Двери закрываются, или Станция метро «Новогодняя»

Karina Sterry (2024)

Когда мы взрослеем, то в повседневной суете остается слишком мало места для праздника и новогодних чудес. В рабочих буднях теряется сказка, и когда часы бьют полночь, мы отмахиваемся или делаем вид, что загадываем желание. Нам не верится, что одна единственная ночь может все изменить. Знакомо? Тогда эта сказка именно для вас. Дарья из тех одиноких женщин, которые давно разочаровались в жизни. И работа в новогодний праздник для нее самое обычное дело. Слезы в пустынном холле метро, пакет с мандаринами в руке, ссора с лучшей подругой и твердо принятое решение — никакого застолья. В последнем вагоне метро — ни души. Только Дарья и маленькая девочка с кудрявыми волосами и ярко-синими глазами. Куда направляется подземный состав? Бывают ли новогодние феи? И что бы вы ответили на предложение перемотать стрелки курантов назад, чтобы провести вечер в компании самого близкого вам человека?

Глава 3

Мне часто видятся сны про бабушку. Кажется, что чем старше становлюсь, тем чаще ее вспоминаю. Теплые руки, добрый взгляд, седые бабушкины кудри и перепачканный мукой передник. Наверное, она думала, что пирожков и блинов не может быть слишком много, беспокоилась, что ее внучки вот-вот снова проголодаются. Я многому научилась в жизни у мудрых людей, но есть вещи, которых не постичь. Например, секрет бабушкиного рассыпчатого манника и геркулесовой каши на молоке. Рецепт остался, но вкус не тот. Что она добавляла? Любовь?

Но кроссворд и концерт в те времена для меня были слишком скучны. Малинин с его заунывными романсами быстро надоедал, и я просила бабушку переключить на мультики. Наступала предновогодняя неделя, и показывали советские про зиму: «Дед Мороз и Серый волк», «Снеговик-почтовик», «Когда зажигаются елки» и всякие другие. Потом в уютную комнату забирался вечер, мы дергали за ниточку торшер с висюльками, похожими на маленькие стеклянные стрелы (я иногда снимала такую стрелу с торшера и любовалась, как она здорово переливается на свету) и читали друг другу вслух сказки из толстенной книги. За окном скрипел под чьими-то шагами снег, от соседей снизу доносилась знакомая мелодия из новостей, шелестели страницы, иногда потрескивала и моргала старая вытянутая лампочка. Вечера с бабушкой — самые лучшие воспоминания о детстве.А если бы и спросила, разве бы я получила точный ответ? Бабушка бы всплеснула руками, хитро подмигнула и сказала любимой поговоркой: «Те же штучки, да не те ручки! Не сердись. У тебя все хорошо получается. Пойдем-кась лучше кроссворд порешаем. Телевизер посмотрим, концерт же сегодня, забыла что-ль? Малинин петь будет. Какой мужчина, а?»

Новогоднюю ночь с девяносто четвертого на девяносто пятый я провела у подруги Снежаны: она позвала меня и еще нескольких девочек из класса встретить праздник у нее дома. Мама у Снежаны работала в больнице, папы не было, бабушек и дедушек тоже. Нам оставили несколько бутылок газировки, оливье, шоколадный торт, кулек вафельных конфет «Мишка на Севере» и много-много настольных игр. Родители бы ни за что меня не отпустили встречать Новый год без взрослых, но бабушка схитрила: сказала маме, что мы договорились праздновать вместе. Никто и не заметил подвоха.

Когда часы пробили двенадцать, я подбежала к телефону, торопливо зажужжала диском, набирая пятизначный номер.

— Алло, бабуль! — перекрикивая орущий магнитофон, радостно выпалила я. — С Новым годом!

— И тебя с праздничком, — подхватила бабушка. — Как вы там? Чем занимаетесь?

— С девчонками играли, танцевали, кассеты новые слушали, которые Снежане мама подарила. Ася нам такое гадание показала, закачаешься! Я тоже тебе покажу потом. У меня имя выпало на букву «Д»! Сейчас во двор пойдем, на санках кататься. Бабуль, — перешла я на вкрадчивый шепот. — А можно я у Снежаны переночую? У нее и раскладушка есть. Ей страшно одной спать. Можно, а?

Я задумалась, накручивая черный телефонный кабель на палец. Ну почему, почему мы понимаем важные вещи слишком поздно? Почему я не догадалась в тот день, что она хотела хотя бы недолго побыть со мною рядом? Я виновато сопела в трубку и не знала, что ответить. — А коль мама спросит? — грустно спросила бабушка.

— Ну да ладно, — сказала бабушка. — Авось, решим. Отдыхай, Дашенька. Ты домой с утра или ко мне заскочишь? Дед Мороз подарочек тебе под елку положил.

— Бабуль, ты супер! Самая лучшая бабуля на свете! — подпрыгнула я на месте. — Я к тебе с утра. Дома спать еще будут.

Все деревья покрылись белой-белой изморозью, мороз первого января стал колючим, пробрал до самых костей. Путь до бабушки неблизок в такую холодрыгу. Я прошла всего несколько домов, а пальцы в варежках закаменели, ресницы заиндевели. Хрусть-хрусть, хрусть-хрусть. Ветер смел с тропинки жесткие крупинки снега к высокому сугробу. Любопытно, какой подарок ждет меня под елкой? Дома, наверное, снова конфеты. А бабушкин Дед Мороз будто угадывает мои мечты. То огромный пупс в коляске, то калейдоскоп, то набор яркой мозаики, то, как в прошлом году книжка про метро.

Бабушка, увидев мои красные щеки, всплеснула руками и бросилась отпаивать меня чаем. Поставила на стол угощение: теплый разборник с конфетками, кусочек творожного пирога и мед в маленькой баночке. Зимнее солнце неохотно заглядывало в окна, искрилось на подвесках торшера и маленькой белой елочке из мишуры. Бабушка отдала стеклянные игрушки на большую елку, а на свою повесила прошлогодние игрушки из нашей творческой мастерской. Около нее поставила наши со Светкой рисунки и открытки. Около елочки два подарка, завернутые в обойную бумагу. На нее наклеены снежинки. Я с подозрением покосилась на рулон, который пылился в углу.

— Дед Мороз спешил слишком, — развела руками бабушка. — Попросил меня завернуть подарки для тебя и Светочки. Одинаковые, бери любой.

Через полгода бабушки не стало. Я была недостаточно взрослой, чтобы прочувствовать всю глубину горя и уже недостаточно маленькой, чтобы до сих пор верить в новогодние сказки. Тому самому тетрису и полотенцу с лисичкой почти тридцать лет. Когда мне становится грустно, зарываюсь в теплую ткань лицом. Что бы там не говорили, бабушкина любовь не имеет срока годности. Она согревает всегда, сколько бы времени не прошло.Я нетерпеливо развернула сверток и взвизгнула от восторга. Тетрис! Дед Мороз подарил мне тетрис и зеленое полотенце с лисичкой. Бабушка загадочно и грустно улыбнулась и удалилась на кухню, готовить обед.

Так вот, бабушка приходит в мои сны и чаще всего в канун Нового года. Снится, будто я после телефонного звонка одеваюсь, бегу по знакомой улице, отряхиваю валенки у двери и подпрыгиваю до кнопки звонка. Бабушка встречает меня в прихожей, она закутана в серую шаль и старенькую зимнюю куртку. К стене прислонены детские санки.

— Кататься пойдем, — улыбается она. — К городской елке. Пойдем ведь, Дашенька?

*** — Пойдем, — киваю я в ответ, и мы спускаемся по лестнице в заснеженный двор. Потом мы долго бредем по улице, и мне все кажется, что вот-вот должна появиться площадь, а ее все нет, и бабушка тоже исчезает. Почему все время снится этот путь? Почему она хотела дойти до городской елки?

Едва моя напарница Вика переступает порог магазина, я, взбудораженная новым приказом, потрясываю перед ее глазами длиннющей лентой с новыми ценниками.

— Скорее, — тяну ее за рукав. — Работы до кучи. Смотри, сколько прислали! Сейчас люди набегут, а у нас ничего не сделано. Ругаться начнут.

Вика подносит к носу ленту, внимательно перечитывает цены и с преспокойным видом удаляется в подсобку. Я нетерпеливо кручу в руках ценники и стучу в дверь.

Вика выходит, завязывает платок и выходит за кофе. Меня потряхивает от возмущения. — Я у набора шаров уже поменяла, еще гирлянды, еще мишура, еще гномы и олени, — громко перечисляю я вслух. Вроде бы все.

— Давай сначала сделаем, — окликаю я напарницу. — Ну правда, ругаться же будут на несовпадения в кассе.

Она вздыхает, замирает у входа и лениво отмахивается:

— Даш, посмотри внимательней. Не знаю никого, кто ругался бы на скидки.

Я цыкаю сквозь зубы и откидываю от себя ленту. И точно, цена же в меньшую сторону. Может быть, последовать примеру Вики и тоже за кофе? Надо же стать такой невнимательной. Вон и олени с гномами тоже улыбаются, ржут надо мной, не сводят с моего лица размалеванных глаз. Ну упали в цене и что? Все равно опять их не купят и отправятся обратно на склад. Покупатели только вертят их в руках, осматривают со всех сторон и ставят на место. Иногда подходят, спрашивают, почему так дорого. Что, почем, хоккей с мячом… Как всегда. От новогодних игрушек ломятся полки во всех магазинах. И настолько много этой придуманной лжесказки, что настоящая сказка, не выдержав конкуренции, прячется в пыльных чуланах, гаражах и на антресолях. Имитация праздника, имитация чудес.

Я присаживаюсь у шкафа с гирляндами и сталкиваюсь взглядом с маленькой синеглазой девчушкой в белой шубке. Как ей удалось пробраться сюда до открытия? Девочка радостно улыбается и откидывает русые кудри с плеч. Я приоткрываю дверь и спрашиваю:

— Ты что-то хотела купить? Заходи.

Она потирает пушистой варежкой нос и часто кивает. У нее такие серьезные глаза, что мне кажется, будто ей вовсе не семь и не восемь лет, а как минимум двадцать.

— Здравствуйте, — вежливо здоровается девочка и деловито осматривает полки, заложив руки за спину. Будто сейчас за этим приветствием последуют слова:"Я ваш новый руководитель. Давайте знакомиться". Но я ошибаюсь. Она говорит:

— У вас есть стеклянные новогодние игрушки?

Я подвожу ее к витрине и показываю наборы шаров из тонкого стекла.

— Вот, разные есть. Синие, зеленые, красные. Есть синички, есть снегири, снегурочки. Что нравится?

Ранняя покупательница растерянно пожимает плечами и слегка касается пальцем запечатанных коробок. Синева в ее глазах тускнеет.

— Нет, не то. Эти не засветятся, — почти шепотом отвечает она. — Нужны другие. Но нигде нет.

— Ну какие другие? — с раздражением в голосе бурчу я. — Вот теремки еще есть, олени, избушки, звери всякие. Ты скажи, что надо, поищу на складе.

— У меня фотография есть, — щебечет девчушка и достает из нагрудного кармана снимок. На нем елка, украшенная игрушками, похожими на те, что я привезла с Тагила. Узнаю стеклянные бусы, космонавтов и заснеженные шишки.

— Таких не делают уже, — мотаю я головой. — Да и не светились они никогда. Кто такое сказал?

Девочка снова расплывается в улыбке и с хитрецой посматривает на меня исподлобья. Вика несется к магазину с огромным стаканом кофе, проходит мимо нас и даже, не здороваясь с малышкой, снова исчезает в подсобке. Девочка отряхивает шубку, надевает варежки и, несмотря на то, что она долго находилась в тепле, меня окатывает холодной волной от ее одежды.

Я проглатываю эти странные слова и с недоумением смотрю ей вслед. Когда опускаю взгляд на стол у ресепшен, то замечаю, что ценники пропали. Обхожу зал и замечаю россыпь голубых бумажек, все на своих местах. — Светятся, — упрямо повторяет малышка у двери. — Раньше все это знали. Теперь всем некогда, вот и не замечают.

— Вот ты метеор! — удивленно восклицает всегда спокойная Вика, вернувшись в зал. — Пяти минут не прошло. Это рекорд.

— Да ладно тебе, — отмахиваюсь я, погружаясь в мысленный разговор с начальством. Но ответ, само собой, известен заранее. Никакого отпуска, никакой новогодней Казани, праздника и чудес. Я набираю номер Сережи, нервно накручиваю локон на палец и шепчу в трубку:

— Да, я на работе. Нет, не отпустили. Я работаю еще завтра. Да вот так. Работаю. Ну чего ты кричишь? Не могу ничего сделать, правда, занята. Никто не отпустит, и замены нет. Ну поезжай сам, что я сделаю… Ну одна буду или с Яной посидим. Нет, к маме не смогу уехать. Последний рейс в шесть. Так сдай билет на меня, а сам поезжай, если хочешь.

Сережа кричит еще больше, я, не сбрасывая вызов, кладу телефон на стол и гляжу в зал на задорное перемигивание игрушек. Снова вспоминаю про ценники. Неужели я окончательно выжила из ума?