Девушка с запретной радуги

Rosette

Встреча двух одиноких существ в чарующей атмосфере вымышленного шотландского села – это отправная точка истории большой любви, в которой все не так, как всегда. Героиня – Мелисанда Бруно – девушка с запретной радуги, способная видеть мир только в черно-белых цветах. Ее противник, а также ее большая любовь, – Себастьян МакЛэйн, писатель, прикованный к инвалидному креслу. Мелиссанда Бруно бежит от своего прошлого и, прежде всего, отказывается принимать свою непохожесть на всех остальных людей: с рождения она не совсем полноценна, потому что не может различать цвета. Ее самая большая мечта – это увидеть радугу. Ее новый работодатель, Себастьян МакЛэйн, – известный писатель в жанре ”ужасы”, прикованный к инвалидному креслу по причине загадочной автомобильной аварии. Фигура, спрятанная в тени и готовая жить чужими желаниями. Два переплетенных одиночества, две судьбы, соединенные своими самыми мрачными мечтами, где все не так, как кажется на самом деле. Это роман с готическим сердцем, который ждет, чтобы его прочитали.

Глава вторая

Оказавшись в холле, я столкнулась с неизбежной неосведомленностью. Где находится кабинет? Как я могла найти его, если я еще там ни разу не была?

Прежде чем погрузиться в отчаяние, я успела заметить посланную мне свыше синьору МакМиллиан с широкой улыбкой на лице.

— Синьора, Бруно, я как раз шла позвать Вас… — она бросила быстрый взгляд на стенные часы. — Какая пунктуальность! Вы действительно редкое сокровище! Вы в самом деле имеете итальянские корни, не шотландские? — засмеялась она над своей шуткой.

Я вежливо улыбнулась и последовала за ней вверх по лестнице. Мы прошли мимо моей комнаты вглубь коридора в направлении массивной двери. Не переставая болтать, она легонько постучала в дверь три раза и приоткрыла ее. Я стояла за ее спиной с дрожащими коленками, пока она просовывала голову внутрь.

— Синьор МакЛэйн… Пришла синьорина Бруно.

— Наконец-то! Опаздывает! — донесся грубый голос.

Экономка громко рассмеялась, привычная к плохому настроению своего хозяина.

— Всего лишь на одну минутку, синьор. Не забывайте, что она новенькая в нашем доме. Это я стала причиной ее опоздания, потому что…

— Пусть войдет, Миллисент, — резко прервал он ее, словно ударил хлыстом, и я буквально подпрыгнула на месте, в то время как женщина спокойно обернулась и посмотрела на меня.

— Синьор МакЛэйн ждет Вас, синьорина Бруно. Пожалуйста, входите.

Экономка отошла немного, пропуская меня в комнату. Я бросила на нее тревожный взгляд, а она, чтобы подбодрить меня, шепнула:

— Ни пуха, ни пера!

Но это дало обратный эффект. Мой мозг превратился в расплавленную мешанину, лишенную всякой логики и ощущения времени и пространства. Я сделала робкий шаг через порог. Но прежде чем я увидела кого-либо, я услышала тот же самый голос, который сказал кому-то:

— Можешь идти, Кайл. Увидимся завтра. И будь пунктуальным, пожалуйста. Я не переношу опоздания.

Мужчина стоял в нескольких шагах от меня, высокий и сильный. Он взглянул на меня и поприветствовал кивком головы, оценивающе осмотрев меня.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, — сказала я в ответ, глядя на него дольше, чем должна была бы, чтобы оттянуть тот момент, когда я буду выглядеть смешно вопреки ожиданиям синьоры МакМиллиан и моим глупым надеждами.

Дверь закрылась за моей спиной, и я вспомнила о хороших манерах.

— Добрый вечер, синьор МакЛэйн, меня зовут Мелисанда Бруно, я приехала из Лондона и…

— Избавьте меня от своей биографии, синьорина Бруно. Неинтересной, к тому же, — голос его был скучающим.

Я подняла глаза, готовая наконец встретиться взглядом с моим собеседником. Едва сделав это, я возблагодарила небо за то, что поприветствовала его раньше. Потому что когда я его увидела, то не могла вспомнить даже собственное имя.

Он сидел за письменным столом в кресле на колесиках. Одна рука лежала на подлокотнике, касаясь дерева, а другая вертела авторучку. Темные бездонные глаза смотрели на меня. В который раз я пожалела, что не в состоянии различать цвета. Я бы с удовольствием отдала год своей жизни, чтобы увидеть цвет его лица и волос. Но такая радость была мне недоступна. Без обжалования. В момент проблеска сознания я поняла, что он был красив: лицо с неестественной бледностью, черные глаза, обрамленные длинными ресницами, черные густые волнистые волосы.

— Вы, случаем, не глухая? Или немая?

Я вернулась на землю, падая с головокружительной высоты. Мне почти показалось, что я слышу, как с треском ломаются мои конечности о землю. Громкий и зловещий хруст, сопровождаемый пугающим и губительным ударом.

— Извините, я отвлеклась, — пробормотала я, краснея.

Он смотрел на меня с повышенным вниманием, как мне показалось. Будто хотел запомнить каждую черту моего лица. Когда же его взгляд задержался у моей шеи, я покраснела еще сильнее. Первый раз в жизни я страстно жаждала поделиться своим дефектом с рождения с другим человеческим существом. Я была бы менее смущена, если бы знала, что синьор МакЛэйн с его аристократической и гордой красотой не может заметить румянец, сильно заливший каждый сантиметр моей кожи.

Я раскачивалась на ногах, смущенная его пристальным взглядом, а он продолжил рассматривать меня, переведя взгляд на волосы.

— Вам следует покрасить волосы. Или их будут принимать за огонь. Я бы не хотел, чтобы Вы оказались под натиском сотни огнетушителей.

Непроницаемое выражение его лица немного оживилось, и веселые искры засверкали в его глазах.

— Не я выбирала цвет волос, — ответила я, собрав все свое достоинство, на какое была способна, — а Бог.

–Вы религиозный человек, синьорина Бруно? — приподнял он бровь.

— А Вы, синьор?

Он положил ручку на стол, не сводя с меня глаз.

— Нет доказательств существования Бога.

— Впрочем, как нет и доказательства обратного, — ответила я с вызовом, и такая пылкость была немыслима для меня.

Его губы расплылись в издевательской усмешке, и он указал мне на мягкое кресло.

— Присаживайтесь, — скорее отдал он мне приказ, чем внес предложение. Тем не менее, я незамедлительно подчинилась.

— Вы не ответили на мой вопрос, синьорина Бруно. Вы религиозный человек?

— Я верующая, синьор МакЛэйн, — подтвердила я едва слышно. — Однако я не очень строго соблюдаю религиозные обряды. Скорее даже совсем не соблюдаю.

— Шотландия — одна из немногих англосаксонских наций, которая соблюдает обряды с непревзойденным рвением и преданностью, — с недвусмысленной иронией сказал он. — А я исключение, которое подтверждает правило… Не так ли? Скажем так: я верю только себе и тому, что могу потрогать.

Он лениво откинулся на спинку кресла на колесиках, постукивая кончиками пальцев о подлокотник. Я бы никогда не подумала, даже на одну секунду, что он был уязвимым и хрупким. Он имел образ человека, который прошел сквозь огонь и который не боится броситься в него снова, если в этом будет необходимость. Или если ему этого просто захочется. Я с трудом отвела глаза от его лица. Оно было сияющим, почти жемчужным, практически ярко-белым и очень отличалось от всех лиц, которые мне довелось видеть. Было невыносимо смотреть на него и слушать его гипнотический голос. Обаятельная змея. И любая женщина была бы счастлива страдать, заколдованная его чарами, которые излучал он, его совершенное лицо, его насмешливый взгляд.

— Итак, Вы моя новая секретарша, синьорина Бруно?

— Если Вы захотите взять меня на работу, синьор МакЛэйн, — уточнила я, поднимая глаза.

Он неоднозначно улыбнулся.

— Почему я должен не взять Вас? Потому что Вы не посещаете церковь каждое воскресенье? Вы считаете меня слишком поверхностным, если полагаете, что я сейчас способен выгнать Вас или… держать Вас здесь ради пустой болтовни.

— Я недостаточно знаю Вас, чтобы составить такое лестное мнение о Вас, — ответила я, улыбаясь. — Но я знаю, однако, что успешные трудовые отношения рождаются на основе первоначальной симпатии, первого благоприятного впечатления.

Его улыбка была настолько неожиданной, что я вздрогнула. Но она погасла так же внезапно, как и родилась. Он посмотрел на меня ледяным взглядом.

— Вы действительно думаете, что так легко найти работника, готового переехать в это богом забытое село, далекое от любых развлечений, торговых центров или дискотек? Вы были единственной, кто ответил на объявление, синьорина Бруно.

В засаде, за льдом его глаз искрился смех. Плитка черного льда с едва заметной трещинкой хорошего настроения, которая согрела мне душу.

— Значит, мне не стоит бояться конкуренции, — сказала я, нервно просовывая руки между своих колен.

Он продолжал изучать меня с тем раздражающим любопытством, с которым обычно смотрят на редкое животное.

Я сглотнула комок, изображая непринужденность, фальшивую и мимолетную. На мгновение, необходимое, чтобы сформулировать мысль, я подумала, что должна бы сбежать из этого дома, из этого кабинета, заполненного книгами, от этого страшного и красивого мужчины. Я чувствовала себя беззащитным котенком в нескольких сантиметрах от глотки льва. Жестокий хищник и беспомощная жертва. Потом это ощущение прошло, и я почувствовала себя глупой. Передо мной был необузданный человек, наглый и деспотичный, но прикованный к креслу на колесиках. Я была очередной добычей, скромной и напуганной девушкой, устойчивой к изменениям. Почему бы не пойти на это? Если его забавляло насмехаться надо мной, зачем лишать его этой возможности поразвлечься, единственной, которая у него была? Это было почти великодушием с моей стороны.

— И что Вы обо мне думаете, синьорина Бруно?

Я снова дважды заставила его повторить свой вопрос и снова смогла удивить его.

— Я не думала, что Вы так молоды.

Я на мгновение застыла и онемела, боясь, что обидела его своим ответом. Но он буквально заворожил меня одной из своих улыбок, которые заставили мое сердце биться чаще.

— Неужели?

Я заерзала на стуле в нерешительности, что ему ответить. Потом решение наконец пришло мне в голову, и я, собрав всю свою смелость, под его пристальным взглядом, заставляющим танцевать мое сердце, продолжила:

— Ну… Вы написали свою первую книгу в двадцать пять лет, насколько я знаю, то есть пятнадцать лет назад. Вы немногим старше меня, — сказала я задумчиво.

— И сколько Вам лет, синьорина Бруно?

— Двадцать два, синьор, — ответила я, окутанная глубиной его глаз.

— Я действительно стар для тебя, синьорина Бруно, — сказал он с улыбкой. Потом опустил глаза, и холодная зимняя ночь вернулась в его взгляд, более жестокий, чем взгляд змеи. Исчезли все следы тепла. — Однако Вы можете быть спокойны. Вы не должны опасаться сексуальных домогательств, пока спите в своей кровати. Как видите, я неподвижен.

Я молчала, потому что я не знала, что сказать. Его тон был горьким и лишенным всякой надежды, а лицо стало каменным. Его глаза зондировали мои в поисках чего-то, чего они не находили. Но потом он улыбнулся.

— По крайней мере, Вы не проявляете жалости. И это мне нравится. Я не хочу жалости, я в ней не нуждаюсь. Я значительно счастливее многих других, синьорина Бруно, потому что я свободен. Абсолютно свободен. — Потом он приподнял брови: — Что Вы все еще делаете здесь? Можете идти.

Его сухость поставила меня в тупик. Я нерешительно поднялась, а он воспользовался возможностью выплеснуть на меня свой гнев.

— Вы все еще здесь? Что Вам надо? Или Вы хотите обговорить свой выходной день? — зло обвинил он меня.

— Нет, синьор МакЛэйн, — неуклюже направилась я к двери, но едва я взялась за ручку, он остановил меня.

— Завтра в девять утра я жду Вас, синьорина Бруно. Я пишу новую книгу под названием «Мертвые без погребения». Вам кажется ужасным?

Его улыбка стала шире. Резкая смена настроения, должно быть, была основной чертой его характера. Я постаралась взять это на заметку, поскольку у меня были все шансы иметь такие истерические кризисы по двадцать раз за день.

— Кажется интересным, синьор, — ответила я осторожно.

Он откинул назад голову и расхохотался.

— Интересным?! Спорим, что Вы не читали ни одной их моих книг, синьорина Бруно? Мне кажется, что у вас нежная душа… И ты бы не смогла заснуть всю ночь во власти кошмаров, — снова рассмеялся он, перескакивая с «Вы» на «ты» с такой же скоростью, с какой менялось его настроение.

— Я не такая впечатлительная, какой кажусь, синьор, — ответила я покорно, чем вызвала новый взрыв смеха.

Маневрируя с помощью рук колесами кресла, с мастерством, выработанным годами привычки и достойным восхищения, он необычайно быстро направился в мою сторону. Он подъехал так близко, что все мои попытки сформулировать разумную мысль стали бесполезными. Инстинктивно я сделала шаг назад. Притворившись, что ничего не заметил, он показал на библиотеку справа от меня.

— Достань четвертую книгу слева на третьей полке.

Я послушно достала указанную книгу. Название было мне знакомо из информации, которую я нашла о нем в Интернете перед отъездом, но содержания я не знала. Ужасы не были моим любимым жанром, который подходит больше сильным личностям, а не таким нежным и романтичным, как я.

— «Зомби в пути», — прочитал он громко. — Самое подходящее, чтобы начать. Это наименее… как бы сказать? Наименее страшное.

Он засмеялся, явно надо мной, над моим плохо скрываемым дискомфортом, который ощущала каждая клеточка моего тела.

— Почему бы тебе не начать сегодня вечером? Это помогло бы тебе подготовиться к твоей новой работе, — посоветовал он со смеющимися глазами.

— Хорошо, я займусь этим, — сказала я со слабым энтузиазмом.

— До завтра, синьорина Бруно, — снова жестко попрощался он. — Закройся в комнате, потому что я бы не хотел, чтобы дворцовые духи или какие-то другие ночные создания посетили тебя этой ночью. Знаешь… — он замолчал, и в его глазах вновь заплясали искорки смеха, — как я тебе уже говорил, трудно найти кого-то на это место.

Я попыталась улыбнуться, но у меня получилось не слишком убедительно.

— Спокойной ночи, синьор МакЛэйн, — сказала я и, прежде чем хлопнуть дверью, добавила: — Я не верю в духи и другие ночные создания.

— Уверена?

— Нет доказательств их существования, синьор, — ответила я, невольно поворачиваясь к нему.

— Впрочем, как нет и доказательства обратного, — возразил он. Потом крутанул колеса своего кресла и вернулся назад, за письменный стол.

Я бесшумно закрыла дверь, а сердце мое ушло в пятки. Может, он был прав, и зомби существуют. Потому что в тот момент я чувствовала себя одной из них. Ошеломленная, с затуманенным мозгом, словно в подвешенном состоянии, в котором я больше не могла отличать реальность от нереальности. И это было хуже, чем не различать цвета.

Я без всякого аппетита поужинала в компании синьоры МакМиллиан, в то время как мысли мои были заняты совсем другим. Я боялась, что увижу ее только завтра утром там, где я оставила ее. Что-то подсказывало мне, что я доверила свое сердце не в самые лучшие руки.

О разговоре с гувернанткой тем вечером я не помнила почти ничего. Говорила только она, не переставая. Казалось, она была на седьмом небе от счастья, что у нее появился собеседница. А точнее слушательница. Слишком воспитанная, чтобы прервать ее, слишком почтительная, чтобы показать свою незаинтересованность, слишком погруженная в свои мысли, чтобы заявить о своей потребности побыть в одиночестве. Чтобы подумать о нем.

Я удобно устроилась в своей кровати часом позже, откинув голову на подушки, и открыла книгу, которую он дал мне почитать. Уже на второй странице я была охвачена ужасом, тщетно уговаривая себя, что речь идет всего лишь о книге. Несмотря на здравый смысл, который в теории был мне присущ, воздух в комнате стал душным, а желание выйти в вечерню свежесть стало нестерпимым.

Босыми ногами я пересекла темную комнату и распахнула окно. Сев на подоконник, я погрузилась в прозрачную ночь начинающегося лета. Тишину нарушали только стрекотание сверчков да уханье совы. Было здорово находиться там, на расстоянии световых лет от суеты Лондона, от его бешеных ритмов, всегда на грани истерики. Ночь была совершенно черной, и лишь звезды, разбросанные по небу, нарушали эту черноту. Я любила ночь, лениво думая о том, что хотела бы стать каким-нибудь ночным созданием. Темнота была моим союзником. Без света все становилось черным, и моя генетическая неспособность различать цвета теряла свою важность. Ночью мои глаза были такими же, как у всех других людей. На несколько часов я не ощущала себя отличной от остальных. Мимолетное, но освежающее облегчение, словно вода на разгоряченной коже.

Утром, проснувшись от звона будильника, я несколько минут оставалась в постели в оцепенении. Но мгновение спустя ко мне вернулась память, и я начала узнавать комнату. Одевшись, я покинула ее и спустилась по лестнице, напуганная глубокой тишиной вокруг меня. Но вид Миллисент МакМиллиан, веселой и добродушной как всегда, прогнал туман и наполнил мой взволнованный ум спокойствием.

— Хорошо поспали, синьорина Бруно? — начала она.

— Лучше, чем когда либо, — ответила я, удивленная этой новостью. Я уже несколько лет не спала так спокойно, оставив на несколько часов негативные мысли.

— Хотите кофе или чай?

— Чай, пожалуйста, — попросила я, садясь за кухонный стол.

— Идите в гостиную, я накрою там.

— Я предпочитаю позавтракать вместе с Вами, — сказала я, подавляя зевок.

Женщина была польщена и начала крутиться вокруг плиты. Она снова принялась болтать, а я принялась думать о Монике. Интересно, что она делает сейчас? Уже приготовила завтрак? Мысли о моей сестре тяжело легли на мои хрупкие плечи, и я с радостью восприняла появившийся передо мной чай.

— Спасибо, синьора МакМиллиан.

Я с удовольствием попробовала горячий напиток с приятным вкусом, пока экономка нарезала хлеб и ставила передо мной несколько вазочек с различным джемом.

— Попробуйте малиновый, он просто сказочный.

Я протянула руку к вазочке с джемом, и сердце тут же вздрогнуло. Мое отличие от всех остальных вернулось, окутав меня тиной, темной и зловонной. Почему я? Есть ли во всем мире такие, как я? Или я была исключительной аномалией, ошибочной шуткой природы?

Я наугад схватила вазочку, надеясь, что пожилая женщина достаточно сконцентрирована на своей болтовне, чтобы заметить мою возможную ошибку. Джемов было всего пять, следовательно, у меня был только один шанс из пяти, два из десяти, двадцать из ста, чтобы взять нужную вазочку с первого раза.

Она поспешила поправить меня, оказавшись менее рассеянной, чем я думала.

— Нет, синьорина. Это апельсиновый джем, — улыбнулась она, не догадываясь о том, какое волнение вызвала внутри меня; на моем лбу даже выступили капли пота. Она передала мне вазочку. — Вот возьмите, его очень легко спутать с клубничным.

Не заметив моей натянутой улыбки, она продолжила рассказывать о своих горестных приключениях с одним флорентинцем, который оставил ее ради южноамериканки.

Я поела без особого аппетита, все еще находясь во власти напряжения от недавнего происшествия, проклиная себя, что отказалась от предложения позавтракать в одиночестве. В этом случае не возникло бы этих проблем. Избегать потенциально критических ситуаций — это было моей мантрой. Всегда. Я не должна позволить, чтобы приятная атмосфера этого дома подтолкнула меня к опрометчивым поступкам, и я забыла об осторожности. Синьора МакМиллиан казалась хорошей женщиной, умной и заботливой, но она была слишком болтлива. Я не могла рассчитывать на нее.

Она сделала небольшую паузу, чтобы сделать глоток чая, и я тут же воспользовалась возможностью задать ей несколько вопросов:

— Вы давно работаете у синьора МакЛэйна?

Лицо ее озарилось радостью от возможности поведать новые истории.

— Я здесь уже пятнадцать лет. Я приехала сюда всего несколько месяцев спустя после несчастья, случившегося с синьором МакЛэйном. Того самого, в котором… Ну Вы понимаете. Все предыдущие домработницы были выгнаны отсюда. Раньше синьор МакЛэйн был очень жизнерадостным, полным желания жить, всегда веселым. Теперь, к сожалению, все изменилось.

— Но что случилось? Я хочу сказать… несчастье? То есть… Извините за мое непростительное любопытство, — прикусила я губу, опасаясь показаться неправильно понятой.

Она покачала головой.

— Это нормально задавать вопросы, это человеческая природа. Я точно не знаю, что случилось. В селе мне сказали, что синьор МакЛэйн должен был жениться прямо на следующий день после автомобильной аварии, но этого очевидно не произошло. Некоторые говорят, что он был пьян, но это, на мой взгляд, лишь догадки. Единственное, что кажется точным, — это то, что он вылетел на обочину, чтобы не наехать на ребенка.

Мое любопытство усилилось от ее слов.

— Ребенка? Я читала в Интернете, что авария произошла ночью.

— Ну да, — пожала она плечами, — кажется, речь идет о сыне бакалейщика. Он убежал из дома, потому что решил присоединиться к друзьям из цирковой компании, которые были в турне в этой местности.

Я обдумывала эту новость. Это объясняло такие резкие перепады в настроении синьора МакЛэйна, его постоянно плохое расположение духа, его несчастное выражение. Как не понять его? Его мир рухнул, разлетелся на куски по воле злосчастной судьбы. Молодой, богатый, красивый успешный писатель в шаге от исполнения своей мечты о любви… За несколько секунд он потерял большую часть того, что имел. У меня никогда не было таких крушений, и я могла только догадываться о них. Нельзя потерять того, чего не имеешь. Моей единственной компанией всегда было Ничего.

Быстро взглянув на часы, я поняла, что мне пора идти. Это был мой первый рабочий день. Мое сердце учащенно забилось, и я спросила себя, обусловлено это началом работы или встречей с загадочным хозяином этого дома?

Я побежала наверх, перескакивая через две ступеньки, безотчетно боясь прийти с опозданием. В коридоре я налетела на Кайла, помощника на все руки.

— Добрый день!

Я немного замедлила шаг, стыдясь своей поспешности. Наверно я показалась ему поверхностной или того хуже — восторженной.

— Добрый день.

— Синьорина Бруно, правильно? Могу я говорить Вам «ты»? По сути, мы с вами в одной и той же лодке на службе у сумасшедшего лунатика.

Неотесанная и брутальная грубость его слов меня поразила.

— Я знаю, это неуважительно по отношению к моему работодателю, и так далее. Но вскоре ты поймешь, что я прав. Как тебя зовут?

— Мелисанда.

Он прикрыл глаза, смущенно поклонившись.

— Рад познакомиться с тобой, Мелисанда с рыжими волосами. У тебя действительно странное имя, не шотландское… Хоть ты и кажешься шотландкой больше, чем я.

Я любезно улыбнулась и сделала попытку обойти его, все еще боясь опоздать. Но он преградил мне дорогу, расставив ноги на всю ширину лестничной площадки. И тут очень своевременно вмешался третий голос.

— Синьора Бруно! Я не переношу опозданий! — послышался, несомненно, голос моего работодателя, заставив встать волосы дыбом на моем затылке.

Кайл тут же позволил мне пройти.

— Удачи, рыжеволосая Мелисанда. Тебе она пригодится.

Я бросила на него жесткий взгляд и бегом бросилась к двери в конце коридора. Она была приоткрыта, и оттуда вылетело кольцо дыма.

Себастьян МакЛэйн сидел за столом, с неподвижным лицом, как и вчера, держа меж пальцев сигару.

— Закрой, пожалуйста, дверь. А потом можешь садиться. Мы уже потеряли достаточно времени, пока ты общалась с другим персоналом, — сказал он резким оскорбительным тоном.

Внутреннее возмущение заставило меня возразить. Дрожащий ягненок перед занесенным тесаком.

— Это было всего лишь обычной любезностью. Или Вы предпочитаете невоспитанную секретаршу? В таком случае я могу сорвать занавес. Сейчас же.

Мой импульсивный ответ был для него неожиданным. На лице его появилось удивление, такое же, как, очевидно, было написано на моем лице. Я никогда еще не была такой дерзкой.

— А я уже назвал тебя собакой без зубов… Это я опрометчиво… В самом деле опрометчиво.

Я села напротив него, ноги уже не держали меня, подогнувшись от моей безрассудной искренности. Я была объята ужасом возможных взрывоопасных последствий.

Но мой работодатель не выглядел обиженным. Напротив, он смеялся.

— Какое Ваше имя при крестинах, синьора Бруно?

— Мелисанда, — ответила я машинально.

— В честь Дебюсси, полагаю. Твои родители увлекались музыкой? Концертами, может?

— Мой отец был шахтером, — возразила я.

— Мелисанда… Громкое имя для дочери горняка, — заметил он, сдерживая смех. Он играл со мной, и в отличие от вчерашнего дня я не была уверена, что хочу позволить ему заниматься этим. Иначе это станет его любимым развлечением.

Я расправила плечи, стараясь вернуть потерянную сдержанность.

— А Вас почему зовут Себастьян? В честь святого Себастьяна, может? Не самый подходящий выбор.

Он принял удар, на мгновение сморщив нос.

— Убери когти, Мелисанда Бруно. Я не веду с тобой войну. Если ее ведешь ты, то у тебя нет шансов на победу. Никогда. Даже в твоих самых смелых снах.

— Я никогда не вижу снов, синьор, — ответила я с как можно большим достоинством.

Кажется, он был ошарашен моим ответом, насквозь пропитанным искренностью.

— Счастливица. Сны — это всегда обман. Если это кошмары, то они нарушают сон. Если они прекрасны, то пробуждение будет вдвойне горьким. Следовательно, лучше не видеть снов. — Он не сводил с меня своих чарующих глаз. — Ты интересный персонаж, Мелисанда. Нестабильный, но интересный, — добавил он насмешливым тоном.

— Я рада иметь необходимые качества для этой работы, — иронично прокомментировала я. Но тут же снова прикусила губу в раскаянии. Что со мной происходит? Я никогда еще не реагировала с такой позорной импульсивностью. Я срочно должна избавиться от этого, пока полностью не потеряла контроль.

Его улыбка растянулась теперь от одного уха до другого. Он явно веселился.

— Да, у тебя они есть. Я уверен, что мы достигнем согласия. Секретарша, которая не умеет видеть сны, как и ее начальник. Между нами есть особая родственность, Мелисанда. Родственность душ в некотором смысле. Если бы только у одного из нас она уже не отсутствовала долгое время…

И прежде, чем придать смысл своим туманным словам, он отвел глаза и вернулся к серьезному тону, выражение его лица вновь стало непроницаемым, далеким, безжизненным.

— Тебе надо отправить первые главы книги моему издателю. Знаешь, как это сделать?

Я кивнула и разочарованно подумала о том, что мне уже не хватает нашей словесной дуэли. Я бы хотела, чтобы она была бесконечной. Из этой дуэли я черпала словно из чудотворного источника, наполнявшего меня неудержимой живучестью, энергию, которой раньше у меня не было.

Прошло два часа. Я отправила множество факсов, проверила почту, написала письма с отказами в различных встречах и привела в порядок письменный стол. Он молча работал за компьютером, нахмурив лоб и поджав губы. Его белые и изящные руки летали над клавиатурой. Ближе к часу дня он привлек мое внимание взмахом руки.

— Можешь сделать паузу, Мелисанда. Перекуси что-нибудь или прогуляйся.

— Спасибо, синьор.

— Ты начала читать мою книгу, которую я тебе дал? — его лицо было еще далеким, неподвижным, но в черных глазах заиграли отдаленные искорки хорошего настроения.

— Вы были правы, синьор. Это не мой жанр, — искренне ответила я.

Его губы изогнулись слегка в двусмысленной улыбке, способной пробить броню моей защиты. Хотя я считала, что эта броня надежней стали.

— Я и не сомневался. Могу поспорить, что твой жанр — это что-то вроде «Ромео и Джульетты».

В его голосе не было иронии, лишь констатация факта.

— Нет, синьор. — Возразить мне казалось естественным, словно мы были давно знакомы, и я могла быть с ним сама собой, без притворств и масок. — Я люблю только те истории, которые хорошо кончаются. Жизнь и без того слишком горькая, чтобы увеличивать дозу горечи еще и книгой. Если я не могу видеть сны ночью, я хочу делать это хотя бы днем. Если я не могу себе позволить мечтать в жизни, я хочу позволить себе мечтать хотя бы с книгой.

Он внимательно обдумывал мои слова, долго не отвечая, но едва я встала, чтобы уйти, он меня остановил.

— Синьора МакМиллиан объяснила тебе, что значит название этого дома?

— Возможно, — ответила я, усмехнувшись. — Но боюсь, что слушала ее вполуха.

— Молодец! Я теряю нить разговора уже после десяти слов, — похвалил он меня без тени иронии. — Я никогда не умел приносить жертвы. Я законченный эгоист.

— Иной раз стоит им быть, — ответила я, не задумываясь. — Иначе растратишь себя на удовлетворение ожиданий других. И в итоге проживешь не свою жизнь, а ту, которую другие придумали для тебя.

— Очень мудро, Мелисанда Бруно. Всего лишь к двадцати двум годам ты нашла ключ к спокойствию духа. Не всем это дано.

— Спокойствию? — повторила я с горечью. — Нет. Мудрость понять что-либо не предполагает необходимости принять это. Мудрость рождается в голове, а сердце идет своим путем, независимым и опасным. И совершает фатальные отклонения от курса.

Он переместился на своем кресле на мою сторону письменного стола и пронизывающе взглянул на меня.

— Так что? Любопытно узнать смысл названия Midnight Rose или нет?

— Полуночная роза, — перевела я, борясь с волнением, порожденным его близостью. Я давно избегала мужской компании, со дня моего первого и единственного свидания. Достаточно злополучного, чтобы навсегда оставить след.

— Именно. В этой местности существует старая легенда, рассказываемая веками, а может и тысячелетиями, согласно которой, если увидеть в полночь, как распускается роза, то наше самое большое желание сбудется, как по мановению волшебной палочки. Даже если это желание темное и ужасное.

Он сжал руки в кулак, бросая мне вызов взглядом.

— Если целью этого желания является стать счастливым, то оно не может быть темным и ужасным, — спокойно ответила я.

Он внимательно посмотрел на меня, как будто не мог поверить своим ушам. Потом улыбнулся демонической улыбкой, от которой по моей спине пробежали мурашки.

— Слишком мудро, Мелисанда Бруно. Громкие слова для девушки, которая не может убить комара, не заплакав.

— Муху — возможно. С комарами у меня нет проблем, — коротко ответила я.

Он снова внимательно посмотрел на меня, и далекий огонек, плавящий лед, загорелся в его темных глазах.

— Сколько ценных сведений о тебе, синьорина Бруно. За несколько часов я узнал, что ты дочь бывшего шахтера, увлеченного Дебюсси, не умеешь видеть сны и ненавидишь комаров. Почему, спрашиваю я себя? Что тебе сделали эти бедные создания? — издевательство в его голосе было очевидным.

— Бедные? Как бы не так! — с готовностью ответила я. — Это паразиты, которые питаются кровью других. Это совершенно бесполезные насекомые в отличие от пчел и чуть менее симпатичных мух.

Он ударил рукой по своему бедру и рассмеялся.

— Мухи симпатичные? Ты очень странная, Мелисанда, и еще более забавная.

Его настроение менялось еще быстрее, чем у капризного марта. Улыбка погасла с кашлем, и он снова посмотрел на меня.

— Комары пьют кровь, потому что у них нет другого выбора, моя дорогая. Это их единственный источник питания. Разве ты можешь порицать их за это? У них совершенный вкус по сравнению с превознесенными мухами, которые привыкли барахтаться в отходах человеческой жизнедеятельности.

Я посмотрела на полки письменного стола, заполненные бумагами, не выдержав его ледяного взгляда.

— Что бы ты сделала на месте комаров, Мелисанда? Отказалась бы питаться? Умерла бы от голода, лишь бы тебя не назвали паразитом? — его речь была поспешной, словно ответ требовался немедленно.

— Вероятно, нет, — согласилась я. — Но я не уверена. Я должна оказаться на месте комара, чтобы ясно понять это. Мне хотелось бы верить, что я нашла бы альтернативы, — сказала я и аккуратно отвела взгляд.

— Далеко не всегда есть альтернативы, Мелисанда, — на мгновение его голос дрогнул под влиянием страдания, о котором я ничего не знала, но с которым он жил каждый день, долгие пятнадцать лет. — Увидимся в два, синьорина Бруно. Будьте пунктуальной.

Когда я обернулась к нему, он уже крутанул колеса кресла, спрятав от меня лицо. Осознание совершенной ошибки сжало в тиски мое сердце, но я не могла ее исправить.

В молчании я покинула комнату.