Неточные совпадения
Он
хорошо помнил опыт Москвы пятого года и не выходил на улицу в день 27 февраля. Один, в нетопленой комнате,
освещенной жалким огоньком огарка стеариновой свечи, он стоял у окна и смотрел во тьму позднего вечера, она в двух местах зловеще, докрасна раскалена была заревами пожаров и как будто плавилась, зарева росли, растекались, угрожая раскалить весь воздух над городом. Где-то далеко не торопясь вползали вверх разноцветные огненные шарики ракет и так же медленно опускались за крыши домов.
Зашли в ресторан, в круглый зал,
освещенный ярко, но мягко, на маленькой эстраде играл струнный квартет, музыка очень
хорошо вторила картавому говору, смеху женщин, звону стекла, народа было очень много, и все как будто давно знакомы друг с другом; столики расставлены как будто так, чтоб удобно было любоваться костюмами дам; в центре круга вальсировали высокий блондин во фраке и тоненькая дама в красном платье, на голове ее, точно хохол необыкновенной птицы, возвышался большой гребень, сверкая цветными камнями.
Самгин был утомлен впечатлениями, и его уже не волновали все эти скорбные, испуганные,
освещенные любопытством и блаженно тупенькие лица, мелькавшие на улице, обильно украшенной трехцветными флагами. Впечатления позволяли Климу
хорошо чувствовать его весомость, реальность. О причине катастрофы не думалось. Да, в сущности, причина была понятна из рассказа Маракуева: люди бросились за «конфетками» и передавили друг друга. Это позволило Климу смотреть на них с высоты экипажа равнодушно и презрительно.
Они остановились пред окном маленького домика, и на фоне занавески,
освещенной изнутри, Самгин
хорошо видел две головы: встрепанную Инокова и гладкую, в тюбетейке.
Привожу слова пушкинского Пимена, но я его несравненно богаче: на пестром фоне
хорошо знакомого мне прошлого, где уже умирающего, где окончательно исчезнувшего, я вижу растущую не по дням, а по часам новую Москву. Она ширится, стремится вверх и вниз, в неведомую доселе стратосферу и в подземные глубины метро,
освещенные электричеством, сверкающие мрамором чудесных зал.
Молодой человек, казалось, шел вслед за девушкой, не сознавая
хорошо, куда она ведет его. Когда в дверях показалось его бледное лицо и тонкая фигура, он вдруг приостановился на пороге этой
освещенной комнаты. Но затем он перешагнул через порог и быстро, хотя с тем же полурассеянным, полусосредоточенным видом подошел к фортепиано.
Облокотясь на подоконник, он смотрел на
освещённые окна против себя со злобой, с буйным негодованием и думал, что
хорошо бы выйти на улицу и запустить в одно из окон булыжником.
Отворив дверь из коридора, Долинский очутился в крошечной, чистенькой передней, отделенной тяжелою драпировкою от довольно большой,
хорошо меблированной и ярко
освещенной комнаты.
Проходя домой по
освещенным луною улицам, Иосаф весь погрузился в мысли о прекрасной вдове: он сам уж теперь очень
хорошо понимал, что был страстно, безумно влюблен. Все, что было в его натуре поэтического, все эти задержанные и разбитые в юности мечты и надежды, вся способность идти на самоотвержение, — все это как бы сосредоточилось на этом божественном, по его мнению, существе, служить которому рабски, беспротестно, он считал для себя наиприятнейшим долгом и какой-то своей святой обязанностью.
Мельник со своей подругой уселись в тёмном углу, у двери в маленькую комнатку, им
хорошо был виден весь трактир,
освещённый пятью стенными лампами. Их стол стоял у открытого окна; с улицы на них веял тёплый ветер, густой от смешанных запахов.
—
Хорошо очень, Микеша, — ответил я с невольным восхищением, не отрывая глаз от
освещенного косыми лучами горного берега.
«Я помню себя, — говорит он, — лежащим ночью то в кроватке, то на руках матери и горько плачущим: с рыданием и воплями повторял я одно и то же слово, призывая кого-то, и кто-то являлся в сумраке слабо
освещенной комнаты, брал меня на руки, клал к груди, и мне становилось
хорошо».
Как часто в такие минуты он мысленно переносился в эту теплую,
освещенную мягким светом висячей лампы, уютную,
хорошо знакомую ему столовую с большими старинными часами на стене, с несколькими гравюрами и старым дубовым буфетом, где все в сборе за круглым столом, на котором поет свою песенку большой пузатый самовар, и, верно, вспоминают своего родного странника по морям.
Чудная картина открылась перед глазами, особенно ночью, когда взошла луна. Корвет шел между островами,
освещенными серебристым светом. Кругом стояла тишина. Штиль был мертвый. Мириады звезд смотрели сверху, и между ними особенно
хорошо было созвездие Южного Креста, лившее свой нежный свет с какой-то чарующей прелестью. Вода сверкала по бокам и сзади корвета брильянтовыми лентами.
Володя не хотел идти в гостиницу в такую чудную ночь и пошел наугад в первую аллею… Ах, как
хорошо было! Как приятно дышалось среди темневшей зелени и пальм и низких раскидистых бананов, среди благоухания цветов в маленьких садиках у
освещенных фонариками маленьких домишек, крытых той же листвой бананов.
Сделав спрос у щеколды другой двери, вступили они в избу,
хорошо окутанную и
освещенную.
В
хорошо построенном для государыни дворце во время обеда вдруг отдернули занавес, закрывавший вид с балкона, и глазам восхищенных зрителей представилась великолепная картина:
освещенная ярким солнцем Севастопольская гавань, с десятками больших и малых кораблей — зачатком славного Черноморского флота.