Стоит ли мне писать?

Void Walker, 2023

Есть сознательные искажения. Наверное, есть бессознательные. Хочу поделиться, хотя наверно, больше писать не буду.

Близился вечер, с севера тайком проникали холодные ветра, предрекая скорую осень. Пока они лишь ласкали приятной прохладой, но уже ночью, когда солнце снова сдастся своим ночным сестрам, они твердо вцепятся в тебя, так что еще пожалеешь о дневном зное.

На жарком южном закатном солнце, благодать райской зеленой долины нарушил раскидывающийся военный лагерь. Перекрикивания птиц заглушали громкогласные команды. Стяги, знамена и доспехи сказали бы любому, что это королевская армия. Гвардия Его величества.

— Мельхиот! Клянусь светом, если ты еще раз затеешь драку, я тебя разжалую в свайры и переведу конюхом к кавалеристам.

Высокий, широкоплечий парень только ухмыльнулся такой мысли, в тени низко надвинутой шляпы — отправить двуручника в конюхи? «Ха, пусть попробует, это будет даже забавно».

— И встань, когда к тебе обращается офицер. — побагровел круглым лицом маленький толстый человек, в нашивках младшего капитана.

Развалившийся на телеге с мешками риса парень, лениво жуя соломинку, окинул взглядом взбешенного офицера. Казавшиеся ему такими комичными кавалеристские усы, на щекастом лице этого вечно бледного и болезненного коротышки, были в этот раз гневно встопорщены.

— Ты что оглох? Встань, я тебе сказал.

Взгляд Мельхиота вернулся к созерцанию работы группы рядовых гвардейцев, копавших что сомнительное, похожее на яму для отхожего места.

— Что, опять дрыхнешь, пока другие за тебя отдуваются? — едко поинтересовался младший капитан Бланк.

— Работа солдата — с мечом руке, а не с лопатой.

— Вы гляньте! Он соизволил мне ответить. — театрально вскинул руками пузатый коротышка. — Позволь ка тебе напомнить: ты гвардеец, ты находишься на службе у короля. Ты не наемник. По крайней мере, пока тебя не уволили. Или ты этого и добиваешься?

В этот раз Мельхиот продолжил лениво жевать соломинку. Наемники — особая каста. Их не уважали ни солдаты регулярной армии Иммиафала, ни баронские дружины. Командование брало их от случая к случаю. И пускали в расход с легкостью и, иногда, даже удовольствием. Поэтому многие предпочитали не замечать их мелких вольностей.

— Ты меня слышишь? Почему ты избил главного повара?

— Так теперь мамины сынки называют мелкую оплеуху? Малый необоснованно хотел ограничить мой рацион.

— Вывихнутая челюсть по твоему мелкая оплеуха?

— Возможно, я чуток перестарался.

— Хватит с меня этого, слышишь? Еще одна драка, и я тебя, как минимум, разжалую. Так что, если тебе не надоело жалование младшего сержанта…

— Даже в рядовых, двуручник будет получать больше твоего. — Мельхиот презрительно скосил на Бланка глаза. Это было, конечно, неправдой. Но он попал в больное место. Двуручника всегда развлекала мысль о том, что этот толстый коротышка, похоже, считает себя воином.

— Да что ты о себе возомнил? Ты кичишься, как буд то ты как минимум чемпион Иллариона. А ты не то что даже еще не мастер, ты вообще просто мечник. Еще меньше! Ты безродная дворняга. — Бланк остановился что бы гневно втянуть воздух. Это тоже было не совсем правдой: Мельхиот был сыном дворянина. Но его отец был виконтом. Таким образом, он, как само собой разумеющееся, считался бастардом.

Наблюдая как здоровяк, выплюнув соломинку, уставился на него и потемнел в лице, Бланк нервно сглотнул двойными подбородками. Взгляд его невольно бросился к открывшемуся огромному двуручному мечу, незамеченному в телеге до этого. Но собрав свою волю кулак, он решил довести дело до конца в этот раз.

— Слушай, мне надоели твои мелкие, но бесконечные лязги со всеми подряд, понял? Лейтенант де Малора уже стонет от тебя. Ты не рядовой гвардеец, но и еще не офицер. И, как бы хорошо ты не размахивал мечом, с таким отношением к службе никогда им не станешь. Я закрываю глаза на некоторые твои капризы в бараке, но мы в походе. И ты должен тянуть лямку вместе со всеми. Считай что я тебя предупредил.

Бланк отчеканил каблуками поворот, и отправился в сторону сектора командирских шатров. Гордо задрав голову, позволяя трепетать своим двойным подбородкам толи от гнева, толи от ветра. Мельхиот снова отклонился на мешки насмешливо размышляя, что Бланк, и в этот раз наверняка уверен, что с «его делом» покончено.

«Неужели они не догадываются, как сильно я их ненавижу?»

Его взгляд лениво перетек к яме. Гвардейцы решили отдохнуть и, опреревшись о лопаты, завязали разговор. Кто-то закурил трубку. К ним сразу направился старший сержант. Несколько резких слов, и рядовые, немного ворча для приличия, снова принялись за дело. Старший сержант глянул в сторону Мельхиота. Немного посмотрел, сплюнул, и отправился по своим делам. «Как они меня боятся» — снова ухмельнулся ему в спину здоровяк.

Бланк от части прав — Мельхиот не был мастером длинного меча. Для этого требовалось выступать на турнирах, а он ненавидел турниры. И он ненавидел «выступать».

Зато его кулаки заслужили себе слишком дурную славу даже среди отряда наемников. Мельхиот любил наемников. Их можно было бить, почти не опасаясь штрафов и увольнения. Правда, они всегда, при любых обстоятельствах, давали сдачи, но это его никогда не останавливало. Как жаль, что их не взяли в этот поход.

Его отвлек звон стали. Неподалеку отгородили площадку, где тренировались мечники. Солдат всегда должен быть занят — Мельхиот давно понял причину большей части работы гвардейцев. Это было не для него. Во первых, тренировочные мечи остались в бараке, а за нанесенную серьезную рану в тренировочной схватке могли оштрафовать, или даже разжаловать. Считалось, что получивший грамоту мечника гвардеец должен уметь остановиться в нужный момент.

И это вторая причина — для Мельхиота не было разницы, был ли бой тренировочным, все они были для него настоящими. А в бою он слишком часто забывался. И это, было третьей причиной того, что мало кто хотел с ним спаринговать. И четвертым, наконец, было то, что он не был уверен, что может хоть сколько нибудь улучшить свои навыки владения мечом, в спаринге не то что с простым мечником, а с рыцарем. Если бы офицер снизошел, конечно, до тренировочного боя с младшим сержантом. Хотя Мельхиот был уверен, что его просто слишком боятся.

Вокруг них стремительно выростали леса лагерных шатров. Обученные и натасканные гвардейцы, как трудолюбивые муравьи, возводили здесь свой город. Бывалые солдаты хоть на мгновение старались заглушить тревожную причину, по которой разбили этот лагерь. В смехе, в муштре, в работе, в пустой болтовне. Старались не обращать внимания на то, что уже с завтрашним маршем в земли Беорнинга, барон Ландан может напасть в любой момент. Но Мельхиоту это напряжение не мешало. Он никогда от него не уставал.

Говорили, что барон хорошо подготовился ко встрече гвардии его величества. Что его, пусть негласно, но поддерживают многие бароны Приматиона. Кто знает, насколько изменилось положение за эти недели? Может их ожидает уже не один мятежный барон, со своей дружиной, а целая армия?

Именно поэтому Командный дом послал сюда целый полк. С этими баронами ни в чем нельзя было быть уверенным. Сегодня они говорят одно, завтра делают другое. Разведчики приносили довольно странные слухи. Некоторые не возвращались. Поговаривали, что Ландан даже готов ко встрече с ультропами.

При мысли о высших паладинах, он снова нервно дернул щекой. «Они не люди, чего ты хочешь? Победить одного из них? Простому смертному это не под силу.» Ультропы не имели права становиться чемпионами, не имели воинского звания. Фактически, никому не подчинялись, кроме главнокомандующего Иммиафала и короля. «Они не люди.» — повторял он себе.

Он мог понять почти всех, кого так ненавидел: пафосных, благороднейшего происхождения рыцарей; напыщенных честью командовать «сильнейшей армией» Иллезарда офицеров; подхалимов и холуев среди гвардейцев рангом пониже. Но ультропов он не понимал совершено. И от того, возможно, ненавидел больше всех остальных.

Вокруг продолжали носиться люди и нелюди. К телеге подошел молодой эфион-поваренок. Заметив на куче мешков с рисом нежившегося в лучах медленно подплывающего к горизонту солнца, здорового двуручника, паренек загарцевал на своих тоненьких копытцах в нерешительности.

— Мельхиот. Раз уж ты здесь, не поможешь мне дотащить четыре мешка? Можешь расчитывать на приличную добавку, если поможешь.

Он счел предложение поваренка вполне достойным, вскочил, с хрустом размял в локтях мускулистые руки. Пристегнул за спину свой двуручный меч, с которым никогда не расставался. И разом сгреб все четыре мешка на плечи. Эфион, совсем еще мальчишка, по меркам своего народа, восхищенно взглянул на него, и затопал к кухонному шатру.

«Наверно сбежал из своего леса в поисках приключений, хотел стать паладином в армии людей.» — размышлял Мельхиот, искоса взглянув на шагающего рядом поваренка. «Ха! Ну и как ему, интересно, теперь быть кашеваром?» — но мальчишка-эфион, похоже, совершенно не испытывал в связи с этим никаких душевных мук, и был даже вполне доволен и весел. И весьма неплохо готовил, насколько понимал Мельхиот.

— Спасибо, что надавал тумаков этому пэру Нимгурлину. Тьма, ну и имена у этих найхимов. Чесно говоря, он порядочная сволочь. — затараторил мальчишка так, что Мельхиот даже пожалел, что взвалил на себя все мешки. Но все же усмехнулся: «пэр Нимгурлин» звучало для него так же, как «лорд нимх», или «паладин-поваренок». — Как то раз он прижег меня сковородкой, за то что я запутался в его имени. А Гизу, другому поваренку, он разбил губу и нос, за то, что тот выронил кастрюлю с луком.

— Он провалялся два дня в лазарете со слабостью. Клирики не стали исцелять такой путяк. Сказали само заживет. На самом деле, им было просто лень, я уверен. Я как-то раз сломал палец. Еще в Каталее. Так какая то странствующая девушка-клирик исцелила его менее чем за десять минут. — поваренок помахал тонким мизинцем, в доказательство. — Она была так добра. Совсем не то, что большая часть армейских клириков. «Сотрясение», сказали они. «У глупого мальчишки», сказали они. «Когда потеряет в бою часть кишков, тогда пусть приходит». Хотя их можно понять: сколько всяких мелких травм получают гвардейцы? Они, конечно, шутили. Но какие добряки все же, эти армейские клирики, а?

Он, похоже, теперь стал для паренька личным героем. «Меня сейчас стошнит». — все что пришло на ум Мельхиоту по этому поводу. Он уже собирался сказать мальчишке, что бы тот заткнулся, когда они наконец пришли. Мешки свалились у входа, Мельхиот молча развернулся и отправился на прогулку.

— Не забудь ко мне на раздачу встать на ужин. — крикнул ему в след довольный молодой эфион.

Он, как всегда, не спешил в шатер своего десятка. И был уверен, что сослуживцы тоже не спешат его видеть. Проходя мимо импровизированной тренировочной площадки он задержался. Такое можно было увидеть только в военных походах: рыцари и простые мечники тренировались рядом и друг с другом. Похоже трое каких-то рыцарей решили показать мастер-класс рядовым мечникам-гвардейцам.

Но, что более удивительно, за всем этим наблюдал, наподобие судьи, ультроп. Их было в этом походе всего двое на весь полк, на две тысячи людей и нелюди, простых гвардейцев и рыцарей, магиков и клириков. И один, по непонятной причине, решил понаблюдать за тренировочным боем. Мельхиот никогда не слышал, что бы ультропы разговаривали. Нет, они отвечали на приказы, но никогда, ни разу он не видел, что бы ультроп с кем-то вступал в разговор. И этот так же, стоял молча и неподвижно как статуя. На него бросали редкие взгляды так же удивленные мечники. Рыцари предпочитали его просто не замечать.

Мельхиот тоже кидал на него исподлобья косые взгляды. «Неужели ему не жарко в этой груде метала?» — несмотря на южное солнце, ультроп был облачен в полный доспех. Более массивный чем у любого богатыря-рыцаря. Зотолое с белым тиснение доспехов ослепляло красотой. Красно-белый, в полоску, плюмаж закрытого шлема. Тяжелый, с «металической» ниткой, белый в обрамлении вышитых золотых дубовых листьев, плащ, свисал с плеч, закрепленный на нагрудном доспехе массивной бляхой с королевским гербом. Одноручный меч, размером не на много меньше двуручного меча Мельхиота. Ультроп где-то оставил свой неизменный массивный щит. С которым сражаться было не под силу простому смертному. Даже ему — Мельхиот не собирался себя обманывать. «Пока. Пока, не под силу…»

— Эй ты, двуручник, верно? Ну ка иди сюда.

— Не надо, Райан, оставь этого парня.

— Да брось, Кларк. Почему бы мне не потренироваться с двуручником?

— Ты здесь новенький, да?

— Что? Ты ко мне обращаешься? — удивился рыцарь.

— Кларк, этот невежа того не стоит. — постарался успокоить напарника другой рыцарь, не обращая на Мельхиота никакого внимания. Он узнал сера Кларка, с этим рыцарем он подрался еще в первые дни в этом полку, почти два года назад, из-за какого то пустяка. Тот благоразумно предпочел замолчать случай, в котором рыцарю намял бока простой мечник. Хоть и двуручник.

— Да о чем ты говоришь, Кларк? Я хотел лишь поспаринговать с двуручником. Но теперь считаю, что просто обязан научить человека хорошим манерам, ради его же блага. Во первых, для тебя, чернь, я сер рыцарь. Во вторых, не твое собачье дело, сколько я в этом полку служу, когда и откуда перевелся. В третьих, иди ка сюда, юноша, и доставай свой меч. — заявил рыцарь, возрастом, может, лишь на пару лет старше Мельхиота.

За все время тиррады сера Райана, Мельхиот пролоджал стоять сардонически улыбаясь. «Наконец то! Я заждался такого случая. Публично щелкнуть по носу какого нибуть зарвавшегося рыцаря. За такое не жалко месячного жалования. Да тьма, пусть хоть понижают до рядового за такую возможность. Но не сразу. Пусть побесится, ублюдок.»

— Эй куда ты собрался? Я тебе велел выйти на тренировочную площадку. Стой! Ты что оглох? — сер Кларк выскочил перед уходящим Мельхиотом, в совершенно возмущенном состоянии. «Только дурак поддается ярости еще до битвы.» — подумал здоровяк глядя на взбешенного рыцаря.

Он схватил двуручника за шиворот одной рукой. И с вызовом уставился в глаза. Для этого серу Райану пришлось встать на носки.

— Ты сейчас же пойдешь в тренировочный круг. Ты меня понял?

В висках двуручника ритмично застучали молотки — Уговорил.

— Сейчас я сотру с твоей хари эту мерзкую ухмылочку. — сер Райан отступал в круг. Третий рыцарь тоже заинтересовался происходящим. Даже мечники почти прекратили звенеть сталью.

— Мое оружие: палаш и щит. Согласен? — рыцарь собирался сделать вид, что взял себя в руки. Но Мельхиота он не обманул.

— Друвучный меч. — серьезно кивнул он. Издевательская улыбка расстаяла сама собой, когда он встал в начальную стойку. Сердце возбужденно грохотало в груди. Он был как натянутая струна, внешне оставаясь абсолютно нейтральным.

— Без доспехов у тебя даже будет шанс. — усмехнулся третий рыцарь, так же незнакомый Мельхиоту. Действительно, сер Райан не одел знаменитый рыцарский массивный доспех. Но их не было и на двуручнике. По правде говоря, Мельхиот всегда предпочитал обходиться минимумом обмундирования.

Сер Райан какое то время сверлил двуручника глазами, и грозно жевал губы. Наконец, сблизился и провел пробный стандартный замах. Тут это и случилось. На памяти Мельхиота, мало кто в дуэлях оказывался способным выдержать такой поворот событий.

Только что стоявший абсолютно спокойным и собранным двуручник. Вдруг сорвался настояшим смерчем. Безразличное лицо исказила гримасса неподдельной ненависти. На рыцаря обрушился шквал ударов тяжеленного двуручного меча.

На выскочивших из орбит глазах рыцаря больше не было бахвальской самоуверенности. В них вспыхнул испуг. Мельхиот наслаждался каждым мгновением этого страха. Он был для него словно редчайший деликотес для истинного гурмана. Ему хотелось еще, и еще. Он хотел забрать весь его ужас. И атаковал тем быстрее и мощнее, чем сильнее становилось это желание.

Но вскоре, он хотел уже больше чем просто испугать. Больше чем просто унизить. Он начал осознавать, что его руки хотят изрубить рыцаря на кусочки — «Проклятый благородный выродок. Подохни! Подохни!»

К моменту, когда медленно отступающий сер Райан смог взять себя в руки, его щит превратился в искореженную груду стали. Один крепеж почти оторвался. В левой руке разливалась отвратительная слабость. Один взгляд в глаза двуручника говорил ему, что тот его не пощадит.

«Выдержал.» — пронеслось в голове Мельхиота. Когда сер Райан провел довольно неожиданный выпад снизу. И следом, вполне умелую серию атак. Парировать все выпады палаша двуручным мечом было не под силу ни одному мастеру. Но далеко не всегда выпады и взмахи одноручного оружия могли достигнуть высокого двуручного воина. От большей части Мельхиот уклонялся или отступал.

Стоило отдать серу Райану должное. Он действительно был мастером ближнего боя. Чудовищные колющие удары отводились палашем. Кадый раз рыцарь был на грани. Требовалась огромная сила, что бы парировать палашом атаки двуручника. И прекрасная сталь… Иначе, тяжелый меч сметет палаш вместе с рыцарем на землю. Если рыцарь, при этом, в доспехах, в настоящем бою, это почти наверняка смерть.

Он снова перешел в оборону. Рубящие удары блокировались щитом. Сер Райан шипел от боли. С его прокушенных губ слетали капельки крови. Силы оставляли его, двуручник же, напротив, словно машина прионов, медленно но верно ускорял бег своего огромного клинка. Когда серу Райану уже казалось, что быстрее двигаться невозможно, двуручник словно выжимал из себя еще немного.

Еще один колющий удар, и остатки турнирного щита слетели с крепежа, беспомощно повиснув на искалеченной руке. Рыцарь присел. Мельхиот понимал, что последует контратака. Но остановить свой меч уже не мог. Не хотел. Не умел.

«Подохни!»

Двуручный клинок наткнулся скорее на стену — не на меч. Мгновение, Мельхиот еще пытался давить на него всем весом, но не преуспел ни на сантиметр. Этот изумительной красоты меч, остановил двуручника у самого лица сера Райана. И отбросил с поразительной легкостью. Эта легкость отрезвила бы любого. Но не его.

Цвета окрасились в красное. Мельхиот совершенно хищно зарычал. И уже готов был броситься на ультропа. Ярость застилала глаза. Он видел перед собою врага. Вся неуверенность куда-то пропала. Почему он сомневался, что сможет победить его?

— Довольно!

Этот возмущенный крик ворвался в голову двуручника и зазвенел как колокол. Маршал Гилберт. Успокоиться стоило ему больших трудов — «Тяжелее с каждым разом». На маршала он посмотрел все еще искаженным от злобы лицом. Но уже понимал, что нужно остановиться.

Двуручный меч снова закрепился за мощной спиной.

— Это что, дуэль? Вы совсем рехнулись? — маршал Гилберт побелел от гнева. Рядом с ним стоял красный как свекла младший капитан Бланк, еле сдерживая брань, в компании нескольких офицеров. Некоторые из них знали Мельхиота, искренне презирали выскочку, и с живейшим интересом наблюдали за происходящим. — Сер Райан! От вас я подобного не ожидал. У вас были превосходные рекомендации. Учавствовать в дуэли!?

— Прошу вас. — проговорил слабым голосом бледный рыцарь. — Да. Это моя вина. Я взял на себя слишком много. Я решил, что справлюсь в тренировочном бою с мастером длинного меча. И слишком увлекся. Этого следовало ожидать. — Мельхиот чуть было не открыл рот.

— Вы что, не знаете когда остановиться? — поинтересовался несколько растерянный маршал у здорового парня.

— Готов понести заслуженное наказание. — проскрежетал двуручник. Его лицо снова приобрело привычную невыразительную, безразличную маску. Хотя внутри все еще рычала ярость.

— Понесете. Штраф размером в месячное жалование. Младший капитан, разберетесь. В лазарет, сер Райан, немедленно.

— Обязательно, милорд. — заверил Бланк, сверля Мельхиота своими маленькими глазками.

Маршал со своей свитой отправился дальше. Мельхиот не верил, что отделался так легко. Он уже ожидал, не трибунала, конечно, но, как минимум, увольнения с позором. Но сказать, что он чувствовал облегчение — означало бы соврать.

— Ты наверно думаешь, что я должен тебя поблагодарить?

С помощью товарищей, сер Райан поднялся на ноги. Его рука, действительно была в очень плохом состоянии. Обычный воин может забыть о службе с такой рукой. Опытный в увечьях, Мельхиот сразу определил, что локоть раздроблен. Но он не сомневался, что рыцарь может расчитывать на самые лучшие способности клириков — «Это не поваренок со сломанным носом». Самые сильные отвары, магические настойки — дети благородных кровей почти не знали, что такое болезни.

Сер Кларк старался не смотреть в сторону Мельхиота, его подбородок гневно трепетал. Второй рыцарь рассматривал двуручника с настороженностью и подозрением.

— Возможно это мне стоит благодарить вас, за преподнесенный урок. — загадочно произнес сер Райан так, что товарищи уставились на него в изумлении.

— Прошу извинить, не смогу исполнить реверанс со сломанной рукой. — не смотря на необычайно вежливый тон, и явную боль, рыцарь смотрел на двуручника сухо и крайне заинтересованно. Словно на предмет весьма дорогого торга. — Увидимся. Отведите меня в лазарет, друзья.

Отошедшие в сторону рыцари открыли зрелище, от которого у Мельхиота сузились глаза — за ними так и стоял все это время ультроп с обнаженным в его сторону мечом, и недвусмысленно «смотрел». Из щелей его глухого шлема исходил холодный, бледный свет на месте глаз.

Двуручник знал этот «взгляд». Он уже видел его на войнах ранее — ультроп был готов к бою.

— Знатно отличился. — пробурчал себе под нос парень, с огромным мечом за спиной, ловя на себе удивленные, восхищенные, ненавистные, заинтересованные взгляды. Он терпеть не мог быть в центре внимания, но за всякую выходку приходится расплачиваться.

Двадцать Четверный Регулярный Полк вышел на марш рано утром. И уже вступил в Беорнинг — земли барона Ландана. И это не только не могло остаться незамеченным. Это наверняка было весьма предсказуемо. Но, тем не менее, ни парламентеров, ни баронской дружины, ни, наконец, самого барона, видно не было.

— Вряд ли мятежный барон решил что Лафайетов суд пройдет мимо него вместе с армией гвардии?

Кто то из мечников рядом думал в том же направлении, не забыв поцеловать медальон своего прихода, при упоминании архангела света.

— Да, держи карман шире. Эти южные бароны только и мечтают всадить нож в спину королевству. Лучше десяток врагов, чем один такой союзник.

— Ага, только зазевайся, получишь в зубы стрелу. Воевал я как то на южных рубежах наемником еще во времена Баронской смуты. Да недалече дело было. В Реординге нанялся. Что на границе с Рейнсом почти. Насмотрелся на них, голубков, вдоволь, на баронов этих. Попомните мое слово: любой самый захудалый барон, в двое хуже матерой гадюки и в трое подлей.

— Разговорчики. — лениво пресек беседу проезжающий на лошади, засыпающий офицер.

— Ага, вы гляньте, с такими командирами только на демиургов в бой ходить. — громко прошептал раздосадованный рядовой, дождавшись пока проедет офицер, вызывая смешки товарищей.

— Про этого барона всякое говорят. Говорят, что он предался Тьме. И практикует некромантию.

— А да, я слышал, что он приносит в жертву младенцев.

«Ну да, какой же черный маг не приносит в жертву младенцев?» — усмехнулся Мельхиот. Он начинал уставать от этой пустой болтовни. Он знал, что её не под силу заткнуть навсегда, даже всем маршалам королевства сразу. Рано или поздно, солдаты неизбежно начинают трепаться от скуки.

— Лиховерец.

— Ха, много вы знаете о южных баронствах. — раздалось откуда то сзади.

— А тебе есть что сказать? Нет? Так и молчи.

— Не болтать во время марша. Вы что, осоловели, бродяги? Кто свалится от усталости сбив дыхание, погоню палкой. — прикрикнул разбуженный офицер.

— А-а-а-а.

Внезапно впереди колонны раздался шум, треск, брань и испуганные крики.

За спинами гвардейцев было видно очень немногое. Маршерующий полк поднимал столбом пыль на иссохшейся южной дороге. Дальше чем на тридцать метров ничего не разобрать. Все сливалось в одно неразбочивое очертание.

Но было заметно, что впереди маршерующие потеряли строй, и бросились в разные стороны.

— Что это?

— На нас напали?

— Молчать! Не выходить из колонны.

Несколько конных офицеров метнулись вперед. Колонна встала сама собой.

— Это умертвие! Это вестник смерти! Она пришла за нами. — вопили где то впереди.

— В строй! Стоять, сукины дети. Не терять строя.

В авангарде колонны, проглоченной пылевым туманом, разнеслось странное голубоватое свечение. В его свете стало отчетливей заметно, что потугами офицеров гвардейцы приняли щитовую оборону против высокой тощей темной фигуры, в двое выше обычного человека.

— Не уж то это умертвие? — прошептал гвардеец, не забыв поцеловать медальон прихода.

Тощая фигура, тем временем ожесточенно разметала весь передний ряд оборонявшихся. Пыль немного успокоилась и, на мновение, тень вышла в поле зрения. Это действительно было настоящее умертвие. Именно таким, каким его рисовали старые баллады и изображали фрески древних храмов.

Чем еще оно могло быть? Жалкие лохмотья черной материи, которых постеснялся бы и нищий, облепили умертвие наподобие плаща. Высокий, досуха высохший костяк. Тонкие крючковатые руки. И мертвенный голубой свет исходящий из провала глаз — «Совсем как у наших ультропов».

К слову, умертвие, похоже, столкнулось со стоящим противником. Потому что, издав возмущенный вопль, больше похожий на хор мертвецов, взывающих к миру живых из мира мертвых, оно было отражено с линии защиты гвардейцев.

К авангарду проскакало еще несколько человек. Мельхиоту хотелось метнуться вперед, что бы получше рассмотреть происходящее. Поучавствовать, в конце концов. Но он понимал, что никто не позволит ему без приказа покинуть строй.

Тем временем, в умертвие угодила настоящая молния, пущенная с рук кого-то из магов. Яркая вспышка быстро погасла в дневном свете, но успела слегка ослепить.

Пыль значительно улеглась. Крики и беспорядочная возня все более приводились к осмысленным дествиям. Метавшиеся без свякого толку гвардейцы снова встали в щитовую, и теснили бесновавшееся умертвие, с высшим паладином на острие атаки. В ожившую легенду некромантии ударило еще несколько молний и шаров святого огня.

Наконец, издав вопль, от которого даже у Мельхиота вспотели ладони, и застучало в висках, умертвие озарилось голубым огнем. И сгорело менее, чем за один вздох.

Следующие несколько минут все растеряно озирались. Сновно непонимая, зачем они здесь находятся. Изумленный шепот, неуверенные шутки. Гвардейцы с трудом верили собственным глазам.

— Всякое я повидал. — не угомонился тот знаток, который побвал в наемниках у баронов. — Видал даже ожившего мертвяка разок. Но что бы умертвие…

— Да полно те заливать. Какого мертвяка ты видел!? Ты перед этим горло промочил? — тонко, почти истерично засмеялись.

— Говорю тебе, дурья твоя башка, видел как тебя вижу. На границе с Лихолесьем, бывало вылазили. Так их обычно отряды клириков сжигали, из Рейнса. Так меня как-то раз к ним мечником подрядили.

— Там же эти, как их, тролли живут? Откуда там мертвяки?

— А ты такой умный, что все знаешь? — не сдавался гвардеец. — В Лесном Пределе не только тролли живут, вообще то. Ну да тьма с ними. Все они от нее, что тролли, что быкоголовые, что нежить любая.

— А кто тут сумневался про мертвяков? Как есть говорю: слышал не от последних дураков, что погосты Шизара давно уже неспокойными стали. И ожившим мертвецом там уже никого не удивишь.

— Впере-е-ед арш.

Колонна лениво потекла своим привычным шагом.

Проходя мимо места недавней схватки, Мельхиот насчитал двенадцать тел, прикрытых плащами. Возле небольшой горки обожженного костяка ожесточенно спорили несколько клириков и магов. Их спор внимательно слушал маршал и офицеры. Обрывки фраз долетали до марширующих.

–…если и так, то непонятно, чего он хотел этим добиться?

— Это же нежить! Как ты заставишь её драться в рядах с живыми воинами?

— Я бы не так сказал. Как ты её вообще заставишь что-то делать?

— Есть же пример — отрекшиеся.

— Это другое дело…

Высший паладин, оперевшись на меч возле поверженного умертвия, читал какие-то молитвы, или просто стоял с опущенной головой.

Чем дальше они заходили в Беорнинг тем более зловещей становилась картина происхдящего. По центральному тракту, одному их многих, соединяющих все баронства Приматиона, шла толпа беженцев. Дорогу гвардейцы им, конечно же, не уступили. И те вынуждены были двигаться по обочинам. «Добрые», как выразился поваренок-эфион, клирики, конечно же, не спешили врачевать бегущее от опасности отребье Приматиона.

Вид этих беженцев ничем не отличался от множества других, видимых Мельхиотом, за все время службы в разных уголках королеваства. Грязные, оборванные, уставшие люди и нелюди тащили с собой кто что успел прихватить у себя, или у соседа. Кто тащил почти пустые телеги. Кто впряженные раненными взмыленными конями, кто вместо коней. Но слова они говорили весьма необычные.

— Барон сошел с ума.

— Ландан помутился рассудком.

— Он предался тьме.

— Проклятый тиаморец.

— Мертвые ему отныне слуги, а не живые.

На вопросы, что происходит, большая часть безумно вращала глазами, и теряли дар речи.

— Что-то напугало этих людей до полусмерти.

— Ты и сам чуть не обгадился когда увидел умертвие.

— Не мели чепухи.

Мельхиот по прежнему не обронил ни слова, с момента начала марша. Но он внимательно слушал. Из разговоров получалось, что барон Ландан ставил опыты в некромантии. Публично приносил в жертву приговоренных к смерти преступников самыми изощренными способами. Преступниками при этом, как водится, становились все, на кого падал указующий перст Ландана.

Говорили, что у него немало союзников, среди баронов Приматиона, которые его смертельно боятся. Но еще больше у него врагов. Которые обьявили о своем неучастии в противостоянии королевству, после того, как по дорогам и улицам Беорнинга начали бродить умертвия, разоряя баронство. И это же являлось причиной того, что их дружины до сих пор не заняли центральный город Беорнинга.

Союзники же, более из страха перед той же нежитью, снабжали барона припасами и рабами. Нетрудно догадаться, что это были, в основном, соседние бароны.

Говорили и о более странных вещах. Говорили о личах — владыках мертвых. И разве что не о костяных драконах. По мнению Мельхиота, можно было смело отметать половину того, что он слышал, как сущую бредятину насмерть перепуганой черни. Но и другой половины хватало на настоящий оживший Некрономикон.

Поэтому действия баронов Приматиона, до сих пор не имевших ни короля, ни полномочного представителя в Канцелярии, можно было легко предсказать: как бы они не ненавидели королевство, фактически, они находились в его составе. Ну так пускай трон Иммиафала с этим и разбирается — «Это так похоже на человека. Они бы терпели его до последнего. Откупались рабами и взятками. Но не объединились бы ради общего блага».

Стены Беорнинга вырастали впереди размытым пятном. До конца дня марш прошел без особых приключений. Маги и клирики уничтожили несколько зомби. Примитивных таких, насколько понял Мельхиот, простых восставших злобных мертвяков, которых так любят различные сказочники.

Даже если забыть про умертвие, с каждым километром становилось понятнее почему люди бежали в таком ужасе. Мельхиот видел земли разоренные войной. Это было иное. Сама земля, казалось, прокляла тех кто по ней ходит.

Трупы все обезображены до неузнаваемости. На некоторых следы человеческих зубов. Иные выглядели так, словно их пожевал и выплюнул какой то великан. Большая часть оказались истощены и высушены почти до костей. Обвислая кожа покрыта болячками и нарывами. Другие наоборот отвратительно распухли, и издавали наиболее нестерпимые запахи.

Дома вдоль тракта большей частью разрушены до оснований. Казалось, даже деревянные бревна поддались какой то болезни. Подозрительно позеленевшие, отвратительно воняли и испускали гниль. Каменные дома оказались наименее поврежденными. Но оставляли какое то гнилостное, мертвецкое ощущение, словно умирающий прокаженный. Трупы животных мало чем отличались от людских и нелюди.

Возле каждого поселка от армии отделялась группа клириков и гвардейцев, в основном линейных пикенеров. Они заматывали рты тряпками. Гвардейцы, стаскивали трупы алебардами, клирики сжигали горы гниющего мяса. Странно, но святой огнь клириков, не оставлявший ни дыма ни запаха сжигая все что ни видел Мельхиот за свою жизнь в армии. Поднимал тучи густого черного смога пожирая трупы пораженных темной магией некромантии несчатных.

Сами трупы горели крайне неохотно. Двуручник ни разу не видел, что бы живая ли, мертвая ли плоть, так усердно сопротивлялась огню клириков. Святой огонь Кафедрала сжигал все, что он ни видел: крепчайшую сталь доспехов, плоть под ними, сплавляя их воедино; сами камни под ногами обреченных сгореть в огне Йенира; и даже, казалось, воздух вовкруг. Хотя какой то маг, и объяснял им разок, что такое невозможно. Но дышать рядом со святым огнем становилось трудно как в горах.

Вскоре, такие отряды стали отправляться вместе с разведчиками. И где бы не проходила гвардия. Вместе с тошнотворным запахом смерти и разложения их встречал, не менее отвратительный, запах горелого мяса.

Настрой армии падал с каждым километром. Молодые были в ужасе, кто поопытней, еще как то держал себя в руках. «А ты?» — спросил себя Мельхиот, разглядывая черные стены Беорнинга вырастающие в дали. — «А мне наплевать. Лишь бы не подохнуть от какой заразы.» У них один выход: атаковать с марша. Если разобьют на ночь лагерь, подумал он, то начнутся дезертирства.

Вскоре полк начали разворачивать для штурма небольшого но, в необычном, для баронов, стиле укрепленного городка. Обычно бароны не строили мощных, обнесенных стенами городов, для защиты населения. Это было в стиле северян, защищавшихся в свое время от армии Джатара Мекка в трехсотлетней войне.

Линейную пехоту: легких пикинеров, бронированных копейщиков, строили по флангам. Копейщики по тяжести доспехов могли поспорить с благородными отпрыками рыцарей, но обладая куда меньшей силой и сноровкой, были медлительны, зато выносливы. Могли выдержать несколько арбалетных залпов, почти игнорировали угрозу простых лучников. И могли остановить даже натиск кавалерии, если к их копьям прибавлялись длинные алебарды пикинеров.

Иногда третьи ряды линейной пехоты — легких пикинеров, с длинными алебардами прятали в недра батальонов мечников. Тогда плотные, закрытые щитовые построения мечников, ощетиненные алебардами, становились главной атакующей силой, способные справиться почти с любой угрозой, кроме магии. Так обычно поступали, если противник обладал сильными лучниками, и есть угроза фланговой атаки кавалерии.

Центр займут квадраты мечников, готовые закрыться щитами, и превратиться в неприступную крепость на поле боя. Тая в себе довольно грозную прорывную силу: несколько десятков двуручников. В одном из таких предстояло драться Мельхиоту, который должен быть готов пробивать бреши в рядах пехоты противника, для батальона щитоносцев, не забывая отступать под их защиту. Отдать свою силу мечникам, в случае если батальон столкнется с аналогичной обороной противника, и прейдет в обычное давление «щит в щит». Как нигде, здесь оказывались полезны сильные тяжелобронированные рыцари. И прикрыть, в случае отступления. Двуручнику, при этом, скорее всего конец. Но при отступлении один умелый двуручник стоил поболее трех мечников. По всем этим причинам к двуручникам в рядах батальонов мечников гвардии всегда было особое отношение.

Немного позади, в промежудках батальонов мечников выстраивались несколько рот арбалетчиков. Почти так же тяжело бронированные как линейные копейщики, могли спокойно выдержать стрелковый залп. Предполагалось, что они должны, в случае опасности отступить под защиту мечников. Но слишком часто «забывали» это сделать. Основная их задача, прикрыть в случае прорыва почти не имевших брони лучников, расположившихся за батальонами мечников. Иногда они даже выступали вместе с линейной пехотой, обычно, если пикинеров отправляли к мечникам. Более смертоносной угрозой для пехоты противника, чем комбинация слаженных в своих действиях арбалетчиков и копейщиков, является разве только магия, да и то спорно.

Лучники заняли центр за мечниками. Несколько сотен — три батальона. По флангам от них клирики и маги. В арьегарде осталась кавалерия, готовая отразить почти любую фланговую или тыловую атаку, или даже спешиться и укрепить силы линейной пехоты.

Гвардия королевства действительно была слаженной, отработанной и безотказной военной машиной. Но Мельхиот с болезненными уколами стыда вспоминал того паренька, которого впервые привезли к воротам академии гвардии — «Как барана.»

— Что волочишься, баран!? Стройтесь живее, ленивые ублюдки. — окинув офицера со сдреживаемой яростью, Мельхиот мечтал в это мгновение только об одном: выпотрошить этого рыцаря.

«Ради чего я должен их терпеть? Раньше лгал себе, что я должен это делать ради чести фамилии. Но, со временем, я понял, что как раз, ради этой чести я должен убить, или искалечить сейчас эту скотину. Ради чести своего отца? Получается, что честь фамилии, и честь отца — разные вещи? Так было до тех пор, пока я не понял, что мне наплевать на свою фамилию, своего отца, и свою честь.»

— Двуручник, ты заснул? Займи позицию. — «Какой Тьмы этим ублюдкам от меня надо? Я все делаю как обычно, но всегда найдет идиот, который решит что я занял неположенное мне место. Может дело в том, что мне вообще нет места среди них?»

— Что-то подозрительно тихо.

— Ага. Я уж думал там костяные драконы на стене нас поджидают.

— Сматрите эвон, маршал уже речь что ли толкать собрался или еще не?

— Да тьма их пойми, офицеры, они весь день с клириками да магиками советуются пока мы тут торчим.

— Так, поди, думают как бы получше нашими задницами эту дыру заткнуть.

Мельхиот смотрел на чернеющие, в клонящемся к закату солнце, стены Беорнинга, и мечтал только об одном — поскорее оказаться в гуще боя, размахивать мечом, и ни о чем не думать. Вкладывать в каждый взмах свою боль, свою ярость, свою ненависть — «Пусть другие почувствуют то, с чем я живу всегда.»

От этих мыслей, как обычно, начинали набухать вены на мускулистых руках. Кисти сами стискивали сильнее рукоять меча. Мельхиот медленно накапливал напряжение, как натягивающаяся тетива арбалета, подогревая собственную ярость. И чем сильнее он взводил себя, тем слаще становился миг, когда сдерживаться больше не будет необходимости. Тогда и только тогда, он мог показать свое настоящее лицо. Скоро, уже скоро, ярость его поглотит. Она похоронит под своей всесокрушающей волной его страхи, мысли, неуверенность, его проблемы. Будущее, прошлое, настоящее, короли и бедняки, боги и демоны, все перестанет иметь смысл.

Его тело чувствовало это. Это разум чувствовал это. Его душа чувствовала это. Они отвечали ему предвкушающей дрожью. Он цеплялся за жизнь только ради этих мгновений. Он выдерживал раны, которые отправляют на тот свет даже болотных троллей. Они заживали только его волей к борьбе, волей к жизни, только его ненавистью.

— Что-то они зашевелились.

— Ага, щас палить начнут!

— Да не бзди, салага. Сначала мы на штурм должны пойти. А до сюда то они не дострелят.

— Знаю я. Ишь ты, бывалый нашелся.

— А как мы штурмовать то? Стены же.

— Да!

— Чо?

— Как без лесниц то?

— А магики на что тебе?

— Заткнитесь там.

— Да пошел ты.

— Сам иди, щас опять Килгора накличите. — напомнил рядовой про на редкость мерзкого в общении рыцаря, которого Мельхиот до сих пор хотел выпотрошить.

— Тьмою проклятый лиховерец. — прошептали рядом.

— А что маги сделают? Не уж то стены разберут?

— А ты под Орнессом не был. Там магики целый бастион с землей сравняли.

— Так уж и бастион.

— Мечом клянусь!

— Ты про ту ржавую железку, что у тебя на поясе?

— А вот я как дам ей тебе по башке.

— Какой бастион? Там только стену одну с башней снесли. — крикнули из глубины батальона.

— А тебе мало? Стены Орнесса то в двое выше этих были.

— Чо ж не в трое?

— Так там два полку было, и магиков роты четыре.

— Да батальон целый, че уж там.

— Ты че все подтруниваешь?

Конец ознакомительного фрагмента.