Неточные совпадения
В темно-синем пиджаке, в
черных брюках и тупоносых ботинках
фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но лицо его осунулось, глаза стали неподвижней, зрачки помутнели, а в белках явились красненькие жилки, точно у
человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он не так жадно и много, как прежде, говорил меньше, слушал рассеянно и, прижав локти к бокам, сцепив пальцы, крутил большие, как старик. Смотрел на все как-то сбоку, часто и устало отдувался, и казалось, что говорит он не о том, что думает.
И не только жалкое, а, пожалуй, даже смешное; костлявые, старые лошади ставили ноги в снег неуверенно,
черные фигуры в цилиндрах покачивались на белизне снега, тяжело по снегу влачились их тени, на концах свечей дрожали ненужные бессильные язычки огней — и одинокий
человек в очках, с непокрытой головой и растрепанными жидкими волосами на ней.
Мария Романовна тоже как-то вдруг поседела, отощала и согнулась; голос у нее осел, звучал глухо, разбито и уже не так властно, как раньше. Всегда одетая в
черное, ее
фигура вызывала уныние; в солнечные дни, когда она шла по двору или гуляла в саду с книгой в руках, тень ее казалась тяжелей и гуще, чем тени всех других
людей, тень влеклась за нею, как продолжение ее юбки, и обесцвечивала цветы, травы.
День, с утра яркий, тоже заскучал, небо заволокли ровным слоем сероватые, жидкие облака, солнце, прикрытое ими, стало, по-зимнему, тускло-белым, и рассеянный свет его утомлял глаза. Пестрота построек поблекла, неподвижно и обесцвеченно висели бесчисленные флаги, приличные
люди шагали вяло. А голубоватая, скромная
фигура царя, потемнев, стала еще менее заметной на фоне крупных, солидных
людей, одетых в
черное и в мундиры, шитые золотом, украшенные бляшками орденов.
Случилось это следующим образом. Один из наших молодых учителей, поляк пан Высоцкий, поступил в университет или уехал за границу. На его место был приглашен новый, по фамилии, если память мне не изменяет, Буткевич. Это был молодой
человек небольшого роста, с очень живыми движениями и ласково — веселыми,
черными глазами. Вся его
фигура отличалась многими непривычными для нас особенностями.
— Бахарев сидит вторым от края; справа от него помещаются четыре женщины и в конце их одна стоящая
фигура мужеского рода; а слева сидит очень высокий и очень тонкий
человек, одетый совершенно так, как одеваются польские ксендзы: длинный
черный сюртук до пят,
черный двубортный жилет и
черные панталоны, заправленные в голенища козловых сапожек, а по жилету часовой шнурок, сплетенный из русых женских волос.
— Да я уже и жду! — спокойно сказал длинный
человек. Его спокойствие, мягкий голос и простота лица ободряли мать.
Человек смотрел на нее открыто, доброжелательно, в глубине его прозрачных глаз играла веселая искра, а во всей
фигуре, угловатой, сутулой, с длинными ногами, было что-то забавное и располагающее к нему. Одет он был в синюю рубашку и
черные шаровары, сунутые в сапоги. Ей захотелось спросить его — кто он, откуда, давно ли знает ее сына, но вдруг он весь покачнулся и сам спросил ее...
Над головами стояло высокое звездное небо, по которому беспрестанно пробегали огненные полосы бомб; налево, в аршине, маленькое отверстие вело в другой блиндаж, в которое виднелись ноги и спины матросов, живших там, и слышались пьяные голоса их; впереди виднелось возвышение порохового погреба, мимо которого мелькали
фигуры согнувшихся
людей, и на котором, на самом верху, под пулями и бомбами, которые беспрестанно свистели в этом месте, стояла какая-то высокая
фигура в
черном пальто, с руками в карманах, и ногами притаптывала землю, которую мешками носили туда другие
люди.
А всё те же звуки раздаются с бастионов, всё так же — с невольным трепетом и суеверным страхом, — смотрят в ясный вечер французы из своего лагеря на
черную изрытую землю бастионов Севастополя, на
черные движущиеся по ним
фигуры наших матросов и считают амбразуры, из которых сердито торчат чугунные пушки; всё так же в трубу рассматривает, с вышки телеграфа, штурманский унтер-офицер пестрые
фигуры французов, их батареи, палатки, колонны, движущиеся по Зеленой горе, и дымки, вспыхивающие в траншеях, и всё с тем же жаром стремятся с различных сторон света разнородные толпы
людей, с еще более разнородными желаниями, к этому роковому месту.
Помню тягостный кошмар больницы: в желтой, зыбкой пустоте слепо копошились, урчали и стонали серые и белые
фигуры в саванах, ходил на костылях длинный
человек с бровями, точно усы, тряс большой
черной бородой и рычал, присвистывая...
Но церковь была почти не освещена, только в алтаре да пред иконами, особо чтимыми, рассеянно мерцали свечи и лампады, жалобно бросая жёлтые пятна на
чёрные лики. Сырой мрак давил
людей, лиц их не было видно, они плотно набили храм огромным, безглавым, сопящим телом, а над ними, на амвоне, точно в воздухе, качалась тёмная
фигура священника.
Изида нашла и с помощью магических заклинаний оживила Озириса.] потерявшую брата-мужа, растерзанного злым Сетом-Тифоном, и кажется, что от ее непонятной
фигуры исходит
черное сияние, облекая всё жутким мраком давно пережитого и воскресшего в эту ночь, чтобы пробудить мысль о близости
человека к прошлому.
Чёрные фигуры каких-то
людей выскакивали из тьмы…
Муж Татьяны, Кирик Никодимович Автономов, был
человек лет двадцати шести, высокий, полный, с большим носом и
чёрными зубами. Его добродушное лицо усеяно угрями, бесцветные глаза смотрели на всё с невозмутимым спокойствием. Коротко остриженные светлые волосы стояли на его голове щёткой, и во всей грузной
фигуре Автономова было что-то неуклюжее и смешное. Двигался он тяжело и с первой же встречи почему-то спросил Илью...
Я остановился, прислушиваясь, и вдруг передо мной, над зияющей подо мной
черной пропастью, появляется гигантская
фигура человека, как бы парящего в воздухе.
Вдруг слышу — по лестнице идут несколько
человек, и сквозь решетку перил под лампой показалась длинная
фигура в оленьей шапке. Подобные шапки носили в Вологде зыряне. Борода у него
черная, как описал мне буфетчик. Да, это Безухий, которого называл Болдоха Дылдой. А вот и широкая, приземистая
фигура Болдохи с бородой на боку.
Приземистая широкая
фигура Спирьки, поставленная на кривые ноги, придавала ему вид настоящего медведя. Взлохмаченная кудрявая голова, загорелое, почти бронзовое лицо, широкий сплюснутый нос, узкие, как щели, глаза, какая-то шерстистая
черная бородка — все в Спирьке обличало лесного
человека, который по месяцам мог пропадать по лесным трущобам.
На пне сидел
человек, и его
фигура одна
чернела среди общей белизны темным пятном…
В лунном свете каждая белая
фигура казалась легкою и неторопливою и не шла, а точно скользила впереди своей
черной тени, и вдруг
человек пропадал в чем-то
черном, и тогда слышался его голос.
Через низкие ограды садов, пригнувшись, скакали всадники в папахах, трещали выстрелы, от хуторов бежали женщины и дети. Дорогу пересек
черный, крючконосый
человек с безумным лицом, за ним промчались два чеченца с волчьими глазами. Один нагнал его и ударил шашкой по чернокудрявой голове,
человек покатился в овраг. Из окон убогих греческих хат летел скарб, на дворах шныряли гибкие
фигуры горцев. Они увязывали узлы, навьючивали на лошадей. От двух хат на горе
черными клубами валил дым.
Только далеко на дороге
чернела фигура идущего
человека.
Публика была скромная, много девушек, без куафюр, в просто причесанных волосах и темных кашемировых платьях, молодые
люди в
черных парах, студенты университета и академии, но не мало и пожилых, даже старых мужчин, с седыми бородами, лысых, худых и толстых, с
фигурами и выражением лица писателей, художников и особого класса посетителей публичных чтений и торжеств, существующего в Петербурге.