Неточные совпадения
Графиня Лидия Ивановна пошла на половину Сережи и там, обливая слезами
щеки испуганного
мальчика, сказала ему, что отец его святой и что мать его умерла.
Тут жила родственница их, дряблая старушонка, все еще ходившая всякое утро на рынок и сушившая потом чулки свои у самовара, которая потрепала
мальчика по
щеке и полюбовалась его полнотою.
Мальчики ушли. Лидия осталась, отшвырнула веревки и подняла голову, прислушиваясь к чему-то. Незадолго пред этим сад был обильно вспрыснут дождем, на освеженной листве весело сверкали в лучах заката разноцветные капли. Лидия заплакала, стирая пальцем со
щек слезинки, губы у нее дрожали, и все лицо болезненно морщилось. Клим видел это, сидя на подоконнике в своей комнате. Он испуганно вздрогнул, когда над головою его раздался свирепый крик отца Бориса...
Это было очень оглушительно, а когда
мальчики кончили петь, стало очень душно. Настоящий Старик отирал платком вспотевшее лицо свое. Климу показалось, что, кроме пота, по
щекам деда текут и слезы. Раздачи подарков не стали дожидаться — у Клима разболелась голова. Дорогой он спросил дедушку...
Другой был
мальчик лет десяти; он лежал между двумя арестантами и, подложив руку под
щеку, спал на ноге одного из них.
Но это было не все. Когда гости, сытые и довольные, толпились в передней, разбирая свои пальто и трости, около них суетился лакей Павлуша, или, как его звали здесь, Пава,
мальчик лет четырнадцати, стриженый, с полными
щеками.
Мальчик завыл от боли и схватился рукой за
щеку, а тот ударил по другой
щеке и сказал...
Когда же
мальчик по своему обыкновению ощупывал его лицо, то осязал своими чуткими пальцами глубокие морщины, большие обвисшие вниз усы, впалые
щеки и на
щеках старческие слезы.
Ей вспоминалось лицо ее страдающего
мальчика и пренебрежительный взгляд хохла, и
щеки пылали в темноте от стыда, а рука только пробегала в воздухе над клавиатурой с боязливою жадностью…
Илюшка продолжал молчать; он стоял спиной к окну и равнодушно смотрел в сторону, точно мать говорила стене. Это уже окончательно взбесило Рачителиху. Она выскочила за стойку и ударила Илюшку по
щеке.
Мальчик весь побелел от бешенства и, глядя на мать своими большими темными глазами, обругал ее нехорошим мужицким словом.
Они расселись по двое и по трое на извозчиков, которые уже давно, зубоскаля и переругиваясь, вереницей следовали за ними, и поехали. Лихонин для верности сам сел рядом с приват-доцентом, обняв его за талию, а на колени к себе и соседу посадил маленького Толпыгина, розового миловидного
мальчика, у которого, несмотря на его двадцать три года, еще белел на
щеках детский — мягкий и светлый — пух.
Сергей не хотел будить дедушку, но это сделал за него Арто. Он в одно мгновение отыскал старика среди груды валявшихся на полу тел и, прежде чем тот успел опомниться, облизал ему с радостным визгом
щеки, глаза, нос и рот. Дедушка проснулся, увидел на шее пуделя веревку, увидел лежащего рядом с собой, покрытого пылью
мальчика и понял все. Он обратился было к Сергею за разъяснениями, но не мог ничего добиться.
Мальчик уже спал, разметав в стороны руки и широко раскрыв рот.
Молодой
мальчик, лет 17, с веселыми черными глазками и румянцем во всю
щеку, вскочил энергически с дивана и, протирая глаза, остановился по середине комнаты.
Да разве один он здесь Лупетка! Среди экспонентов выставки, выбившихся из
мальчиков сперва в приказчики, а потом в хозяева, их сколько угодно. В бытность свою
мальчиками в Ножовой линии, на Глаголе и вообще в холодных лавках они стояли целый день на улице, зазывая покупателей, в жестокие морозы согревались стаканом сбитня или возней со сверстниками, а носы, уши и распухшие
щеки блестели от гусиного сала, лоснившего помороженные места, на которых лупилась кожа. Вот за это и звали их «лупетками».
Но тут и отец спохватился, схватил
мальчика за другую руку, ударил его по другой
щеке и крикнул: — Миленький, не бойся, я тебя никому не отдам.
Хлопая его ладонями по
щекам и ушам,
мальчик шмыгал носом, сдерживая слёзы, а капли их висели на подбородке у него.
Потом явилась дородная баба Секлетея, с гладким лицом, тёмными усами над губой и бородавкой на левой
щеке. Большеротая, сонная, она не умела сказывать сказки, знала только песни и говорила их быстро, сухо, точно сорока стрекотала. Встречаясь с нею, отец хитро подмигивал, шлёпал ладонью по её широкой спине, называл гренадёром, и не раз
мальчик видел, как он, прижав её где-нибудь в угол, мял и тискал, а она шипела, как прокисшее тесто.
Женщина с подвязанной
щекой. Господа, не видали Женечку?
Мальчик такой… не пробегал? В соломенной шляпочке… Беленький.
— Да я его не трогал, — сказал
мальчик, утирая рукавом слезы, которые текли по его полным, румяным
щекам.
Дядя Аким взял руку
мальчика, положил ее к себе на грудь и, закрыв глаза, помолчал немного. Слезы между тем ручьями текли по бледным, изрытым
щекам его.
— Что ты говоришь? — удивлённо спросила Раиса. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, сердце
мальчика билось торопливо,
щёки покрылись румянцем смущения.
Из коридора выбежала бледная Анна Анисимовна: она было сердито взяла Бобку за чубок, но тотчас же разжала руку, схватила
мальчика на руки и страстно впилась губами в его розовые
щеки.
За обедом отец, у которого сердце было, как я сказал, отходчивое, да и совестно ему немножко стало своей горячности — шестнадцатилетних
мальчиков уже не бьют по
щекам, — отец попытался приласкать меня; но я отклонил его ласку не из злопамятства, как он вообразил тогда, а просто я боялся расчувствоваться: мне нужно было в целости сохранить весь пыл мести, весь закал безвозвратного решения!
— Вставай, я никому не скажу, — сказал он шёпотом, уже понимая, что убил
мальчика, видя, что из-под
щеки его, прижатой к полу, тянется, извиваясь, лента тёмненькой крови.
Время от времени слышатся также человеческие шаги… Они приближаются… Из мрака выступает человек с лысой головою, с лицом, выбеленным мелом, бровями, перпендикулярно выведенными на лбу, и красными кружками на
щеках; накинутое на плечи пальто позволяет рассмотреть большую бабочку с блестками, нашитую на груди камзола; он подходит к
мальчику, нагибается к его лицу, прислушивается, всматривается…
В этом порыве детской веселости всех больше удивил Паф — пятилетний
мальчик, единственная мужская отрасль фамилии Листомировых;
мальчик был всегда таким тяжелым и апатическим, но тут, под впечатлением рассказов и того, что его ожидало в цирке, — он вдруг бросился на четвереньки, поднял левую ногу и, страшно закручивая язык на
щеку, поглядывая на присутствующих своими киргизскими глазками, принялся изображать клоуна.
Зизи и Паф не хотели даже слушать продолжение того, что было дальше на афишке; они оставили свои табуреты и принялись шумно играть, представляя, как будет действовать гуттаперчевый
мальчик. Паф снова становился на четвереньки, подымал, как клоун, левую ногу и, усиленно пригибая язык к
щеке, посматривал на всех своими киргизскими глазками, что всякий раз вызывало восклицание у тети Сони, боявшейся, чтоб кровь не бросилась ему в голову.
Она останавливается и смотрит ему вслед не мигая, пока он не скрывается в подъезде гимназии. Ах, как она его любит! Из ее прежних привязанностей ни одна не была такою глубокой, никогда еще раньше ее душа не покорялась так беззаветно, бескорыстно и с такой отрадой, как теперь, когда в ней все более и более разгоралось материнское чувство. За этого чужого ей
мальчика, за его ямочки на
щеках, за картуз, она отдала бы всю свою жизнь, отдала бы с радостью, со слезами умиления. Почему? А кто ж его знает — почему?
Приехала жена ветеринара, худая, некрасивая дама с короткими волосами и с капризным выражением, и с нею
мальчик, Саша, маленький не по летам (ему шел уже десятый год), полный, с ясными голубыми глазами и с ямочками на
щеках.
Это значило, что
мальчик недостаточно быстро подал воду и его ждет наказание. «Так их и следует», — думал посетитель, кривя голову набок и созерцая у самого своего носа большую потную руку, у которой три пальца были оттопырены, а два других, липкие и пахучие, нежно прикасались к
щеке и подбородку, пока туповатая бритва с неприятным скрипом снимала мыльную пену и жесткую щетину бороды.
Мальчик опять дернул деда за рукав, и его лицо уже совершенно преобразилось. Глаза сверкали, губы улыбались, на бледно-желтых
щеках, казалось, проступал румянец.
— Бог простит, Бог благословит, — сказала, кланяясь в пояс, Манефа, потом поликовалась [У старообрядцев монахи и монахини, иногда даже христосуясь на Пасхе, не целуются ни между собой, ни с посторонними. Монахи с мужчинами, монахини с женщинами только «ликуются», то есть
щеками прикладываются к
щекам другого. Монахам также строго запрещено «ликоваться» с
мальчиками и с молодыми людьми, у которых еще ус не пробился.] с Аграфеной Петровной и низко поклонилась Ивану Григорьичу.
Вбежал шестилетний
мальчик в красной рубашонке и Марфуша с синяками и запекшимся рубцом на
щеке.
Облокотясь на стол и припав рукою к
щеке, тихими слезами плакала Пелагея Филиппьевна, когда, исправивши свои дела, воротился в избу Герасим. Трое большеньких
мальчиков молча стояли у печки, в грустном молчанье глядя на грустную мать. Четвертый забился в углу коника за наваленный там всякого рода подранный и поломанный хлам. Младший сынок с двумя крошечными сестренками возился под лавкой. Приукутанный в грязные отрепья, грудной ребенок спал в лубочной вонючей зыбке, подвешенной к оцепу.
Это маленький, девятилетний
мальчик с догола остриженной головой, пухлыми
щеками и с жирными, как у негра, губами.
Прокурор чувствовал на лице его дыхание, то и дело касался
щекой его волос, и на душе у него становилось тепло и мягко, так мягко, как будто не одни руки, а вся душа его лежала на бархате Сережиной куртки. Он заглядывал в большие, темные глаза
мальчика, и ему казалось, что из широких зрачков глядели на него и мать, и жена, и всё, что он любил когда-либо.
В кухне прочистилось; чад унесло; из кухаркиной комнаты, озираясь, вышел робко лавочный
мальчик; у него на голове опрокинута опорожненная корзина. Она закрывает ему все лицо, и в этом для него, по-видимому, есть удобство. Кухарка его провожает и удерживает еще на минуту у порога; она молча грозит ему пальцем, потом сыплет ему горсть сухого господского компота, и, наконец, приподнимает у него над головою корзинку, берет руками за алые
щеки и целует в губы. При этом оба целующиеся смеются.
Он потрепал по шелушащейся
щеке исхудалого
мальчика с большими красными глазами.
Но теперь он — такой большой, с серьезным, думающим лбом — был покорен и ласков, как маленький
мальчик. И в душе поднималось что-то тихое, матерински-нежное. Хотелось сделать ему приятное. Она сняла перчатку и ласково провела рукой по его
щеке.
— Умница
мальчик, жалеет маму! — ласково потрепал Иннокентий Антипович ребенка по
щеке и усадил его на диван.
Великий князь взглянул на своего спутника, взглянул на спутника великой княгини и опять на своего. Лица незнакомые, оба с мечами наголо, кругом его дворчан все чужие! Он обомлел: смертная бледность покрыла
щеки его; несчастный старик готов был упасть в обморок и остановил своего коня. Молодая княгиня, ничего не понимая, смотрела с каким-то ребяческим кокетством на своего пригожего оруженосца. Она была в мужской одежде — прекраснее
мальчика не видано, — но литвянка умела ловко выказать, что она женщина.
Во время этого живого разговора, который понял живой скелет по приведенному тексту, он судорожно подозвал к себе
мальчика, с отеческою нежностью потрепал его, то есть поскользил пальцами по пухлой
щеке, потом преумильно взглянул на лекаря, как бы хотел сказать: посмотри, словно зрелая вишня!