Неточные совпадения
Она вспомнила, как она рассказала
почти признание, которое ей сделал в Петербурге молодой подчиненный ее
мужа, и как Алексей Александрович ответил, что, живя в свете, всякая женщина может подвергнуться этому, но что он доверяется вполне ее такту и никогда не позволит себе унизить ее и себя до ревности.
— О, в этом мы уверены, что ты можешь не спать и другим не давать, — сказала Долли
мужу с тою чуть заметною иронией, с которою она теперь
почти всегда относилась к своему
мужу. — А по-моему, уж теперь пора…. Я пойду, я не ужинаю.
— Ничего, папа, — отвечала Долли, понимая, что речь идет о
муже. — Всё ездит, я его
почти не вижу, — не могла она не прибавить с насмешливою улыбкой.
— Да, как видишь, нежный
муж, нежный, как на другой год женитьбы, сгорал желанием увидеть тебя, — сказал он своим медлительным тонким голосом и тем тоном, который он всегда
почти употреблял с ней, тоном насмешки над тем, кто бы в самом деле так говорил.
Тогда — не правда ли? — в пустыне,
Вдали от суетной молвы,
Я вам не нравилась… Что ж ныне
Меня преследуете вы?
Зачем у вас я на примете?
Не потому ль, что в высшем свете
Теперь являться я должна;
Что я богата и знатна,
Что
муж в сраженьях изувечен,
Что нас за то ласкает двор?
Не потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми был замечен
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную
честь?
И поделом: в разборе строгом,
На тайный суд себя призвав,
Он обвинял себя во многом:
Во-первых, он уж был неправ,
Что над любовью робкой, нежной
Так подшутил вечор небрежно.
А во-вторых: пускай поэт
Дурачится; в осьмнадцать лет
Оно простительно. Евгений,
Всем сердцем юношу любя,
Был должен оказать себя
Не мячиком предрассуждений,
Не пылким мальчиком, бойцом,
Но
мужем с
честью и с умом.
Что же касается до Петра Петровича, то я всегда была в нем уверена, — продолжала Катерина Ивановна Раскольникову, — и уж, конечно, он не похож… — резко и громко и с чрезвычайно строгим видом обратилась она к Амалии Ивановне, отчего та даже оробела, — не похож на тех ваших расфуфыренных шлепохвостниц, которых у папеньки в кухарки на кухню не взяли бы, а покойник
муж, уж конечно, им бы
честь сделал, принимая их, и то разве только по неистощимой своей доброте.
Все ее поведение представляло ряд несообразностей; единственные письма, которые могли бы возбудить справедливые подозрения ее
мужа, она написала к человеку
почти ей чужому, а любовь ее отзывалась печалью: она уже не смеялась и не шутила с тем, кого избирала, и слушала его и глядела на него с недоумением.
В этой борьбе пострадала и семья Самгиных: старший брат Ивана Яков, просидев
почти два года в тюрьме, был сослан в Сибирь, пытался бежать из ссылки и, пойманный, переведен куда-то в Туркестан; Иван Самгин тоже не избежал ареста и тюрьмы, а затем его исключили из университета; двоюродный брат Веры Петровны и
муж Марьи Романовны умер на этапе по пути в Ялуторовск в ссылку.
Агафья с отцом не жила, он выдал ее замуж за старшего дворника,
почти старика, но иногда
муж заставлял ее торговать пивом в пивнухе тестя.
Лицо у него подернулось нерешительностью, взгляд уныло блуждал вокруг. Внутри его уж разыгрывалась легкая лихорадка. Он
почти забыл про Ольгу; перед ним толпились: Сонечка с
мужем, гости; слышались их толки, смех.
С полгода по смерти Обломова жила она с Анисьей и Захаром в дому, убиваясь горем. Она проторила тропинку к могиле
мужа и выплакала все глаза,
почти ничего не ела, не пила, питалась только чаем и часто по ночам не смыкала глаз и истомилась совсем. Она никогда никому не жаловалась и, кажется, чем более отодвигалась от минуты разлуки, тем больше уходила в себя, в свою печаль, и замыкалась от всех, даже от Анисьи. Никто не знал, каково у ней на душе.
Она ушла. Очень уж
почитала она всю жизнь свою, во страхе, и трепете, и благоговении, законного
мужа своего и странника Макара Ивановича, великодушно и раз навсегда ее простившего.
Был у покойника
мужа потерян на одном здешнем петербургском купце капитал,
почти в четыре тысячи.
Она уже давно вдовеет, «однако же надворная советница»,
муж служил, ничего
почти не оставил, «кроме двухсот рублей, однако, пенсиону.
Муж Катерины Николаевны уже
почти умирал, по крайней мере уже обречен был на смерть докторами.
Кроме старообрядцев, на Амагу жила еще одна семья удэгейцев, состоящая из старика
мужа, его жены и трех взрослых сыновей. К
чести старообрядцев нужно сказать, что, придя на Амагу, они не стали притеснять туземцев, а, наоборот, помогли им и начали учить земледелию и скотоводству; удэгейцы научились говорить по-русски, завели лошадей, рогатый скот и построили баню.
— Нынче поутру Кирсанов дал мне адрес дамы, которая назначила мне завтра быть у нее. Я лично незнаком с нею, но очень много слышал о ней от нашего общего знакомого, который и был посредником.
Мужа ее знаю я сам, — мы виделись у этого моего знакомого много раз. Судя по всему этому, я уверен, что в ее семействе можно жить. А она, когда давала адрес моему знакомому, для передачи мне, сказала, что уверена, что сойдется со мною в условиях. Стало быть, мой друг, дело можно считать
почти совершенно конченным.
Это великая заслуга в
муже; эта великая награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее, тот вправе считать себя человеком безукоризненного благородства, тот смело может надеяться, что совесть его чиста и всегда будет чиста, что мужество никогда ни в чем не изменит ему, что во всех испытаниях, всяких, каких бы то ни было, он останется спокоен и тверд, что судьба
почти не властна над миром его души, что с той поры, как он заслужил эту великую
честь, до последней минуты жизни, каким бы ударам ни подвергался он, он будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства.
Переписка продолжалась еще три — четыре месяца, — деятельно со стороны Кирсановых, небрежно и скудно со стороны их корреспондента. Потом он и вовсе перестал отвечать на их письма; по всему видно было, что он только хотел передать Вере Павловне и ее
мужу те мысли Лопухова, из которых составилось такое длинное первое письмо его, а исполнив эту обязанность,
почел дальнейшую переписку излишнею. Оставшись раза два — три без ответа, Кирсановы поняли это и перестали писать.
В первое время замужества Веры Павловны Кирсанов бывал у Лопуховых очень часто,
почти что через день, а ближе сказать,
почти что каждый день, и скоро, да
почти что с первого же дня, стал чрезвычайно дружен с Верою Павловною, столько же, как с самим Лопуховым. Так продолжалось с полгода. Однажды они сидели втроем: он,
муж и она. Разговор шел, как обыкновенно, без всяких церемоний; Кирсанов болтал больше всех, но вдруг замолчал.
Зять
почти каждый день поутру приезжал на завод,
почти каждый день приезжала с
мужем дочь.
Поэтому только половину вечеров проводят они втроем, но эти вечера уже
почти без перерыва втроем; правда, когда у Лопуховых нет никого, кроме Кирсанова, диван часто оттягивает Лопухова из зала, где рояль; рояль теперь передвинут из комнаты Веры Павловны в зал, но это мало спасает Дмитрия Сергеича: через четверть часа, много через полчаса Кирсанов и Вера Павловна тоже бросили рояль и сидят подле его дивана; впрочем, Вера Павловна недолго сидит подле дивана; она скоро устраивается полуприлечь на диване, так, однако, что
мужу все-таки просторно сидеть: ведь диван широкий; то есть не совсем уж просторно, но она обняла
мужа одною рукою, поэтому сидеть ему все-таки ловко.
Ничего больше, кроме того, что он все это время
почти каждый вечер или проводил у Лопуховых, или провожал куда-нибудь Веру Павловну, провожал часто вместе с
мужем, чаще — один.
Муж почти не выходил из комнаты; это был сухой, черствый старик, чиновник с притязанием на помещичество, раздражительный, как все больные и как
почти все люди, потерявшие состояние.
Теперь у нее оставались только братья и, главное, княжна. Княжна, с которой она
почти не расставалась во всю жизнь, еще больше приблизила ее к себе после смерти
мужа. Она не распоряжалась ничем в доме. Княгиня самодержавно управляла всем и притесняла старушку под предлогом забот и внимания.
Это был кроткий молодой человек, бледный, худой,
почти ребенок. Покорно переносил он иго болезненного существования и покорно же угас на руках жены, на которую смотрел не столько глазами
мужа, сколько глазами облагодетельствованного человека. Считая себя как бы виновником предстоящего ей одиночества, он грустно вперял в нее свои взоры, словно просил прощения, что встреча с ним не дала ей никаких радостей, а только внесла бесплодную тревогу в ее существование.
Она уж и не пыталась бороться с
мужем, а только старалась не попадаться ему на глаза, всячески угождая ему при случайных встречах и
почти безвыходно проводя время на кухне.
— Я выпустила его, — сказала она, испугавшись и дико осматривая стены. — Что я стану теперь отвечать
мужу? Я пропала. Мне живой теперь остается зарыться в могилу! — и, зарыдав,
почти упала она на пень, на котором сидел колодник. — Но я спасла душу, — сказала она тихо. — Я сделала богоугодное дело. Но
муж мой… Я в первый раз обманула его. О, как страшно, как трудно будет мне перед ним говорить неправду. Кто-то идет! Это он!
муж! — вскрикнула она отчаянно и без чувств упала на землю.
Кум, несмотря на всегдашнее хладнокровие, не любил уступать ей и оттого
почти всегда уходил из дому с фонарями под обоими глазами, а дорогая половина, охая, плелась рассказывать старушкам о бесчинстве своего
мужа и о претерпенных ею от него побоях.
Так же как и ее
муж, она
почти никогда не сидела дома и
почти весь день пресмыкалась у кумушек и зажиточных старух, хвалила и ела с большим аппетитом и дралась только по утрам с своим
мужем, потому что в это только время и видела его иногда.
Квартиры
почти все на имя женщин, а
мужья состоят при них. Кто портной, кто сапожник, кто слесарь. Каждая квартира была разделена перегородками на углы и койки… В такой квартире в трех-четырех разгороженных комнатках жило человек тридцать, вместе с детьми…
Старшему сыну Серафимы было уже четыре года, его звали Сережей. За ним следовали еще две девочки-погодки, то есть родившиеся через год одна после другой. Старшую звали Милочкой, младшую Катей. Как Серафима ни любила
мужа, но трехлетняя,
почти без перерыва, беременность возмутила и ее.
Харитина настолько успокоилась, что даже согласилась съездить к
мужу в острог. Полуянов был мрачен, озлоблен и встретил жену
почти враждебно.
Очень важно также, что за 19-ю
мужами прибыли на Сахалин их жены, и
почти все садившиеся на участки имели уже семьи.
Великий
муж, коварства полный,
Ханжа, и льстец, и святотать,
Един ты в свет столь благотворный
Пример великий мог подать.
Я
чту, Кромвель, в тебе злодея,
Что, власть в руке своей имея,
Ты твердь свободы сокрушил.
Но научил ты в род и роды,
Как могут мстить себя народы:
Ты Карла на суде казнил…
Но горячность их все преодолела; из любострастного монаха она сделала неустрашимого
мужа и дала ему силы
почти чрезъестественные.
А дальше — изволил хвалою
почтитьРешимость мою, сожалея,
Что, долгу покорный, не мог пощадить
Преступного
мужа…
— Это не так, это ошибка! — обратилась к нему вдруг Нина Александровна,
почти с тоской смотря на него. — Mon mari se trompe. [Мой
муж ошибается (фр.).]
Совсем даже напротив: Варвара Ардалионовна вышла замуж после того, как уверилась основательно, что будущий
муж ее человек скромный, приятный,
почти образованный и большой подлости ни за что никогда не сделает.
Этот «сановник»,
муж ее, почему-то покровитель Епанчиных с самой их молодости, председательствовавший тут же, был до того громадным лицом в глазах Ивана Федоровича, что тот, кроме благоговения и страху, ничего не мог ощущать в его присутствии и даже презирал бы себя искренно, если бы хоть одну минуту
почел себя ему равным, а его не Юпитером Олимпийским.
— Но, друг мой, se trompe, это легко сказать, но разреши-ка сама подобный случай! Все стали в тупик. Я первый сказал бы qu’on se trompe. [Мой
муж ошибается (фр.).] Но, к несчастию, я был свидетелем и участвовал сам в комиссии. Все очные ставки показали, что это тот самый, совершенно тот же самый рядовой Колпаков, который полгода назад был схоронен при обыкновенном параде и с барабанным боем. Случай действительно редкий,
почти невозможный, я соглашаюсь, но…
Приехавшая в Лаврики в самый разгар лета, она нашла дом грязным и темным, прислугу смешною и устарелою, но не
почла за нужное даже намекнуть о том
мужу.
Марья Дмитриевна появилась в сопровождении Гедеоновского; потом пришла Марфа Тимофеевна с Лизой, за ними пришли остальные домочадцы; потом приехала и любительница музыки, Беленицына, маленькая, худенькая дама, с
почти ребяческим, усталым и красивым личиком, в шумящем черном платье, с пестрым веером и толстыми золотыми браслетами; приехал и
муж ее, краснощекий, пухлый человек, с большими ногами и руками, с белыми ресницами и неподвижной улыбкой на толстых губах; в гостях жена никогда с ним не говорила, а дома, в минуты нежности, называла его своим поросеночком...
А я еще днем наказал старухе истопить баню; все, значит, честь-честью, как заправский
муж.
Мой
муж и дети свидетельствуют вам свое почтение, с каковым имею
честь быть преданная вам душою Анастасия Пущина» — печатается с подлинника (ЦГИА, ф. 1705, оп. 1; № 10, л. 319 и сл.); было опубликовано в сб. «Летописи», т. III, стр. 280.]
Рассказы эти
почти совсем не касались
мужа и относились к тому, как Полинька переделывалась из богатой поместной барыни в бедненькую содержательницу провинциальной гостиницы с номерами, буфетом и биллиардом.
— Известно как замужем. Сама хорошо себя ведешь, так и тебе хорошо. Я ж
мужа почитала, и он меня жалел. Только свекровь очень уж строгая была. Страсть какие они были суровые.
Но вскоре ей самой стало очень не нравиться поведение
мужа: он все водился с какими-то странными героями; в доме у них никто
почти не показывался, а сам
муж нисколько не заботился восполнить одиночество Полиньки и летал бог знает где, исчезая на целые недели.
— Да что тут за сцены! Велел тихо-спокойно запрячь карету, объявил рабе божией: «поезжай, мол, матушка,
честью, а не поедешь, повезут поневоле», вот и вся недолга. И поедет, как увидит, что с ней не шутки шутят, и с
мужем из-за вздоров разъезжаться по пяти раз на год не станет. Тебя же еще будет благодарить и носа с прежними штуками в отцовский дом, срамница этакая, не покажет. — А Лиза как?