Неточные совпадения
Военная служба вообще развращает людей, ставя поступающих в нее в
условия совершенной праздности, т. е. отсутствия разумного и полезного труда, и освобождая их от общих
человеческих обязанностей, взамен которых выставляет только условную честь полка, мундира, знамени и, с одной стороны, безграничную власть над другими людьми, а с другой — рабскую покорность высшим себя начальникам.
То, что в продолжение этих трех месяцев видел Нехлюдов, представлялось ему в следующем виде: из всех живущих на воле людей посредством суда и администрации отбирались самые нервные, горячие, возбудимые, даровитые и сильные и менее, чем другие, хитрые и осторожные люди, и люди эти, никак не более виновные или опасные для общества, чем те, которые оставались на воле, во-первых, запирались в тюрьмы, этапы, каторги, где и содержались месяцами и годами в полной праздности, материальной обеспеченности и в удалении от природы, семьи, труда, т. е. вне всех
условий естественной и нравственной жизни
человеческой.
Экономика лишь необходимое
условие и средство
человеческой жизни, но не цель ее, не высшая ценность и не определяющая причина.
Важно не
человеческое развитие рабочих или крестьян, не повышение их
человеческого достоинства и качественности, не рост их силы, которая всегда ведь есть духовная сила, а постановка их в такие
условия, утилитарно нужные.
Скажи мне сам прямо, я зову тебя — отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы
человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих
условиях, скажи и не лги!
Только внезапное появление сильного и горячего луча может при подобных
условиях разбудить
человеческую совесть и разорвать цепи той вековечной неволи, в которой обязательно вращалась целая масса людей, начиная с всевластных господ и кончая каким-нибудь постылым Кирюшкой, которого не нынче завтра ожидала «красная шапка».
Но я изначально сознал глубокую трагедию
человеческого творчества и его роковую неудачу в
условиях мира.
Если бы
человеческая личность не была идеальной по отношению к реальным
условиям ее собственного существования, человек и не мог бы иметь идеи Бога, и никакое откровение никогда бы не могло сообщить ему эту идею, потому что он не в состоянии был бы понять ее…
Чтобы вполне оценить гнетущее влияние «мелочей», чтобы ощутить их во всей осязаемости, перенесемся из больших центров в глубь провинции. И чем глубже, тем яснее и яснее выступит ненормальность
условий, в которые поставлено
человеческое существование. [Прошу читателя иметь в виду, что я говорю не об одной России: почти все европейские государства в этом отношении устроены на один образец. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)]
Но в то же время не могу же я заглушить в своем сердце голос той высшей
человеческой правды, который удостоверяет, что подобные
условии жизни ни нормальными, ни легко переживаемыми назвать не приходится.
Завтра, нынче же, может быть, каждый из этих людей весело и гордо пойдет навстречу смерти и умрет твердо и спокойно; но одна отрада жизни в тех ужасающих самое холодное воображение
условиях отсутствия всего
человеческого и безнадежности выхода из них, одна отрада есть забвение, уничтожение сознания.
Но ни потеря золотого времени, употребленного на постоянную заботу о соблюдении всех трудных для меня
условий comme il faut, исключающих всякое серьезное увлечение, ни ненависть и презрение к девяти десятым рода
человеческого, ни отсутствие внимания ко всему прекрасному, совершающемуся вне кружка comme il faut, — все это еще было не главное зло, которое мне причинило это понятие.
Содержание письма очень удивило Анну: в нем писали, что комитету общества стало известно, что мисс Анна служит на таких
условиях, которые, во-первых, унизительны для
человеческого достоинства своей неопределенностью, а во-вторых, понижают общий уровень вознаграждения.
Люди эти утверждают, что улучшение жизни
человеческой происходит не вследствие внутренних усилий отдельных людей сознания, уяснения и исповедания истины, а вследствие постепенного изменения общих внешних
условий жизни, и что потому силы каждого отдельного человека должны быть направлены не на сознание и уяснение себе и исповедание истины, а на постепенное изменение в полезном для человечества направлении общих внешних
условий жизни, всякое же исповедание отдельным человеком истины, несогласной с существующим порядком, не только не полезно, но вредно, потому что вызывает со стороны власти стеснения, мешающие этим отдельным людям продолжать их полезную для служения обществу деятельность.
На это-то требование и отвечает особенная способность человечества выделять из себя людей, дающих новый смысл всей жизни
человеческой, — смысл, из которого вытекает вся иная, чем прежняя, деятельность. Установление этого, свойственного человечеству в тех новых
условиях, в которые оно вступает, жизнепонимания и вытекающей из него деятельности и есть то, что называется религия.
Сам себе не отдавая в том отчета, я желал радости в сегодняшний вечер не потому только, что хотел счастливой встречи двух рук, разделенных сложными обстоятельствами, — во мне подымалось требование торжества, намеченного
человеческой волей и страстным желанием, таким красивым в этих необычайных
условиях.
Но и тут он был слишком легковерен и самонадеян: он выступал на борьбу с целым светом, противопоставляя свои, вновь изобретенные
условия жизни тем всемирным
условиям, которыми до того определялась жизнь
человеческая.
Катерина Матвеевна. Позвольте, позвольте! Но как вы объясняете себе это явление? Всякому мыслящему человеку должно быть известно, что влечение к миловидности есть только низшее проявление
человеческой природы. Как может такая личность, как этот господин, не видеть всю гнусность этого увлечения, всю высоту своего падения! Как не понимать, что, раз вступив в эту среду и подчинившись всем этим суеверным и мертвящим
условиям, возврата нет. А он понимает свободу женщины. Я имею данные…
В своих непрактических — а может быть — и слишком уже практических — мечтаниях мы забываем, что
человеческий организм имеет свои физические
условия для каждой духовной деятельности, что нельзя говорить без языка, слушать без ушей, нельзя чувствовать: и мыслить без мозга.
Много лет прожил Ефим, не думая о своем [
человеческом] достоинстве и вынося, по своему положению, множество унизительных
условий.
А если так, то в пределах естественных
условий решительно всякий человек должен быть полным, самостоятельным человеком и, вступая в сложные комбинации общественных отношений, вносить туда вполне свою личность и, принимаясь за соответственную работу, хотя бы и самую ничтожную, тем не менее — никак не скрадывать, не уничтожать и не заглушать свои прямые
человеческие права и требования.
Да оттого и есть, что у людей, о которых мы говорим, уж характер такой. Ведь будь у них другой характер, — не могли бы они и быть доведены до такой степени унижения, пошлости и ничтожества. Вопрос, значит, о том отчего образуются в значительной массе такие характеры, какие общие
условия развивают в
человеческом обществе инерцию, в ущерб деятельности и подвижности сил.
Положительных свойств, нужных для изменившихся
условий среды,
человеческий организм не приобретает; зато он обнаруживает большую склонность терять уже имеющиеся у него положительные свойства. Медицина, стремясь к своим целям, и в этом отношении грозит оказать человечеству очень плохую услугу.
Человеческий организм должен, наконец, установиться и вполне приспособиться к
условиям существования. Но в каком направлении пойдет само это приспособление? Ястреб, с головокружительной высоты различающий глазом приникшего к земле жаворонка, приспособлен к
условиям существования; но приспособлен к ним и роющийся в земле слепой крот. К чему же предстоит приспособляться человеку — к свободе ястреба или к рабству крота? Предстоит ли ему улучшать и совершенствовать имеющиеся у него свойства или терять их?
Это не может не стать высшею и насущнейшею задачею науки, потому что в этом — коренное
условие человеческого счастья.
Оставаясь на земле и в
условиях земли, оно презирает эту землю и ее труд, без которого иссохло бы зеленеющее древо
человеческой жизни.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех
условий войны и суда, между этими двумя людьми установились
человеческие отношения. Оба они в эту минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья».
Но здесь мы можем расстаться с Ницше. Пусть останутся при нем те «открытия», которые Ницше — полнейший профан в биологии — делает относительно основного направления всеобщего биологического процесса и относительно
условий для создания высшего
человеческого типа.
В первобытные времена человек был еще вполне беспомощен перед природою, наступление зимы обрекало его, подобно животным или нынешним дикарям, на холод и голодание; иззябший, с щелкающими зубами и подведенным животом, он жил одним чувством — страстным ожиданием весны и тепла; и когда приходила весна, неистовая радость охватывала его пьяным безумием. В эти далекие времена почитание страдальца-бога, ежегодно умирающего и воскресающего, естественно вытекало из внешних
условий человеческой жизни.
Человеческая личность есть универсум лишь под
условием не эгоцентрического отношения к миру.
Есть противоречие между тем, чем должна быть
человеческая личность, и
условиями её существования на земле.
Общество не может быть организовано так, чтобы безнадежно плохой
человеческий материал подвергся муштровке и привык к
условиям общественной жизни.
Священники поставлены в нечеловеческие
условия существования, они лишенцы, лишены элементарных
человеческих прав, парии в советском государстве.
И не даром законник поставил Христу этот самый вопрос: кто ближний? Отвечать на эти вопросы кажется очень легко только людям, забывающим настоящие
условия жизни
человеческой.
Ложное познание, не имея в виду этого главного предмета знания, направляет свои силы на изучение животного существования прошедших и современных людей и на изучение
условий существования человека вообще, как животного. Ему представляется, что из этих изучений может быть найдено и руководство для блага жизни
человеческой.
Есть люди, есть странные
условия, при которых судьба сводит с ними. Живой, осязаемый человек, с каким-нибудь самым реальным шрамом на лбу, — а впечатление, что это не человек, а призрак, какой-то миф. Таков Турман. Темною, зловещею тенью он мелькнул передо мною в первый раз, когда я его увидел. И с тех пор каждый раз, как он пройдет передо мною, я спрашиваю себя: кто это был, — живой человек или странное испарение жизни, сгустившееся в
человеческую фигуру с наивно-реальным шрамом на лбу?
Отворачивание, отрешение от мира множественного, т. е. от всего тварного мира, всей
человеческой множественности, было понято как необходимое
условие обращения к Единому, любви к Единому.
Никакие изменения
условий человеческой жизни не могут убить реальности духа.
И господь услышал этот завет на пороге смертном, принял это
условие земли с небом, уберег его сквозь все препятствия
человеческие и вручил по назначению.
Формы семьи, столь текучие на протяжении
человеческой истории, всегда были формами социального приспособления к
условиям существования, к
условиям хозяйствования в мире.
Если существует человек,
человеческая личность в измерении глубины, то зло имеет внутренний источник, оно не может быть результатом случайных
условий внешней среды.
Он ведь производил эксперименты над
человеческой природой и хотел исследовать глубину ее, поставив человека в исключительные
условия.
То, что любовь есть необходимое и благое
условие жизни
человеческой, было признаваемо всеми религиозными учениями древности.
Так говорят люди нашего времени, как бы предполагая, что религиозное сознание, вера — есть состояние, несвойственное человеку, что религиозное сознание в человеке есть нечто исключительное, воспитанное, напущенное. Но думать и говорить так могут люди вследствие особенного состояния христианского мира, временно лишенные самого необходимого и естественного
условия жизни
человеческой — веры.
«Почему небо так красиво именно сквозь решетку? — размышлял я, гуляя. — Не есть ли это действие эстетического закона контрастов, по которому голубое чувствуется особенно сильно наряду с черным? Или не есть ли это проявление какого-то иного, высшего закона, по которому безграничное постигается
человеческим умом лишь при непременном
условии введения его в границы, например, включения его в квадрат?»
Главное различие между нашим понятием о жизни
человеческой и понятием евреев состоит в том, что, по нашим понятиям, наша смертная жизнь, переходящая от поколения к поколению, не настоящая жизнь, а жизнь падшая, почему-то временно испорченная; а по понятию евреев, эта жизнь есть самая настоящая, есть высшее благо, данное человеку под
условием исполнения воли бога.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно-малые величины, т. е. такие, при которых восстановляется главное
условие движения (абсолютная непрерывность) тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум
человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
Вывод же, который вытекает из этого, тот, что этого не надо делать. А для того, чтобы этого не делать, надо понять, что воздержание, составляющее необходимое
условие человеческого достоинства при безбрачном состоянии, еще более обязательно в браке.
И
человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность
условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина.
Весь смысл
человеческой жизни заключается в движении по направлению к этому идеалу, и потому стремление к христианскому идеалу во всей его совокупности и к целомудрию, как к одному из
условий этого идеала, не только не исключает возможности жизни, но, напротив того, отсутствие этого христианского идеала уничтожило бы движение вперед и, следовательно, возможность жизни.