Неточные совпадения
В окно смотрели три звезды, вкрапленные в голубоватое серебро лунного неба. Петь кончили, и точно от этого стало
холодней. Самгин подошел к нарам, бесшумно лег, окутался с головой одеялом, чтоб не видеть сквозь веки фосфорически светящегося лунного сумрака в камере, и почувствовал, что его давит новый страшок, не похожий на тот, который он испытал на Невском; тогда пугала
смерть, теперь — жизнь.
Мы застали Р. в обмороке или в каком-то нервном летаргическом сне. Это не было притворством;
смерть мужа напомнила ей ее беспомощное положение; она оставалась одна с детьми в чужом городе, без денег, без близких людей. Сверх того, у ней бывали и прежде при сильных потрясениях эти нервные ошеломления, продолжавшиеся по нескольку часов. Бледная, как
смерть, с
холодным лицом и с закрытыми глазами, лежала она в этих случаях, изредка захлебываясь воздухом и без дыхания в промежутках.
Он не острит отрицанием, не смешит дерзостью неверия, не манит чувственностью, не достает ни наивных девочек, ни вина, ни брильянтов, а спокойно влечет к убийству, тянет к себе, к преступленью — той непонятной силой, которой зовет человека в иные минуты стоячая вода, освещенная месяцем, — ничего не обещая в безотрадных,
холодных, мерцающих объятиях своих, кроме
смерти.
До тех пор я видел остекленевшие глаза капитана, щупал его
холодный лоб и все как-то не осязал
смерти, а подумал об узле — и всего меня пронизало и точно пригнуло к земле простое и печальное сознание о невозвратимой, неизбежной погибели всех наших слов, дел и ощущений, о гибели всего видимого мира…
И в хрустально-чистом
холодном воздухе торжественно, величаво и скорбно разносились стройные звуки: «Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!» И какой жаркой, ничем ненасытимой жаждой жизни, какой тоской по мгновенной, уходящей, подобно сну, радости и красоте бытия, каким ужасом перед вечным молчанием
смерти звучал древний напев Иоанна Дамаскина!
Как-то днем он долго гулял с Веркой по Княжескому саду. Уже сильно опустошенный осенью, этот чудесный старинный парк блистал и переливался пышными тонами расцветившейся листвы: багряным, пурпуровым, лимонным, оранжевым и густым вишневым цветом старого устоявшегося вина, и казалось, что
холодный воздух благоухал, как драгоценное вино. И все-таки тонкий отпечаток, нежный аромат
смерти веял от кустов, от травы, от деревьев.
Дней через пять после
смерти Смита я переехал на его квартиру. Весь тот день мне было невыносимо грустно. Погода была ненастная и
холодная; шел мокрый снег, пополам с дождем.
Когда мы думаем, что будет после нашей
смерти, то представляем себе пустой
холодный и темный погреб.
Завтра, нынче же, может быть, каждый из этих людей весело и гордо пойдет навстречу
смерти и умрет твердо и спокойно; но одна отрада жизни в тех ужасающих самое
холодное воображение условиях отсутствия всего человеческого и безнадежности выхода из них, одна отрада есть забвение, уничтожение сознания.
Это сознание одиночества в опасности — перед
смертью, как ему казалось, — ужасно тяжелым,
холодным камнем легло ему на сердце.
В нем совмещались именно те простые, но трогательные и глубокие черты, которые даже и в его времена гораздо чаще встречались в рядовых, чем в офицерах, те чисто русские, мужицкие черты, которые в соединении дают возвышенный образ, делавший иногда нашего солдата не только непобедимым, но и великомучеником, почти святым, — черты, состоявшие из бесхитростной, наивной веры, ясного, добродушно-веселого взгляда на жизнь,
холодной и деловой отваги, покорства перед лицом
смерти, жалости к побежденному, бесконечного терпения и поразительной физической и нравственной выносливости.
— Нет, не прекрасно, потому что вы очень мямлите. Я вам не обязан никаким отчетом, и мыслей моих вы не можете понимать. Я хочу лишить себя жизни потому, что такая у меня мысль, потому что я не хочу страха
смерти, потому… потому что вам нечего тут знать… Чего вы? Чай хотите пить?
Холодный. Дайте я вам другой стакан принесу.
— Не упустите такой минуты, — говорил он, — у него уже пульс совсем ненадежный, — и затем лекарь начал беседовать с Порохонцевым и другими, которые, придя навестить Ахиллу, никак не могли себе представить, что он при
смерти, и вдобавок при
смерти от простуды! Он, богатырь, умрет, когда Данилка, разделявший с ним
холодную ванну, сидит в остроге здоров-здоровешенек. Лекарь объяснял это тем, что Ахилла давно был сильно потрясен и расстроен.
Окончив куренье, Алексей Абрамович обращался к управителю, брал у него из рук рапортичку и начинал его ругать не на живот, а на
смерть, присовокупляя всякий раз, что «кончено, что он его знает, что он умеет учить мошенников и для примера справедливости отдаст его сына в солдаты, а его заставит ходить за птицами!» Была ли это мера нравственной гигиены вроде ежедневных обливаний
холодной водой, мера, посредством которой он поддерживал страх и повиновение своих вассалов, или просто патриархальная привычка — в обоих случаях постоянство заслуживало похвалы.
Да, я лежал на своей кушетке, считал лихорадочный пульс, обливался
холодным потом и думал о
смерти. Кажется, Некрасов сказал, что хорошо молодым умереть. Я с этим не мог согласиться и как-то весь затаился, как прячется подстреленная птица. Да и к кому было идти с своей болью, когда всякому только до себя! А как страшно сознавать, что каждый день все ближе и ближе подвигает тебя к роковой развязке, к тому огромному неизвестному, о котором здоровые люди думают меньше всего.
Мать — всегда против
смерти; рука, которая вводит
смерть в жилища людей, ненавистна и враждебна Матерям, — ее сын не видел этого, ослепленный
холодным блеском славы, убивающим сердце.
Он кончил писать и встал. У меня еще оставалось время. Я торопил себя и сжимал кулаки, стараясь выдавить из своей души хотя каплю прежней ненависти; я вспоминал, каким страстным, упрямым и неутомимым врагом я был еще так недавно… Но трудно зажечь спичку о рыхлый камень. Старое грустное лицо и
холодный блеск звезд вызывали во мне только мелкие, дешевые и ненужные мысли о бренности всего земного, о скорой
смерти…
Губы у нее были серые,
холодные, и когда он прикоснулся к ним своими губами, то понял, что
смерть — уже в ней.
— Добился своего, убил… — И в лице ее, сквозь физические страдания и даже близость
смерти, выразилась та же старая, знакомая мне
холодная животная ненависть. Детей… я всё-таки тебе… не отдам… Она (ее сестра) возьмет…
Холодная, ледяная
смерть по всем жилам — и весь ад в душе!..
Что-то грозное пробежало по лицам, закраснелось в буйном пламени костра, взметнулось к небу в вечно восходящем потоке искр. Крепче сжали оружие
холодные руки юноши, и вспомнилось на мгновение, как ночью раскрывал он сорочку, обнажал молодую грудь под выстрелы. — Да, да! — закричала душа, в
смерти утверждая жизнь. Но ахнул Петруша высоким голосом, и смирился мощный бас Колесникова, и смирился гнев, и чистая жалоба, великая печаль вновь раскрыла даль и ширь.
— Бедняжка, — заговорила она, — какая смерть-то страшная; теперь вода еще
холодная… Мученье, бедненький, какое перенес… а? Идочка! я говорю, мученье-то какое — правда?
И снег до окошек деревни лежащий,
И зимнего солнца
холодный огонь —
Все, все настоящее русское было,
С клеймом нелюдимой, мертвящей зимы,
Что русской душе так мучительно мило,
Что русские мысли вселяет в умы,
Те честные мысли, которым нет воли,
Которым нет
смерти — дави не дави,
В которых так много и злобы и боли,
В которых так много любви!
И на суде — и этому, пожалуй, не поверили бы даже товарищи, хорошо знавшие его
холодное бесстрашие и надменность, — он думал не о
смерти и не о жизни: он сосредоточенно, с глубочайшей и спокойной внимательностью, разыгрывал трудную шахматную партию.
Но
холодная вода начала действовать. Помогло и то, что дежурный надзиратель, все тот же старик, несколько раз лекарственно ударил Янсона по голове. И это ощущение жизни действительно прогнало
смерть, и Янсон открыл глаза, и остальную часть ночи, с помутившимся мозгом, крепко проспал. Лежал на спине, с открытым ртом, и громко, заливисто храпел; и между неплотно закрытых век белел плоский и мертвый глаз без зрачка.
Он заплакал и сел в угол. Заплакала и старуха в своем углу. Бессильные хоть на мгновение слиться в чувстве любви и противопоставить его ужасу грядущей
смерти, плакали они
холодными, не согревающими сердца слезами одиночества. Мать сказала...
Исчезла мутная усталость, томившая Вернера два последние года, и отпала от сердца мертвая,
холодная, тяжелая змея с закрытыми глазами и мертвенно сомкнутым ртом — перед лицом
смерти возвращалась, играя, прекрасная юность.
Но очи русского смыкает
Уж
смерть холодною рукой;
Он вздох последний испускает,
И он уж там — и кровь рекой
Застыла в жилах охладевших;
В его руках оцепеневших
Еще кинжал блестя лежит;
В его всех чувствах онемевших
Навеки жизнь уж не горит,
Навеки радость не блестит.
Прозрачно-синие,
холодные сумерки сгущались над садом. Огромный бронзовый идолище возвышался предо мною, я смотрел на него и думал: жил на земле одинокий человек Яков, уничтожая, всей силой души, бога и умер обыкновенной
смертью. Обыкновенной. В этом было что-то тяжелое, очень обидное.
Как бы то ни было, хотя эти факты указывают на некоторое сочувствие среды, тем не менее, в самые страшные минуты, когда живая Яшкина душа содрогалась от дыхания близкой
смерти и заставляла его судорожно хвататься за рамы и за
холодные решетки тюремного оконца, — в эти минуты душу эту, несомненно, должно было подавлять сознание страшного, ужасающего одиночества…
Голова закинута назад; на
холодном, посиневшем лице спокойствие
смерти.
Так смотрит суровый победитель, который уже решил в сердце своем предать все разрушению и
смерти и в последний раз обводит взором чужой и богатый город, еще живой и шумный, но уже призрачный под
холодною рукою
смерти.
Так стоял Иуда, безмолвный и
холодный, как
смерть, а крику души его отвечали крики и шум, поднявшиеся вокруг Иисуса.
Давно это было, и молод, как юноша, был великий закон, за
смерть платящий
смертью, и редко в забытии смежал он свои
холодные орлиные очи.
Как будто сам древний, седой закон,
смерть карающий
смертью, давно уснувший, чуть ли не мертвый в глазах невидящих — открыл свои
холодные очи, увидел убитых мужчин, женщин и детей и властно простер свою беспощадную руку над головой убившего.
Собор внутри был полон таинственной, тяжелой тьмы, благодаря которой стрельчатые узкие окна казались синими, а купол уходил бесконечно в вышину. Пять-шесть свечей горело перед иконами алтаря, не освещая черных старинных ликов и лишь чуть поблескивая на ризах и на острых концах золотых сияний. Пахло ладаном, свечной гарью и еще той особенной
холодной, подвальной сыростью древнего храма, которая всегда напоминает о
смерти.
Я напрасно старался узнать имя этого человека и подробности этого события: равнодушная и
холодная Сибирь плохо хранит эти сведения, и память об этой когда-то, может быть, яркой жизни и трагической
смерти замирает отголосками неясной легенды, связанной уже только со скалой, но не с человеком…
Легки и обманчивы были эти ночные звуки, и часто в них таилась страшная загадка: хрипит ли больной, или же сама
смерть уже бродит среди белых постелей и
холодных стен.
«Прекрасное орудие
смерти», — подумала она и улыбнулась. Улыбка ее была спокойная и радостная, и мысли в голове у ней проходили ясные и
холодные.
Он приблизился к телу Мафальды, лежащему на кровати, — еще не был сделан гроб для покойницы, — и лег рядом с нею под ее покрывалом. И мертвая, разомкнула для него Мафальда свои
холодные руки и обняла его крепко и до утра отвечала его поцелуям
холодными и отрадными, как утешающая
смерть, и отвечала его ласкам ласками темными и глубокими, как
смерть, вечная, как вечная узорешительница
смерть.
Долгим,
холодным, как могила, и загадочным, как
смерть, было молчание дочери.
Первое состояло в том, что больных в нашей местности с этих пор уже не приходилось более класть на кострике в
холодной риге, потому что «бывшая княгиня» построила «для всей местности» прекрасную больницу и обеспечила ее «на вечные времена» достаточным содержанием; и второе: слезы кондитера, рыдавшего и воздымавшего руки к «рабыням господним», были отерты: в Послове было написано завещание, дававшее после
смерти Д* «всем волю».
— Даже и чересчур, я нахожу. Эй, человек! — закричал неизвестный сосед лакею, торчавшему на террасе павильона, — подай-ка мне сюда пива бутылку, да только
холодного!..
Смерть пить хочется! — как бы в скобках заметил он, обращаясь вполвзгляда к Шишкину.
«Да, да, вот они, те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы», — говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом
холодном, белом свете дня, — ясной мысли о
смерти.
«И с высоты представления о
смерти все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось
холодным, белым светом без теней, без перспективы, без различия очертаний.
Однажды, гуляя по саду, Грохольский услышал говор двух голосов. Один голос был мужской, другой женский. Первый принадлежал Бугрову, второй Лизе. Грохольский прислушался и, побледнев, как
смерть, тихо зашагал к беседовавшим. Он остановился за сиреневым кустом и принялся наблюдать и слушать. Ноги и руки его похолодели. На лбу выступил
холодный пот. Чтобы не шататься и не упасть, он обхватил руками несколько сиреневых ветвей. Всё кончено!
Везде, куда ее доносило, она была утешительницей упавших духом от страха коровьей
смерти баб; она осеняла особенною серьезностию пасмурные лица унывших мужиков и воодушевляла нетерпеливою радостью обоего пола подростков, которых молодая кровь скучала в дымных хатах и чуяла раздольный вечер огничанья в лесу, где должно собираться премного всякого народа, и где при всех изъявится чудо: из
холодного дерева закурится и полохнет пламенем сокрытый живой огонь.
Иоле прислушивается еще несколько минут, потом, быстро и ловко лавируя между спящей орудийной прислугой, ползет по доскам палубы туда, где находятся грозные источники
смерти. Его руки сами натыкаются на
холодные остовы неприятельских пушек. Слава Господу и его святым, он, Иоле, y цели сейчас!
В первую же минуту, убедившись в этом, Игорь почувствовал ледяной холод во всем теле. Он смертельно испугался за своего друга.
Холодные мурашки забегали по спине и липкие капли пота внезапно выступили на лбу юноши… Что, если Мила умирает? Что, если шальная пуля сразила ее на
смерть? Он по-прежнему чувствовал на своем плече заметно отяжелевшую головку девушки, и сердце его сжалось больнее…
Нужно умирать. Не
смерть страшна мне: жизнь
холодная и тусклая, полная бесплодных угрызений, — бог с нею! Я об ней не жалею. Но так умирать!.. За что ты боролся, во имя чего умер? Чего ты достиг своею
смертью? Ты только жертва, жертва бессмысленная, никому не нужная… И напрасно все твое существо протестует против обидной ненужности этой жертвы: так и должно было быть…