Неточные совпадения
«Ах, Боже мой! отчего у него стали такие
уши?» подумала она, глядя на его
холодную и представительную фигуру и особенно на поразившие ее теперь хрящи
ушей, подпиравшие поля круглой шляпы.
Какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное в слове: дорога! и как чудна она сама, эта дорога: ясный день, осенние листья,
холодный воздух… покрепче в дорожную шинель, шапку на
уши, тесней и уютней прижмемся к углу!
Иногда, большею частью внезапно, это недоумение переходило в
холодный ужас; лицо ее принимало выражение мертвенное и дикое; она запиралась у себя в спальне, и горничная ее могла слышать, припав
ухом к замку, ее глухие рыдания.
Сереньким днем он шел из окружного суда; ветер бестолково и сердито кружил по улице, точно он искал места — где спрятаться, дул в лицо, в
ухо, в затылок, обрывал последние листья с деревьев, гонял их по улице вместе с
холодной пылью, прятал под ворота. Эта бессмысленная игра вызывала неприятные сравнения, и Самгин, наклонив голову, шел быстро.
Райский смотрел, как стоял директор, как говорил, какие злые и
холодные у него были глаза, разбирал, отчего ему стало холодно, когда директор тронул его за
ухо, представил себе, как поведут его сечь, как у Севастьянова от испуга вдруг побелеет нос, и он весь будто похудеет немного, как Боровиков задрожит, запрыгает и захихикает от волнения, как добрый Масляников, с плачущим лицом, бросится обнимать его и прощаться с ним, точно с осужденным на казнь.
Почиваем, кушаем превосходную рыбу ежедневно в
ухе, в пирогах,
холодную, жареную; раков тоже, с клешнями, без клешней, толстокожих, с усами и без оных, круглых и длинных.
Ляховский отодвинул в сторону свой последний проект против компании «Пуцилло-Маляхинский» и приготовился слушать; он даже вытащил вату, которой закладывал себе
уши в последнее время. Привалов передал все, что узнал от Бахарева о конкурсе и назначении нового управителя в Шатровские заводы. Ляховский слушал его внимательно, и по мере рассказа его лицо вытягивалось все длиннее и длиннее, и на лбу выступил
холодный пот.
— Кофе
холодный, — крикнул он резко, — не потчую. Я, брат, сам сегодня на одной постной
ухе сижу и никого не приглашаю. Зачем пожаловал?
В комнате было очень светло, в переднем углу, на столе, горели серебряные канделябры по пяти свеч, между ними стояла любимая икона деда «Не рыдай мене, мати», сверкал и таял в огнях жемчуг ризы, лучисто горели малиновые альмандины на золоте венцов. В темных стеклах окон с улицы молча прижались блинами мутные круглые рожи, прилипли расплющенные носы, всё вокруг куда-то плыло, а зеленая старуха щупала
холодными пальцами за
ухом у меня, говоря...
Метнется отуманенная страстью пташка туда, метнется сюда, и вдруг на вашей щеке чувствуется прикосновение ее
холодных лапок и мокрого, затрепанного фрачка, а над
ухом раздается сладострастный вздох.
Теперь он был вторым номером. Наклоняясь ритмически вниз, он, не глядя, принимал в обе руки
холодный, упругий, тяжелый арбуз, раскачивал его вправо и, тоже почти не глядя или глядя только краем глаза, швырял его вниз и сейчас же опять нагибался за следующим арбузом. И
ухо его улавливало в это время, как чмок-чмок… чмок-чмок… шлепались в руках пойманные арбузы, и тотчас же нагибался вниз и опять бросал, с шумом выдыхая из себя воздух — гхе… гхе…
В пол-аршина от лица Ромашова лежали ее ноги, скрещенные одна на другую, две маленькие ножки в низких туфлях и в черных чулках, с каким-то стрельчатым белым узором. С отуманенной головой, с шумом в
ушах, Ромашов вдруг крепко прижался зубами к этому живому, упругому,
холодному, сквозь чулок, телу.
— Ведь вы знаете, entre nous soit dit, [между нами говоря (франц.)] что муж ее… (Марья Ивановна шепчет что-то на
ухо своей собеседнице.) Ну, конечно, мсьё Щедрин, как молодой человек… Это очень понятно! И представьте себе: она, эта
холодная, эта бездушная кокетка, предпочла мсье Щедрину — кого же? — учителя Линкина! Vous savez?.. Mais elle a des instincts, cette femme!!! [Знаете?.. Ведь эта женщина не без темперамента!!! (франц.)]
Между тем приехал исправник с семейством. Вынув в лакейской из
ушей морской канат и уложив его аккуратно в жилеточный карман, он смиренно входил за своей супругой и дочерью, молодой еще девушкой, только что выпущенной из учебного заведения, но чрезвычайно полной и с такой развитой грудью, что даже трудно вообразить, чтоб у девушки в семнадцать лет могла быть такая высокая грудь. Ее, разумеется, сейчас познакомили с княжной. Та посадила ее около себя и уставила на нее спокойный и
холодный взгляд.
Да разве один он здесь Лупетка! Среди экспонентов выставки, выбившихся из мальчиков сперва в приказчики, а потом в хозяева, их сколько угодно. В бытность свою мальчиками в Ножовой линии, на Глаголе и вообще в
холодных лавках они стояли целый день на улице, зазывая покупателей, в жестокие морозы согревались стаканом сбитня или возней со сверстниками, а носы,
уши и распухшие щеки блестели от гусиного сала, лоснившего помороженные места, на которых лупилась кожа. Вот за это и звали их «лупетками».
Уха из ершей — самая здоровая, питательная и вкусная пища, но всего лучше они — особенно если крупны, — приготовленные на
холодное под желе, которое бывает необыкновенно густо.
Большие язи бывают очень жирны, и
уха из них довольно вкусна, но всего лучше приготовлять их на
холодное под соусом с сметаной и хреном; жаль только, что язь очень костлив. Цвет его тела бледно-бланжевый.
Известно, что окуни составляют превосходное и самое здоровое кушанье: приготовленные на
холодное, а еще лучше печеные в чешуе, они имеют отличный вкус и вдобавок совсем не костливы.
Уха из них также очень хороша.
Быстрая езда,
холодный ветер, свистевший в
уши, свежий запах осеннего, слегка мокрого поля очень скоро успокоили и оживили вялые нервы Боброва. Кроме того, каждый раз, отправляясь к Зиненкам, он испытывал приятный и тревожный подъем духа.
Лицо Хромого, как широкий нож, покрытый ржавчиной от крови, в которую он погружался тысячи раз; его глаза узки, но они видят всё, и блеск их подобен
холодному блеску царамута, любимого камня арабов, который неверные зовут изумрудом и который убивает падучую болезнь. А в
ушах царя — серьги из рубинов Цейлона, из камней цвета губ красивой девушки.
В
уши назойливо лез уличный шум, хлюпала и брызгала жидкая,
холодная грязь. Климкову было скучно, одиноко, вспоминалась Раиса. Тянуло куда-то в сторону с улицы.
Он то скользил по обледенелому тротуару, то чуть не до колена вязнул в хребтах снега, навитых ветром около заборов и на перекрестках; порывистый ветер, с силой вырывавшийся из-за каждого угла, на каждом перекрестке, врезывался в скважины поношенного пальто, ледяной змеей вползал в рукава и чуть не сшибал с ног. Ханов голой рукой попеременно пожимал
уши, грел руки в
холодных рукавах и сердился на крахмаленные рукава рубашки, мешавшие просунуть как следует руку в рукав.
Был
холодный, вьюжный день. Кутаясь в пальто и нахлобучив чуть не на
уши старомодный цилиндр, Ханов бодро шагал к Девичьему полю.
Тетка лизнула его
ухо и, желая усесться возможно удобнее, беспокойно задвигалась, смяла его под себя
холодными лапами и нечаянно высунула из-под шубы голову, но тотчас же сердито заворчала и нырнула под шубу.
Артамонов провёл ладонью по лицу, по бороде,
холодными пальцами пощупал
ухо, осмотрелся.
Погода была скверная, ветер резал лицо, и не то снег, не то дождь, не то крупа, изредка принимались стегать Ильича по лицу и голым рукам, которые он прятал с
холодными вожжами под рукава армяка, и по кожаной крышке хомута, и по старой голове Барабана, который прижимал
уши и жмурился.
А какой-то черт шепчет на
ухо: «Э, милый друг, все на свете возможно. Стерн, английский великий юморист, больше тебя понимал», и он сказал: «Tout est possible dans la nature» — все возможно в природе. И русская пословица говорит: «Из одного человека идет и горячий дух, и
холодный». Все твои домашние дамы в своем роде прелестные существа и достойны твоего почтения, и другие их тоже не напрасно уважают, а в чем-нибудь таком, в чем они никому уступить не хотят, — и они не уступят, и они по-своему обработают.
Я насторожил
уши. Писарь говорил тихо, и голос у него мне показался чрезвычайно приятным. Я устал от
холодного, угрюмого пути и от этих жестких, наивно-грабительских разговоров. Мне показалось, что я наконец услышу человеческое слово. Мне вспомнились большие глаза Гаврилова, и в их выражении теперь чудилась мне человеческая мечта о счастии…
Игнатий, что в
ухо его вливается что-то могильно-холодное и студит мозг и что Вера говорит, — но говорит она все тем же долгим молчанием.
— Я не знаю, останешься ли ты доволен? — обратился он ко мне. — Я заказал к ужину
уху из ершей и дичь. К водке будет
холодная осетрина и поросенок с хреном.
Один раз его пускали на медведя, и он вцепился медведю в
ухо и повис, как пиявка. Медведь бил его лапами, прижимал к себе, кидал из стороны в сторону, но не мог оторвать и повалился на голову, чтобы раздавить Бульку; но Булька до тех пор на нем держался, пока его не отлили
холодной водой.
Я глубоко зарылась в подушки, заткнула пальцами
уши и, обливаясь
холодным потом, с сильно бьющимся сердцем, приготовилась к тому страшному и неминуемому, что должно было случиться. Ни подушки, ни пальцы в
ушах нисколько не мешали мне с поразительной ясностью слышать приближение шагов…
Его всего охватило резким,
холодным ветром, чуть было не сшибившим его с ног, и осыпало мелкой водяной пылью. В
ушах стоял характерный гул бушующего моря и рев, и стон, и свист ветра в рангоуте и в трепетавших, как былинки, снастях.
Один остался в светелке Петр Степаныч. Прилег на кровать, но, как и прошлую ночь, сон не берет его… Разгорелась голова, руки-ноги дрожат, в
ушах трезвон, в глазах появились красные круги и зеленые… Душно… Распахнул он миткалевые занавески, оконце открыл. Потянул в светлицу ночной
холодный воздух, но не освежил Самоквасова. Сел у окна Петр Степаныч и, глаз не спуская, стал глядеть в непроглядную темь. Замирает, занывает, ровно пойманный голубь трепещет его сердце. «Не добро вещует», — подумал Петр Степаныч.
— Ты поняла? — спросила она, сделав над
ухом Синтяниной трубку из своих
холодных ладоней. Та сжала ей в ответ руки.
Я мигом представляю себе это неведомое морское животное. Оно должно быть чем-то средним между рыбой и раком. Так как оно морское, то из него приготовляют, конечно, очень вкусную горячую
уху с душистым перцем и лавровым листом, кисловатую селянку с хрящиками, раковый соус,
холодное с хреном… Я живо воображаю себе, как приносят с рынка это животное, быстро чистят его, быстро суют в горшок… быстро, быстро, потому что всем есть хочется… ужасно хочется! Из кухни несется запах рыбного жаркого и ракового супа.
Однако какая усталость, какая боль в ногах и спине, тяжелая,
холодная боль, какой шум в
ушах!
Кухарка повернула кран и спустила над раковиной воду до
холодной струи. Этой воды она налила полный жестяной уполовник и всю ее выпила. Она пьет с жадностью, как горячая лошадь, у которой за всяким глотком даже
уши прыгают. Прежде чем она кончила свое умыванье, в кухню входит тоже и горничная, и эта точно так же молча взяла уполовник, и так же налила его
холодною водой, и так же пьет с жадностью, и красные
уши ее вздрагивают за каждым глотком.
«Прощайте, князь!» — прозвучали в его
ушах ее последние
холодные слова.
Князь наклонился к ее
уху и своим обычным, на смешливым,
холодным тоном произнес...
Адский смех, сопровождавший этот первый поцелуй, данный ему его невестой, еще до сих пор раздавался в его
ушах и вызывал
холодный пот на его лбу.
Княжна задремала, но сон ее был тревожен и томителен. Это было, скорее, какое-то полузабытье, сопровождавшееся грезами. Перед ней встали одни за другими все страшные моменты рокового дня убийства Никитой княжны и княгини Полторацких. Ей ясно представилась проходная комната перед спальней княжны и страшная сцена убийства и насилия. Стон княжны звучал в ее
ушах и вызывал капли
холодного пота на ее лоб. Княжна вздрагивала во сне, и на ее лице было написано невыносимое страдание.
Граф провел рукой по лбу, на котором выступали капли
холодного пота. Он не верил своим
ушам. Она любит его.
Левонтий, хоть и жаловался, что туг на одно
ухо, однако, расслышал звук колес по подмерзлой мостовой. Санный путь еще не стал, и на дворе была резкая, сиверкая, очень
холодная погода.
Она это сказала таким жалобным, молящим голосом, что у Борьки опустилась рука. Он нахмурился и стал играть с Цыганом. И очень этим увлекся: теребил Цыгана за
уши. Цыган игриво рычал и небольно хватал его зубами за руки. Лицо Борьки было
холодное, глаза смотрели враждебно.
Василий молчал, был страшно бледен, и губы его дрожали. Снизу лицо его озарял чистый, еще не загрязненный снег, сверху падал на него отсвет
холодного, белого зимнего неба, и не было уже молодости в этом лице, а только смерть и томление смерти. Сразу все кончилось. Сразу обрывалась жизнь, которая еще сегодня цвела так пышно, так радостно, так полно. Все и навсегда кончалось: глаза не увидят, и
уши не услышат, и мертвое сердце не почувствует. Все кончилось.