Неточные совпадения
Конечно, вы не раз видали
Уездной барышни альбом,
Что все подружки измарали
С
конца, с начала и кругом.
Сюда, назло правописанью,
Стихи
без меры, по преданью,
В знак дружбы верной внесены,
Уменьшены, продолжены.
На первом листике встречаешь
Qu’écrirez-vous sur ces tablettes;
И подпись: t. á. v. Annette;
А на последнем
прочитаешь:
«Кто любит более тебя,
Пусть пишет далее меня».
— «Скучную историю» Чехова —
читали? Забавно, а? Профессор всю жизнь чему-то учил, а под
конец — догадался: «Нет общей идеи». На какой же цепи он сидел всю-то жизнь? Чему же —
без общей идеи — людей учил?
«Брак? Что это… брак… — неслось, как вихрь, в уме Алеши, — у ней тоже счастье… поехала на пир… Нет, она не взяла ножа, не взяла ножа… Это было только „жалкое“ слово… Ну… жалкие слова надо прощать, непременно. Жалкие слова тешат душу…
без них горе было бы слишком тяжело у людей. Ракитин ушел в переулок. Пока Ракитин будет думать о своих обидах, он будет всегда уходить в переулок… А дорога… дорога-то большая, прямая, светлая, хрустальная, и солнце в
конце ее… А?.. что
читают?»
Это был мой первый сахалинский знакомый, поэт, автор обличительного стихотворения «СахалинО», которое начиналось так: «Скажи-ка, доктор, ведь недаром…» Потом он часто бывал у меня и гулял со мной по Александровску и его окрестностям, рассказывая мне анекдоты или
без конца читая стихи собственного сочинения.
Стоило иному на слово принять какую-нибудь мысль или
прочитать страничку чего-нибудь
без начала и
конца, чтобы тотчас поверить, что это «свои собственные мысли» и в его собственном мозгу зародились.
Он равнодушно
прочитывает полученную рацею и говорит себе: «У меня и
без того смирно — чего еще больше?..» «Иван Иванович! — обращается он к приближенному лицу, — кажется, у нас ничего такого нет?» — И есть ли, нет ли, циркуляр подшивается к числу прочих — и делу
конец.
Такова была задняя, закулисная сторона чтения; по наружности оно прошло как следует: автор
читал твердо, слушатели были прилично внимательны, за исключением одной генеральши, которая
без всякой церемонии зевала и обводила всех глазами, как бы спрашивая, что это такое делается и скоро ли будет всему этому
конец?
На мое горе у него в черном сундуке, окованном железом, много книг — тут: «Омировы наставления», «Мемории артиллерийские», «Письма лорда Седенгали», «О клопе насекомом зловредном, а также об уничтожении оного, с приложением советов против сопутствующих ему»; были книги
без начала и
конца. Иногда повар заставлял меня перебирать эти книги, называть все титулы их, — я
читал, а он сердито ворчал...
Конечно, легче было бы распечатать письмо и на
конце четвертой странички
прочитать, от кого оно, нежели отгадывать.
Без сомнения. Отчего же все делают подобные гадания над письмом? Это — тайна сердца человеческого, основанная, впрочем, на том, что лестно человеку признать себя догадливым и проницательным.
Прошло много лет, и в
конце прошлого столетия мы опять встретились в Москве. Докучаев гостил у меня несколько дней на даче в Быкове. Ему было около восьмидесяти лет, он еще бодрился, старался петь надтреснутым голосом арии,
читал монологи из пьес и опять повторил как-то за вечерним чаем слышанный мной в Тамбове рассказ о «докучаевской трепке». Но говорил он уже
без пафоса,
без цитат из пьес. Быть может, там, в Тамбове, воодушевила его комната, где погиб его друг.
Дело было перед последним моим экзаменом Я сел на порожке и
читаю; вдруг, вижу я, за куртиной дядя стоит в своем белом парусинном халате на коленях и жарко молится: поднимет к небу руки, плачет, упаде! в траву лицом и опять молится, молится
без конца Я очень любил дядю и очень ему верил и верю.
Выскакивают дни
без связи, а порядок утерян — точно рассыпал кто-то интересную книгу по листам и страничкам, и то с
конца читаешь, то с середины.
В
конце стола секретарь
читал решение дела, но таким однообразным и унывным тоном, что сам подсудимый заснул бы, слушая. Судья,
без сомнения, это бы сделал прежде всех, если бы не вошел в занимательный между тем разговор.
Фамусов хочет быть «тузом» — «есть на серебре и на золоте, ездить цугом, весь в орденах, быть богатым и видеть детей богатыми, в чинах, в орденах и с ключом» — и так
без конца, и все это только за то, что он подписывает бумаги, не
читая и боясь одного, «чтоб множество не накопилось их».
Я начал
читать и
без всяких выпусков
прочел трагедию до
конца, отдыхая не более двух-трех минут между действиями.
Осенью 1889 года я послал в «Неделю» рассказ под заглавием «Порыв». Очень скоро от редактора П. А. Гайдебурова получил письмо, что рассказ принят и пойдет в ближайшей «Книжке недели». «Рассказ очень хорошо написан, — писал редактор, — но ему вредит неясность основного мотива»,
Читал и перечитывал письмо
без конца. Была большая радость: первый мой значительного размера рассказ пойдет в ежемесячном журнале.