Неточные совпадения
Прошли село, увидели
В зеленой раме зеркало...
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений,
в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще большие озера от разлития воды; или же вступал
в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как с оглушительным шумом неслась повергаться вода на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся
в поля на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою
проходила по
зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши на ту или другую сторону.
Молодой гувернер Ивиных, Herr Frost, с позволения бабушки
сошел с нами
в палисадник, сел на
зеленую скамью, живописно сложил ноги, поставив между ними палку с бронзовым набалдашником, и с видом человека, очень довольного своими поступками, закурил сигару.
Летики не было; он увлекся; он, вспотев, удил с увлечением азартного игрока. Грэй вышел из чащи
в кустарник, разбросанный по скату холма. Дымилась и горела трава; влажные цветы выглядели как дети, насильно умытые холодной водой.
Зеленый мир дышал бесчисленностью крошечных ртов, мешая
проходить Грэю среди своей ликующей тесноты. Капитан выбрался на открытое место, заросшее пестрой травой, и увидел здесь спящую молодую девушку.
Среди кладбища каменная церковь, с
зеленым куполом,
в которую он раза два
в год
ходил с отцом и с матерью к обедне, когда служились панихиды по его бабушке, умершей уже давно и которую он никогда не видал.
— Пищи мясной и вообще животной избегайте, мучнистой и студенистой тоже. Можете кушать легкий бульон,
зелень; только берегитесь: теперь холера почти везде бродит, так надо осторожнее…
Ходить можете часов восемь
в сутки. Заведите ружье…
Год
прошел со времени болезни Ильи Ильича. Много перемен принес этот год
в разных местах мира: там взволновал край, а там успокоил; там закатилось какое-нибудь светило мира, там засияло другое; там мир усвоил себе новую тайну бытия, а там рушились
в прах жилища и поколения. Где падала старая жизнь, там, как молодая
зелень, пробивалась новая…
Она казалась выше того мира,
в который нисходила
в три года раз; ни с кем не говорила, никуда не выезжала, а сидела
в угольной
зеленой комнате с тремя старушками, да через сад, пешком, по крытой галерее,
ходила в церковь и садилась на стул за ширмы.
Не
проходило почти дня, чтоб Тит Никоныч не принес какого-нибудь подарка бабушке или внучкам.
В марте, когда еще о
зелени не слыхать нигде, он принесет свежий огурец или корзиночку земляники,
в апреле горсточку свежих грибов — «первую новинку». Привезут
в город апельсины, появятся персики — они первые подаются у Татьяны Марковны.
Земли нет: все леса и сады, густые, как щетка. Деревья
сошли с берега и теснятся
в воду. За садами вдали видны высокие горы, но не обожженные и угрюмые, как
в Африке, а все заросшие лесом. Направо явайский берег, налево, среди пролива,
зеленый островок, а сзади, на дальнем плане, синеет Суматра.
Внизу мы
прошли чрез живописнейший лесок — нельзя нарочно расположить так красиво рощу — под развесистыми банианами и кедрами, и вышли на поляну. Здесь лежала, вероятно занесенная землетрясением, громадная глыба коралла, вся обросшая мохом и
зеленью. Романтики тут же объявили, что хорошо бы приехать сюда на целый день с музыкой; «с закуской и обедом», — прибавили положительные люди. Мы вышли
в одну из боковых улиц с маленькими домиками: около каждого теснилась кучка бананов и цветы.
Стелленбош славится
в колонии своею
зеленью, фруктами и здоровым воздухом. От этого сюда стекаются инвалиды и иностранцы, нанимают домы и наслаждаются тенью и прогулками.
В неделю два раза
ходят сюда из Капштата омнибусы; езды всего по прямой дороге часов пять. Окрестности живописны: все холмы и долины. Почва состоит из глины, наносного ила, железняка и гранита.
Пусть живописцы найдут у себя краски, пусть хоть назовут эти цвета, которыми угасающее солнце окрашивает небеса! Посмотрите: фиолетовая пелена покрыла небо и смешалась с пурпуром;
прошло еще мгновение, и сквозь нее проступает темно-зеленый, яшмовый оттенок: он
в свою очередь овладел небом.
Пока мы говорили с Беном,
Зеленый, миссионер и наш доктор
ходили в ручей купаться, потом принялись за мясо, уток и проч.
Накануне был первый теплый весенний дождь. Везде, где не было мостовой, вдруг зазеленела трава; березы
в садах осыпались
зеленым пухом, и черемуха и тополя расправляли свои длинные пахучие листья, а
в домах и магазинах выставляли и вытирали рамы. На толкучем рынке, мимо которого пришлось проезжать Нехлюдову, кишела около выстроенных
в ряд палаток сплошная толпа народа, и
ходили оборванные люди с сапогами под мышкой и перекинутыми через плечо выглаженными панталонами и жилетами.
Он любовался прекрасным днем, густыми темнеющими облаками, иногда закрывавшими солнце, и яровыми полями,
в которых везде
ходили мужики за сохами, перепахивая овес, и густо зеленевшими озимями, над которыми поднимались жаворонки, и лесами, покрытыми уже, кроме позднего дуба, свежей
зеленью, и лугами, на которых пестрели стада и лошади, и полями, на которых виднелись пахари, — и, нет-нет, ему вспоминалось, что было что-то неприятное, и когда он спрашивал себя: что? — то вспоминал рассказ ямщика о том, как немец хозяйничает
в Кузминском.
А
в зимний день
ходить по высоким сугробам за зайцами, дышать морозным острым воздухом, невольно щуриться от ослепительного мелкого сверканья мягкого снега, любоваться
зеленым цветом неба над красноватым лесом!.. А первые весенние дни, когда кругом все блестит и обрушается, сквозь тяжелый пар талого снега уже пахнет согретой землей, на проталинках, под косым лучом солнца, доверчиво поют жаворонки, и, с веселым шумом и ревом, из оврага
в овраг клубятся потоки…
Даже, бывало,
в праздничные дни, дни всеобщего жалованья и угощения хлебом-солью, гречишными пирогами и
зеленым вином, по старинному русскому обычаю, — даже и
в эти дни Степушка не являлся к выставленным столам и бочкам, не кланялся, не подходил к барской руке, не выпивал духом стакана под господским взглядом и за господское здоровье, стакана, наполненного жирною рукою приказчика; разве какая добрая душа,
проходя мимо, уделит бедняге недоеденный кусок пирога.
Горы
в окрестностях залива невысоки, но выражены весьма резко и большею частью состоят из серого гранита, кварцевого порфира, песчаника, роговика, аркоза и
зеленой яшмы,
в которой
в разных направлениях
проходят тонкие кварцевые прожилки.
В окрестностях найдено много железных, медных и серебро-свинцовых руд.
Какое я сокровище храню
В груди моей. Ребенком прибежала
Снегурочка
в зеленый лес — выходит
Девицею с душой счастливой, полной
Отрадных чувств и золотых надежд.
Снесу мой клад тропинкой неизвестной;
Одна лишь я по ней бродила, лешим
Протоптана она между болотом
И озером. Никто по ней не
ходит,
Лишь лешие, для шутки, горьких пьяниц
Манят по ней, чтоб завести
в трясину
Без выхода.
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно
ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и
в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются с
зеленой головы на плечи, вода, звучно журча, бежит с длинных волос на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
Небо,
зеленые и синие леса, люди, возы с горшками, мельницы — все опрокинулось, стояло и
ходило вверх ногами, не падая
в голубую прекрасную бездну.
Горохов мыс выдавался
в Ключевую
зеленым языком. Приятно было свернуть с пыльной дороги и брести прямо по
зеленой сочной траве, так и обдававшей застоявшимся тяжелым ароматом. Вышли на самый берег и сделали привал. Напротив, через реку, высились обсыпавшиеся красные отвесы крутого берега, под которым
проходила старица, то есть главное русло реки.
В доме Бетленга жили шумно и весело,
в нем было много красивых барынь, к ним
ходили офицеры, студенты, всегда там смеялись, кричали и пели, играла музыка. И самое лицо дома было веселое, стекла окон блестели ясно,
зелень цветов за ними была разнообразно ярка. Дедушка не любил этот дом.
Зарость или порость, то есть молодой лес приятен на взгляд, особенно издали.
Зелень его листьев свежа и весела, но
в нем мало тени, он тонок и так бывает част, что сквозь него не
пройдешь. Со временем большая часть дерев посохнет от тесноты, и только сильнейшие овладеют всею питательностью почвы и тогда начнут расти не только
в вышину, но и
в толщину.
Я
ходил в темно-зеленом фраке, с длинными и узкими фалдами; золотые пуговицы, красные опушки на рукавах с золотым шитьем, высокий, стоячий, открытый воротник, шитый золотом, шитье на фалдах; белые лосинные панталоны
в обтяжку, белый шелковый жилет, шелковые чулки, башмаки с пряжками… а во время прогулок императора на коне, и если я участвовал
в свите, высокие ботфорты.
И Лебедев потащил князя за руку. Они вышли из комнаты,
прошли дворик и вошли
в калитку. Тут действительно был очень маленький и очень миленький садик,
в котором благодаря хорошей погоде уже распустились все деревья. Лебедев посадил князя на
зеленую деревянную скамейку, за
зеленый вделанный
в землю стол, и сам поместился напротив него. Чрез минуту, действительно, явился и кофей. Князь не отказался. Лебедев подобострастно и жадно продолжал засматривать ему
в глаза.
Он поворотил назад и прямо по дороге, по которой
проходил вчера с Епанчиными
в воксал, дошел до
зеленой скамейки, назначенной ему для свидания, уселся на ней и вдруг громко рассмеялся, от чего тотчас же пришел
в чрезвычайное негодование.
Прошло с неделю после свидания двух лиц нашего рассказа на
зеленой скамейке.
В одно светлое утро, около половины одиннадцатого, Варвара Ардалионовна Птицына, вышедшая посетить кой-кого из своих знакомых, возвратилась домой
в большой и прискорбной задумчивости.
Его отец, пригнанный
в один из рекрутских наборов
в Балчуговский завод, не вынес золотой каторги и за какую-то провинность должен был
пройти «
зеленую улицу»
в несколько тысяч шпицрутенов.
Каленая гора
в виду
зеленой мохнатой шапкой стоит, а от нее
прошел лесистый увал до самой Меледы, где
в нее пала Мутяшка.
Тогда, между прочим, спасся только чудом Кишкин, замешанный
в этом деле: какой-нибудь один час — и он улетел бы
в Восточную Сибирь, да еще
прошел бы насквозь всю «
зеленую улицу».
Так открыл торговлю солдат, выезжая по воскресеньям с своим
зеленым сундуком. А потом он сколотил из досок балаган и разложил товар по прилавку. Дальше явилась лавчонка вроде хлевушка. Торговля шла у солдата хорошо, потому что он стал давать поденщицам
в долг под двухнедельную выписку, а получать деньги
ходил прямо
в контору. Через два месяца
зеленый сундук явился уж с крупой, солью и разным приварком.
Кучер не спрашивал, куда ехать. Подтянув лошадей, он лихо прокатил мимо перемен, проехал по берегу Березайки и, повернув на мыс, с шиком въехал
в открытые ворота груздевского дома, глядевшего на реку своими расписными ставнями, узорчатою вышкой и
зеленым палисадником. Было еще рано, но хозяин выскочил на крыльцо
в шелковом халате с болтавшимися кистями,
в каком всегда
ходил дома и даже принимал гостей.
В восемь часов утра начинался день
в этом доме; летом он начинался часом ранее.
В восемь часов Женни сходилась с отцом у утреннего чая, после которого старик тотчас уходил
в училище, а Женни заходила на кухню и через полчаса являлась снова
в зале. Здесь, под одним из двух окон, выходивших на берег речки, стоял ее рабочий столик красного дерева с
зеленым тафтяным мешком для обрезков. За этим столиком
проходили почти целые дни Женни.
Он
ходил из угла
в угол по своему чулану и то ворошил свою шевелюру, то нюхал
зеленую веточку ели или мотал ею у себя под носом.
И разве он не видал, что каждый раз перед визитом благоухающего и накрахмаленного Павла Эдуардовича, какого-то балбеса при каком-то посольстве, с которым мама,
в подражание модным петербургским прогулкам на Стрелку, ездила на Днепр глядеть на то, как закатывается солнце на другой стороне реки,
в Черниговской губернии, — разве он не видел, как
ходила мамина грудь и как рдели ее щеки под пудрой, разве он не улавливал
в эти моменты много нового и странного, разве он не слышал ее голос, совсем чужой голос, как бы актерский, нервно прерывающийся, беспощадно злой к семейным и прислуге и вдруг нежный, как бархат, как
зеленый луг под солнцем, когда приходил Павел Эдуардович.
Сходит он по другой лестнице из мрамора
зеленого, из малахита медного, с перилами позолоченными,
сходит прямо
в зелены сады.
В та поры, не мешкая ни минуточки, пошла она во
зеленый сад дожидатися часу урочного, и когда пришли сумерки серые, опустилося за лес солнышко красное, проговорила она: «Покажись мне, мой верный друг!» И показался ей издали зверь лесной, чудо морское: он
прошел только поперек дороги и пропал
в частых кустах, и не взвидела света молода дочь купецкая, красавица писаная, всплеснула руками белыми, закричала источным голосом и упала на дорогу без памяти.
Захотелось ей осмотреть весь дворец, и пошла она осматривать все его палаты высокие, и
ходила она немало времени, на все диковинки любуючись; одна палата была краше другой, и все краше того, как рассказывал честной купец, государь ее батюшка родимый; взяла она из кувшина золоченого любимый цветочик аленькой,
сошла она
в зеленые сады, и запели ей птицы свои песни райские, а деревья, кусты и цветы замахали своими верхушками и ровно перед ней преклонилися; выше забили фонтаны воды и громче зашумели ключи родниковые; и нашла она то место высокое, пригорок муравчатый, на котором сорвал честной купец цветочик аленькой, краше которого нет на белом свете.
В зеркале — мои исковерканные, сломанные брови. Отчего и на сегодня у меня нет докторского свидетельства: пойти бы
ходить,
ходить без конца, кругом всей
Зеленой Стены — и потом свалиться
в кровать — на дно… А я должен —
в 13‑й аудиториум, я должен накрепко завинтить всего себя, чтобы два часа — два часа не шевелясь… когда надо кричать, топать.
Иной раз
сходил бы за город, посмотрел бы, что такая за
зелень в лугах называется, грудь хоть бы расшатал на вольном воздухе — и вот нет да и нет!
Как много
прошло времени
в этих стенах и на этих
зеленых площадках: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь. Как долго считать, а ведь это — годы. Что же жизнь? Очень ли она длинна, или очень коротка?
Они
прошли в дом через большую каменную террасу, со всех сторон закрытую густыми шпалерами винограда «изабелла». Черные обильные гроздья, издававшие слабый запах клубники, тяжело свисали между темной, кое-где озолоченной солнцем
зеленью. По всей террасе разливался
зеленый полусвет, от которого лица женщин сразу побледнели.
A.П. Лукин встретил меня, и мы
прошли в кабинет к фактическому владельцу газеты
В.М. Соболевскому, сидевшему за огромным письменным столом с массой газет и рукописей. Перед столом — такой же портрет Н.С. Скворцова. Кожаная дорогая мебель, тяжелые шторы, на столе подсвечник с шестью свечами под
зеленым абажуром.
В.М. Соболевский любил работать при свечах.
В других комнатах стояли керосиновые лампы с
зелеными абажурами.
Прошли Алупку с ее широким зеленоватым, мавританского стиля, дворцом и с роскошным парком, весь
зеленый, кудрявый Мисхор, белый, точно выточенный из сахара, Дюльбер и «Ласточкино гнездо» — красный безобразный дом с башней, прилепившейся на самом краю отвесной скалы, падающей
в море.
Незаметно
прошёл май, жаркий и сухой
в этом году;
позеленел сад, отцвела сирень,
в молодой листве зазвенели пеночки, замелькали красные зоба тонконогих малиновок; воздух, насыщенный вешними запахами, кружил голову и связывал мысли сладкою ленью.
Он полюбил
ходить на Петухову горку — это было приятное место: маленькие домики, дружно связанные плетнями, стоят смиренно и смотрят задумчиво
в тихое поле, на холмы, весною позолоченные цветами лютиков и одуванчиков, летом — буро-зелёные, словно они покрыты старинным, выцветшим штофом, а
в тусклые дни долгой зимы — серебристо-белые, приветно мягкие.
Ведь ты видишь простую чистоту линий, лишающую строение тяжести, и
зеленую черепицу, и белые стены с прозрачными, как синяя вода, стеклами; эти широкие ступени, по которым можно
сходить медленно, задумавшись, к огромным стволам под тенью высокой листвы, где
в просветах солнцем и тенью нанесены вверх яркие и пылкие цветы удачно расположенных клумб.
И начинало мне представляться, что годы и десятки лет будет тянуться этот ненастный вечер, будет тянуться вплоть до моей смерти, и так же будет реветь за окнами ветер, так же тускло будет гореть лампа под убогим
зеленым абажуром, так же тревожно буду
ходить я взад и вперед по моей комнате, так же будет сидеть около печки молчаливый, сосредоточенный Ярмола — странное, чуждое мне существо, равнодушное ко всему на свете: и к тому, что у него дома
в семье есть нечего, и к бушеванию ветра, и к моей неопределенной, разъедающей тоске.