Без чувств, без эмоций, выжить

SVO, 2023

Чужой город, чужая страна, кажется, даже сама жизнь чужая, не твоя, ты не мог попасть в это, просто не мог. Но ты здесь, в четырёх стенах с такими же, как и ты, запертыми внутри местечкового конвейера порноиндустрии, совершившими необдуманный шаг и запертыми кому-то в угоду.Нет, тебя никто не похищал, никто не заставлял, ты пришёл сам. Пришёл и подписал контракт. Теперь у тебя нет даже паспорта, есть только контракт со студией производства фильмы для взрослых, штампуя один за другим быстрее, чем Болливуд.И ты понимаешь, что тебе нужно лишь одно – это выжить. Да, просто выжить. Поэтому ты должен быть без чувств, без эмоций, думая только о том, как выжить.

«

Воскресение вместе»

Несмотря на то, что мы вполне добросовестно убирали все пространство, всё равно каждое воскресенье был клининг. Неважно, дождь или солнце. До четырёх никого не должно быть внутри здания. Не было времени «от», было время «до». Пришлось умышленно топтаться на выходе, перепроверяя содержимое лёгкого рюкзака, представьте, какого перепроверять содержимое из паспорта, солнечных очков и путеводителя. Я и в этом был фаталист, о том, как я узнал значение этого слова, отдельная история. Так, вот даже в попытке урвать кусок внимания, а может, провести день вместе, я также был фаталистом. Получится сегодня, отлично. Не получится, что ж, жаль, но не судьба.

Судьба!

Маша шла.

Не судьба!

Шла она не одна, а с девчонками, внутри всё похолодело от разочарования, и горечь упущенного засела в горле. Непринуждённо, в свойственном мне стиле, раскачиваюсь, расшаркиваюсь, дурачусь, присоединяюсь. Веселю. Насколько могу. Получается слабовато, не быть мне стендап-комиком.

И тут, судьба!

Наташа с Оксаной двинули в сторону трамвайной остановки, а Маша пошла прямо, оставалось быстро определиться.

— Ты не против, если я составлю тебе компанию?

Она равнодушно пожала плечами, именно так мне было разрешено провести единственный выходной в её компании. То же неплохо, в целом же неважно какими способами, главное — получить своё.

— Маша, можно сделать тебе предложение? — Попытался выдавить залихватское настроение, чуть опережая собеседницу. Или выражусь чуть искреннее, я пытался быть «мега-мачо». Она потупила взгляд, чуть вскинув брови, этакое «это ещё что за…» — Оно дерзкое, но приличное. — Откуда у меня возникали эти слова. Во всём виноват Чехов? Прочитал вчера два рассказа из оставленной кем-то книге в холле.

— Какое, ещё? — её слова оборвались в странной последовательности. Она недоговорила, само существительное словно оно обжигало горло. Сработало.

— Очень и очень важное для меня событие, но боюсь быть непонятным или отвергнутым.

Она втянула шею в плечи и ещё чуть ускорила шаг.

— Я давно уже думаю об этом, очень… — Во мне вспыхнул азарт, я понимал, что на верном пути. — Но, я понимаю. Скорее всего, ты не захочешь.

Она закурила.

Осознаю, сейчас могу передавить, и шутка не выстрелит, как пружина, которую слишком сжали, и она сломалась.

— С самого первого дня, когда я увидел это. — Я полез в рюкзак остановившись, собеседница нехотя застыла в ожидании, поглядывая косясь на мои движения. — Вот, — вынул брошюру — путеводитель по Вене. — С первого дня я хочу сюда. Парк аттракционов.

Ткнул пальцем в рекламу изображающее колесо обозрения с дощатыми вагонами вместо привычных круглых капсул с сидениями.

Она заулыбалась, словно ей сообщили. «Вашу ногу мы ампутировать не будем, всё прошло».

— Ну, серьёзно. Пошли! Одному, мне будет невесело.

— Что это? — Улыбалась всегда столь серьёзная брюнетка и оказалось у неё очень милая улыбка и шикарные белые зубы, несмотря на то что она много курит.

— Парк аттракционов! — Выпалил я гордо. — Здесь написано, что он лучший в Европе. Вот!

— Ты серьёзно? — И она рассмеялась, запрокинув голову вверх рассмеявшись.

Шутка сработала, она не припиралась, не протестовала и не пыталась отказаться. Плечом к плечу мы стояли посреди тротуара, исследуя карту, пытаясь понять, где мы в данный момент, пока зловредна седая старушка с кудрями, злобно не затрезвонила в мерзкий вело звоночек, давая понять, это велодорожка и объезжать она не планирует. Этот обозлённый белый одуванчик на красном велосипеде добил пошатнувшуюся стену, которую обычно Мария возводила почти до облаков.

Кстати, мы слышали, как старушка продолжает воспитывать пешеходов эдак ещё раза три, пока не свернули в переулок. Тротуар метра три точно, а ей принципиально эти шестьдесят сантиметров принадлежат ей, вот такие они, эти австрийские старушки на велосипеде.

Парк мы искали недолго, но добравшись, мы уже дурачились то толкая друг друга бёдрами, то отбирая небольшую бутылку воды.

Мы катались на воздушных батутах по воде, взмывали на высоту сто метров, где нас крутило и болтало, уводя завтрак обратно к горлу. Третий спуск на водном батуте завершился крутой волной, окатив нас так, что мокрыми были и носки, и волосы.

Нас спасло, что несмотря на утренний дождь, после полудня жара набирала градусы почти под тридцать, но нам хватило приключений, и высушив одежду в специальных кабинках, мы ещё катались на том самом колесе обозрения с дощатыми вагончиками, который был изображён в путеводители. Мы о чём-то болтали и даже не смотрели в окно. Так, что самое удовольствие от колеса обозрения и не ощутили.

Незримый тумблер сработал внутри моей спутницы. Ещё с утра, ещё вчера и даже в прошлый раз, она держала чуткую оборону от вторжения в её мир, который она обнесла, казалось бы, нерушимой стеной, создав этакий непробиваемый заслон.

— Маш, а можно всё же… — я держал паузу. Раз шутка сработала раз, то может, и ещё.

— Что? Ещё предложение? — Выпалила она, без намёка на раздражение и даже не закатив глаза.

— Ага! Ещё одно.

Молчаливо выждав ещё её столь же осторожный, чуть с раздражением:

— Какое?

— Что? Какое?

— Предложение! — Поджала она руки.

Пауза, и…

— Шницель. Я хочу шницель. Настоящий венский шницель! Очень хочу.

— Что? — и она смеялась как безумная.

— Говорю же, хочу шницель.

— Это желание, а не предложение. — Она выдохнула, сдерживая порывы смеха. — Ты ненормальный.

— Есть такое. — Оставалось поддерживать амплуа, бравого парня умеющего лавировать по волнам юмора. — Предложение вот в чём: мы найдём заведение, где подают настоящий шницель! А не мамину котлету в сухарях. И моё предложение, я оплачиваю обед, если ты найдёшь мне настоящий шницель.

— А как я тебе его найду?

— А ты постарайся, хватит уже увиливать. Ты же знаешь английский, вот давай помогай.

Мы припирались ещё, здесь же австрийский нужен, а не английский, и как я тебе найду шницель, главное, мы смеялись от души и так, что прохожие оборачивались и тоже улыбались.

— Молодые люди, давайте на водную экскурсию по Дунаю. Давайте. — Вклинилась пожилая дамочка, пока мы веселились, блуждая по Вене.

От прогулки мы отказались, но попросили подсказать, где же нам отведать знаменитого венского шницеля.

— Где, где? — Помялась дамочка с рыжей кудрявой копной, явно крашенной чем-то вроде хны. — У Азика всё вкусно. Идите прямо до вот того дома. — Указала она узловатым пальцем. — Там повернёте налево и пройдёте, один, два, три дома. Направо и чуть-чуть прямо. Там кафе. Как же оно называется. Как же… — Запамятовала дама. — Не помню. Там синяя штука над витриной. Вот, увидите справа бар Кактус. Посмотрите, вот тут Кактус, а вот здесь его ресторан. У него всё вкусно.

Она показывала жестами, больше говоря «так» и «вот, так».

— Может, всё же на прогулку по Дунаю, — подмигнула она.

Мы откланялись, оправдавшись желанием съесть вкусный шницель у Азика. Пообещав, подумать над прогулкой по Дунаю, и на этом откланялись.

Кафе оказалось явно неавстрийским. Не знаем кто же это Азик или Айзик, но ресторан был не рестораном, а бистро, в ожидании мы озирались по столам и блюда у посетителей пестрели ароматами и красками специй.

— Шницель здесь будет не венский, а скорее всего, делийский.

Мы обсудили теорию того, что если индус живёт, например, в Австрии, то шницель может быть из говядины? Ответа мы не нашли, зато сидели в ожидании меню минут тридцать, пока листали меню, надышались специями и резюмировав, бабуля отомстила за отказ от теплохода. Шницеля в меню не было. Были креветки, были ризотто, была паста и какие-то супы, но вот шницеля не было. Я бы заказал что-нибудь наугад, но моя строптивая спутница, сдёрнув меня со стула, уволокла на улицу. И тут-то самый бар Кактус, и на улице меню. И на трёх языках.

— Шницель есть! — Кивнула Маша и почти заволокла меня вовнутрь. Я уже готов был привычно пойти в Макдональдс и воспользоваться се́нсорным табло решить вопрос со своим обедом.

Обсудив что-то непонятными мне звуками, она усадила меня за стол возле окна, закинув сумку на подоконник, она вооружилась меню, переводя по пунктам.

— Кстати, он сказал, что у него шницель настоящий, потому что ещё его дед держал здесь ресторан. — Мы осмотрелись в обычном кафе в стиле лофт. — Ну, может, здесь это в Вене… — резюмировала спорный вопрос она.

Когда мы попытались заказать Апероль, бармен возмутился:

— Он говорит, что есть шницель под Апероль это преступление, только пиво! — перевела Маша, но что-то спросила про вино. — Вино можно, но у него лучшее пиво, утверждает он. — Она спросила что-то ещё. — Он владелец этого кафе, и это не бар. Но по вечерам здесь музыка.

Они поговорили о чём-то ещё, я даже успел приревновать. Ведь это мне стоило ухищрений и усилий, чтобы она так кардинально сменила настроение с недоверчиво-молчаливого, а я сижу словно попрошайка на обочине, пока она флиртует с этим австрийцем, владельцем кафе, в хипстерской клетчатой рубашке, собранными в объёмный хвост волосами, всё это придаёт ему вид уверенного в себе человека. Ревность стала грызть меня, как голодный грызун, найденный только, что сухарик.

— Он говорит по средам здесь джаз. В эту среду будет уникальная группа, которая много сейчас гастролирует, поэтому почти не бывает в Вене. Я бы сходила, — выдохнула девушка, а на лице осела грустная гримаса.

Мясо всё равно оказалось жёстким, и я не придираюсь к нему из ревности. Кстати, ревность прошла, в тот самый момент, когда кухни выпорхнул паренёк того же типажа, в таких же равных классического оттенка джинсах, трикотажных кроссовках, клетчатой рубахе и чёрном фартуке. Они помурлыкали друг с другом на своём непонятном нам языке, переглядывались, тот, что в фартуке не двусмысленно щипал того самого бармена-хозяина за ягодицы, и тут всё стало очевидным.

Может, просто сам шницель таков? Ну, жёсткий! А вот салат оказался вкусным. По его рекомендации мы взяли их фирменный салат с ростбифом. Который так и назывался «кактус». Такого я ещё не ел, а ещё и в куче листьев с мелкими помидорами, какие-то мелкие шарики похожие, на маринованный лук, но без специфичного вкуса, бурым соусом и какой-то бежевой стружкой. Этот салат стал ещё одной ступенью на той лестнице, по которой я карабкался от своего прошлого, к жизни о которой так рьяно мечтал.

А о чём ещё мечтать парню, выросшему в небольшом провинциальном городе, два — три поколения семьи предков которого точно не бывали дальше областного городишки. А тут ты их потомок, в другой стране, и это нетуристические Египет или Турция. Это одна из самых ярких столиц одной из знаковых европейских стран. Это же почти совершенно другой мир. И вот я ем блюдо, о котором твои родные даже представления не имеют. Ты даже не можешь понять из чего оно.

Мы совершенно потерялись во времени, так что, выходя, попали уже в ночной город, подёрнутый мелкими огоньками фонарей. Кстати, после пива, нам разрешили заказать Апероль, и повторить его, а после того мы попросили счёт, он неожиданное для нас сделал комплимент из двух бокалов красного вина. Явно подбирая слова на английском, бармен которого, как и семьдесят процентов мужчин в этой стране зовут Карл. Так вот, Карл рассказал, что покупает вино у местного фермера и такого в Вене не найти.

Вечер был пряным, словно кто-то подогрел вино, добавил в него немного специй и вылил в воздух. Хотелось фруктов, вина, звёздного неба и поцелуев. Такие фрагменты в жизни ты запоминаешь сильнее, чем фотоснимок на заставке в телефоне.

Сегодня выполнены были три пункта. Побывал в парке Вены, поужинал в достойном ресторане, и сводил на свидание девушку, к тому же смог оплатить счёт, даже не подсчитывая в уме, хватит ли денег. Аккуратно запрятанные во внутренний карман сто евро были почти бронёй от проблем.