Неточные совпадения
Тем не менее вопрос «охранительных людей» все-таки не
прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась
по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо на бригадирский
двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский
двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью за бобра купили да собаку за волка убили, потом лапти растеряли да
по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить
ходили, а комар у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.
«Честолюбие? Серпуховской? Свет?
Двор?» Ни на чем он не мог остановиться. Всё это имело смысл прежде, но теперь ничего этого уже не было. Он встал с дивана, снял сюртук, выпустил ремень и, открыв мохнатую грудь, чтобы дышать свободнее, прошелся
по комнате. «Так
сходят с ума, — повторил он, — и так стреляются… чтобы не было стыдно», добавил он медленно.
Чичиков, чинясь,
проходил в дверь боком, чтоб дать и хозяину
пройти с ним вместе; но это было напрасно: хозяин бы не
прошел, да его уж и не было. Слышно было только, как раздавались его речи
по двору: «Да что ж Фома Большой? Зачем он до сих пор не здесь? Ротозей Емельян, беги к повару-телепню, чтобы потрошил поскорей осетра. Молоки, икру, потроха и лещей в уху, а карасей — в соус. Да раки, раки! Ротозей Фома Меньшой, где же раки? раки, говорю, раки?!» И долго раздавалися всё — раки да раки.
Он обернулся к ней. Та сбежала последнюю лестницу и остановилась вплоть перед ним, ступенькой выше его. Тусклый свет
проходил со
двора. Раскольников разглядел худенькое, но милое личико девочки, улыбавшееся ему и весело, по-детски, на него смотревшее. Она прибежала с поручением, которое, видимо, ей самой очень нравилось.
Не в полной памяти
прошел он и в ворота своего дома;
по крайней мере, он уже
прошел на лестницу и тогда только вспомнил о топоре. А между тем предстояла очень важная задача: положить его обратно, и как можно незаметнее. Конечно, он уже не в силах был сообразить, что, может быть, гораздо лучше было бы ему совсем не класть топора на прежнее место, а подбросить его, хотя потом, куда-нибудь на чужой
двор.
Были минуты, когда Дронов внезапно расцветал и становился непохож сам на себя. Им овладевала задумчивость, он весь вытягивался, выпрямлялся и мягким голосом тихо рассказывал Климу удивительные полусны, полусказки. Рассказывал, что из колодца в углу
двора вылез огромный, но легкий и прозрачный, как тень, человек, перешагнул через ворота, пошел
по улице, и, когда
проходил мимо колокольни, она, потемнев, покачнулась вправо и влево, как тонкое дерево под ударом ветра.
«Вот еще один экзамен», — вяло подумал Клим, открывая окно.
По двору ходила Спивак, кутаясь в плед, рядом с нею шагал Иноков, держа руки за спиною, и ворчал что-то.
По двору в сарай
прошли Калитин и водопроводчик, там зажгли огонь. Самгин тихо пошел туда, говоря себе, что этого не надо делать. Он встал за неоткрытой половинкой двери сарая; сквозь щель на пальто его легла полоса света и разделила надвое; стирая рукой эту желтую ленту, он смотрел в щель и слушал.
— Да вот долго нейдут что-то, не видать, — сказала она монотонно, глядя на забор, отделявший улицу от
двора. — Я знаю и шаги их;
по деревянной мостовой слышно, как кто идет. Здесь мало
ходят…
Можно было
пройти по всему дому насквозь и не встретить ни души; легко было обокрасть все кругом и свезти со
двора на подводах: никто не помешал бы, если б только водились воры в том краю.
Она стригла седые волосы и
ходила дома
по двору и
по саду с открытой головой, а в праздник и при гостях надевала чепец; но чепец держался чуть-чуть на маковке, не шел ей и как будто готов был каждую минуту слететь с головы. Она и сама, просидев пять минут с гостем, извинится и снимет.
Она грозила пальцем и иногда ночью вставала посмотреть в окно, не вспыхивает ли огонек в трубке, не
ходит ли кто с фонарем
по двору или в сарае?
Если сам он идет
по двору или
по саду, то
пройти бы ему до конца, не взглянув вверх; а он начнет маневрировать, посмотрит в противоположную от ее окон сторону, оборотится к ним будто невзначай и встретит ее взгляд, иногда с затаенной насмешкой над его маневром. Или спросит о ней Марину, где она, что делает, а если потеряет ее из вида, то бегает, отыскивая точно потерянную булавку, и, увидевши ее, начинает разыгрывать небрежного.
На
дворе тоже начиналась забота дня. Прохор поил и чистил лошадей в сарае, Кузьма или Степан рубил дрова, Матрена
прошла с корытцем муки в кухню, Марина раза четыре пронеслась
по двору, бережно неся и держа далеко от себя выглаженные юбки барышни.
Он медленно взглянул исподлобья, сначала на барыню, потом на Райского, и, медленно обернувшись, задумчиво
прошел двор, отворил дверь и боком перешагнул порог своей комнаты. А Егорка, пока Савелий шел
по двору, скаля зубы, показывал на него сзади пальцем дворне и толкал Марину к окну, чтобы она взглянула на своего супруга.
Он целый час
ходил взад и вперед
по дорожке, ожидая, когда отдернется лиловая занавеска. Но
прошло полчаса, час, а занавеска не отдергивалась. Он ждал, не
пройдет ли Марина
по двору, но и Марины не видать.
Прошло несколько дней после свидания с Ульяной Андреевной. Однажды к вечеру собралась гроза, за Волгой небо обложилось черными тучами, на
дворе парило, как в бане;
по полю и
по дороге кое-где вихрь крутил пыль.
Он гордо
ходил один
по двору, в сознании, что он лучше всех, до тех пор, пока на другой день публично не осрамился в «серьезных предметах».
Она вышла. Я поспешно и неслышно
прошел в кухню и, почти не взглянув на Настасью Егоровну, ожидавшую меня, пустился через черную лестницу и
двор на улицу. Но я успел только увидать, как она села в извозчичью карету, ожидавшую ее у крыльца. Я побежал
по улице.
Я
ходил часто
по берегу, посещал лавки, вглядывался в китайскую торговлю, напоминающую во многом наши гостиные
дворы и ярмарки, покупал разные безделки, между прочим чаю — так, для пробы. Отличный чай, какой у нас стоит рублей пять, продается здесь (это уж из третьих или четвертых рук)
по тридцати коп. сер. и самый лучший
по шестидесяти коп. за английский фунт.
Я обогнул утес, и на широкой его площадке глазам представился ряд низеньких строений, обнесенных валом и решетчатым забором, — это тюрьма.
По валу и на
дворе ходили часовые, с заряженными ружьями, и не спускали глаз с арестантов, которые, с скованными ногами, сидели и стояли, группами и поодиночке, около тюрьмы. Из тридцати-сорока преступников, которые тут были, только двое белых, остальные все черные. Белые стыдливо прятались за спины своих товарищей.
По мере того как мы шли через ворота,
двором и
по лестнице, из дома все сильнее и чаще раздавался стук как будто множества молотков. Мы
прошли несколько сеней, заваленных кипами табаку, пустыми ящиками, обрезками табачных листьев и т. п. Потом поднялись вверх и вошли в длинную залу с таким же жиденьким потолком, как везде, поддерживаемым рядом деревянных столбов.
Нехлюдов вышел на
двор и хотел итти в сад, но вспомнил ту ночь, окно в девичьей, заднее крыльцо — и ему неприятно было
ходить по местам, оскверненным преступными воспоминаниями.
Народ всё выходил и, стуча гвоздями сапогов
по плитам,
сходил со ступеней и рассыпался
по церковному
двору и кладбищу.
По всей улице стоял резкий, едкий и не неприятный запах навоза, шедший и от тянувшихся в гору
по глянцовито укатанной дороге телег и, главное, из раскопанного навоза
дворов, мимо отворенных ворот которых
проходил Нехлюдов.
В этих мыслях он оделся в свое ватное зимнее пальтишко с меховым воротником из какого-то котика, навесил через плечо свою сумку и, несмотря на прежние неоднократные мольбы матери, чтоб он
по «такому холоду», выходя со
двора, всегда надевал калошки, только с презрением посмотрел на них,
проходя чрез переднюю, и вышел в одних сапогах.
«Знаю я, говорю, Никитушка, где ж ему и быть, коль не у Господа и Бога, только здесь-то, с нами-то его теперь, Никитушка, нет, подле-то, вот как прежде сидел!» И хотя бы я только взглянула на него лишь разочек, только один разочек на него мне бы опять поглядеть, и не подошла бы к нему, не промолвила, в углу бы притаилась, только бы минуточку едину повидать, послыхать его, как он играет на
дворе, придет, бывало, крикнет своим голосочком: «Мамка, где ты?» Только б услыхать-то мне, как он
по комнате своими ножками
пройдет разик, всего бы только разик, ножками-то своими тук-тук, да так часто, часто, помню, как, бывало, бежит ко мне, кричит да смеется, только б я его ножки-то услышала, услышала бы, признала!
Архип взял свечку из рук барина, отыскал за печкою фонарь, засветил его, и оба тихо
сошли с крыльца и пошли около
двора. Сторож начал бить в чугунную доску, собаки залаяли. «Кто сторожа?» — спросил Дубровский. «Мы, батюшка, — отвечал тонкий голос, — Василиса да Лукерья». — «Подите
по дворам, — сказал им Дубровский, — вас не нужно». — «Шабаш», — примолвил Архип. «Спасибо, кормилец», — отвечали бабы и тотчас отправились домой.
Кирила Петрович
ходил взад и вперед
по зале, громче обыкновенного насвистывая свою песню; весь дом был в движении, слуги бегали, девки суетились, в сарае кучера закладывали карету, на
дворе толпился народ. В уборной барышни перед зеркалом дама, окруженная служанками, убирала бледную, неподвижную Марью Кириловну, голова ее томно клонилась под тяжестью бриллиантов, она слегка вздрагивала, когда неосторожная рука укалывала ее, но молчала, бессмысленно глядясь в зеркало.
Малов тихо
сошел с кафедры и, съежившись, стал пробираться к дверям; аудитория — за ним, его проводили
по университетскому
двору на улицу и бросили вслед за ним его калоши.
Жандарм светил нам, мы
сошли с лестницы,
прошли несколько шагов
двором, взошли небольшой дверью в длинный коридор, освещенный одним фонарем;
по обеим сторонам были небольшие двери, одну из них отворил дежурный офицер; дверь вела в крошечную кордегардию, за которой была небольшая комнатка, сырая, холодная и с запахом подвала.
Верстах в восьмидесяти от Нижнего взошли мы, то есть я и мой камердинер Матвей, обогреться к станционному смотрителю. На
дворе было очень морозно и к тому же ветрено. Смотритель, худой, болезненный и жалкой наружности человек, записывал подорожную, сам себе диктуя каждую букву и все-таки ошибаясь. Я снял шубу и
ходил по комнате в огромных меховых сапогах, Матвей грелся у каленой печи, смотритель бормотал, деревянные часы постукивали разбитым и слабым звуком…
— Нехорошо у них; даже мне, рабе, страмно показалось.
Ходит этот Фомка
по двору, скверными словами ругается, кричит… А что, сударыня, слышала я, будто он ихний сын?
Покуда в девичьей происходят эти сцены, Василий Порфирыч Затрапезный заперся в кабинете и возится с просвирами. Он совершает проскомидию, как настоящий иерей: шепчет положенные молитвы, воздевает руки, кладет земные поклоны. Но это не мешает ему от времени до времени посматривать в окна, не
прошел ли кто
по двору и чего-нибудь не пронес ли. В особенности зорко следит его глаз за воротами, которые ведут в плодовитый сад. Теперь время ягодное, как раз кто-нибудь проползет.
Дни
проходили за днями; Ванька-Каин не только не винился, но, по-видимому, совсем прижился. Он даже приобретал симпатию дворовых. Хотя его редко выпускали с конного
двора, но так как он вместе с другими
ходил обедать и ужинать в застольную, то до слуха матушки беспрерывно доносился оттуда хохот, который она, не без основания, приписывала присутствию ненавистного балагура.
— Гм, что это за индейка! — сказал вполголоса Иван Иванович с видом пренебрежения, оборотившись к своему соседу. — Такие ли должны быть индейки! Если бы вы увидели у меня индеек! Я вас уверяю, что жиру в одной больше, чем в десятке таких, как эти. Верите ли, государь мой, что даже противно смотреть, когда
ходят они у меня
по двору, так жирны!..
По этому магическому слову калитка отворилась, со
двора пахнуло зловонием, и мы
прошли мимо дворника в тулупе, с громадной дубиной в руках, на крыльцо флигеля и очутились в сенях.
Пройдя несколько раз
по двору, я стал шептать молитвы: «Отче наш» и «Богородицу», чувствуя, однако, что это еще не то и что в них ничего не говорится собственно о крыльях.
Топот усиливается, как прилив, потом становится реже,
проходит огромный инспектор, Степан Яковлевич Рущевич, на
дворе все стихает, только я все еще бегу
по двору или вхожу в опустевшие коридоры с неприятным сознанием, что я уже опоздал и что Степан Яковлевич смотрит на меня тяжелым взглядом с высоты своего огромного роста.
Однажды мы
проходили с ним
по двору, когда навстречу нам попался Кучальский,
по обыкновению один.
Хотя Харитон Артемьич и предупредил зятя относительно Булыгиных, а сам не утерпел и под пьяную руку все разболтал в клубе. Очень уж ловкий анекдот выходил. Это происшествие облетело целый город, как молния. Очень уж постарался Илья Фирсыч. Купцы хохотали доупаду. А тут еще суслонский поп
ходит по гостиному
двору и рассказывает, как Полуянов морозит у него на погребе скоропостижное девичье тело.
Иногда
по двору ходил, прихрамывая, высокий старик, бритый, с белыми усами, волосы усов торчали, как иголки. Иногда другой старик, с баками и кривым носом, выводил из конюшни серую длинноголовую лошадь; узкогрудая, на тонких ногах, она, выйдя на
двор, кланялась всему вокруг, точно смиренная монахиня. Хромой звонко шлепал ее ладонью, свистел, шумно вздыхал, потом лошадь снова прятали в темную конюшню. И мне казалось, что старик хочет уехать из дома, но не может, заколдован.
Но уже
по двору он
ходил с большим трудом, постукивая перед собой палкой.
— В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю
ходим на барщину; да под вечером возим оставшее в лесу сено на господский
двор, коли погода хороша; а бабы и девки для прогулки
ходят по праздникам в лес
по грибы да
по ягоды.
Мари была ее дочь, лет двадцати, слабая и худенькая; у ней давно начиналась чахотка, но она все
ходила по домам в тяжелую работу наниматься поденно, — полы мыла, белье,
дворы обметала, скот убирала.
Самые любопытные
по вечерам нарочно
проходили под окнами горбатовского
двора и ничего не могли заметить.
Опрометью летевшая
по двору Катря набежала на «фалетура» и чуть не сшибла его с ног, за что и получила в бок здорового тумака. Она даже не оглянулась на эту любезность, и только голые ноги мелькнули в дверях погреба: Лука Назарыч первым делом потребовал холодного квасу, своего любимого напитка, с которым
ходил даже в баню. Кержак Егор спрятался за дверью конюшни и отсюда наблюдал приехавших гостей: его кержацкое сердце предчувствовало, что начались важные события.
В этот день нас даже не водили гулять в сад, а приказали побегать
по двору, который был очень велик и зеленелся, как луг; но мы не бегали, а только
ходили тихо взад и вперед.
Уженье мое ограничилось ловлею на булавочные крючки лошков, пескарей и маленьких плотичек
по мелким безопасным местам, начиная от дома, вверх
по реке Бугуруслану, до так называемых Антошкиных мостков, построенных крестьянином Антоном против своего
двора; далее река была поглубже, и мы туда без отца не
ходили.