Неточные совпадения
Хотя распоряжения капитана были вполне толковы, помощник вытаращил глаза и беспокойно помчался с тарелкой к себе в каюту, бормоча: «Пантен, тебя озадачили. Не хочет ли он попробовать контрабанды? Не выступаем ли мы под
черным флагом пирата?» Но здесь Пантен запутался в самых диких предположениях. Пока он нервически уничтожал
рыбу, Грэй спустился в каюту, взял деньги и, переехав бухту, появился в торговых кварталах Лисса.
Стояли крошеные огурцы,
черные сухари и резанная кусочками
рыба; все это очень дурно пахло.
Вспоминался блеск холодного оружия из Златоуста; щиты ножей, вилок, ножниц и замков из Павлова, Вачи, Ворсмы; в павильоне военно-морском, орнаментированном ружейными патронами, саблями и штыками, показывали длинногорлую, чистенькую пушку из Мотовилихи, блестящую и холодную, как
рыба. Коренастый, точно из бронзы вылитый матрос, поглаживая синий подбородок, подкручивая
черные усы, снисходительно и смешно объяснял публике...
Изредка, воровато и почти бесшумно, как
рыба в воде, двигались быстрые,
черные фигурки людей. Впереди кто-то дробно стучал в стекла, потом стекло, звякнув, раскололось, прозвенели осколки, падая на железо, взвизгнула и хлопнула калитка, встречу Самгина кто-то очень быстро пошел и внезапно исчез, как бы провалился в землю. Почти в ту же минуту из-за угла выехали пятеро всадников, сгрудились, и один из них испуганно крикнул...
Все молчали, глядя на реку: по
черной дороге бесшумно двигалась лодка, на носу ее горел и кудряво дымился светец,
черный человек осторожно шевелил веслами, а другой, с длинным шестом в руках, стоял согнувшись у борта и целился шестом в отражение огня на воде; отражение чудесно меняло формы, становясь похожим то на золотую
рыбу с множеством плавников, то на глубокую, до дна реки, красную яму, куда человек с шестом хочет прыгнуть, но не решается.
Около хвоста беспокойно плавали взад и вперед обычные спутники акулы, две желтые, с
черными полосами, небольшие
рыбы, прозванные лоцманами.
Рядом варится какая-то
черная похлебка, едва ли лучше спартанской, с кусочками свинины или
рыбы.
Больше всего здесь было пернатых. Орлы сидели около воды и лениво, не торопясь, точно сознавая свое превосходство, клевали то, что осталось от медвежьей трапезы. Особенно же много было ворон. Своим
черным оперением они резко выделялись на светлой каменистой отмели. Вороны передвигались прыжками и особое предпочтение оказывали той
рыбе, которая стала уже разлагаться. По кустам шныряли сойки, они ссорились со всеми птицами и пронзительно кричали.
Подобралась дружная ватага: десятилетний сын нищей мордовки Санька Вяхирь, мальчик милый, нежный и всегда спокойно веселый; безродный Кострома, вихрастый, костлявый, с огромными
черными глазами, — он впоследствии, тринадцати лет, удавился в колонии малолетних преступников, куда попал за кражу пары голубей; татарчонок Хаби, двенадцатилетний силач, простодушный и добрый; тупоносый Язь, сын кладбищенского сторожа и могильщика, мальчик лет восьми, молчаливый, как
рыба, страдавший «
черной немочью», а самым старшим по возрасту был сын портнихи-вдовы Гришка Чурка, человек рассудительный, справедливый и страстный кулачный боец; все — люди с одной улицы.
Чтобы скоротать время, я и механик удили с палубы
рыбу, и нам попадались очень крупные, толстоголовые бычки, каких мне не приходилось ловить ни в
Черном, ни в Азовском море.
Гении, заключенные то в колодезе, то в глиняном сосуде, люди, превращенные в животных, очарованные
рыбы,
черная собака, которую сечет прекрасная Зобеида и потом со слезами обнимает и целует… сколько загадочных чудес, при чтении которых дух занимался в груди!
Самое имя этой красивой рыбки указывает, что оно уменьшительное от имени
рыбы лох, и оно недаром дано ей: красные,
черные и белые крапинки, которыми она испещрена, очень похожи на крапины лоха, или красули, достигающей огромной величины; но рыбка, о которой я говорю, — самая маленькая рыбка: лошок в два вершка — редкость по величине.
Рот имеет довольно большой, глаза темные; нижние перья красноваты, а верхние, особенно хвост, темно-сизого цвета, так что когда в полдневный пригрев солнца
рыба подымется со дна на поверхность воды то сейчас отличишь головлей по темно-синим,
черным почти, хвостам.
Простой народ и не знает слова форель; он называет эту прелестную
рыбу: пестряк, а в собирательном: пеструшка — имя самое приличное, ибо она вся испещрена
черными, красными и белыми крапинами.
Надобно выдернуть волосы из хвоста белой [Приготовляются лесы и из
черных волос, но очевидно, что прозрачность белых волос, сливаясь с водою, делает лесу неприметною для
рыбы, следовательно лучшею.] лошади; выбрать самые длинные, ровные, белые и прозрачные и сучить или вить из них лесы какой угодно толщины: от двух, четырех, шести и до двадцати волос.
Красуля принадлежит к породе форели и вместе с нею водится только в чистых, холодных и быстрых реках, даже в небольших речках или ручьях, и в новых, не загаженных навозом прудах, на них же устроенных, но только в глубоких и чистых; стан ее длинен, брусковат, но шире щучьего; она очень красива; вся, как и форель, испещрена крупными и мелкими,
черными, красными и белыми крапинами; хвост и перья имеет сизые; нижнюю часть тела — беловато-розового цвета; рот довольно большой; питается мелкою
рыбой, червяками и разными насекомыми, падающими в воду снаружи и в ней живущими.
Рыба имеет болезни, которые часто обнаруживаются
черными пятнами по всему телу; если эти пятна находятся только на поверхности кожи, то
рыба переносит их благополучно, но если чернота пойдет вглубь и коснется внутренних органов —
рыба умирает.
В домах боялись зажигать огни, густая тьма заливала улицы, и в этой тьме, точно
рыба в глубине реки, безмолвно мелькала женщина, с головой закутанная в
черный плащ.
Вот он висит на краю розовато-серой скалы, спустив бронзовые ноги;
черные, большие, как сливы, глаза его утонули в прозрачной зеленоватой воде; сквозь ее жидкое стекло они видят удивительный мир, лучший, чем все сказки: видят золотисто-рыжие водоросли на дне морском, среди камней, покрытых коврами; из леса водорослей выплывают разноцветные «виолы» — живые цветы моря, — точно пьяный, выходит «перкия», с тупыми глазами, разрисованным носом и голубым пятном на животе, мелькает золотая «сарпа», полосатые дерзкие «каньи»; снуют, как веселые черти,
черные «гваррачины»; как серебряные блюда, блестят «спаральони», «окьяты» и другие красавицы-рыбы — им нет числа! — все они хитрые и, прежде чем схватить червяка на крючке глубоко в круглый рот, ловко ощипывают его маленькими зубами, — умные
рыбы!..
Климков молча зашагал во двор, где глаза его уже различали много
чёрных фигур. Облитые тьмою, они возвышались в ней неровными буграми, медленно передвигаясь с места на место, точно большие неуклюжие
рыбы в тёмной холодной воде. Слащаво звучал сытый голос Соловьева...
Игуменья Досифея была худая, как сушеная
рыба, старуха, с пожелтевшими от старости волосами. Ей было восемьдесят лет, из которых она провела в своей обители шестьдесят. Строгое восковое лицо глядело мутными глазами.
Черное монашеское одеяние резко выделяло и эту седину и эту старость: казалось, в игуменье не оставалось ни одной капли крови. Она встретила воеводшу со слезами на глазах и благословила ее своею высохшею, дрожавшею рукой, а воеводша поклонилась ей до земли.
Мы поместили ее сначала в лодочный черпак, а потом, возвращаясь домой, я налил морской воды в большой эмалированный таз и пустил туда господню
рыбу. Она быстро заплавала по окружности таза, касаясь его стенок, и все в одном и том же направлении. Если ее трогали, она издавала чуть слышный, короткий, храпящий звук и усиливала беспрестанный бег.
Черные глаза ее вращались, а от мерцающих бесчисленных ворсинок быстро дрожала и струилась вода.
Один спорил, что он в течение двух дней напишет все числа от 1 до 1 000 000, другой брался выкурить подряд и непременно затягиваясь всей грудью, пятнадцать папирос, третий ел сырую
рыбу или улиток и пил
чернила, четвертый хвастал, что продержит руку над лампой, пока досчитает до тридцати…
Впереди река развернулась в небольшое, почти круглое озерко, и в середине его стояла, колыхаясь,
чёрная длинная точка, похожая на
рыбу. Николай, потянув повод, остановил лошадь.
Осенью мы долго, долго, до ранних
черных вечеров и поздних темных утр заживались в Тарусе, на своей одинокой — в двух верстах от всякого жилья — даче, в единственном соседстве (нам — минуту сбежать, тем — минуту взойти) реки — Оки («
Рыбы мало ли в реке!»), — но не только
рыбы, потому что летом всегда кто-нибудь тонул, чаще мальчишки — опять затянуло под плот, — но часто и пьяные, а часто и трезвые, — и однажды затонул целый плотогон, а тут еще дедушка Александр Данилович умер, и мать с отцом уехали на сороковой день и потом остались из-за завещания, и хотя я знала, что это грех — потому что дедушка совсем не утонул, а умер от рака — от рака?
Говорили, что водится Егориха и с лесною, и с водяною, и с полевою нечистью, знается со всею силой преисподнею,
черным вороном летает под о́блаки, щукой-рыбою в водах плавает, серой волчицей по полям рыскает…
Зной вогнал в дремоту и жизнь, которою так богато озеро и его зеленые берега… Попрятались птицы, не плескалась
рыба, тихо ждали прохлады полевые кузнечики и сверчки. Кругом была пустыня. Лишь изредка моя Зорька вносила меня в густое облако прибрежных комаров, да вдали на озере еле шевелились три
черные лодочки старика Михея, нашего рыболова, взявшего на откуп всё озеро.
Подбежали к косной трое бойких ловцов, все трое одеты по-праздничному — в ситцевых рубахах, в
черных плисовых штанах, с картузами набекрень. Петр Степаныч наперед откупил у них вечерний улов в шашковых снастях. По песку был раскинут невод из бо́тальной дели, изготовили его ловцы на случай, если купцы вздумают не только
рыбу ловить, но на бель тони закидывать. Одаль рашни́ и бо́тала лежали. Тоже на всякий случай ловцы их припасли.
Если ход кеты был удачный, то средняя семья из четырех взрослых душ могла поймать столько
рыбы, что, продав ее в посоленном виде, за вычетом всех расходов на соль, бочки, фрахт и пр., она не только вполне обеспечивала себя до нового улова, но даже откладывала значительную сумму денег на
черный день.
Первые живые существа, которые я увидел, были каменушки. Они копошились в воде около берега, постоянно ныряли и доставали что-то со дна реки. На стрежне плескалась
рыба. С дальней сухой лиственицы снялся белохвостый орлан. Широко распластав свои могучие крылья, он медленно полетел над рекой в поисках Добычи. Откуда-то взялась
черная трясогузка. Она прыгала с камня на камень и все время покачивала своим длинным хвостиком.
Один пуд осетровой
рыбы продавался по 40 рублей, а пуд
черной икры — по 320.
Я закурил папиросу и стал держать горящую спичку над водой. Из
черной глубины быстро вынырнула
рыба, оторопело уставилась на огонь выпученными, глупыми глазами и, вильнув хвостом, юркнула назад. Все рассмеялись.
Нилов вздохнул всей грудью и взглянул на реку… Ничто не двигалось. Вода и берега спали, даже
рыба не плескалась… Но вдруг Нилову показалось, что на том берегу, повыше кустов ивняка, что-то похожее на тень прокатилось
черным шаром. Он прищурил глаза. Тень исчезла, но скоро опять показалась и зигзагами покатилась к плотине.
Тут же в деревянных чашках стояла незатейливая закуска того времени: нарезанный мелкими ломтями
черный хлеб и вяленая
рыба.