Аристократ (шахматы)

Аристократ (аристократическая задача) — шахматная композиция (задача, этюд), в которой присутствуют только фигуры (без пешек).

Противоположность — пешечные окончания.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

На первом этапе возникновения нового направления искусствознания лидировали англичане, рационалисты и заядлые путешественники, в основном дилетанты. Так, например, Джозеф Смит (1675–1770), английский банкир, коммерсант, издатель и коллекционер гравюр, с 1744 г. был британским консулом в Венеции. Приобретал произведения искусства для английских аристократов. Смит был поклонником живописи Каналетто, которому оказывал материальную поддержку, заказывая ему картины и офорты с видами знаменитых архитектурных памятников. Предположительно, именно он подсказал Джованни Баттиста Пиранези идею воспроизведения в офортах знаменитых сооружений Рима для продажи богатым английским путешественникам.

Виктор Власов, Теория формообразования в изобразительном искусстве, 2017

Карты становились все более и более значимы в культуре и даже экономике: ведь подчас аристократы за карточным столом проигрывали целые состояния! Но когда же карты впервые были признаны как способ заглянуть в будущее и оценить настоящее?

Коллектив авторов, Оракул мадам Ленорман. Система предсказания будущего, 2018

В своем собственном творчестве Лессинг не ограничивается только критикой и пьесами. Его произведения на тот момент уже довольно многочисленны, и включают в себя лирику, басни, очерки, прозаические наброски. В 1753–55 гг. Лессинг публикует свои сочинения, которые насчитывают шесть томов. В числе изданных в 1750-х гг. работ нельзя не отметить пьесу «Мисс Сара Сампсон», написанную по образцу английских сентиментальных драм и знаменующую новый этап в становлении немецкого театра. История молодой девушки, погибающей по вине коварной соперницы и легкомысленного возлюбленного, отсылала одновременно и к «Клариссе» (1748) Ричардсона – популярному сентиментальному роману в письмах, – и к «слезной комедии» Джорджа Лилло «Лондонский купец» (1731). При этом в пьесе нашли отражение некоторые сословные и политические конфликты, раздиравшие немецкое общество во второй половине XVIII века (классовый разрыв, неоправданные сословные привилегии аристократов, духовный кризис высшего общества, уязвимость и инертность представителей третьего сословия).

Г. Э. Лессинг, Лаокоон, или О границах живописи и поэзии, 2017

Артисту сразу же удалось привлечь внимание зрителя своей воодушевленной и искренней манерой работы на сцене. Его герои были пылкими, благородными и обаятельными борцами за справедливость, сильными и яркими личностями, настоящими аристократами духа. С особенным блеском Александр Иванович играл в пьесах У. Шекспира, Ф. Шиллера, В. Гюго. Он быстро оттеснил на второй план ведущего драматического артиста Малого – Федора Петровича Горева (1850–1910) и стал незаменимым сценическим партнером М.Н. Ермоловой. Актер был мастером отрепетированного жеста, четко продуманной позы, выразительной игры лицом. Красивый, вдохновенный, темпераментный Сумбатов-Южин будто намеренно отметал «обыденность», «жизненность», которые к тому времени прочно закрепились на русской театральной сцене, и призывал вспомнить благородную эмоциональность и пафос Мочалова.

Вячеслав Бондаренко, 100 великих российских актеров, 2014

2. Установка на изображение общества как единой системы, подобной природному организму. Она находит свое выражение, например, в такой особенности «Человеческой комедии», как наличие связей самого разного толка между персонажами, находящимися на самых разных ступенях социальной лестницы. Так, аристократ в мире Бальзака оказывается носителем той же нравственной философии, что и каторжник. Но особенно эту установку демонстрирует принцип «сквозных» персонажей: в «Человеческой комедии» ряд героев переходят из произведения в произведение. Например, Эжен Растиньяк (он появляется почти во всех «Сценах», как объяснял сам Бальзак), или каторжник Вотрен. Такие персонажи как раз и материализуют бальзаковскую мысль о том, что общественная жизнь представляет собой не совокупность разрозненных событий, а органическое единство, в рамках которого все со всем связано.

Ольга Наумовна Турышева, История зарубежной литературы XIX века: Реализм, 2014

Луи Куперус (1863–1923) – самый изящный и самый чарующий прозаик в нидерландской литературе за всю ее историю: достаточно прочитать несколько строк, написанных его необыкновенным, нарушающим правила нидерландской грамматики, изысканным пером, как погружаешься в неожиданно многомерный мир кипящих людских страстей, мир одухотворенной и таинственной природы, мир мерцающей красоты, отдающий пряным привкусом декаданса. Куперус родился в аристократической семье в Гааге, но значительная часть его детства прошла в Нидерландской Индии, среди таинственной тропической природы, что, несомненно, наложило отпечаток на его мироощущение. Став взрослым, Куперус много путешествовал, в том числе по Греции, Алжиру, Египту и Японии, и подолгу жил за границей, предпочитая Лазурный Берег побережью Северного моря. Его творчество представляет собой удивительный синтез множества настроений и идей, витавших в воздухе на рубеже XIX–XX веков. Пристальное внимание натуралистов к наслед ственности, среде и патологическим проявлениям человеческой природы сочетается с эстетизмом и дендизмом; интерес к анархизму и вопросам социального устройства соседствует с увлечением мистицизмом; бесстрашие, с которым анализируется и изображается любовь (в том числе однополая), не вступает в противоречие с морализаторством. О чем бы ни писал Куперус, какие ужасные сцены ни развертывал бы перед взором читателя (убийства, лужи крови, трупы, сбрасываемые в реку) – все это происходит на фоне чего-то сказочно-красивого: тропической природы, утонченных гаагских будуаров и салонов, фантастических гор; Куперус всегда остается аристократом и рафинированным эстетом.

Луи Куперус, О старых людях, о том, что проходит мимо, 1906

Более тридцати комедий – таково наследство великого комедиографа. Широчайший социальный охват, глубокий реализм в сочетании с блистательным мастерством сатирика поднимают творчество Мольера на вершину мирового театра. А посмотрите на эту громадную галерею типов: аристократы и провинциалы, дворяне и крестьяне, слуги и ученые женщины, царедворцы и горожане, скупые и транжиры, врачи и мнимые больные и много кто еще оказывается на сцене благодаря мастерскому перу Мольера.

Б. Р. Мандель, Всемирная литература. Новое время и эпоха Просвещения. Конец XVIII – первая половина XIX века, -1

Этот факт узнали дотошные лондонские журналисты и, естественно, широкая общественность. С этого времени татуировка стала модной в так называемых высших кругах. Принцы, лорды, дамы и снобы-нувориши рынулись со своими заказами к объявившимся как из-под земли мастерам татуировки на изготовление так называемых художественных татуировок. Среди клиентов художников-татуировщиков были Дженни Джером, леди Рэндолф Черчилль, будущая мать премьера Уинстона Черчилля, которая носила на запястье вытатуированный узкий браслет. Hе остался в стороне и король Георг V (1865-1936 г.г.), сын и преемник Эдуарда VII. За представителями высших сфер британской аристократии последовали аристократы из других европейских стран, которые также поддались этой моде.

В. А. Барановский, Искусство татуировки, 2001

Этот факт узнали дотошные лондонские журналисты и, естественно, широкая общественность. С этого времени татуировка стала модной в так называемых высших кругах. Принцы, лорды, дамы и снобы-нувориши рынулись со своими заказами к объявившимся как из-под земли мастерам татуировки на изготовление так называемых художественных татуировок. Среди клиентов художников-татуировщиков были Дженни Джером, леди Рэндолф Черчилль, будущая мать премьера Уинстона Черчилля, которая носила на запястье вытатуированный узкий браслет. Не остался в стороне и король Георг V (1865-1936 г.г.), сын и преемник Эдуарда VII. За представителями высших сфер британской аристократии последовали аристократы из других европейских стран, которые также поддались этой моде.

И. В. Мельников, Эволюция нательного рисунка, 2012

Так, не проявив ни военной доблести, ни благородства в политических играх, Карл-Теодор все же оказался победителем. Потомки благодарны ему за сохранение рода и расширение государства. Кроме того, он сумел прославить себя в иных, весьма полезных для страны и народа делах: благодаря демократичности правителя в Мюнхене появился публичный сад, разбитый в английском стиле и получивший соответствующее название. Предназначенный «для всех», а не только для королей или аристократов, он до сих пор существует в прежнем качестве, он по-прежнему красив, ухожен и посещаем, в чем нетрудно заметить плодотворное сотрудничество властей и специалистов.

Е. Н. Грицак, Мюнхен и Нюрнберг, -1

Турнирные поединки позднего Средневековья нередко рассматривались как лучший способ защиты чести. С утратой рыцарских традиций аристократы стали выяснять отношения на дуэли (от лат. duellum – «война»), постепенно сформировавшейся в регламентированное явление, занимавшее особое место в жизни европейского общества. Поединки с применением оружия между двумя лицами по вызову одного из них проводились еще древними германцами. Тогда разрешение ссоры с помощью оружия не ограничивалось правилами, но с течением времени в Европе был разработан единый дуэльный кодекс, отдельные элементы которого перерабатывались согласно местным условиям.

Е. Н. Грицак, Популярная история спорта, -1

В период Камакура развивалась и совершенствовалась тема мистического буддизма. При буддийских храмах и при резиденциях крупных аристократов устраиваются цукияма – крупные пейзажные сады. Золотым веком садов называют период Мурома. В качестве начала этого периода указывают 1339 г., когда один из крупнейших мастеров дзэн, Мусоо Сосэки (1275—1351), создал при храме Сайходзи знаменитый сад с 10 различными видами. В это же время появляются сады-харинива, то есть сады камней и сады мхов. Тщательно продуманная композиция этих маленьких по площади садов превращает их в миниатюрную модель Вселенной. Вид таких садов вызывает у созерцателей ощущение чистоты, спокойствия и безмолвия. Одним из принципов их построения была пустота, но не как отсутствие материальных предметов, а как строго организованное пространство, насыщенное внутренней гармонией, в котором обитают существа высшего порядка. Шедевром дзэнской архитектуры может служить знаменитый Золотой павильон при монастыре Рокуондзи в Киото, возведенный при третьем сегуне Есимицу (1358—1408). Стены этого павильона снаружи были покрыты тонкой золотой фольгой, за что он и получил свое название.

Коллектив авторов, Эти чудные японцы, -1

Следует отметить, что лихорадка держать пари, охватившая господствующий класс аристократов, т. е. «самые знатные» слои общества, не смешивалась с подобной же страстью в массах простолюдинов. Обычно аристократы ставили на быстроту своих пеших посыльных, гонцов и стремянных. При этом считалось, что гонец должен бежать быстрее лошади. Самые крупные ставки делали члены многочисленной семьи Мальборо. Один из герцогов Мальборо заключил пари, что его экипаж, запряженный четверкой лошадей, на участке дороги от Лондона до Виндзора (расстояние примерно 40 км) опередит самого лучшего скорохода.

М. А. Соломченко, Роль тренажеров в спорте, 2017

Свое наиболее решительное выражение последний получил в антитезе природы и цивилизации, в протесте против новейшего индустриального развития, в идеализации жизни социальных групп, знающих лишь примитивное хозяйство, лишь примитивные орудия и способы производства. И при этом, в качестве главного источника бедствий существующего строя выставлялась машина. Машина, доказывали модернисты, делает работу бездушной, убивает всякую поэзию и всякое изящество жизни. Проповедовалось возвращение к ремеслу, к ручному труду. Модным героем художественной литературы был объявлен романтически настроенный «аристократ духа», предающий анафеме крупные городские центры, с их богатством и их нищетой, с промышленными магнатами, с их демосом, с их пролетариатом, чувствующий себя «одиноким во всем мире», бегущий или стремящийся бежать в «пустыню», на лоно первобытной природы, в царство незатронутых культурой, идиллических народов.

В. М. Шулятиков, Новая сцена и новая драма, 1909

Родовые москвичи Василий и Сергей Пушкины росли в оживленной литературной атмосфере Москвы восьмидесятых годов XVIII века. Это было так называемое «новиковское» десятилетие с беспримерным расцветом русского книжного дела, журналистики, философских лекций и вольных кружков. «Дружеское ученое общество» и «Топографическая компания» бурно оживили молодую русскую культуру. Борьба с жестокостями крепостного строя, с невежеством поместного дворянства, с внешней цивилизацией столичного барства, проникнутого низкопоклонством перед Францией и пренебрежением ко всему отечественному, привела выдающегося публициста к смелой и новой постановке темы родины и свободы. Новиков открывал своим читателям ценности старорусской образованности, живые предания национальной истории и одновременно звал к всеобщему разумному воспитанию для выработки независимой и сильной личности нового гражданина. Как все великие просветители, он стремился широко развернуть новейшую, освободительную литературу для коренной перестройки рабовладельческого общества. Нападая на придворную знать и «титлоносных» аристократов, он обращался к людям третьего сословия, приближая к ним и низшее обедневшее дворянство. «В лице Новикова неслужащий русский дворянин едва ли не впервые выходил на службу Отечеству с пером и книгой, как его предки выходили с конем и мечом», – выразительно писал В. О. Ключевский. В своих изданиях неутомимый публицист освещает в передовом духе великие мировые события и смело откликается на борьбу народов за республиканскую свободу. «Покоящийся Трудолюбец» развертывает гневную критику крепостного барства, уже предвещающую сатиру Грибоедова.

Л. П. Гроссман, Пушкин, 2011

Культ «искусственного и преувеличенного», «оттенок остроты, эзотеричности, извращенности» – все эти свойства романа отсылают к той особой чувствительности, особому способу переживания и видения, который Сьюзен Зонтаг назвала словом «кэмп»[18]: «Все, что является кэмпом – люди и предметы – содержит значительный элемент искусственности»; «это любовь к преувеличениям, к «слишком»»; «вкус к преувеличенным сексуальным характеристикам»; «Кэмп есть вид извращения, при котором используют цветистую манерность для того, чтобы породить двойную интерпретацию»[19]. «Особая чувствительность», о которой писала в своем эссе Зонтаг, бесспорно, узнается в творении Маринетти. Конечно, к таким кэмповым образам относится и скандальный пенис длиной в одинадцать локтей, о котором повествует в своей сказке-легенде Мафарка, и экстатические, предельно экзальтированные речи африканского короля, и флер гомосексуальной эротики в сценах с Магамалом, и «цветистая манерность» описаний и метафор. Героический миф Маринетти обращает в своем «африканском романе» в кэмп, придает героическому элемент кэмповой чувствительности, экзальтирует мифологию аристократизма и героизма до кэмпа. Как писала Зонтаг: «Насколько денди XIX века был суррогатом аристократа в сфере культуры, настолько кэмп является современным дендизмом. Кэмп – это решение проблемы: как быть денди в век массовой культуры».

Филиппо Томмазо Маринетти, Футурист Мафарка. Африканский роман, 1909