Хаос слова

Vio Manlakesh

Облекая смысл в красноречивую одежду слов, мы подбираем самые приятные на ощупь ткани букв, находим самые интересные композиционные рисунки интонаций и останавливаем свой выбор на самых оригинальных выкройках по самым точным меркам лаконичности.

Мрачный параллелепипед

взмывая над поверхностью воды

«Дельфины»

Людской поток необратимый

Голодных глаз и бездна ртов.

Как шлюпка в море без бортов

Ты тонешь в нём. И где дельфины?

Видны тебе акульи спины,

И ужас мрачных плавников

Сулит лишь смерть, и пасть клинков

Ты чувствуешь, пройдёт не мимо…

…И разжуёт неторопливо

С костями душу твоих снов, —

Разинет свой зловонный зев,

И отрыгнёт кишки брезгливо

В пустую тьму твоя могила.

Ответь, ты к этому готов?

Раз создаёшь себе китов,

Так почему бы и дельфина

Не прикормить? Тебя ж кормила

Мать своей грудью: из сосков

Ты жадно пил песок песков,

С которым жажда приходила,

И утоленья не просила,

А требовала — вечный зов.

И алча смачный из кусков

Ты убивал в себе дельфина,

И поедал…. глаза слепила

Густая кровь, и ты врагов

Не различал, и берегов

Ещё не видел, но спешила

Уже акула, — ощутила

Добычу лёгкую для снов:

Тебя, кто в шлюпке без бортов,

Спешит спастись, зовя дельфина.

«Полежал в гробу»

«Полежи, отдохни», — говорили вздыхая,

Крышку гроба над телом моим закрывая.

Уважая, молчал, делал вид, что приемлю

Предложение лечь полежать в сыру землю.

Шли века как секунды, секунды веками,

Позабыл что такое «земля под ногами»,

И не чувствовал даже её под спиною,

Хоть общался всё время с одною землею.

Думы рылись как черви, а черви как думы

Разъедали меня — безразличны, угрюмы —

Для того, чтобы просто сравняться со мной.

На земле-то непросто, а уж под землёй!

Что ж любое занятие надоедает,

Исключение редко, но всё же бывает,

Вот и выбрался я из земельных утроб —

Належался уже, опостылел мне гроб.

«Старость перед телевизором»

В саване белой квартиры,

Где стены известью вымазаны,

Я говорю тебе: «Милый,

Как мы с тобой это вынесли?»

Ты отвечаешь: «Милая,

Нам ли с тобою париться?»

В надгробный экран могилы

Нам остаётся пялиться.

«Что мир иной в глаза мне нарисует»

Что мир иной в глаза мне нарисует,

Когда зрачки я в душу обращу?

Когда я сам свой мир порабощу,

Кто предо мною всё же не спасует?

Обманет кто? Кто карты подтасует?

Повержен кем я буду в своих снах,

Где мне неведом смерти лютой страх,

Хоть на коне лихом она гарцует,

С него спускается, в уста меня целует…

…Жаль, на меня не действует сей яд.

Но что, ответь, подарит этот взгляд,

Что мир иной в глаза мне нарисует?

«Твоя душа мала»

Твоя душа мала, но если знаешь

И понимаешь истины обличье,

Тогда ты видишь всё её величье,

И от мирских желаний не страдаешь;

Тогда живёшь и этим созидаешь

Не мысли гравий, а бетон поступка,

Не рассуждая больше как голубка,

Ты, как орёл, паришь и размышляешь,

Но не о том, о чём всегда мечтаешь,

Иные мысли посещают птиц,

Чья тень скользит с высот по бездне лиц,

В глазах которых ты не умираешь.

«Задёрнут занавес…»

…Вот наступила тишина,

И день закончен, ночь пришла,

Задёрнут занавес на сцене,

Где тень влюблённая легла

Пером потерянным с крыла

В судьбу непрожитых мгновений;

Там в свете рампы я стою,

Пустой партер в стихах молю,

Чтоб отпустили за кулисы

На растерзанье воронью,

Где кровь души своей пролью

В ладонь отравленной актрисы,

На чью могилу все цветы,

Но просто так, для красоты,

И для своих корыстных целей;

Всё создано из пустоты:

Любое «я», любое «ты»

Туманом липких убеждений;

В любой момент могу уйти,

Но очень хочется найти

Глаза блестящие в партере,

Условность сцены обойти,

И в образ образа войти,

Чтоб передать ему потери;

А самому уйти лишь с той,

Кто будет яркою звездой

Гореть на чистом небосклоне,

И я пред этой чистотой

Склонюсь усталой головой

В просящем милости поклоне;

Моей щеки коснётся длань,

А я промолвлю: «Не порань,

С меня довольно откровений!»;

Она мне скажет: «Перестань,

С колен своих скорее встань,

Ведь это ты стоял на сцене;

Где, разрывая тишину,

Ты принимал грехов вину,

И облегчал людей страданья;

Так почему же, не пойму,

Нырять готов на глубину

С высот лазурных мирозданья?», —

На что я только улыбнусь,

И что есть силы оттолкнусь,

Хоть и не подобает тени,

Пером подхваченным помчусь:

Наверно сплю, быть может, снюсь, —

Задёрнут занавес на сцене…

«Вглядываясь…»

Вглядываясь в чёрный кафель,

В отраженье своих глаз,

В шоколад блестящих вафель

И хрусталь разбитых ваз

Ты увидишь только лица

Отраженья своего.

Может даже так случиться:

Не увидишь ничего!

«Подлюка»

Бывает, что стоишь пред дверью рая,

Но эта дверь какая-то другая,

Похожая на адские ворота

Из-за которых в щёлку смотрит кто-то:

Внимательно рассматривая, дышит,

И притворяясь будто плохо слышит,

Читает твои мысли без запинки,

Листая также памяти картинки.

«Мертвец»

Не стоит связываться с тем,

Кто насквозь пропитался кровью,

Кто до молекул сгнил совсем,

Мешает ненависть с любовью.

Чьи вены жжёт холодный яд,

Чьё сердце боль в себе лелеет,

Всю вечность повернул назад,

И жить ещё в пространстве смеет.

Кто словно зебра в пасти льва,

Гигантская змея в засаде, —

Подумаешь сперва «жратва»,

А он из пасти снова в стаде.

«Клаустрофобия»

Хоть рот раскрыт, вздохнуть нельзя,

И задыхаешься ты вечность

Уже не веря в скоротечность

И в то, что пешка съест ферзя.

«Мне было можно»

Я видел сердце алкоголика

И трогал лёгкие курильщика

С глубокой грустью меланхолика,

С невозмутимостью могильщика.

Я проникал под рёбра пальцами,

И разрешения не спрашивал,

Слегка склонялся над страдальцами,

И потихоньку их допрашивал.

Я размышлял «что они чувствуют»,

Но ощущал, как они мыслили:

В своих молитвах же кощунствуют,

Других винят в инакомыслии.

Я истину из них выуживал,

На каждого я тратил вечности,

Ведь homo sapience заслуживал

Понять свой смысл человечности.