Неточные совпадения
Весной Елена повезла мужа за границу, а через
семь недель Самгин получил от нее телеграмму: «Антон скончался, хороню здесь». Через несколько дней она приехала, покрасив волосы на голове еще более ярко, это совершенно не совпадало с необычным для нее простеньким темным платьем, и Самгин подумал, что именно это раздражало ее. Но оказалось, что
французское общество страхования жизни не уплатило ей деньги по полису Прозорова на ее имя.
Таким образом получилась в результате прескверная история:
семья росла и увеличивалась, а одними надеждами Ивана Яковлича и
французским языком Агриппины Филипьевны не проживешь.
Под камнем сим лежит
французский эмигрант;
Породу знатную имел он и талант,
Супругу и
семью оплакав избиянну,
Покинул родину, тиранами попранну;
Российския страны достигнув берегов,
Обрел на старости гостеприимный кров;
Учил детей, родителей покоил…
Всевышний судия его здесь успокоил…
Особенно
семья моей матери была западного типа, с элементами польскими и
французскими.
Все это, конечно, сделалось не так быстро, как во Франции, но зато основательно и прочно, потому что я вновь возвратился в Петербург лишь через
семь с половиной лет, когда не только
французская республика сделалась достоянием истории, но и у нас мундирные фраки уже были заменены мундирными полукафтанами.
Француз усовершенствовал наконец воспитание Юлии тем, что познакомил ее уже не теоретически, а практически с новой школой
французской литературы. Он давал ей наделавшие в свое время большого шуму: «Le manuscrit wert», «Les sept péchés capitaux», «L’âne mort» [«Зеленая рукопись» (Гюстава Друино), «
Семь смертных грехов» (Эжена Сю), «Мертвый осел» (Жюля Жанена) (франц.)] и целую фалангу книг, наводнявших тогда Францию и Европу.
Анна Васильевна поцеловала его в щеку и назвала миленьким; Николай Артемьевич улыбнулся презрительно и сказал: «Quelle bourde!» [Какая нелепость! (фр.)] (он любил при случае употреблять «шикарные»
французские слова) — а на следующее утро, в
семь часов, карета и коляска, нагруженные доверху, выкатились со двора стаховской дачи.
Подобные
французские фразы были неизменны в
семье Зиненко. Бобров отказался от всего.
— Ай, молодка! — кричит он. — Это не мозоль у тебя, а пожалуй,
французская болезнь! Это, православные, заразная болезнь, целые
семьи погибают от неё, прилипчива она!
Вот это и есть тот самый домик, где мы с вами теперь сидим. Говорили, будто здесь покойный дьякон ночами ходит и давится, но только все это совершенные пустяки, и никто его тут при нас ни разу не видывал. Мы с женою на другой же день сюда переехали, потому что барин нам этот дом по дарственной перевел; а на третий день он приходит с рабочими, которых больше как шесть или
семь человек, и с ними лестница и вот эта самая вывеска, что я будто
французский портной.
Правда, холодное прощание отца не забывается и, признаться, немало отравляет радость поездки. Утешаюсь тем, что вечные замечания Люды, как надо держаться барышне из хорошей
семьи, скучные уроки и ненавистный
французский — все это откладывается до тех пор, пока я, вдоволь нагостившись у дедушки, не вернусь домой.
Теперь ежедневно со старшеотделенками приходили заниматься от четырех до
семи закройщицы из
французского магазина дамских нарядов. Павла Артемьевна была специалисткою по другой отрасли — белошвейной и вышивальной. Кроме того, она чувствовала себя все слабее с каждым днем и собиралась уезжать лечиться в имение к брату.
Театр слишком меня притягивал к себе. Я попал как раз к приезду нового директора, Л.Ф.Львова, брата композитора, сочинившего музыку на"Боже, царя храни". Начальник репертуара был некто Пельт, из обруселой московской
семьи французского рода, бывший учитель и гувернер, без всякого литературного прошлого, смесь светского человека с экс-воспитателем в хороших домах.
Впечатление всего этого дома было какое-то двойственное — ни русская
семья, ни совсем парижская. Хозяйка оставалась все-таки московской экс-львицей 40-х годов, старшая дочь — девица без определенной физиономии, уже плоховато владевшая русским языком, а меньшая — и совсем
французская избалованная девочка.
Калакуцкий все это одобрил. Они подходили друг к другу. Строитель был человек малограмотный, нигде не учился, вышел в офицеры из юнкеров, но родился в барской
семье. Его прикрывал плохой
французский язык и лоск, вывозили сметка и смелость. Но ему нужен был на время пособник в таком роде, как Палтусов, гораздо образованнее, новее, тоньше его самого.
«Рассмотрев дело русского подданного Николая Савина, именующего себя маркизом Сансаком де Траверсе и
французской гражданки Мадлен де Межен, обвиняемых: первый в проживании под чужим именем и оба в оскорблении на словах и в действии полицейских властей и в неповиновении сим властям, — брюссельский суд исправительной полиции определил: Николая Савина подвергнуть заключению в тюрьме сроком на
семь месяцев и штрафу в пятьсот франков, а Мадлен де Межен подвергнуть тюремному заключению на два месяца и штрафу в двести франков, обоих же по отбытии наказания отвезти за границу, с запрещением возвращения и проживания в пределах Бельгийского королевства в продолжение одного года.
Она происходила из очень хорошей
французской дворянской
семьи. Ее мать умерла, когда Мадлен была еще ребенком, отец же ее был убит в франко-прусскую войну, командуя полком при защите Парижа.
При входе их оркестр, состоящий из
семи человек музыкантов, заиграл
французскую кадриль из русских песен, а буфет предоставил спиртные напитки, из которых члены выбрали «пунш монашеский».
Кроме русских
семей с своим добром. спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько
французских солдат в различных одеяниях.
В
семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и
французский, оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
Стол был накрыт щеголевато, но просто; в зальце, очень просторном, сервировка опрятная, но скромная, и зажжены два черные чугунные канделябра прекрасной
французской работы, в каждом по
семи свечей. А вино стоит хороших сортов, но все местное, — но между ними толстопузенькие бутылочки с ручными надписями.
Так, например, после я видал, что во многих весьма книжках по нескольку даже страниц упоминают о
французской революции, а у нас о ней все было изражено
семь строчек в такой способ, что я о сю пору весь артикул наизусть помню.