Связанный в одной кучке с остальными старостами, он ждал «
царского суда», готовясь излить перед державным судьею всю боль своей измученной души, но с ужасом чувствуя, что физические силы его от перенесенных пыток все более и более слабеют.
Вручение ножа от имени царя и питье вина из общей чаши, при лобызании всех присягавших между собою, заключали этот страшный обряд безвозвратного закабаления на кровавую службу [«
Царский суд», историческая повесть Н. Петрова.].
Но вот среди зверей появлялся бедный, исхудалый, с искаженным от страха лицом «изменник», «бунтовщик», словом, «преступник», и «потеха» начиналась [Н. Петров. «
Царский суд».].
Неточные совпадения
Глашатаи, по вышкам
Скликать народ с базаров и торгов
На
царский двор, на
царский грозный
суд,
А кликать клич учтиво, честно, складно,
Чтоб каждому по чину величанье,
По званию и летам был почет,
Да кланяйтесь почаще да пониже!
Слушайте-послушайте,
Государевы люди,
Государеву волю!
Идите в красные ворота
На красный
царский двор!
Вереи точены,
Ворота золочены.
С красного двора в новы сени,
На частые ступени,
В дубовые двери,
В государевы палаты,
Суд судить, ряд рядить.
— Ох, затолковался я с тобой. Служба, Ермолай Григорьич,
царская, пора в
суд. Что у тебя, дельце, что ли?
Услыша
царский приговор, Вяземский было обрадовался, и очи его уже запылали надеждой; но уверенность Морозова немного смутила его. Он вспомнил, что, по общепринятому понятию, в
судном поединке бог неминуемо дарует победу правой стороне, и невольно усумнился в своем успехе.
— Православные люди! — кричали они в разные концы площади, — зачинается
судный бой промеж оружничего
царского, князь Афанасья Иваныча Вяземского и боярина Дружины Андреича Морозова. Тягаются они в бесчестии своем, в бою, и увечье, и в увозе боярыни Морозовой! Православные люди! Молитесь пресвятой троице, дабы даровала она одоление правой стороне!
— Но он же, премудрый Сирах, вещает, — перервал Лесута, радуясь, что может также похвастаться своей ученостью, — «Не буди излишен над всякою плотию и без
суда не сотвори ни чесо же». Это часто изволил мне говаривать блаженной памяти царь Феодор Иоаннович. Как теперь помню, однажды, отстояв всенощную, его
царское величество…
От ножа
Быв твоего избавлены чудесно,
Идем воссесть на
царский наш престол
И
суд держать великий над тобою.
«Вошел — в светлице тишина;
Дочь сладко спит, но не одна;
Припав на грудь ее главой
С ней
царский конюх молодой.
И прогневился царь тогда,
И повелел он без
судаИх вместе в бочку засмолить
И в сине море укатить...
Скромна она была необычайно, к всемирной известности своей относилась с усмешкою: мало ли в семидесятых годах было террористических покушений, мало ли было революционеров, действовавших гораздо искуснее и смелее ее, — а имена их никому почти не известны. Своею же славою она обязана чистейшему случаю, — что
царскому правительству вздумалось применить к ней «народный
суд» и попытаться показать Европе, что сам русский народ и общество относятся отрицательно к кучке баламутов-революционеров.
— Так ты ведуний этих поставь мне на
суд спервоначалу! — решил Иоанн, поддавшись лести и уверенный, что
царское слово разрушит чары и заставит говорить правду.
Суд царский, значит, состоится достойный его кровавого инициатора.