Неточные совпадения
Новый градоначальник заперся в своем кабинете, не ел, не пил и все
что-то скреб пером.
Строился
новый город на
новом месте, но одновременно с ним выползало на свет
что-то иное, чему еще не было в то время придумано названия и что лишь в позднейшее время сделалось известным под довольно определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно было бы, впрочем, полагать, что это"иное"появилось тогда в первый раз; нет, оно уже имело свою историю…
Она была менее блестяща в действительности, но зато в живой было и
что-то такое
новое привлекательное, чего не было на портрете.
Дорогой, в вагоне, он разговаривал с соседями о политике, о
новых железных дорогах, и, так же как в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред
чем-то; но когда он вышел на своей станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана, когда увидал в неярком свете, падающем из окон станции, свои ковровые сани, своих лошадей с подвязанными хвостами, в сбруе с кольцами и мохрами, когда кучер Игнат, еще в то время как укладывались, рассказал ему деревенские новости, о приходе рядчика и о том, что отелилась Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется, и стыд и недовольство собой проходят.
Две дамы эти были главные представительницы избранного
нового петербургского кружка, называвшиеся, в подражание подражанию
чему-то, les sept merveilles du monde. [семь чудес света.]
Он с
новой силой почувствовал самого себя, от упругих движений ног до движения легких при дыхании, и
что-то защекотало его губы.
Все встали встретить Дарью Александровну. Васенька встал на минуту и со свойственным
новым молодым людям отсутствием вежливости к дамам чуть поклонился и опять продолжал разговор, засмеявшись
чему-то.
— Нет, отчего же? — сказала Анна с улыбкой, которая говорила, что она знала, что в ее толковании устройства машины было
что-то милое, замеченное и Свияжским. Эта
новая черта молодого кокетства неприятно поразила Долли.
Не только он всё знал, но он, очевидно, ликовал и делал усилия, чтобы скрыть свою радость. Взглянув в его старческие милые глаза, Левин понял даже
что-то еще
новое в своем счастьи.
Пребывание в Петербурге казалось Вронскому еще тем тяжелее, что всё это время он видел в Анне какое-то
новое, непонятное для него настроение. То она была как будто влюблена в него, то она становилась холодна, раздражительна и непроницаема. Она
чем-то мучалась и
что-то скрывала от него и как будто не замечала тех оскорблений, которые отравляли его жизнь и для нее, с ее тонкостью понимания, должны были быть еще мучительнее.
При этом обстоятельстве чубарому коню так понравилось
новое знакомство, что он никак не хотел выходить из колеи, в которую попал непредвиденными судьбами, и, положивши свою морду на шею своего
нового приятеля, казалось,
что-то нашептывал ему в самое ухо, вероятно, чепуху страшную, потому что приезжий беспрестанно встряхивал ушами.
Скоро вокруг подносов и графинов обстановилось ожерелье тарелок — икра, сыры, соленые грузди, опенки, да
новые приносы из кухни
чего-то в закрытых тарелках, сквозь которые слышно было ворчавшее масло.
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг
что-то потянуло к людям.
Что-то совершалось в нем как бы
новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
С ним совершалось
что-то совершенно ему незнакомое,
новое, внезапное и никогда не бывалое.
На тревожный же и робкий вопрос Пульхерии Александровны, насчет «будто бы некоторых подозрений в помешательстве», он отвечал с спокойною и откровенною усмешкой, что слова его слишком преувеличены; что, конечно, в больном заметна какая-то неподвижная мысль,
что-то обличающее мономанию, — так как он, Зосимов, особенно следит теперь за этим чрезвычайно интересным отделом медицины, — но ведь надо же вспомнить, что почти вплоть до сегодня больной был в бреду, и… и, конечно, приезд родных его укрепит, рассеет и подействует спасительно, — «если только можно будет избегнуть
новых особенных потрясений», прибавил он значительно.
Он весь, от галстука до ботинок, одет в
новое, и когда он двигался — на нем
что-то хрустело, — должно быть, накрахмаленная рубашка или подкладка синего пиджака.
В стране началось культурное оживление, зажглись яркие огни
новой поэзии, прозы… наконец — живопись! — раздраженно говорила Варвара, причесываясь, морщась от боли, в ее раздражении было
что-то очень глупое.
Эти размышления позволяли Климу думать о Макарове с презрительной усмешкой, он скоро уснул, а проснулся, чувствуя себя другим человеком, как будто вырос за ночь и выросло в нем ощущение своей значительности, уважения и доверия к себе.
Что-то веселое бродило в нем, даже хотелось петь, а весеннее солнце смотрело в окно его комнаты как будто благосклонней, чем вчера. Он все-таки предпочел скрыть от всех
новое свое настроение, вел себя сдержанно, как всегда, и думал о белошвейке уже ласково, благодарно.
Она, видимо, сильно устала, под глазами ее легли тени, сделав глаза глубже и еще красивей. Ясно было, что ее
что-то волнует, — в сочном голосе явилась
новая и резкая нота, острее и насмешливей улыбались глаза.
Это не было похоже на тоску, недавно пережитую им, это было сновидное, тревожное ощущение падения в некую бездонность и мимо своих обычных мыслей, навстречу какой-то
новой, враждебной им. Свои мысли были где-то в нем, но тоже бессловесные и бессильные, как тени. Клим Самгин смутно чувствовал, что он должен в
чем-то сознаться пред собою, но не мог и боялся понять: в чем именно?
— Это я знаю, — согласился Дронов, потирая лоб. — Она, брат… Да. Она вместо матери была для меня. Смешно? Нет, не смешно. Была, — пробормотал он и заговорил еще трезвей: — Очень уважала тебя и ждала, что ты…
что-то скажешь, объяснишь. Потом узнала, что ты, под
Новый год, сказал какую-то речь…
Было слышно, что вдали по улице быстро идут люди и тащат
что-то тяжелое. Предчувствуя
новую драму, Самгин пошел к воротам дома Варвары; мимо него мелькнул Лаврушка, радостно и громко шепнув...
Мысли были
новые, чужие и очень тревожили, а отбросить их — не было силы. Звон посуды, смех, голоса наполняли Самгина гулом, как пустую комнату, гул этот плавал сверху его размышлений и не мешал им, а хотелось, чтобы
что-то погасило их. Сближались и угнетали воспоминания, все более неприязненные людям. Вот — Варавка, для которого все люди — только рабочая сила, вот гладенький, чистенький Радеев говорит ласково...
Она снова, торопясь и бессвязно, продолжала рассказывать о каком-то веселом товарище слесаря, о революционере, который увез куда-то раненого слесаря, — Самгин слушал насторожась, ожидая
нового взрыва; было совершенно ясно, что она, говоря все быстрей, торопится дойти до
чего-то главного, что хочет сказать. От напряжения у Самгина даже пот выступил на висках.
Клим шел во флигель тогда, когда он узнавал или видел, что туда пошла Лидия. Это значило, что там будет и Макаров. Но, наблюдая за девушкой, он убеждался, что ее притягивает еще
что-то, кроме Макарова. Сидя где-нибудь в углу, она куталась, несмотря на дымную духоту, в оранжевый платок и смотрела на людей, крепко сжав губы, строгим взглядом темных глаз. Климу казалось, что в этом взгляде да и вообще во всем поведении Лидии явилось нечто
новое, почти смешное, какая-то деланная вдовья серьезность и печаль.
Вдали ему опять улыбался
новый образ, не эгоистки Ольги, не страстно любящей жены, не матери-няньки, увядающей потом в бесцветной, никому не нужной жизни, а
что-то другое, высокое, почти небывалое…
Ольга чутко прислушивалась, пытала себя, но ничего не выпытала, не могла добиться, чего по временам просит, чего ищет душа, а только просит и ищет
чего-то, даже будто — страшно сказать — тоскует, будто ей мало было счастливой жизни, будто она уставала от нее и требовала еще
новых, небывалых явлений, заглядывала дальше вперед…
Он проповедовал тогда «
что-то страстное», по выражению Крафта, какую-то
новую жизнь, «был в религиозном настроении высшего смысла» — по странному, а может быть, и насмешливому выражению Андроникова, которое мне было передано.
Кровь ударила мне опять в лицо: я вдруг как бы
что-то понял совсем уже
новое; я глядел на нее вопросительно изо всех сил.
— Милый мой мальчик, да за что ты меня так любишь? — проговорил он, но уже совсем другим голосом. Голос его задрожал, и
что-то зазвенело в нем совсем
новое, точно и не он говорил.
— Нельзя, Татьяна Павловна, — внушительно ответил ей Версилов, — Аркадий, очевидно,
что-то замыслил, и, стало быть, надо ему непременно дать кончить. Ну и пусть его! Расскажет, и с плеч долой, а для него в том и главное, чтоб с плеч долой спустить. Начинай, мой милый, твою
новую историю, то есть я так только говорю:
новую; не беспокойся, я знаю конец ее.
Я ясно расслышал, как князь, очевидно показав на меня, пробормотал
что-то, с маленьким каким-то смехом, про
нового секретаря и произнес мою фамилию.
На другой день, 24-го числа, в Рождественский сочельник, погода была великолепная: трудно забыть такой день. Небо и море — это одна голубая масса; воздух теплый, без движения. Как хорош Нагасакский залив! И самые Нагасаки, облитые солнечным светом, походили на
что-то путное. Между бурыми холмами кое-где ярко зеленели молодые всходы
нового посева риса, пшеницы или овощей. Поглядишь к морю — это бесконечная лазоревая пелена.
Нехлюдов по нескольким словам понял, что они говорили про вторую новость петербургскую того времени, об эпизоде
нового сибирского губернатора, и что Mariette именно в этой области
что-то сказала такое смешное, что графиня долго не могла удержаться.
И Нехлюдов, с страстностью своей натуры, весь отдался этой
новой, одобряющейся всеми его окружающими жизни и совершенно заглушил в себе тот голос, который требовал
чего-то другого. Началось это после переезда в Петербург и завершилось поступлением в военную службу.
Привалов поздоровался с девушкой и несколько мгновений смотрел на нее удивленными глазами, точно стараясь
что-то припомнить. В этом спокойном девичьем лице с большими темно-серыми глазами для него было столько знакомого и вместе с тем столько
нового.
Он рассматривал потемневшее полотно и несколько раз тяжело вздохнул: никогда еще ему не было так жаль матери, как именно теперь, и никогда он так не желал ее видеть, как в настоящую минуту. На душе было так хорошо, в голове было столько мыслей, но с кем поделиться ими, кому открыть душу! Привалов чувствовал всем существом своим, что его жизнь осветилась каким-то
новым светом,
что-то, что его мучило и давило еще так недавно, как-то отпало само собой, и будущее было так ясно, так хорошо.
Что-то такое хорошее,
новое, сильное чувствуется каждый раз, когда смотришь на заводское производство.
Каждый
новый визит Привалова и радовал Марью Степановну, и как-то заботил: она не могла не видеть, что Надя нравилась Привалову и что он инстинктивно ищет ее общества, но уж
что-то очень скоро заваривалось то, чего так страстно желала в душе Марья Степановна.
И теперь она ему нравилась, очень нравилась, но
чего-то уже недоставало в ней, или
что-то было лишнее, — он и сам не мог бы сказать, что именно, но
что-то уже мешало ему чувствовать, как прежде. Ему не нравилась ее бледность,
новое выражение, слабая улыбка, голос, а немного погодя уже не нравилось платье, кресло, в котором она сидела, не нравилось
что-то в прошлом, когда он едва не женился на ней. Он вспомнил о своей любви, о мечтах и надеждах, которые волновали его четыре года назад, — и ему стало неловко.
Машина создается при помощи материальных элементов, взятых из старой природы, но в нее привходит
что-то совершенно
новое, не природное уже, не принадлежащее к старому космическому порядку.
Алеша больно почувствовал, что за ночь бойцы собрались с
новыми силами, а сердце их с наступившим днем опять окаменело: «Отец раздражен и зол, он выдумал
что-то и стал на том; а что Дмитрий?
Митя смотрел на них на всех поочередно; но
что-то вдруг поразило его в лице Грушеньки, и в тот же миг
что-то совсем
новое промелькнуло и в уме его — странная
новая мысль!
Уже сильно смеркалось, и ему было почти страшно;
что-то нарастало в нем
новое, на что он не мог бы дать ответа.
Он громко запел ту же песню и весь спирт вылил в огонь. На мгновение в костре вспыхнуло синее пламя. После этого Дерсу стал бросать в костер листья табака, сухую рыбу, мясо, соль, чумизу, рис, муку, кусок синей дабы,
новые китайские улы, коробок спичек и, наконец, пустую бутылку. Дерсу перестал петь. Он сел на землю, опустил голову на грудь и глубоко о
чем-то задумался.
Идя по линии затесок, мы скоро нашли соболиные ловушки. Некоторые из них были старые, другие
новые, видимо, только что выстроенные. Одна ловушка преграждала дорогу. Кожевников поднял бревно и сбросил его в сторону. Под ним
что-то лежало. Это оказались кости соболя.
Кругом нас творилось
что-то невероятное. Ветер бушевал неистово, ломал сучья деревьев и переносил их по воздуху, словно легкие пушинки. Огромные старые кедры раскачивались из стороны в сторону, как тонкоствольный молодняк. Теперь уже ни гор, ни неба, ни земли — ничего не было видно. Все кружилось в снежном вихре. Порой сквозь снежную завесу чуть-чуть виднелись силуэты ближайших деревьев, но только на мгновение.
Новый порыв ветра — и туманная картина пропадала.
Обыкновенно после долгой стоянки первый бивак всегда бывает особенно оживленным. Все полны сил и энергии, всего вдоволь, все чувствуют, что наступает
новая жизнь, всякому хочется
что-то сделать. Опять у стрелков появилась гармоника. Веселые голоса, шутки, смех разносились далеко по долине.
Надобно иметь много храбрости, чтоб признаваться в таких впечатлениях, которые противоречат общепринятому предрассудку или мнению. Я долго не решался при посторонних сказать, что «Освобожденный Иерусалим» — скучен, что «
Новую Элоизу» — я не мог дочитать до конца, что «Герман и Доротея» — произведение мастерское, но утомляющее до противности. Я сказал
что-то в этом роде Фогту, рассказывая ему мое замечание о концерте.
Что-то чужое прошло тут в эти десять лет; вместо нашего дома на горе стоял другой, около него был разбит
новый сад.