Рецидивист. Век воли не видать

Deadnoser (2024)

Ему триста лет. Он проклят, но бессмертен. Он идёт по жизни, нарушая божественные и человеческие законы. Иначе его ждет непереносимая боль и страдания. Он — «одинокий волк», вечный преступник-рецидивист. Но он ничего не может с этим поделать. Ей тридцать. Она — ревностный служитель закона. Честная, принципиальная, непримиримая к преступникам. Но в душе она глубоко несчастна и одинока. Их пути сходятся, а судьбы переплетаются, закручиваясь сложным узлом. И случается так, что неисправимый преступник помогает честному следователю раскрывать самые запутанные преступления… Это захватывающая история о борьбе за справедливость, о тайнах и загадках, которые скрываются за повседневной рутиной и кажутся неразрешимыми.

Глава 6

В бывшей «фильдеперсовой» камере Хобота нынче обитали новые сидельцы: Каин, Старый, Хряк и молодой парень-журналист, с приклеившимся к нему на киче погонялом Жорка-писатель, попавший в СИЗО «по подставе» — как любитель совать свой нос в чужие дела.

Кому-кому, а больше всего от подобной рокировки повезло Старому, который сидел за богатым столом, засыпанным развалом из дорогих деликатесов: нарезки из красной рыбы, копченые колбасы и заграничные сыры, креветки и омары, морепродукты, овощи-фрукты, пакеты с натуральными соками и прочие съедобные ништяки, которые он с удовольствием поедал. Старика даже не смущало практически полное отсутствие зубов — то, что он не мог разжевать беззубыми деснами, он попросту рассасывал, блаженно закрыв глаза.

Каин, развалившийся на нижней шконке рядом с дедом, со смехом наблюдал за его ухищрениями втолкнуть в себя столько еды, сколько он, наверное, весил сам.

— Слушай, Котел, а давай мы тебе вставные клыки закажем? — предложил он своему старому корешу. — Будешь, как молодой! Есть у меня на примете лепила-зубник.

— А давай! — махнув рукой, согласился старик. — Не думал я, что в конце жизни мне такой фарт подвалит! Хоть отожруся перед смертью! — Старый, размечтавшись, о сытой жизни, неожиданно подавился кусочком жесткой копченой колбасы и истошно закашлялся.

Каин, заржав в голос, участливо похлопал давнего приятеля ладонью по спине:

— Не части, зараза! Никто у тя хавчик не отымет! Если будет нужно — еще закажем! Если зочешь — из лучшей городской тошниловки притараканят! Так что жри осторожно, а то таким макаром, ты и до новых челюстей не дотянешь!

Хряк, тоже валяющийся на противоположной нижней шконке с закрытыми глазами, приоткрыл один глаз и бросил незаметный беглый взгляд на вечного вора. А над ним, на втором ярусе, что-то безумно быстро строчил в блокноте Жорка-писатель.

Старый откашлялся и довольно просипел:

— Барно с тобой корешиться, Каин! Козырный ты…

И Старый вновь принялся поглощать деликатесы, хотя его ппузо и раздулось, словно он находился на девятом месяце беременности. Каин изумленно покачал головой: И куда в него столько лезет? Но приставать к деду не стал — пусть жрет, сколько хочет. Вместо этого он толкнул вновь закрывшего глаза и отвернувшегося к стенке Хряка.

Хряк слегка вздрогнул, открыл глаза и настороженно посмотрел на бессмертного вора.

— Хряка, а ты чего не лопаешь? — поинтересовался Каин с подвохом. — Все щимишься по углам, как неродной! В себя, что ли, до сих пор не пришел?

Хряк молчал, стараясь не встречаться взглядом с неуязвимым паханом.

— Менжуется он, бугор, — пояснил, чавкая, Старый. — Ты-то человек са-а-а-всем не простой!

— Да обожрался я уже дармовым хавчиком, — попытался отмазаться Хряк, — с непривычки пузо крутит.

— Не свисти, босота, — вывел его на «чистую воду» старик, — маялся бы пузом — с параши б не слезал!

— Он прав? — спросил сокамерника Каин.

— У меня твоя рожа клейменая с вырванными ноздрями до сих пор перед глазами стоит! — прорвало смотрящего.

— Не мандражируй, арестант, — успокоил его Каин, — я ж прилюдно сообчил почтенному обчеству, что ты прощен. Ты ж волю сходки исполнял — все по закону, который, кстати, я выдумал… Или, как сейчас это модно трепать — разработал и внедрил.

Старый сипло засмеялся, брызжа по сторонам слюной и крошками:

— Законотворец ты, выходит, Каин!

— А то! Мой закон совдепию пережил, хотя и устарел слегка. Надо будет поправки внести…

Жорка заинтересованно отложил блокнот в сторону и свесился с кровати:

— А расскажи, как оно тогда было, Каин?

Каин прищурил один глаз:

— А ты что же, за мной записывать будешь, писатель? Был у меня один такой в Рогервике, на каторге, тоже все писал… А потом книжонками о моих тогдашних похождениях всю Рассею-матушку завалил!

— Так интересно же! Бессмертный вор! Никогда б не поверил, если бы своими глазами не видел!

— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, — продекламировал Зинчук.

— Шекспир? — удивленно вскинулся Жорка. Так ты и его знал?

— Нет, пацан, я не такой древний. О чем базарить будем, писатель, чтобы скуку разогнать?

— Про закон давай, воровской! — предложил журналист.

Хряк тоже поднялся с кровати и присел к столу:

— Про Закон и я бы послушал…

— Уговорили, красноречивые! — усмехнулся Каин. — Давай, Хряк, завари чифиря, да покрепче, а я расскажу. Только с чего начать? Хм… Кто такие жиганы знаете?

Жорка мотнул головой:

— Слышать — слышал, а вот, чтобы наверочку…

— А ты, Хряк? — Прищурился Каин.

— Ну, навроде, как, тоже воры, — пожал плечами Хряк. — Только такие… — он пощелкал в воздухе пальцами, — с форсом!

— Эх, вы, неучи! — вздохнул вечный вор. — И для кого я только старался? Тута четкое понятие нужно: жиганами еще на царской каторге называли проигравшихся в пух игроков, босяков, оставшихся без гроша за душой. Позже это погонялово приклеилось просто за «горячими» бродягами. Жиганы — высшая каста, и этого у них не отнять. Не каждый бродяга мог называться жиганом, это нужно было заслужить. Но… — Каин сделал многозначительную паузу. — …жиганы и уркаганы — единое целое! Уркаган мог быть жиганом, и наоборот! А вот после революции начался бардак, наши братки, из тех, кто поумнее, смылись за рубеж с отступающими беляками. В основном отвалила высшая воровская масть: марвихеры, медвежатники, фармазонщики…

— А ты? Остался? — Хряк потихоньку начал оживать, подключаясь к разговору.

— А я как-то набегался в свое время по заграницам, да и интересно было: чего у красных получится? Но свято место пусто не бывает — в преступники полез разный сброд: от мелких разорившихся лавочников, до отставных царских офицеров, не пожелавших покинуть державу. Вот в основном из офицерья, имеющего боевой опыт, прошедших первую мировую и гражданскую, возникла каста новых жиганов…

— А почему опять жиганов? — не понял Жорка.

— Грабили они по-жигански, в борзую, с фарсом… Им нечего было терять. Работали красиво и жестоко! Прижали они на воле старорежимных авторитетов, сидельцев со стажем, урок… Житья ворам на воле не стало и мне досталось, хоть я и бессмертный! Вор, он ведь по натуре — одиночка. Пришлось немного суетнуться, чтобы воров объединить в один кулак. Ведь на кичах и в те времена — вор, как был в авторитете, так и оставался! А жиган рано или поздно, а все равно за колючку попадал — вот отсюда пошло первое правило нашего закона: держишь зону — держишь волю!

***

В кабинете начальника полиции вновь находился профессор Подорожников, теперь, в отличие от предыдущего раза, приглашённый Дротом.

На негромкий стук во входную дверь Константин Михайлович отреагировал привычным «Да!»

Дверь открылась и в кабинет вошла Ольшанская:

— Вызывали, товарищ полковник?

— Проходи, Ольшанская, — буркнул Дрот, — не стой — времени в обрез!

Ольшанская подошла к столу и присела на стул напротив Подорожникова.

— Здравствуйте, Вениамин Тимофеевич! — поздоровалась она с профессором.

Подорожников слегка привстал со стула и наклонил голову:

. И вам здравствовать, красавица! Хорошеете, прямо с каждым днем!

— Вы к нам какими судьбами? — улыбнулась старичку Ольга.

— Я пригласил Вениамина Тимофеевича для консультации… — Пришел на помощь профессору полковник.

— Я как увидел эти фото… Эти надписи на трупе… — возбуждённо затараторил Подорожников. — Это просто немыслимо! Это… это историческая сенсация!

— А если подробнее, Вениамин Тимофеевич, — попросила Ольшанская, сразу уловив, о чем идет речь, — для несведущих в истории. На каком языке сделана надпись?

— Ах, да, извините! — опомнился Подорожников. — Надпись — это самое интересное, и самое странное! Она выполнена на древнем диалекте мукри…

На каком, простите, диалекте? — переспросила Ольга.

— Мукри, или мохэ — народ, заселявший в раннем средневековье север Маньчжурии.

— Китай, что ли? — спросил Дрот.

— Не только Китай, — пустился в объяснения профессор. — Это, и современное Приморье, и Корея. Мохэ — предки чжурчженей и бохайцев. Относятся к тунгусо-маньчжурской языковой группе…

— Профессор, — вежливо прервал его полковник, — достаточно для общего, так сказать, развития! Давайте к сути.

Хорошо, — послушно согласился Подорожников. — Продолжим: у тунгусо-маньчжуров есть одна очень древняя легенда…

— Это легенда имеет отношение к нашему делу? — уточнил Дрот, зная, что увлеченный профессор может очень сильно отвлечься от интересующей полицейских темы.

— Непосредственное! — воскликнул Вениамин Тимофеевич. — Так вот, легенда гласит: однажды Злой Дух задумал уничтожить жизнь на земле. Истратив всю свою силу, изготовил он два диска, подобных солнцу, и разместил их на небе. Начался глобальный катаклизм, выражаясь современным языком. Люди взмолились своему святому, защитнику-прародителю Хадо, чтобы тот избавил их от такой напасти. Хадо внял молитвам, и сбил стрелами небесные диски, которые каплями расплавленного металла упали на землю. Инцидент был исчерпан, но Злой Дух не был уничтожен. Поэтому Хадо оставил защиту от Врага — пару амулетов, изготовленных из остатков солнечных дисков, содержащих всю силу Злого Духа. И пока дети Хадо будут хранить эти амулеты в недосягаемости от него, тот не сумеет причинить им вреда.

— И как эта легенда связана с нашим убийством? — не понял полковник.

— Ах, да, — опомнился Подорожников, — изображение, выжженное на теле этого несчастного, повторяет известные описания одного из этих амулетов. Знак в знак, слово в слово! Вот, я захватил с собой…

Профессор залез в портфель, с которым пришел в участок, и достал из него копию древнего манускрипта. Он показал рисунок амулета Дроту и Ольшанской.

— Действительно похож… — согласился полковник, рассмотрев документ.

— То есть, профессор, вы считаете, что это — ритуальное убийство? — спросила Ольшанская.

— Ни в коем разе! — Отрицательно мотнул головой профессор. — Я о таком даже и подумать не могу! Об этой легенде, кроме специалистов-историков, да, может быть, пары-тройки шаманов-удэгейцев, и не помнит никто.

— Что ж, спасибо, Вениамин Тимофеевич! Конечно, к разгадке нас это не приблизило… — произнёс Константин Михайлович.

— Не благодарите! — замахал он руками. — А если вы поймаете этого…

— Не «если», а «когда», профессор! — ненавязчиво поправил старичка Дрот.

— Простите, когда поймаете этого убийцу, — поправился профессор, — мне бы очень хотелось с ним пообщаться по поводу этого клейма… Это очень важно для науки! Очень!

— Я вам обещаю, Вениамин Тимофеевич, когда поймаем, я вам предоставлю такую возможность.

— Спасибо… — поблагодарил Вениамин Тимофеевич. — Да, вот еще что… По поводу лица… Это, конечно, совсем не моя область…

— Мы вас внимательно слушаем, профессор! — произнесла Ольга. — Важна любая информация.

— Так вот, — продолжил Подорожников, — такое клеймение преступников аббревиатурами «В» — на лбу, «О» и «Р» — на щеках, применялось в Российской империи с 1754-го года по 1845-ый. Именно таким способом был заклеймен широко известный «вор-сыщик» Ванька Каин. До этого клеймили, ставя во лбу «ВО», на правой щеке «Р», а на левой «еръ» — твердый знак, а после стали клеймить на лбу букву «К», на правой щеке «А», а на левой «Т» — каторжный.

— Очень интересный экскурс в историю, — натужно улыбнулся Дрот, уставший от исторических экскурсов. — Не знаю, поможет это нам чем-нибудь или нет, но, спасибо, профессор!

***

Ольшанская стремительно ворвалась в кабинет следователей, оторвав от бумажных дел, корпевшего над ними капитана Самойленко.

Чего Михалыч вызывал? — полюбопытствовал капитан.

— Консультанта по иероглифам пригласил…

— И есть эффект? — ехидно прищурился Самойленко.

Ольшанская уселась за свой стол:

Ну… Послушала одну старую нанайскую легенду о конце света…

— Твою ж растак! Нанайскую?

— Ну, не нанайскую, а мухри… мукли… — Она никак не могла вспомнить наименование народности, названной профессором. — Короче, ожог повторяет описание какого-то там чудесного амулета из легенды вплоть до мелочей! Только нам это ничего не дает — об этой легенде практически никто не знает, кроме нескольких спецов!

— Так надо, растак, потрясти этих спецов! — воскликнул капитан.

— Обязательно потрясем, Коля! Дай задание Сидорову… Где он, кстати?

— В архив метнулся: говорит — нашел какую-то зацепочку… — сообщил Самойленко.

— Хорошо, придет, поглядим — чего он нарыл. Что у нас по тому мужику в арке? Есть что-нибудь?

— Есть! — обрадовал её капитан. — Пока ты отсутствовала, пробил улицу по пути его предполагаемого следования на наличие камер наблюдения.

— Нашел?

— Целых три! — похвалился Николай. — Запросил записи, растак! И о — чудо! На одной из них — его лицо крупным планом!

— Козодоеву показывал?

— Да. Он его опознал…

— Если только его показаниям можно верить, — задумчиво произнесла Ольга.

— Других вариантов у нас нет, растак! — развел руками Самойленко.

— Хорошо, нужно его отработать, Коля.

— Уже, Ольга Васильевна!

— Я так долго отсутствовала? — удивилась Ольшанская.

— Это, просто я такой быстрый! — выпятил грудь колесом капитан. — Я, как только запись раздобыл, с нашими «хакерами» связался — они прогнали изображение через систему опознавания лиц…

— Неужели есть результаты? — не поверила Ольга.

— Крекс-пекс-фекс, растак: наш незнакомец, не такой уж и незнакомец! — «лучился» довольный Самойленко. — Патрикеев Борис Яковлевич, 1989 года рождения. Только-только пятерик отмотал, освободился пару месяцев назад по УДО!

— И прописка есть?

— А то! — ответил Николай. — И в участок на отметку он регулярно ходит.

— Коль, ты веришь, что так бывает? — спросила Ольшанская.

— Нет, — согласился с майором Самойленко, — но проверить надо.

— Тогда поехали… — произнесла Ольшанская, поднимаясь с места.

Дверь в кабинет неожиданно резко распахнулась и в него влетел растрепанный младший лейтенант Тимофей Сидоров — высокий и худой, как пожарная каланча, «студент» с какой-то папкой бумаг в руках.

— Вот! Вот! — с ходу заорал Сидоров. — Я нашел! Нашел! Это маньяк! Серийный!

Ольшанская с Самойленко переглянулись с ехидными улыбочками на лицах и синхронно покачали головами.

— Тима! Тима! — попыталась немного утихомирить возбужденного лейтенантика Ольшанская. — Спокойно!

— Не кричи, твою растак! — добавил Самойленко. — Чего там у тебя?

Сидоров, отдуваясь, упал на стул возле стола Ольшанской и с победным видом положил перед ней папку с документами. Самойленко тоже подошел поближе.

— Я решил пробить в архивах, не случалось ли чего подобного… — начал вываливать подробности на старших по званию Сидоров. — Случай-то явно неординарный…

— И как, успех, растак? — подколол подчиненного Самойленко, посмеиваясь в кулак.

Вот! — Сидоров схватил со стола папку и начал ей потрясать перед самым носом капитана. — Это копии документов! Было еще одно точно такое же убийство! Было! Я как чуял! Маньяк это! Ольга Васильевна! Николай! — Он уже не знал, как убедить начальство поверить в его версию.

— Тима, спокойно! — Ольшанская отняла у него папку, положила перед собой и открывает. — Так, что тут у нас? У-у-у, — протянула она, проглядев первые строки, — почти двадцать лет назад.

— Ну, было же! — Сидоров решил твердо добиваться, чтобы коллеги приняли его доказательства.

— Ладно, сыщик, — произнесла Ольшанская, — отработаем на выезде первую версию, а когда вернемся, обязательно посмотрим, чего ты там накопал.

— Спасибо, Ольга Васильевна! — расцвел Сидоров, добившийся-таки своего.