Неточные совпадения
Левину завидно стало за это здоровое
веселье,
хотелось принять участие в выражении этой радости жизни.
«Матушка, радость моя, я ведь от
веселья, а не от горя это плачу; мне ведь самому
хочется пред ними виноватым быть, растолковать только тебе не могу, ибо не знаю, как их и любить.
Это натужное
веселье, разбуженное толчками извне, раздражало меня, и, до самозабвения возбужденный, я начинал рассказывать и разыгрывать внезапно создавшиеся фантазии — уж очень
хотелось мне вызвать истинную, свободную и легкую радость в людях! Чего-то я достигал, меня хвалили, мне удивлялись, но тоска, которую мне как будто удавалось поколебать, снова медленно густела и крепла, пригнетая людей.
Валерия смеялась тихо, стеклянно-звенящим смехом и завистливо смотрела на сестер: ей бы
хотелось такого же
веселья, но было почему-то невесело: она думала, что она — последняя, «поскребыш», а потому слабая и несчастливая.
Всё вокруг густо усеяно цветами акации — белыми и точно золото: всюду блестят лучи солнца, на земле и в небе — тихое
веселье весны. Посредине улицы, щелкая копытами, бегут маленькие ослики, с мохнатыми ушами, медленно шагают тяжелые лошади, не торопясь, идут люди, — ясно видишь, что всему живому
хочется как можно дольше побыть на солнце, на воздухе, полном медового запаха цветов.
— А! А вам
веселья хочется.
На суде все пятеро были спокойны, но очень серьезны и очень задумчивы: так велико было их презрение к судьям, что никому не
хотелось лишней улыбкой или притворным выражением
веселья подчеркнуть свою смелость.
Веселья все
хочется, воли…
Опьянение не заставило долго ждать себя. Скоро я почувствовал легкое головокружение. В груди заиграл приятный холодок — начало счастливого, экспансивного состояния. Мне вдруг, без особенно заметного перехода, стало ужасно весело. Чувство пустоты, скуки уступило свое место ощущению полного
веселья, радости. Я начал улыбаться.
Захотелось мне вдруг болтовни, смеха, людей. Жуя поросенка, я стал чувствовать полноту жизни, чуть ли не самое довольство жизнью, чуть ли не счастье.
— Что мне мир! Не знаю его и никогда не знавала! Вы знаете мою жизнь. Кого видала я, опричь тятеньки, Дарьи Сергевны да скитских подружек?.. — печально поникнув белокурой головкой, ответила Дуня. — Вы думаете, что мир меня прельщает, что мне
хочется забав его и шумного
веселья? Бывала я в этом мире
веселья, в театре даже бывала и музыку там слышала, и песни, пляски видела, и было мне скучно, тоскливо, никакой не чувствовала я приятности… Нет, мир не прельщает меня и никогда не прельстит.
В сенях встретила приезжего прислуга, приведенная в тайну сокровенную. С радостью и
весельем встречает она барина, преисполненного благодати. С громкими возгласами: «Христос воскресе» — и мужчины и женщины ловят его руки, целуют полы его одежды, каждому
хочется хоть прикоснуться к великому пророку, неутомимому радельщику, дивному стихослагателю и святому-блаженному. Молча, потупя взоры, идет он дальше и дальше, никому не говоря ни слова.
— А то нет, скажете! Да моим курносеньким до смерти
хочется броситься к столу, а вы велели им какую-то панихиду разводить на сметане! Помилуйте, да разве это
веселье?
Тот же вялый надсад чувствовался и в солдатском
веселье.
Хотелось веселиться вовсю, веселиться все время, но это не удавалось. Было пьяно, и все-таки скучно. Ефрейтор Сучков, бывший сапожник, упорно и деловито плясал на каждой остановке. Как будто службу какую-то исполнял. Солдаты толпились вокруг.
— А! Так вот что… И в глаза прямо смотреть не хватает совести… Бессовестный, гнусный волокита! Прилично ли председателю, серьезному человеку, заниматься таким пустозвонством. Вечно только одного
веселья хочется… Ну, да ты у меня не увернешься, я тебя…
Она наливала четверть стакана водки, нерешительно добавляла еще и выпивала до дна, маленькими непрерывными глотками, как пьют женщины. В груди становилось горячо,
хотелось какого-то
веселья, шума и света, и людских громких голосов.