Рецидивист. Век воли не видать

Deadnoser (2024)

Ему триста лет. Он проклят, но бессмертен. Он идёт по жизни, нарушая божественные и человеческие законы. Иначе его ждет непереносимая боль и страдания. Он — «одинокий волк», вечный преступник-рецидивист. Но он ничего не может с этим поделать. Ей тридцать. Она — ревностный служитель закона. Честная, принципиальная, непримиримая к преступникам. Но в душе она глубоко несчастна и одинока. Их пути сходятся, а судьбы переплетаются, закручиваясь сложным узлом. И случается так, что неисправимый преступник помогает честному следователю раскрывать самые запутанные преступления… Это захватывающая история о борьбе за справедливость, о тайнах и загадках, которые скрываются за повседневной рутиной и кажутся неразрешимыми.

Глава 2

В подвале безногого псевдо-инвалида было «до неприличия» светло и творилась нездоровая суета: туда-сюда сновали люди в погонах и без, резали глаз многочисленные вспышки фотоаппаратов и не прекращался постоянный раздражающий гомон. Возле привязанного к крестовине обезображенного трупа собрались сотрудники следственного отдела: фотограф-криминалист Иваныч — тучный и пузатый мужчина, за «полтос», со слегка обрюзгшей красноватой физиономией любителя «зеленого змия»; медэксперт Леонид Музыкантов — невозмутимый сорокалетний врач, с выправкой «настоящего полковника», всегда «подтянутый» и одетый сверхаккуратно, до тошноты; майор Ольга Ольшанская и её помощник — капитан Николай Самойленко, угрюмый и дородный офицер тридцати лет от роду.

В сторонке прыщавый и худосочный участковый-младлей опрашивал с пристрастием сообщившего о страшной находке бомжа, самолично «прописавшегося» в этом самом подвале.

Иваныч козликом «прыгал» с фотоаппаратом вокруг крестовины, стараясь снять труп с разных ракурсов. Его, то и дело сверкающая мощная вспышка, болезненно слепила следователей, заставляя их материться сквозь сжатые зубы. Время от времени Иваныч, как бы невзначай, толкал «под руку» и задевал фотоаппаратом медэксперта Музыкантова, склонившегося над трупом.

— Иваныч, достал! — выругался Музыкантов, оторвавшись от тщательного обследования странного ожога на груди трупа. — Ты мне когда-нибудь голову своим аппаратом пробьешь!

— Да ты не суетись «под тесаком», Лень! — довольный «произведенным эффектом», отозвался фотограф. — Я уже почти закончил…

Иваныч, закончив съемку, закрыл объектив фотоаппарата крышечкой и отошел в сторонку. Воровато оглядевшись и удостоверившись, что никто за ним не наблюдает, фотограф незаметно вынул из внутреннего кармана пиджака плоскую фляжечку и свинтил с нее колпачок. Еще раз оглядевшись, он быстро поднес фляжку ко рту и сделал пару коротких глотков. После, закрыв фляжку, он спрятал её в карман и довольно выдохнул, ароматизирую затхлый подвальный воздух тонким ароматом чистого спирта.

— Что скажешь, Леонид Ильич? — Ольшанская вопросительно взглянула на медэксперта.

— Ну… Что тут сказать? — развел руками Музыкантов, «отрываясь» от изучения трупа. — Вскрытие покажет… А так, навскидку, время смерти: примерно часа два-три после полудня… Ну, может, чуть-чуть попозже — экспертиза покажет.

Пока Музыкантов говорил, Ольшанская внимательно разглядывала мертвое тело. Её взгляд, то и дело, задерживался на уродливом ожоге круглой формы, похожим на большое тавро, каким клеймят на фермах лошадей и быков. Красные рубцы из обожженного мяса «складывались» в три свастики: одна — правосторонняя, большего размера в центре, и две левосторонних, поменьше, по краям. По «ободку» ожога шли переплетения каких-то иероглифов с рядом непонятных символов и знаков.

— Как думаете, Леонид Ильич, что это? — поинтересовалась она, указав на ожог.

— А чего тут думать? — неожиданно вмешался в разговор капитан Самойленко. — У какого-то нацика или скина чердак напрочь снесло, растак! Во, какую свастику до самой кости на грудине бедолаге выжег! «Любо-дорого» посмотреть, растак!

— Ну… — засомневался Музыкантов. — Я бы не делал столь скоропалительных выводов: свастика, знаете ли, знак древний, появившийся задолго до нацистов. К тому же, обратите внимание на эти иероглифы, имеющие явно восточное происхождение.

— Китайцы? — оценив закорючки, ткнул «пальцем в небо», капитан Самойленко.

— Нет. — Качнул головой Музыкантов. — Не корейские. И на японские тоже не похожи… Что-то общее, конечно, есть… Но версию о свихнувшихся скинхедах я бы серьезно не рассматривал.

Ольшанская, протянув руку указала на буквы, пробитые каким-то острым оттиском на лбу и щеках трупа:

— А что скажете об этих ранах на лице?

— Эти раны нанесены специальными игольчатыми оттисками, — ответил медэксперт. —

Каждый «штемпель» — отдельная буква…

— Да это мы, как раз, видим, растак. — Не удержался и съязвил капитан. — «ВОР» получается. Тут и слепой заметит!

Не обращая внимания на выходку Самойленко, Музыкантов продолжил:

— Подобным образом клеймили преступников на Руси до середины 19-го века…

— Очередной народный мститель? — выдал очередную версию капитан.

— Ну, это уж вам решать, господа следователи… — произнес Музыкантов, снимая с рук одноразовые перчатки. — А результаты экспертизы будут завтра.

— Спасибо, Леонид Ильич! — от души поблагодарила эксперта Ольшанская. — Жду.

Ольшанская и Самойленко отошли от трупа, позволив забрать окоченевшее тело санитарам.

— Ольга Васильевна, — произнес Самойленко, — с «хозяином» этой берлоги пообщаться не хочешь?

— Давай, попробуем…

Самойленко сделал знак участковому, что хочет пообщаться с «инвалидом». Младлей, схватив бомжа за шкирку, подтащил его поближе к следователям.

— Давай, рассказывай, растак: за что кончил этого бедолагу?! — Взял с места в карьер Самойленко.

Я? — испуганно выдавил Бомж.

— А кто? — делано удивился Самойленко. — Я, по-твоему, его зажмурил, растак?

Бомж испуганно попятился, но уткнулся спиной в участкового.

— Не рыпайся, Козодоев! — Толкнул бомжа в спину младлей.

— Гражданин начальник, да я в жизни и мухи не обидел! — затараторил перепуганный «ивалид», понимая, что ему «шьют дело». — Да, отсидел в свое время по глупости… Но чтобы так людёв уродовать… Упаси, Господь! — Он истово перекрестился дрожащей рукой.

— Где был днем? — продолжил допрос в том же темпе капитан.

— Дык, на работе… — Бомж непонимающе развел руками.

Участковый тут же отвесил допрашиваемому тяжелую затрещину:

— Че гонишь, Козодоев? Ты ж нигде не работаешь, паразит!

— Таки на точке я целый день торчал, гражданин начальник! — оправдывающимся тоном произнес бомжара. — Кто хошь подтвердит!

— Попрошайничает он у метро, товарищ майор, — пояснил участковый. — Под безногого косит…

— Ладно, выясним. — Самойленко уже смекнул, что от бомжа он ничего не добьется. —

Но на всякий — пусть пока у нас в обезьяннике посидит, растак.

— Я вспомнил, гражданин начальник, вспомнил! — радостно закричал «инвалид».

— И чего вспомнил? — поинтересовался капитан.

— Я когда домой возвращался… — начал рассказывать Козодоев, но его перебил младлей:

— Опять свистишь — ты ж бездомный!

Бомж развел руками, как будто пытался объять необъятное:

— Ну, кому и подвал — родимый дом…

— Рассказывай, давай, твою растак! — толкнул его Самойленко

— Так вот, — продолжил Козодоев, — возвращаюсь я с работы, значит, а в арке меня какой-то мужик чуть не затоптал! Летел, как будто собаки за ним гонятся!

— Что за мужик? — уточнил участковый.

— Ненашенский, явно залетный — никогда его тут раньше не видел. — Бомж пожал плечами.

— Опознать сумеешь? — подключился Самойленко.

Бомж опять пожал плечами:

— Темно в арке было… Но, наверно, смогу.

— Хорошо, — кивнул капитан. — Но все равно собирайся: у нас в обезьяннике покомфортнее будет, чем… — Самойленко огляделся по сторонам. — …чем «дома».

— С превеликим удовольствием, гражданин начальник! — без раздумий согласился бомжара. — Нам собраться — только подпоясаться. А если еще и покормите…

— Ты совсем оборзел, Козодоев? — взмутился участковый.

— Пусть его — накормим, растак…

— Коля, — окликнула капитана Ольшанская, — ты сейчас езжай в отдел,

а я еще в Минздрав по дороге заскочу — насчет квоты на мамину операцию узнаю.

Самойленко согласно кивнул:

— Хорошо, Ольга Васильевна! Может тебя подбросить?

— Не надо, Коля, сама доберусь, — отказалась Ольшанская, направляясь к выходу из подвала.

***

Обстановка в одном из кабинетов министерства блистала роскошью. Возле массивного стола на краешке стульчика, напротив восседающего в дорогом кожаном кресле дородного, круглолицего и краснорожего чиновника, притулилась Ольга Ольшанская. «Бравый» майор полиции, каждый день рискующий жизнью, превратился в мелкого бесправного просителя с плещущейся тоскою в глазах.

— Ольга Васильевна, дорогая, я вам еще раз повторяю — квот нет! — Чиновник до неприличия членораздельно произносил слова, словно разговаривал с маленьким ребенком или невменяемым дауном. — И в этом году их не предвидится!

— Я слышу это который год… — тихо, и едва сдерживая слезы, произнесла Ольга Васильевна. — Неужели ничего нельзя поделать?

— Я бы и рад помочь, но… — Чиновник с показным участием развел руками. — Операция сложная, квот мало, очередь растягивается на годы, если не на десятилетия! Увы!

— Я вас очень прошу…

На столе чиновника зазвонил телефон, он снял трубку и зажал микрофон ладонью:

— Ольга Васильевна, мы вам обязательно сообщим, если что-нибудь изменится. Обещаю! До свидания!

Ольшанская с «потухшим взором» вышла из кабинета.

Дождавшись, когда за её спиной закроется дверь, чиновник поднес трубку к уху:

— Слушаю… А! Пал Палыч? Приветствую, дорогой! Что? Срочно нужна квота? Ну, ты же знаешь… Сколько? Двадцать процентов? Не могу: тридцать и по рукам… Ружу без ножа? Ты же в курсе нашей ситуации… Двадцать пять? Ну… ладно! Только больше на уступки я не пойду, так и знай! До связи!

Ольшанская спускалась по лестнице, когда в её сумочке зазвонил телефон.

— Слушаю… — произнесла она, «ответив» на вызов.

— Ольшанская, где ты бродишь? — донесся из трубки мощный голос полковника Дрота — непосредственного её начальника.

— А в чем дело, Константин Михайлович, я с выезда, труп…

— Да какой, к чертям, труп? — чертыхнулась «трубка». — Тут у нас, можно сказать, международный скандал назревает! Какая-то падла «обнесла» международную выставку! Ропали бесценные музейные экспонаты!

— Но… товарищ полковник… почему я должна заниматься этой ерундой? У нас убийство…

— Бросай все, и пулей ко мне! — Полковник даже и слушать её не стал. — Все, я сказал!

— Так точно, товарищ полковник… — вздохнув, произнесла она, но Дрот уже отключился.

***

Квартира Акробата. За письменным столом в собственной небольшой, но аккуратной квартирке сидел за столом, расположенным у самого окна удачливый вор-форточник Акробат. Худосочное, но жилистое тело вора, могло похвастать крепкими и тренированными сухими мышцами. На столе перед Акробатом лежал шестигранный металлический пенал с открытой крышкой. По граням пенала бежала филигранная гравировка из непонятных символов, выполненная, несомненно, великим мастером своего дела. Сам же Акробат разглядывал развернутый древний свиток с какими-то иероглифами, который в данный момент держал в руках.

А по лестничным пролетам панельной многоэтажки, где проживал вор, перепрыгивая через ступеньки, бежали в «масках и бронниках» вооруженные автоматами ОМОНовцы. Двое из которых были нагружены еще и ручным тараном. За ними, не скрывая лиц, двигались Ольшанская и Самойленко, вооруженные пистолетами.

На одной из площадок подъезда ОМОНовец, бегущий первым, остановился и предупреждающе поднял руку. Остальные бойцы тоже замерли, получив от первого недвусмысленное указание на одну из дверей — «здесь». Они разошлись в стороны, рассредоточившись по площадке и пропустив вперед бойцов с ручным тараном.

Первый омоновец, по всей видимости, командир подразделения, поднял руку со сжатыми в кулак пальцами и неторопливо начал их разгибать: один, два, три…Он взмахнул рукой — «вперед»! Таран впечатался в дверь квартиры, но она устояла, лишь слегка покосилась от удара. Однако, после второго удара, дверь не выдержала и слетела с петель.

Всем лежать! Работает ОМОН! — истошно заорал командир подразделения, первым врываясь внутрь.

После первого удара Акробат вздрогнул и резко свернул свиток «в трубочку», засунул его в пенал и защелкнул его фигурную крышечку. Оставив пенал на столе,

Акробат поднялся из-за стола и, особо не дергаясь, поднял руки…

Ворвавшиеся в комнату ОМОНовцы окружили Акробата, и в этот момент его голова взорвалась кровавыми брызгами, разнесенная на куски тяжелой пулей, выпущенной неизвестным снайпером.

***

Столы в кабинете начальника полиции, составлены, как собственно и в других подобных «заведениях» буквой «Т». «Во главе», под портретами президента и министра внутренних дел, восседал полковник Константин Михайлович Дрот — хозяин кабинета, чрезмерно тучный возрастной мужчина, с мясистым крестьянским лицом и носом картошкой. Перед ним, за столом переговоров, ютился Вениамин Тимофеевич Подорожников — заслуженный историк, профессор-востоковед, седой, нескладный, в очках с толстой оправой.

На раздавшийся стук в дверь, Дрот довольно живо отреагировал, рявкнув:

Да!

От его мощного рыка, пожилой профессор слегка поморщился, но ничего не сказал.

Дверь открылась и в кабинет зашла Ольшанская с металлическим пеналом в руках и остановилась на пороге:

— Разрешите, товарищ полковник?

— Проходи, Ольшанская, — поторопил её Дрот, — не стой столбом! Есть, чем перед профессором похвалиться?

Подорожников заметил в руках Ольшанской древний пенал и нервно приподнялся со стула:

— Неужели вам удалось? Вы нашли?

— Не совсем… — слегка «замялась» Ольга.

Подорожников со вздохом обессилено упал обратно на стул.

— Что значит «не совсем»? — потребовал объяснений Дрот. Его лицо побагровело, и он с силой «хватанул» ладонью по столу. — В центре Москвы, можно сказать, средь бела дня, «выставляют» экспозицию наших китайских товарищей, выносят кучу старого барахла…

— Бесценного, как вы изволили выразиться, барахла! — ввинтил Подорожников. — Некоторые экспонаты — национальное достояние Китая!

— Вот-вот разразится международный скандал, — поддержал профессора Дрот, — а она — «не совсем»! Мне уже шею сто раз намылили! — Дрот хлопнул себя лопатообразной ладонью по воротнику форменной рубашки. — Контроль на самом верху! Хотите, чтобы и Он… — Дрот указал на портрет президента, висящий на стене за его спиной. —

…лично к расследованию подключился? Садись, Ольшанская, докладывай!

Ольшанская присела напротив Подорожникова и положила на стол пенал, который тут же схватил профессор и начал вертеть его в руках.

— С помощью наших осведомителей удалось выйти на исполнителя — вора Пырьева, — начала доклад Ольшанская, — по кличке Акробат.

— Задержали этого, акробата? — сурово вопросил подчиненную полковник.

–…не совсем… — стушевалась Ольшанская.

Дрот побагровел еще сильнее и схватился «за сердце»:

— Ты издеваешься, Ольшанская? У тебя других слов, что ли, нету?

— Никак нет, есть, товарищ полковник! — отрапортовала Ольга.

Дрот сморщился и закрыл глаза:

— «Нет», «есть», ну вот, как тебя понять, Ольшанская? Так задержали Акробата или нет?

— Задержали.

— Допросили?

— Никак нет, товарищ полковник!

— Так почему тянете, товарищ майор? — вновь вышел из себя полковник.

— Он скончался. Скоропостижно. От девяти граммов свинца в голову…

— Мля… — Дрот, не сдержавшись, выругался, но вовремя прикусил язык, заметив осуждающий взгляд профессора. — ОМОН подстрелил?

— Никак нет! — доложила Ольшанская.

— Сам что ли? — не поверил полковник.

— Снайпер отработал, — просветила начальника Ольшанская.

— Да чего же все так через жопу-то у вас? — Дрот вновь покосился на Подорожникова, который молча крутил пенал, не обращая внимания на препирательства полицейских.

— Снайпер ему в голову попал, товарищ полковник…

— Не ерничай, Ольшанская! — одернул подчиненную Дрот.

— По всей видимости, он мог вывести нас на заказчика, — предположила Ольга.

— Допустим, — произнес Дрот.

Подорожников прекратил крутить в руках пенал и с печальным выражением лица положил его на стол:

А кроме этого пенала? Ничего не нашли…

— Да, — вспомнила Ольшанская, — был еще один древний документ… такой… трубочкой…

Подорожников вновь оживился и зерзал на стуле:

— «Свиток Драхмадутты»? Самый ценный экспонат в экспозиции! Если мы вернем его китайцам — они нам многое простят! Давайте же его скорее!

Подорожников протянул руки к Ольшанской.

— Он здесь, — произнесла она — в этой коробочке.

— Где? В пенале? — оторопел Подорожников.

Ольшанская кивнула.

— Акробат перед смертью засунул его внутрь.

Подорожников, побледнев, взял пенал подрагивающими руками:

— Но он же закрыт!

— Да, Акробат закрыл… И тут же получил пулю в голову.

Подорожников схватил свободной рукой себя за волосы, взлохмачивя и без того растрепанную шевелюру.

— Это ка-тас-тро-фа! — произнес он свистящим шепотом.

— Да в чем дело-то, профессор? — не понял полковник. — Сейчас отдадим этот пенал нашим спецам, и они его аккуратненько вскроют…

Подорожников прижал пенал со свитком к груди:

— Вы не понимаете! Даже не представляете, что это за пенал! Его невозможно вскрыть, не имею ключа!

— Да ладно… — отмахнулся полковник.

— Что ладно? Что? — вскипел Подорожников. — Этот вот самый пенал был создан искусными мастерами тысячелетия назад! При попытке вскрытия пенала без ключа — его содержимое воспламеняется специальной смесью, содержащейся внутри! Секрет смеси до сих пор не разгадан! Впрочем, так же, как и секрет замка!

— Как же тогда его открыли?

— Его нашли открытым в гробнице императора Циня. Но ключа при нем не было!

— Давайте отдадим его китайцам — пусть сами и открывают! — предложила Ольшанская.

— Э-э-э! Постойте отдавать! — не согласился Дрот. — Они там накосячат — свиток сгорит, а с них и взятки-гладки?

Дрот оттянул жесткий воротничок форменной рубашки, пытаясь поглубже вздохнуть.

— Вениамин Тимофеевич, может быть, у вас на примете есть какой-нибудь специалист по древним замкам? — спросила профессора Ольшанская. — Которому вы полностью доверяете?

Подорожников на мгновение задумался:

— Да, действительно, был один специалист… Такое творил с замками… Просто бог замков и запоров! Только я не знаю, где он сейчас. И вообще, жив ли?

— Имя, Фамилия? — «выстрелил» Дрот.

— Мы встречались в Средней Азии, я тогда участвовал в экспедиции по поиску…

— Профессор! — укоризненно произнес полковник. — Оставьте ненужные подробности!

— Ах, да, простите. Если я ничего не путаю, его фамилия Зинчук. Поликарп. В «поле» отзывался на кличку Ключник.

— Ольшанская, информацию по этому Зинчуку мне на стол! Живо! Не волнуйтесь, профессор, если жив этот ваш Ключник — обязательно разыщем!