Величество

(Ваше, Его и др.) Величество — калька лат. maiestas — почётное обращение к монархам, при обращении — обычно с предшествующим местоимением «Ваше» (сокращение: Е. В.), а при упоминании в текстах — с местоимением «его, её».

Изначально термин maiestas в латинском языке рассматривался как качество бога, а в римском праве употреблялся также для обозначения государства в целом. Со времени Тиберия термин употребляется также в отношении императора (maiestas principis, букв. «великий правитель»). Гораций обращается к Августу maiestas tua, «твоё величество».

В раннем средневековье, вплоть до XIV века, по отношению к большинству монархов Европы употреблялось обращение «Высочество». С XVI века, особенно в Англии и Франции, обращение «Величество» утвердилось за монархами крупных государств. Со времён Вестфальского мира обращение «Величество» применяется вообще к королям и императорам, а также их супругам (за исключением принцев-консортов, заведомо неравноправных по сравнению с супругом-монархом), при этом после смерти супруга-монарха его супруга сохраняет за собой право на обращение «Величество».

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Вторая графа – «Разные знаменования» – содержала словарь шифра. Наряду с тем, что каждому шифробозначению соответствовало, как правило, по одной словарной величине (например, 100 – «Ея Императорское Величество», 199 – «двор Ея Императорского Величества»), некоторым шифробозначениям соответствовали целые группы словарных величин, необходимые из которых выбирались в соответствии с контекстом письма (например: 198 – английский король, двор, Англия).

Вадим Гребенников, Криптология и секретная связь. Сделано в СССР, 2017

В популярном влиятельном учебнике международного права Ваттеля говорится (Droit des Gens, издание 1759 года, I, р. 42): «Репрезентативный характер суверена основан на том, что он репрезентирует свою нацию; тем самым монарх в своей персоне объединяет все величество, которое полагается нации как единой корпорации» (Telle est l'origine du Caractère représentatif que I'on attribue au Souverain. II représente sa Nation dans toutes les affaires qu'il peut avoir comme Souverain. Ce nest point avilir la dignite du plus grand Monarque que de lui attributer ce caractere représentatif; au contraire, rien ne le relève avec plus declat: Par-là le Monarque réunite en sa Personne toute la Majesté qui appartient au Corps entire de la Nation). В другом месте (п, p. 304/5) он говорит о репрезентативном характере посланников (Ministres publiques) и отличает их от уполномоченных вести дела, комиссионеров, давая определение: «То, что называют репрезентативным характером par excellence, есть способность министра представлять своего господина, в какой мере речь идет о его персоне и его достоинстве (dignité)». Эти определения понятий лежат в основе установления ранга дипломатических агентов от 19 марта 1815 года (Wiener Kongre?akte, Anlage d. Art. 2): Les ambassadeurs, légats ou nonces ont seuls le caractère representatif (Strupp. Documents, I, S. 196). Поэтому с конституционно-теоретической точки зрения они имеют особое значение, поскольку выражают основополагающее представление XVIII века, непосредственно вошедшее в конституционное право Французской революции. В этом историческом контексте следует понимать положение первой революционной конституции 1791 года: французская конституция репрезентативна; репрезентанты суть законодательный корпус и король (раздел III, ст. 2, аб.2), тогда как об administrateurs (раздел ill, глава IV, секция II, ст. 2) сказано, что они не обладают никаким caractère de représentation.

Карл Шмитт, Государство и политическая форма, 2010

Император в системе государственной религии рассматривался, как лицо божественное, хотя и не бог в точном смысле слова (divinus, а не deus), имеющий своего духа-покровителя, “гений императора”. Посмертное причисление к богам (апофеоз) совершалось далеко не для всех императоров. Для освящения личности носителя верховной власти и придания устойчивости всей государственной системе в рамках политеизма ничего другого не предусматривалось. Поэтому сначала от воинов и государственных служащих, а с середины III века и от всех подданных требовалось принесение в жертву ладана перед статуей императора и клятва “гением императора”. Здесь государственная религия требовала человекопоклонства. За оскорбление величества императора наказывали строго, и, как заметил Тертуллиан, цезаря боялись больше, чем Юпитера.

Епископ Дионисий Алферов, Узловые точки русской истории, 2018

В течение этого времени была проведена коренная реорганизация государственного аппарата, создана совершенно новая система государственного управления, но верховная власть как политическое основание российской государственности не только не изменилась, а еще более укрепилась. Более того, под это усиление абсолютизма была подведена идеологическая и законодательная база, четко и ясно сформулированная в ряде основополагающих законов. Этим занимался и сам Пётр, и такие его сподвижники, как крупнейший церковный и государственный деятель, епископ, а затем архиепископ Феофан Прокопович. Уже в Артикуле воинском, опубликованном 16 апреля 1715 г., в толковании к артикулу 20 третьей главы указывалось: «Его величество есть самовластительный монарх, который никому на свете в своих делах ответу дать не должен; но силу и власть имеет, свои государства и земли, яко христианнейший государь по своей воле и благомнению управляет».

Александр Аксенов, Императрица Всероссийская Екатерина II, 2015

Счел необходимым выполнить означенный параграф польской конституции и Николай I, который, однако, в частной переписке с братом Константином Павловичем не скрывал своего скептического отношения к этой процедуре. Ведь, как и другие российские императоры, Николай был уже коронован в Успенском соборе Московского Кремля по православному чину венчания на царство (соединенному с миропомазанием) 22 августа 1826 г. Переписка свидетельствует о разногласиях братьев по поводу места польской коронации и самого обряда. Дело осложнялось тем, что православный монарх должен был короноваться как король католической страны – поэтому вариант коронации в католическом кафедральном соборе был сразу же отвергнут как неприемлемый. Местом проведения церемониала Николай I определил Королевский замок в Варшаве. Он решительно отказался также от произнесения присяги конституции, ссылаясь на то, что формула присяги уже была включена один раз в манифест о восшествии на престол и повторять присягу царю не подобает. Вместо этого, он, преклонив колено, по-французски произнесет молитву, в которой однако будут слова: «Да сподоблюсь царствовать для блага моих народов, […] по учредительной грамоте, дарованной Моим Августейшим Предшественником, и уже утвержденной мною присяге» [Здесь и далее курсив мой. – Н. Ф.]{152}. Так перевели текст молитвы русские издания. В польском же варианте – в брошюре «Обряд коронации Его Величества Николая I, императора Всероссийского, Короля Польского в столице королевства Варшаве»{153} – акценты были расставлены несколько иначе: император обращался к Богу с мольбой дать ему силы «править для счастья моих народов […] в соответствии с Конституционной Хартией, дарованной Моим Августейшим предшественником, которой я уже принес присягу»{154}.

Коллектив авторов, Романовы в дороге. Путешествия и поездки членов царской семьи по России и за границу, 2016

4. В августе 1836 года Филарет дважды проповедовал о десятилетнем юбилее императорской коронации. В краткой «речи», сказанной 11 августа «пред вступлением Его Величества в Успенский собор», он интерпретировал «венец десятилетия Царских подвигов» [Филарет 1882а: 601]. В соответствии с общей тенденцией собственных политических текстов, созданных в николаевское царствование [Viise 2000], Филарет изображал подданных как пассивных и благодарных объектов монаршего попечения, а самого императора – как активного деятеля, в одиночку, через целую серию индивидуальных «подвигов» обеспечивавшего порядок в государстве. Филарет замечал, обращаясь к Николаю: «И оградив нашу безопасность и спокойствие, Ты не покоишься, но тем не менее подвизаешься, дабы упрочить и возвысить наше благоденствие» [Филарет 1882а: 601].

Сборник, «Особый путь»: от идеологии к методу, 2018

Зато частная жизнь монарха и его личные качества – подлинная ахиллесова пята монархического государства. Именно с этой стороны монарх остаётся вполне доступным для критики, против которой у него уже нет «иммунитета». Традиционная закрытость царского двора – и даже законы «об оскорблении величества» – здесь не панацея! Ибо, «дозируя» объём подлинной информации, они в то же время способствуют возникновению слухов и сплетен, стремлению превратить всякую муху в слона. И в последнем случае общественное мнение будет к монарху даже более строго, чем к кому бы то ни было!

Ш. З. Куряев, 1917. Кара до покаяния, 2017

Как известно, в противостоянии александровской России и наполеоновской Франции Польша являлась разменной картой, и вопрос о восстановлении польского государства делал ее картой козырной. После разгрома Наполеона по инициативе Александра I на Венском конгрессе из большей части Герцогства Варшавского, созданного французами, было образовано Королевство Польское, которое стало частью Российской империи и было накрепко связано с ней одной правящей династией. 21 апреля (3 мая) 1815 г. Россия подписала два трактата – один с Австрией[277], другой с Пруссией[278]. Варшавское герцогство под именем Царства (Королевства) Польского навсегда объявлялось владением российского императора, принявшего титул царя (короля) польского, его наследников и преемников (ses héritiers et successeurs). 9 (21) мая 1815 г. манифест Александра I известил поляков о присоединении к России Герцогства Варшавского и создании Царства Польского[279]. 13 (25) мая об этом было объявлено полякам[280]. 28 мая (9 июня) 1815 г. был подписан заключительный генеральный акт Венского конгресса. 1-я статья акта буквально воспроизводила формулировки трактатов, заключенных Россией с Австрией и Пруссией относительно Царства Польского. В частности, здесь говорилось: “Sa Majeste Imperiale se réserve de donner à cette Etat joussant d’une administration distincte, l’extension intérier qu’elle jujera convenable”[281]. В манифесте, объявившем российским подданным об акте Венского конгресса, это выражение было передано так: «Его императорское величество предполагает даровать по своему благоусмотрению внутреннее распространение сему государству, имеющему состоять под особым управлением»[282].

Сборник статей, Декабристы. Актуальные направления исследований, 2014

Как ни парадоксально, общее истощение и цинизм позволили делегатам превратить практические меры по окончанию конкретной войны в формулировки мирового порядка. После десятков встреч, на которых сходились закаленные в битвах бойцы, дабы закрепить завоеванные силой оружия успехи, былые формы иерархического порядка незаметно исчезали. Устанавливалось «коренное» равенство суверенных государств, независимо от их могущества или формы правления. Новые игроки на европейской арене, такие как Швеция и Голландская республика, по протоколу считались равными столь уважаемым великим державам, как Франция и Австрия. Всех монархов именовали «величествами», всех послов – «превосходительствами». Стремление к равенству зашло так далеко, что делегации, добиваясь абсолютного равенства, придумали входить на место переговоров каждая через отдельную дверь (что требовало прорубания дверей по числу участников), и шли к своим местам одинаковым шагом, чтобы ничья гордость не пострадала – ведь иначе тому, кто идет быстрее, пришлось бы ждать другого, который перемещается неспешнее.

Генри Киссинджер, Мировой порядок, 2014

Однако один важный вывод из «апокрифов» сделать необходимо. У последнего русского самодержца не было близости с православной иерархией, которую он воспринимал по большей части как «духовных чиновников». То, что причины подобного восприятия вытекали из ненормального (с канонической точки зрения) строя церковного управления – очевидно. Как заметил прот. А. Шмеман, главная проблема петровской реформы «не в канонической ее стороне, а в той психологии, из которой она вырастает. Через учреждение Синода Церковь становится одним из государственных департаментов, и до 1901 года члены его в своей присяге величали императора „Крайним судией Духовной сей Коллегии“, и все его решения принимались „своею от Царского Величества данною властью“, „по указу Его Императорского Величества“»[103]. 23 февраля 1901 г. К. П. Победоносцев сделал императору доклад, «и с того момента кошмарная присяга бесшумно погребена была в архиве Синода»[104].

С. Л. Фирсов, Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.), 2002

Совершенно очевидно, что в понятие «украина» автор вкладывал исключительно географический смысл, что видно с первых же строк из его посвящения королю Яну Казимиру: «… я, с глубоким почтением и совершенной покорностью, [осмелюсь] предложить Вашему королевскому величеству описание этой обширной пограничной Украины, находящейся между Московией и Трансильванией, приобретенной Вашими предками пятьдесят лет тому назад, пространные степи которой сделались теперь столь же плодоносными, насколько они были раньше пустынными». Совершенно очевидно, что выражение «пограничная Украина» (lisiere d'Vkranie) следует перевести на русский как «пограничная окраина», но иностранец Боплан решил сделать из польского слова «окраина» имя собственное, что в дальнейшем закрепилось в западноевропейской картографии.

А. А. Кунгуров, Киевской Руси не было, или Что скрывают историки, 2014

Совершенно очевидно, что в понятие «украина» автор вкладывал исключительно географический смысл, что видно с первых же строк из его посвящения королю Яну Казимиру: «…я, с глубоким почтением и совершенной покорностью, [осмелюсь] предложить Вашему королевскому величеству описание этой обширной пограничной Украины, находящейся между Московией и Трансильванией, приобретенной Вашими предками пятьдесят лет тому назад, пространные степи которой сделались теперь столь же плодоносными, насколько они были раньше пустынными». Совершенно очевидно, что выражение «пограничная Украина» (lisiere d’Vkranie) следует перевести на русский как «пограничная окраина», но иностранец Боплан решил сделать из польского слова «окраина» имя собственное, что в дальнейшем закрепилось в западноевропейской картографии.

А. А. Кунгуров, Киевской Руси не было. О чём молчат историки, 2015

Проникновение в Россию западных представлений о государственности возбудили попытки имперских властей подхлестнуть процесс культурной унификации. И поначалу политика унификации давала позитивные плоды, органичные для имперостроительства – например, ликвидация малороссийских и балтийских автономий. Никакого давления на местные обычаи политика «русификации» не предусматривала, ибо русификация носила характер укрепления государственных институтов – речь шла о «русской власти», а не о культурной унификации или этнической дискриминации. Напротив, в целях обеспечения более прочной лояльности инородцев им порой предоставлялись дополнительные льготы – например, пожалованные Екатериной II башкирам, крымским и поволжским татарам. Екатерининский указ Сенату гласил: «Как Всевышний Бог на земле терпит все веры, языки и исповедания, то и ея величество из тех же правил, сходствуя Его святой воле, в сем поступать изволит, желая только, чтобы между ея подданными всегда любовь и согласие царствовали». В последующий период российская этнополитика жестко требовала невмешательства власти в местные обычаи и не противодействовала местной специфике управления и правоприменения на Украине, в Польше, в Закавказье.

А. Н. Савельев, Миграционный потоп. Закат Европы и будущее России, 2016

Тем не менее, несмотря на принципиальную для российской общественности новизну высказываемых императором и его ближайшим окружением идей служения отечеству, это была типично узкопартийная и элитарная идеология, «идеология для себя, а не для всех». Ибо Петровское законодательство, ориентированное на российских подданных, продолжает повторять положения, которые, воспроизводят лишь несколько на иной лад положения «Домостроя». В этом смысле очень показательным является Артикул воинский от 26 апреля 1715 г, устанавливающий обязанности людей «воинского чина». Вот текст присяги полностью: «Я (ямирек) обящаюсь всемогущим богом служить всепресветлейшему нашему царю государю верно и послушно, что в сих постановлениях, також и впредь поставляемых воинских артикулах, что оные в себе содержати будут, все исполнять исправно, Его царского величества государства и земель его врагам и кровию, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах, и в прочих воинских случаях, какова оные звания ни есть, храброе и сильное чинить противление, и всякими образы оных повреждать потщусь. И ежели что вражеское и предосудительное против персоны его величества, или его войск, такожда его государства, людей или интересу государственного что услышу или увижу, то обещаюсь об оном по лутчей моей совести и сколько мне известно будет, извещать и ничем не утаить; но толь паче во всем пользу его и лутчее охранять и исполнять»45.

О. А. Найда, Патриотизм и военно-патриотические традиции России, 2012

Если «законы хана Крума» – плод аристократической резиньяции, то взгляд на общество клерикальных кругов Болгарии X в. представлен Косьмой Пресвитером. В его изложении, помимо царя и боляр, существуют какие-то отдельные от боляр «старейшины»: он упрекает богомилов, что те «ругаются старейшинам, укаряют боляры»[50]. Быть может, «старейшины» для Косьмы – это те, кто с высших этажей социальной иерархии видится как «багаины»? Кроме того, Косьма обвиняет еретиков еще и в том, что они «учат же своя си не повиноватися властелем своим», и можно понять так, что эти «властели» отличны от вышепоименованных. Кто это, представители местной администрации?[51] Можно лишь гадать. Вообще, болгарское общество предстает у Косьмы буквально вибрирующим от социального насилия: простой человек стремится убежать из мира, где «работы настоят владык земных, и от дружины пакость всяка и насилие от старейшин»[52], где перед ним не только вельможи «величеством сана гордящеся ни множеством богатства уродующе»[53], но даже монахи «красующеся ризами величаются ездяще на ко них»[54], «яко же и у богатых живущих в миру»[55]; мало того, «насилья же бывающая ими (монахами!) немощным». Внутри клерикальной прослойки, по признанию Косьмы, «попове грабят и ино зло в тайне творят, и несть им воспретящаго от тех делес злых, епископи же не могуще въздержатися яко же и мы, а попом не претят от греха»[56]. О том, что епископ жил в богатстве, сравнимом с богатством местного «комита», или губернатора, мы узнаем из жития Климента: Борис пожаловал святому в дар три дома в Деволе, красивых и принадлежавших роду комита. Кроме того, он подарил ему места для отдыха в Охриде и Главнице[57].

Коллектив авторов, Общественная мысль славянских народов в эпоху раннего Средневековья, 2009

4 Ср. в программе обучения Петра II: «Но понеже Его Операторское Величество в Латинском, НЬмецком, и Французском языках уже в толикое совершенство пришол, что кромЬ своего природнаго и оныя три языка разуметь и говорить может, того ради Его Величество в сем особливаго наставлешя больше не требует» [Расположение учении: 5–6].

Сборник статей, И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата, 2008

В 1667 г. при помощи Лаврентия Хурелевича впервые было дано официальное разъяснение российского герба: «Орел двуглавый есть герб державный Великого Государя, Царя и Великого Князя Алексея Михайловича всея Великой и Малой, и Белой России самодержца, его Царского Величества Российского царствия, на котором три короны изображены, знаменующие три великих Казанское, Астраханское, Сибирское славных царства, покоряющиеся Богом хранимому и высочайшему Его Царскому Величеству милостивейшему Государю державы и повелению». Как видим, описание дает новое толкование элементов гербового орла. Оно продиктовано дипломатическими соображениями и должно свидетельствовать о величии России.

Коллектив авторов, Сборник рефератов по истории. 11 класс, -1

Более того, Москва не только преемник Киева и Владимира, но город более высокой славы русского народа, его возрождения и возвышения: «И так величеством славы Княжеского Престола, перенесенного из города Владимира, богоспасаемый град Москва прославился, и прародительное имя Мосоха в нем для народа Российского обновилось…» (гл. 9).

И. Ю. Сапожникова, Мечта о русском единстве. Киевский синопсис (1674), -1

Сенека показывает нам это с большой убедительностью: «В царствование Тиберия была распространенной и почти всеобщей неистовая страсть к доносам (доносы особенно усилились с введением закона об оскорблении величества Тас. Ann. 1.72), которая опустошала Римское государство хуже всякой междоусобной войны. Подхватывались речи пьяных и откровенность шутников. Ничего не было безопасного: доставлял удовольствие всякий случай проявить жестокость и не ждали результата обвинения подсудимых, так как он всегда бывал один»[141]. Однако подобные «отклонения» не могли, конечно, подорвать веру римлян в закон и справедливость, живым олицетворением которых являлись преторы и судьи.

В. Г. Ярославцев, Нравственное правосудие и судейское правотворчество, 2007

Мая в последних числах был нам всем смотр, а смотрел сам его царское величество, и изволил определить нас по разбору на трое: первые, которые летами по старее, в службу в солдаты, а середних – за море в Голландию для морской навигацкой науки, в которых в числах за море и я, грешник в первое несчастие определен, а самых малолетних в г. Ревель в науку [Пекарский I: 142].

Коллектив авторов, Очерки исторической семантики русского языка раннего Нового времени, 2009

Именно уважение через страх – только так, по мысли Петра, и могла достичь величия Россия. Феофан говорил в одной из своих проповедей о волшебном эффекте происшедших внешнеполитических перемен после сокрушительной победы России над прежде могущественной Швецией: «…которые нас гнушалися, яко грубых, ищут усердно братства нашего, которыи бесчестили – славят, которые грозили – боятся и трепещут, которые презирали – служити нам не стыдятся, многии в Европе коронованныи главы, не точию в союз с Петром <…> идут доброхотно, но и десная его Величеству давати не имеют за бесчестие; отменили мнение, отменили прежния свои о нас повести, затерли историйки своя древния, инако и глаголати и писати начали; поднесла главу Россия светлая, красная, сильная, другом любимая, врагом страшная». В сущности, Феофан рисует возникшую благодаря мощи России новую реальность, созданную усилием Петра Великого новую Россию, распрощавшуюся с устаревшим прошлым, с «царством Московским». Теперь ее история пишется как бы заново, в некоей особой VIP-книге «избранных империй».

Е. В. Анисимов, Петр Первый: благо или зло для России?, 2017

Монкретьен превзошел общую меркантилистическую концепцию, согласно которой богатство в основном состоит из ценных металлов. Теория стоимости у Монкретьена еще не сформулирована, однако некоторые ее зачатки представляют несомненный интерес. Так, он подошел к пониманию богатства как натурального продукта, создаваемого трудом: «…Наименьшая из провинций Франции предоставляет Вашему Величеству свое зерно, свои вина, свои ткани, железо, масло… делая ее [Францию], богаче, чем любые Перу мира. Из этих великих богатств самое большое – неисчерпаемое изобилие людей… Счастье людей… состоит главным образом в богатстве, а богатство в труде».[48] Монкретьен отмечает значимость разделения труда, он увидел различие между стоимостью и ценой продукта.[49]

М. А. Слудковская, Развитие западной экономической мысли в социально-политическом контексте. Учебное пособие, 2005

«Семен, малый юныш», рассказывается в сказке «Скорый гонец», упал в море, и морской царь унес его «в самую глубину». «Жил он у того царя целый год, стало ему скучно, запечалился он и горько заплакал. Пришел к нему морской царь: «Что, Семен, малый юныш, скучно тебе здесь?» – «Скучно, ваше величество!» – «Хочешь на русский свет?»[123].

Юрий Акашев, История народа Рос. От ариев до варягов, 2013