Неточные совпадения
Он мечтал
уехать во Францию, с тем чтобы переделаться во
француза.
Немец сел против меня и трагически начал мне рассказывать, как его патрон-француз надул, как он три года эксплуатировал его, заставляя втрое больше работать, лаская надеждой, что он его примет в товарищи, и вдруг, не говоря худого слова,
уехал в Париж и там нашел товарища. В силу этого немец сказал ему, что он оставляет место, а патрон не возвращается…
Под конец моего пребывания в пансионе добродушный
француз как-то исчез с нашего горизонта. Говорили, что он
уезжал куда-то держать экзамен. Я был в третьем классе гимназии, когда однажды, в начале учебного года, в узком коридоре я наткнулся вдруг на фигуру, изумительно похожую на Гюгенета, только уже в синем учительском мундире. Я шел с другим мальчиком, поступившим в гимназию тоже от Рыхлинского, и оба мы радостно кинулись к старому знакомому.
— «Прощальный бенефис дивы… Патти. [Патти Аделина (1843–1919) — знаменитая итальянская оперная певица, в 60-х годах прошлого века пела в итальянской опере в Петербурге.]
уезжает… Идет опера „Динора“ [«Динора» — комическая опера французского композитора Джакомо Мейербера (1791–1864).] Знаменитый дуэт Патти и Николини [Николини — оперный певец,
француз по происхождению, муж Аделины Патти.]». Как ты полагаешь относительно этого?
— Да что же мне делать? Неужели я должен
уехать в Рязань или Владимир и оставаться в числе больных, когда чувствую, что моя рана не мешает мне драться с
французами и что она без всякого леченья в несколько дней совершенно заживет?
— Ну, вот, сударь! Я провалялся без ноги близко месяца; вы изволили
уехать; заговорили о
французах, о войне; вдруг слышу, что какого-то заполоненного
француза привезли в деревню к Прасковье Степановне. Болен, дискать, нельзя гнать с другими пленными! Как будто бы у нас в городе и острога нет.
Лидина,
уезжая с своими дочерьми, сказала в гостиной несколько слов жене предводителя, та шепнула своей приятельнице Ильменевой, Ильменева побежала в беседку рассказать обо всем своему мужу, и чрез несколько минут все гости знали уже, что Рославлев едет в армию и что мы деремся с
французами.
— Вечор еще
уехал на мельницу, да, видно, все в очередь не попадет; а пора бы вернуться. Постой-ка, батюшка, кажись, кто-то едет по улице!.. Уж не он ли?.. Нет, какие-то верховые… никак, солдаты!.. Уж не
французы ли?.. Избави господи!
В Рязани, куда я
уезжал от
французов.
И каково же было его удивление, когда он услышал, что Юлия, которую он ожидал увидеть в страшной истерике или по крайней мере в слезах, вскоре же после его ухода
уехала, и
уехала к Санич, то есть к
французу, а после того прислала записку к горничной, чтобы та привезла ей все вещи!
Подняли дело, но
француз заплатил кому следует несколько тысяч и
уехал в Эльзас.
Меж тем
французы ушли из Москвы, купцы
уехали из скита, но пожитки оставили у Назареты до лета, чтоб взять их, когда отстроят погорелые дома в Москве.
Зачем я так не могу?..» Их ведь так воспитали и… граф (мы их супруга называем для их удовольствия графом — они
француз)… граф их робковат, и он им сказал, что надо опасаться голодных людей, — и сам
уехал, — и княгиня всё боятся и затомили себя в одной комнате в доме…
Уездные врачи (которых тогда было по одному на уезд) делали только судебные «вскрытия», а лечить больных времени не имели; отец мой обладал «Лечебником штаб-доктора Егора Каменецкого», но не имел дара лечить; матушка боялась заразы, а француз-доктор, женатый на нашей богатой соседке, бывшей княгине Д*, еще в самом начале голодного года покинул жену и
уехал от снежных сугробов России на свою цветущую родину, а оттуда в палящие степи Африки, где охотился на львов вместе с Клодом Жераром.
Молодой
француз рассказывал Володе о том, как скучает он в Кохинхине после Парижа, откуда
уехал сюда только затем, чтобы подвинуть свое производство и потом вернуться назад.
Ей не было и двух лет, когда ее мать, русская красавица из хорошей фамилии, увлекшаяся французом-танцором, отцом Маргариты, и вышедшая за него замуж без дозволения родителей,
уехала от него с другим избранником сердца, оставив дочь на руках отца.
С иностранцами всегда поступают строже, чем с
французами; против них принимается всегда высшая мера пресечения, так как французское правосудие ничем не гарантировано в случае, если обвиняемый скроется и
уедет за границу…
Во время тех же поездок в суд Николай Герасимович Савин познакомился с двумя очень милыми людьми: депутатом бельгийской палаты Ван-Смиссеном, обвинявшемся в убийстве своей жены из ревности, и
французом графом Дюплекс де Кадиньян — любовником этой убитой мужем женщины, который, увлекшись ею, наделал в Брюсселе более миллиона долгов, а после ее смерти
уехал в Ниццу, не расплатившись со своими кредиторами и поднадув несколько простаков-бельгийцев, почему и был привлечен к суду за мошенничество.
Между прочим молодая девушка рассказала Николаю Герасимовичу, что в их доме, наверху, затевается свадьба: дочь хозяина дома выходит замуж за
француза, который приехал в Милан на неделю, но влюбился в Веронику, так звали дочь домохозяина, и сделал ей предложение. После свадьбы молодые
уезжают в Париж.
Но когда он увидал
французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, — дрянь, немец, что Денисов герой и эсаул герой, и Тихон герой, и что ему было бы стыдно
уехать от них в трудную минуту.
«Они вероятно думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтоб они остались на своих местах и сама
уеду, бросив их на произвол
французов», думала княжна Марья. «Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что André еще больше бы сделал на моем месте», думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
— Ваше сиятельство, они говорят, что собрались итти на
французов по вашему приказанью, про измену что-то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу
уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что
француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку, и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г-жа Баздеева
уехала в деревню.
Они
уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, не взирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и итти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить
французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором писал Растопчин в своих афишах.
Генерал по доброте и простоте тоже был не хуже
француза, но, кроме того, он был и человек могущественный и устроил всех четырех ребятишек Зинаиды Павловны, а зато и его дитя было прекрасно выкормлено, но незадолго перед тем временем, когда ребенка надо было отнимать от груди, генеральша
уехала в Ниццу к больному отцу, а генерал сам наблюдал за порядком в детской, и результатом этого вышло, что бедная Зинаида Павловна опять пострадала, подпав своей ужасной судьбе, которая не хотела дозволить, чтобы ей хоть что-нибудь сошло без последствий.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее
уезжать как можно скорее; исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах
французы, что по деревням ходят французские прокламации, и что ежели княжна не
уедет с отцом до 15-го, то он ни за что̀ не отвечает.
Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые
уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда негодное оружие пьяному сброду, то поднимал образà, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на 136 подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию
французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех
французов из Москвы, то оставлял в городе г-жу Обер-Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт-директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с
французами, то, чтоб отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека, и сам
уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по-французски стихи о своем участии в этом деле, [Je suis né Tartare. Je voulus être Romain. Les Français m’appelèrent barbare. Les Russes — Georges Dandin.
Уезжали, и первые
уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы, и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными
французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.