Неточные совпадения
Все личное быстро осыпается, этому обнищанию надо покориться. Это не отчаяние, не старчество, не холод и не равнодушие: это —
седая юность, одна из
форм выздоровления или, лучше, самый процесс его. Человечески переживать иные раны можно только этим путем.
Пришел давно знакомый всей Яме Ванька-Встанька — высокий, худой, красноносый
седой старик, в
форме лесного кондуктора, в высоких сапогах, с деревянным аршином, всегда торчащим из бокового кармана.
До какой степени пагубно и разрушительно действовало на Миропу Дмитриевну бескорыстие ее мужа — сказать невозможно: она подурнела,
поседела, лишилась еще двух — трех зубов, вместо которых купить вставные ей было будто бы не на что да и негде, так что всякий раз, выезжая куда-нибудь, она залепляла пустые места между зубами белым воском, очень искусно придавая ему
форму зуба; освежающие притиранья у местных продавцов тоже были таковы, что даже молодые мещанки, которые были поумнее, их не употребляли.
Чернышев был в шинели с пушистым
седым бобровым воротником и в треугольной шляпе с петушиными перьями, надетой по
форме.
Донской казак выдвинулся из остальных и подъехал. Казак был в обыкновенной донской
форме, в сапогах, шинели и с переметными сумами за
седлом.
Потом проехала какая-то коляска странной
формы, похожей на тыкву, из которой вырезана ровно четверть; тыкву эту везли четыре потертых лошади; гайдук-форейтор и
седой сморщившийся кучер были одеты в сермягах, а сзади трясся лакей в шинели с галунами цвету верантик.
И Вадим пристально, с участием всматривался в эти черты, отлитые в какую-то особенную
форму величия и благородства, исчерченные когтями времени и страданий, старинных страданий, слившихся с его жизнью, как сливаются две однородные жидкости; но последние, самые жестокие удары судьбы не оставили никакого следа на челе старика; его большие серые глаза, осененные тяжелыми веками, медленно, строго пробегали картину, развернутую перед ними случайно; ни близость смерти, ни досада, ни ненависть, ничто не могло, казалось, отуманить этого спокойного, всепроникающего взгляда; но вот он обратил их в внутренность кибитки, — и что же, две крупные слезы засверкав невольно выбежали на
седые ресницы и чуть-чуть не упали на поднявшуюся грудь его; Вадим стал всматриваться с большим вниманием.
— Тут не может быть ни малейшего сомнения, — отвечал Быльчинский. — Если вы хоть малость рассчитываете на карьеру, то офицер может на нее надеяться только в штабе, а не во фронте, где при нашем тугом производстве и майора надо ожидать до
седых волос. У вас, без сомнения, готова полная
форма, а потому мой совет — надевайте ее, явитесь поблагодарить Ант. Ант. и немедля отвечайте дежурному штаб-офицеру о вашем согласии на прикомандирование.
Лакей впускает фон Шратта и фон Дуста. Оба в серой
форме. Шратт — длиннолицый,
седой. Дуст — с багровым лицом. Оба в моноклях.
Юрасов повторил, и, пока он говорил, старательно разделяя слова, старик-офицер неодобрительно оглядел его, как внука, который нашалил, или солдата, у которого не все по
форме, и понемногу начал сердиться. Кожа на его черепе между редких
седых волос покраснела, и подбородок задвигался.
Но позвольте вам рекомендовать один достопримечательный день, я бы памятник этому дню воздвиг, бронзовый монумент для назидания потомству. Это когда, пропустивши неделю после кончины Лидочки, я явился, как честный рабочий, в свою проклятую контору. Что и говорить, у нас все люди добрые и даже заметили, что я
поседел: ах, как вы осунулись! И сочувствие горю выразили… но не то чтобы слишком сильно и неумеренно, а в привычной
форме вежливости: ах, у вас, кажется, дочка умерла? Скажите, какая жалость!