась и сама Марфа, не веря в его слова.

Уже завернув по дороге в сторону болота, Марфа обхватила себя руками, почувствовав озноб от страха. Она оглядывалась по сторонам, как будто показалось ей, что что-то следит за ней из-за леса. Чем ближе они приближались к болоту, тем чаще билось её сердце, и подступала тошнота к горлу.

Пастух уже замедлил шаг, дико осматриваясь вокруг, метался, как бешенный пес, пытаясь вспомнить, где он видел утопленницу. Неожиданно рванув в осоку, где виднелись две мужских фигуры. Они стояли и смотрели куда-то вниз грустными глазами, в руках мяли свои фуражки, а на плечах висели охотничьи ружья. Пастух упал на землю и выпустил из себя истошный крик:

— Тута! Тута она, отец! А-а-а…!

Толпа, во главе с отцом Алексия рванула на голос к пастуху и, обступив его полумесяцем, заохали и снова стали креститься. Марфа осторожно прошла вперед сквозь односельчан и, опустив взгляд вниз, она, от увиденного, открыла рот. Среди осоки лежала молодая женщина с распростертыми руками, одетая в юбку и блузку с кружевными манжетами. Она была вся в тине и иле, а главное, что в её кулачке был крепко сжат тот самый платочек, что передавали они той самой ночью с Ершихой. Глаза её на белом, как снег лице, были стеклянные и обращены к небу, и блаженная улыбка на её лице придавала какой-то ей особенно жалостный вид, что все бабы тут же стали вытирать проступившие слезы на глазах.

Плечи пастуха дергались от рыданий, а двое охотников растерянно смотрели то на утопленницу, то на толпу.

— Чертовщина, какая то…, — тихо проговорил отец Алексий.

— Вот и сходили уток пострелять, — вздыхая, начал один из охотников, — Ведь, как чуяло мое сердце, что добром этот день не закончиться.

— Разве утопленники в болоте всплывают, отец Алексий? — начал с мокрыми глазами от слез, другой охотник, — Да разве должна была всплыть после стольких лет? Да еще и лежит, будто положил её кто-то аккуратненько. Ведь, как будто вчера только утонула.

— Да ведь хоронили её вроде… — снова затороторил другой, — Ох, матерь божья… Что твориться-то…

— Бог один ведает! — ответил громко отец Алексий, — Не вините себя напрасно. На вас вины тут нет. Это рука божья вас направила сюда, чтобы великое правосудие творить! — потом вдруг повернулся и, найдя глазами Марфу, строго спросил её, — Утопленницу скрыть хотели? Землю погаными делами осквернили? Не вышло! Бог все видит! — он поднял руку над головой и указал пальцем в небо, — Все ведает! Явилась она сама к людям за грехи ваши! Покайтесь, грешные! Ибо не человек вершит судьбу, а Бог! И божья рука будет карать за грехи ваши! И кара его будет по вашим грехам соизмерима!

Вся толпа в один момент обступила Марфу, которая, как заколдованная стояла на одном месте и смотрела мокрыми глазами на утопленницу. Не обращая внимания, на дальнейшие угрозы отца Алексия и дыхание толпы в затылок, ожидающей над ней расправы, она шаг за шагом отходила назад, а потом, развернувшись, расталкивая односельчан, и вовсе побежала прочь от проклятого места. Никто за ней не кинулся, а только угрозы отца Алексия доходившие до Марфы били, как бичом по самому сердцу.

Запыхавшись, она влетела в дом, где упав на колени возле свекра, со слезами протороторила:

— Нашли её, батюшка! На болоте нашли. Лежит, как будто вчера только утопилась. Что же будет теперь? Что же теперь с нами сделают? Народ ведь не простит! Грех-то какой случился…

Свекор, все так же сидя на стуле за столом, отодвинул от себя старый башмак, который только что чинил, потемнел лицом, потом прикрыв рукой рот, ответил:

— А будь, что будет. Что теперь сделаешь? — и, встав с места, прошел мимо Марфы, запирать ворота.

Последующие дни были как в тумане. Хоронили повторно Марфу-утопленницу без отпевания за оградой кладбища. Старую могилу трогать запретили, так и оставили. Из города даже следователь приезжал, расспросил всех, записал, да и на этом все. Не до утопленников ему было, в стране и так творился натуральный хаос. Свекор почернел лицом, стал тихим, свекровь и вовсе замолчала, да все больше в кровати была, скрестив на груди руки, смотрела в потолок, словно покойница.

Сам дом Маловых теперь все односельчане обходили стороной. Слухи пошли, разные версии и одна страшнее другой. Раз даже камень в окно кто-то швырнул, да и на этом все.

Так прошел август, наступил сентябрь, а просьба строговских утопленниц была еще не исполнена. Да и до этого ли ей было? С большим бы удовольствием Марфа про то забыла, если в одно утро не напомнили ей об этом. Еще все спали, когда сквозь сон, услышала Марфа, как кто-то тихонько стучит в окно. Открыв глаза, она прислушалась, стук повторился. Встала осторожно с кровати и босиком прошла к окну, где только тень и успела заметить. На душе как то стало нехорошо, сердце застучало, но подавив в себе страх, Марфа быстро надела свекровины калоши и осторожно вышла из избы.

Не успела она подойти к воротам, чтобы открыть калитку, как услышала знакомый уже голос:

— Марфа…

Марфа дернулась от ворот, встала, как вкопанная, даже дышать перестала.

— Марфа, не забудь нашу просьбу. И кольцо, кольцо береги…

Марфу всю обдало холодом, она вдруг вспомнила, что забыла про то кольцо и даже не помнит, надевала ли его она после встречи с Ершихой. Тогда она осторожно отперла калитку и вышла за ворота, но там уже никого не застала. Краем глаза Марфа заметила, что на земле что-то блестит. Присмотрелась, нагнулась и удивленно схватила предмет с земли. На неё смотрело то самое кольцо с гранатом. Где же она успела его обронить!? Вот растяпа! Сжав кольцо в ладони, Марфа быстро вошла обратно в дом.

С кровати в это время медленно поднялась Евдоксия, накинув на плечи платок, она, молча, прошла к иконостасу и тихо стала творить молитву. Марфа, быстро спрятала кольцо в печурку, пока никто не видит, а сама, чтобы не мешать свекрови, снова вышла во двор, решив что сейчас лучше подоить корову, убраться в хлеву, а дома и без неё помощников хватает, чтобы печь растопить, да самовар поставить.

Подоив корову, убравшись, Марфа пошла выгонять птицу со двора. Выходя уже за ворота, она заметила проезжающего Дениса Волкова на телеге, а в самой телеге на соломе лежал его безногий брат — Афанасий. Заметив её, Афанасий вдруг крикнул брату:

— Стой, Дениска! Стой, говорю!

— Тпру-у-у! — Денис остановил лошадь и, привстав, снял фуражку и поздоровался, — Здравствуй, Марфа!

— Здравствуй, Денис Петрович, — растерянно отвечала Марфа, теребя передник.

— Доброго дня, Марфа… — поздоровался Афанасий, — Вот везут меня на поле посмотреть. Соскучился уж я больно по нашим просторам. Все лето хворал, дальше избы нигде не был.

— Здравствуй, Афанасий Петрович. Хорошее дело затеяли. Погода нынче добрая. Хорошего вам пути.

— Слышал, что у вас случилось, — продолжил Афанасий, — Прими от меня мои соболезнования. Вот ведь сколько горя случилось. И даже столько человек может сдюжить. Вот ведь какая в человеке сила храниться. Вы на людей только не гневитесь. Это они от необразованности все, — он немного замолчал, задумался, а потом продолжил, Скоро все измениться, Марфа. Скоро все по-новому будет.

— Спасибо за слова утешения, Афанасий Петрович, — сухо ответила Марфа, стараясь не смотреть на прикрытое дерюгой место, где должны были быть его ноги.

— И на Прасковью не гневитесь. Она баба хоть и резкая, но не гулящая. Узнаешь скоро. Ну да ладно, Марфа, ехать нам надо. Ты верь, все образумиться скоро. Поехали, Денис! До свиданьица, Марфа!

Попрощавшись с братьями Волковыми, Марфа, еще какое-то время смотрела им вслед, пока не заметила любопытствующий взгляд соседки из-за едва прикрытой калитки. Не успела она на неё осуждающе посмотреть, как из дома вышла Фиса и, заметив соседку, громко ей крикнула:

— Доброго утречка, Устинья Петровна!

Соседка резко изменилась в лице и шмыгнула обратно за ворота, откуда послышалось, как громко захлопнулась дверь в избу.

— Сейчас к Сороке побежит и растрезвонит по селу, что за тобой мужики уже домой приезжают. Вот потеха будет, — весело протороторила Фиса.

— Цыц, Фиска! — строго шикнула на неё Марфа, — Что ты такое говоришь? И не стыдно тебе?

— А мне то что? Вот увидишь, распустит слух! Да похлеще меня историю придумает.

— Ох, Фиса, Фиса. Жалко мне Афанасия, и жену его жалко. За что ему такие страдания? И без ног вернулся и с рукой одной. Что же столько горя то на свете? За что такие испытания?

Фиса только пожала плечами и, молча, ушла в баню за ведрами. Марфа же, посмотрев на соседские окна, где время от время выглядывал нос любопытной соседки, погрозила той пальцем и ушла в дом. Проверив кольцо в печурке, она стала помогать с готовкой Фоте, время от времени посматривая на схрон.

После обеда Марфа незаметно шмыгнула за ворота, пока все были заняты своими делами, и побежала к Ершихе, не забыв прихватить с собой кольцо. Одев его на палец, она шла все время оглядываясь по сторонам и прибавляя шаг. Подходя к дому знахарки, ей показалось, что где то с болота она услышала свое имя, но оглядываться побоялась. Не до игр с кикиморой!

В это время Ершиха складывала наколотые дрова, сваленные в одну кучу, в дровяник и, услышав шаги, обернулась. Поправив платок на голове, она с улыбкой обратилась к гостье:

— То-то рука моя чесалась. Чуяла, что придешь. Ну что, помог тебе отец Алексий? — с издевкой в голосе спросила она.

— И не просила. Не до этого было. Да ты и сама знаешь. Зачем смеешься напрасно?

Марфа подошла ближе к Ершихе, глубоко вздохнула:

— Да и не по этому делу я к тебе пришла. Строгова утопленница ко мне снова приходила. Сегодня утром. О просьбе мне напомнила. Что делать и не знаю даже. Страшно мне. За сына страшно.

— Вот оно что. Даже кольцо, смотрю, надела? То-то тишина вокруг. Интересно-о, — она задумалась, — А пошли-ка в дом.

Марфа еще раз огляделась вокруг, прежде чем пойти за Ершихой в дом и как только вошла внутрь, села за стол и чуть не заплакала:

— Боюсь, боюсь за сына! Вон чего натворила утопленница в прошлый раз! Ермолая за собой на тот свет утащила! Что же делать? Как до ведьмы добраться? Ведь у неё сила такая, что и думать об этом страшно…

Ершиха села напротив, поставив локти на стол:

— Ну, слезы брось. Они все равно не помогут. А что до ведьмы… так я и сама не знаю. Больно сильна она. Вот только я тебе расскажу кое-что. Про разоренное кладбище знаешь?

— Знаю, — вытирая слезы с лица, ответила Марфа.

— Старое оно, еще со времен Екатерины, царицы нашей. Уж, почему кладбище бросили, не знаю, а разоряли люди лихие его с весельем и куражем, пока на них хворь не напала. Прямо там и полегли. А кладбище тех пор опасным стало. Люди там пропадали невесть куда. А другие рассказывали, что мертвые по ночам из могил там встают. Бродят, костями бренчат, живых ищут. Вот и думаю я, не наша ли ведьма ту хворь на тех людей наслала тогда? Не она ли людей там с пути сбивает и из могил мертвецов призывает? Еще бабка моя говорила, что ведьма та древняя. Опасная она. Давече, в сторону того леса ходила я, грибов хотела набрать. Там лес раньше всегда был урожайным на грибы то. А тут смотрю, лес-то гнить там начал и тишина, тишина гробовая стоит. Все смердит вокруг, все, как на кладбище, как будто умирает. А, мертвые из-под земли, чувствуется, как шевелятся, почву руками гребут, высвободиться хотят. И уж меня страх тогда взял такой, что забыла тогда про грибы и вприпрыжку домой побежала. Вот сейчас думаю с тобой туда сходить. Ты кольцо свое не снимай, я с тобой рядом пойду. Вот и посмотрим, что там делаться будет.

— Да зачем это? Не пойму тебя…

— Вот глупая. А вдруг твое кольцо на ведьму как-то действует или на чары её? А как узнать то по-другому? Или сидеть тут будем и слезы лить? Много тебе они помогли?

— Не помогли…

— Смотри. Я тебе предложила, а ты сейчас думай. Нет — так нет, а если да, то прямо сейчас и выдвигаемся.

Марфа задумалась. Не исполнить просьбу утопленниц было страшно. А вдруг, как Ермолая, зачаруют её сына и унесут с собой на тот свет.

— Согласна, — ответила, подумав, Марфа.

— Вот и хорошо. Тогда вставай, голубка. До сумерек успеть бы.

Ершиха быстро одела на себя залатанную теплую кофту и, взяв за руку Марфу, вышла вместе с ней из дома. На ручку двери она вставила палку, как знак непрошенным гостям, что хозяйки дома нет. Большой камышовый кот внимательно посмотрел на Ершиху, потом лениво потянулся и шмыгнул в кусты, как будто решил следить оттуда тайком за домом. Обойдя дом, Ершиха пошла смело в сторону леса, не сбавляя шаг и не оборачиваясь. Днем идти было не так страшно, как в прошлый раз, когда они ходили ночью навстречу с утопленницей. И только когда лес был в ста метрах от них, Марфа почувствовала озноб в теле и даже в какой-то момент захотела сбежать, но тут к ней повернулась Ершиха:

— Чего встала? Бежать собралась?

— Нет, — поежившись от внезапного холода, ответила Марфа.

— Тогда не останавливайся. Времени у нас слишком мало.

Ершиха двинулась дальше и лес, становился все ближе и ближе, пока в какой-то момент они не вступили под тень его ветвей. Все разом как будто исчезло: звуки, солнечный свет. Марфа снова поежилась, а Ершиха замедлила шаг. Они шли осторожно по земле, покрытой моховым ковром, пригибаясь время от время от сухих широких ветвей деревьев, вдыхая затхлый гнилостный запах. Ершиха прислушивалась к своему внутреннему голосу, пыталась, что-то почувствовать, что-то понять, но все как будто замерло, испугавшись чего-то. Странно все было, неестественно. Вдруг впереди хрустнула ветка и с громким карканьем полетела прочь ворона, испугавшись непрошенных гостей. Или может она полетела оповестить о них свою хозяйку? От такой неожиданности сердце женщин забилось быстрее, и они остановились на месте, прислушиваясь к окружавшему их лесу. Но опять все окутало липкой тишиной, а свет как будто все мерк и мерк.

— Не пора ли нам обратно? — тихо дрожащим голосом спросила Марфа.

Ершиха подняла палец вверх:

— Тш-ш-ш…

В воздухе она уловила какое-то неожиданное напряжение, словно кто-то порвал струну на гитаре. Пальцы на руках от напряжения разболелись, колени заныли, а она все всматривалась сквозь ветви деревьев, стараясь хоть что-то рассмотреть.

— У-у-у-у…. — неожиданно раздался громкий голос по лесу, сотрясая воздух вокруг.

Марфа от страха закрыла рот рукой и часто задышала. Ноги её стали ватные, а сердце как будто вот-вот выпрыгнет из груди.

— У-у-у-у… — снова повторился звук, раздаваясь эхом вокруг.

Ершиха решила сделать два шага вперед, как вдруг впереди хрустнула ветвь и с треском упала возле ног женщины. От такой неожиданности Ершиха стала бешено оглядываться и шептать свои заклинания, стараясь все-таки рассмотреть кого-нибудь. Она снова сделала шаг, потом еще один и вот уже решительно, переступая упавшую ветвь, она идет вперед, а за ней, пригибаясь, идет и Марфа.

–У-у-у-у… — раздался снова трубный голос над головами, и ветер заколыхал верхушки деревьев, которые заскрипели, заныли, словно моля о помощи, осыпая головы путниц серой сухой листвой.

Впереди затемнели могильные холмы и тени как будто замелькали между ними. Голос Ершихи становился все громче и громче, она уже выкрикивала страшные неизвестные слова. Марфа задрожала всем телом, не веря своим глазам, она старалась не отставать от Ершихи, которая так уверенно шла к кладбищу. И вот дойдя до первой могилы, она вдруг встала и голос её затих. Она присела, приложив свои ладони к земле, прислушивалась. Лишь еле различимые толчки из-под земли выдавали в этих местах присутствие нечистой силы и власть ведьмы, но что-то сдерживало их, не давая пустить свои силы вход. Ершиха слабо улыбнулась и повернулась к дрожащей Марфе:

— Я узнала, то, что меня волновало. Мы можем уходить. Начинает темнеть.

Ершиха резко встала с корточек и быстро пошла прочь с кладбища. Она так быстро шла, что Марфа еле поспевая за ней, почти бежала, задыхаясь и каждый раз спотыкаясь о коряги. Где то позади неожиданно завыли волки, наполняя страхом разум женщин.

— Скорее, Марфа! Темнеет! — прокричала испуганная Ершиха и побежала со всех ног из леса.

Казалось, что за ними гоняться, а может это был обман разума, но время от времени слышался треск и шум позади. Поднялся снова ветер, пригибая деревья к земле, мешая пробираться сквозь него женщинам. Несколько раз хлестнула ветка по лицу Марфу, но, только ойкнув, она подставила впереди себе свои руки, пытаясь защититься от нового удара. Впереди показался спасительный свет, где солнце близилось к закату. Ершиха громко произнесла слова заклинаний и ветер немного стих, отступив и давая пробиться к выходу. И только нога коснулась земли за пределы леса, как ветер вдруг утих полностью и все вокруг стало прежним и привычным. Марфа упала на землю, как только выбежала из леса, всхлипнула и руками стала щупать свое лицо.

— Вставай, Марфа! Не время разлеживаться! Вставай! — произнесла, задыхающаяся от одышки, Ершиха и, протянув Марфе руку, помогла той встать.