Неточные совпадения
Переход от
страха к радости, от низости к высокомерию довольно быстр, как
у человека с грубо развитыми склонностями души.
Напрасно
страх тебя берет,
Вслух, громко говорим, никто не разберет.
Я сам, как схватятся о камерах, присяжных,
О Бейроне, ну о матерьях важных,
Частенько слушаю, не разжимая губ;
Мне не под силу, брат, и чувствую, что глуп.
Ах! Alexandre!
у нас тебя недоставало;
Послушай, миленький, потешь меня хоть мало;
Поедем-ка сейчас; мы, благо, на ходу;
С какими я тебя сведу
Людьми!!!.. уж на меня нисколько не похожи,
Что за
люди, mon cher! Сок умной молодежи!
— Он много верного знает, Томилин. Например — о гуманизме.
У людей нет никакого основания быть добрыми, никакого, кроме
страха. А жена его — бессмысленно добра… как пьяная. Хоть он уже научил ее не верить в бога. В сорок-то шесть лет.
—
У нас удивительно много
людей, которые, приняв чужую мысль, не могут, даже как будто боятся проверить ее, внести поправки от себя, а, наоборот, стремятся только выпрямить ее, заострить и вынести за пределы логики, за границы возможного. Вообще мне кажется, что мышление для русского
человека — нечто непривычное и даже пугающее, хотя соблазнительное. Это неумение владеть разумом
у одних вызывает
страх пред ним, вражду к нему,
у других — рабское подчинение его игре, — игре, весьма часто развращающей
людей.
— Самоубийственно пьет. Маркс ему вреден.
У меня сын тоже насильно заставляет себя веровать в Маркса. Ему — простительно. Он — с озлобления на
людей за погубленную жизнь. Некоторые верят из глупой, детской храбрости: боится мальчуган темноты, но — лезет в нее, стыдясь товарищей, ломая себя, дабы показать: я-де не трус! Некоторые веруют по торопливости, но большинство от
страха. Сих, последних, я не того… не очень уважаю.
На него смотрели
человек пятнадцать, рассеянных по комнате, Самгину казалось, что все смотрят так же, как он: брезгливо, со
страхом, ожидая необыкновенного.
У двери сидела прислуга: кухарка, горничная, молодой дворник Аким; кухарка беззвучно плакала, отирая глаза концом головного платка. Самгин сел рядом с
человеком, согнувшимся на стуле, опираясь локтями о колена, охватив голову ладонями.
Самгин понимал, что сейчас разыграется что-то безобразное, но все же приятно было видеть Лютова в судорогах
страха, а Лютов был так испуган, что его косые беспокойные глаза выкатились, брови неестественно расползлись к вискам. Он пытался сказать что-то
людям, которые тесно окружили гроб, но только махал на них руками. Наблюдать за Лютовым не было времени, — вокруг гроба уже началось нечто жуткое, отчего
у Самгина по спине поползла холодная дрожь.
Но бывать
у нее он считал полезным, потому что
у нее, вечерами, собиралось все больше
людей, испуганных событиями на фронтах, тревога их росла, и постепенно к
страху пред силою внешнего врага присоединялся
страх пред возможностью революции.
Было уже довольно много
людей,
у которых вчерашняя «любовь к народу» заметно сменялась
страхом пред народом, но Редозубов отличался от этих
людей явным злорадством, с которым он говорил о разгромах крестьянами помещичьих хозяйств.
Вспомнив эту сцену, Клим с раздражением задумался о Томилине. Этот
человек должен знать и должен был сказать что-то успокоительное, разрешающее, что устранило бы стыд и
страх. Несколько раз Клим — осторожно, а Макаров — напористо и резко пытались затеять с учителем беседу о женщине, но Томилин был так странно глух к этой теме, что вызвал
у Макарова сердитое замечание...
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их не торопясь и работали, как говорится, не за
страх, а за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за тем на пороге появился мужчина. Это был староста. Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться
у него в доме.
Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
Не только
у русских, но и
у китайцев и амурских туземцев слово «заяц» означает насмешку над
человеком трусливым, делающим от
страха всякие глупости.
— Какая смелость с вашей стороны, — продолжал он, — я удивляюсь вам; в нормальном состоянии никогда
человек не может решиться на такой страшный шаг. Мне предлагали две, три партии очень хорошие, но как я вздумаю, что
у меня в комнате будет распоряжаться женщина, будет все приводить по-своему в порядок, пожалуй, будет мне запрещать курить мой табак (он курил нежинские корешки), поднимет шум, сумбур, тогда на меня находит такой
страх, что я предпочитаю умереть в одиночестве.
Я не принадлежу к
людям, одержимым
страхом смерти, как это было, например,
у Л. Толстого.
Я, конечно, грубо выражаю то детское различие между богами, которое, помню, тревожно раздвояло мою душу, но дедов бог вызывал
у меня
страх и неприязнь: он не любил никого, следил за всем строгим оком, он прежде всего искал и видел в
человеке дурное, злое, грешное. Было ясно, что он не верит
человеку, всегда ждет покаяния и любит наказывать.
У ссыльных наблюдаются пороки и извращения, свойственные по преимуществу
людям подневольным, порабощенным, голодным и находящимся в постоянном
страхе.
— Именно! Я вас очень люблю, Рязанов, за то, что вы умница. Вы всегда схватите мысль на лету, хотя должна сказать, что это не особенно высокое свойство ума. И в самом деле, сходятся два
человека, вчерашние друзья, собеседники, застольники, и сегодня один из них должен погибнуть. Понимаете, уйти из жизни навсегда. Но
у них нет ни злобы, ни
страха. Вот настоящее прекрасное зрелище, которое я только могу себе представить!
Порою завязывались драки между пьяной скандальной компанией и швейцарами изо всех заведений, сбегавшимися на выручку товарищу швейцару, — драка, во время которой разбивались стекла в окнах и фортепианные деки, когда выламывались, как оружие, ножки
у плюшевых стульев, кровь заливала паркет в зале и ступеньки лестницы, и
люди с проткнутыми боками и проломленными головами валились в грязь
у подъезда, к звериному, жадному восторгу Женьки, которая с горящими глазами, со счастливым смехом лезла в самую гущу свалки, хлопала себя по бедрам, бранилась и науськивала, в то время как ее подруги визжали от
страха и прятались под кровати.
Из одного этого приема, что начальник губернии просил Вихрова съездить к судье, а не послал к тому прямо жандарма с ролью, видно было, что он третировал судью несколько иным образом, и тот действительно был весьма самостоятельный и в высшей степени обидчивый
человек.
У диких зверей есть, говорят, инстинктивный
страх к тому роду животного, которое со временем пришибет их. Губернатор, не давая себе отчета, почему-то побаивался судьи.
И смотрела на
людей за решеткой уже без
страха за них, без жалости к ним — к ним не приставала жалость, все они вызывали
у нее только удивление и любовь, тепло обнимавшую сердце; удивление было спокойно, любовь — радостно ясна.
Не шевелясь, не мигая глазами, без сил и мысли, мать стояла точно в тяжелом сне, раздавленная
страхом и жалостью. В голове
у нее, как шмели, жужжали обиженные, угрюмые и злые крики
людей, дрожал голос станового, шуршали чьи-то шепоты…
Волосы становились
у нас дыбом, и мы со
страхом смотрели на бледного
человека, обвинявшего себя во всевозможных преступлениях.
Когда подан был затем кофе, Егор Егорыч, будто бы так себе, к слову, начал говорить о разного рода ложных стыдах и
страхах, которые иногда овладевают
людьми, и что подобного
страха не следует быть ни
у кого, потому что каждый должен бояться одного только бога, который милосерд и прощает
человеку многое, кроме отчаяния.
Вообще этот
человек был для нас большим ресурсом. Он был не только единственным звеном, связывавшим нас с миром живых, но к порукой, что мы можем без
страха глядеть в глаза будущему, до тех пор, покуда наша жизнь будет протекать
у него на глазах.
Но такою гордою и независимою она бывала только наедине.
Страх не совсем еще выпарился огнем ласк из ее сердца, и всякий раз при виде
людей, при их приближении, она терялась и ждала побоев. И долго еще всякая ласка казалась ей неожиданностью, чудом, которого она не могла понять и на которое она не могла ответить. Она не умела ласкаться. Другие собаки умеют становиться на задние лапки, тереться
у ног и даже улыбаться, и тем выражают свои чувства, но она не умела.
—
Страх перед богом
человеку нужен, как узда коню. Нет
у нас друга, кроме господа!
Человек человеку — лютый враг!
И он долго говорил о молодых
людях, по почему-то не хотел назвать Володина. Про полицейских же молодых
людей он сказал на всякий случай, чтоб Миньчуков понял, что
у него и относительно служащих в полиции есть кое-какие неблагоприятные сведения. Миньчуков решил, что Передонов намекает на двух молодых чиновников полицейского управления: молоденькие, смешливые, ухаживают за барышнями. Смущение и явный
страх Передонова заражал невольно и Миньчукова.
Прошла неделя. Хрипачей еще не было. Варвара начала злиться и ругаться. Передонова же повергло это ожидание в нарочито-угнетенное состояние. Глаза
у Передонова стали совсем бессмысленными, словно они потухали, и казалось иногда, что это — глаза мертвого
человека. Нелепые
страхи мучили его. Без всякой видимой причины он начинал вдруг бояться тех или других предметов. С чего-то пришла ему в голову и томила несколько дней мысль, что его зарежут; он боялся всего острого и припрятал ножи да вилки.
У дяди Кузьмичова рядом с деловою сухостью всегда были на лице забота и
страх, что он не найдет Варламова, опоздает, пропустит хорошую цену; ничего подобного, свойственного
людям маленьким и зависимым, не было заметно ни на лице, ни в фигуре Варламова.
Вдруг Дениска сделал очень серьезное лицо, какого он не делал, даже когда Кузьмичов распекал его или замахивался на него палкой; прислушиваясь, он тихо опустился на одно колено, и на лице его показалось выражение строгости и
страха, какое бывает
у людей, слышащих ересь. Он нацелился на одну точку глазами, медленно поднял вверх кисть руки, сложенную лодочкой, и вдруг упал животом на землю и хлопнул лодочкой по траве.
— Теперь, когда он честно погиб, сражаясь за родину, я могу сказать, что он возбуждал
у меня
страх: легкомысленный, он слишком любил веселую, жизнь, и было боязно, что ради этого он изменит городу, как это сделал сын Марианны, враг бога и
людей, предводитель наших врагов, будь он проклят, и будь проклято чрево, носившее его!..
Но это-то именно и наполняет мое сердце каким-то загадочным
страхом. По мнению моему, с таким критериумом нельзя жить, потому что он прямо бьет в пустоту. А между тем
люди живут. Но не потому ли они живут, что представляют собой особенную породу
людей, фасонированных ad hoc [для этой именно цели (лат.)] самою историей,
людей,
у которых нет иных перспектив, кроме одной: что, может быть, их и не перешибет пополам, как они того всечасно ожидают…
А Лунёв подумал о жадности
человека, о том, как много пакостей делают
люди ради денег. Но тотчас же представил, что
у него — десятки, сотни тысяч, о, как бы он показал себя
людям! Он заставил бы их на четвереньках ходить пред собой, он бы… Увлечённый мстительным чувством, Лунёв ударил кулаком по столу, — вздрогнул от удара, взглянул на дядю и увидал, что горбун смотрит на него, полуоткрыв рот, со
страхом в глазах.
У Евсея было своё объяснение события:
страх толкнул
людей друг против друга, и тогда вооружённые и обезумевшие истребили безоружных и безумных.
— От невежества ли, от
страха ли, из стремления ли ума признать одно общее начало и, наконец, из особенной ли способности
человека веровать, но только религии присущи всем
людям, и потому как же вы хотите такое естественное чувство отнять
у вашего сына?!
Спросите
у большинства матерей нашего круга достаточных
людей, они вам скажут, что от
страха того, что дети их могут болеть и умирать, они не хотят иметь детей, не хотят кормить, если уж родили, для того чтобы не привязаться и не страдать.
При такого рода значительной деятельности
у Грохова была одна проруха: будучи
человеком одиноким, он впадал иногда в загулы; ну, тогда и дела запускал, и деньжищев черт знает сколько просаживал, и крепкое здоровье свое отчасти колебал, да вдобавок еще
страху какого-то дурацкого себе наживал недели на две.
Ахов. Да ты только рассуди, как ему с хозяином в одной комнате? Может, я и разговорюсь
у вас; может, пошутить с вами захочу; а он, рот разиня, слушать станет? Он в жизни от меня, кроме приказу да брани, ничего не слыхивал. Какой же
у него
страх будет после этого? Онскажет, наш хозяин-то такие же глупости говорит, как и все прочие
люди. А он знать этого не должен.
Сонно и устало подвигались солдаты и стражники — случайный отряд, даже не знавший о разгроме уваровской экономии, — и сразу даже не догадались, в чем дело, когда из-под кручи, почти в упор, их обсеяли пулями и треском. Но несколько
человек упало, и лошади
у непривычных стражников заметались, производя путаницу и нагоняя
страх; и когда огляделись как следует, те неслись по полю и, казалось, уже близки к лесу.
И вдруг — и Саша даже не знал до сих пор, что это может быть
у людей! — Елена Петровна раза три громко и четко лязгнула зубами. «Как собака, которая ловит блох», — дико подумал Саша, холодея от
страха и чувствуя, как на губах его выдавливается такая же дикая, ни с чем не сообразная улыбка.
Я напряженно всматриваюсь в лицо сырой, неуклюжей старухи, ищу в ней свою Варю, но от прошлого
у ней уцелел только
страх за мое здоровье да еще манера мое жалованье называть нашим жалованьем, мою шапку — нашей шапкой. Мне больно смотреть на нее, и, чтобы утешить ее хоть немного, я позволяю ей говорить что угодно и даже молчу, когда она несправедливо судит о
людях или журит меня за то, что я не занимаюсь практикой и не издаю учебников.
Во-вторых, он хотел узнать, до какой степени может дойти непоколебимость
человека… и нашел, что есть испытания, которых перенесть никто не в силах… это ему подало надежду увидать слезы, раскаяние Палицына — увидать его
у ног своих, грызущего землю в бешенстве, целующего его руки от
страха… надежда усладительная, нет никакого сомнения.
И, всех обнимая материнским заботливым оком, изнывала в тревоге пятая террористка, Таня Ковальчук.
У нее никогда не было детей, она была еще очень молода и краснощека, как Сергей Головин, но казалась матерью всем этим
людям: так заботливы, так бесконечно любовны были ее взгляды, улыбка,
страхи. На суд она не обращала никакого внимания, как на нечто совсем постороннее, и только слушала, как отвечают другие: не дрожит ли голос, не боится ли, не дать ли воды.
Но все размышления внезапно пресеклись, исчезли, спугнутые
страхом: Артамонов внезапно увидал пред собою того
человека, который мешал ему жить легко и умело, как живёт Алексей, как живут другие, бойкие
люди: мешал ему широколицый, бородатый
человек, сидевший против него
у самовара; он сидел молча, вцепившись пальцами левой руки в бороду, опираясь щекою на ладонь; он смотрел на Петра Артамонова так печально, как будто прощался с ним, и в то же время так, как будто жалел его, укорял за что-то; смотрел и плакал, из-под его рыжеватых век текли ядовитые слёзы; а по краю бороды, около левого глаза, шевелилась большая муха; вот она переползла, точно по лицу покойника, на висок, остановилась над бровью, заглядывая в глаз.
Страх Якова быстро уступал чувству, близкому радости, это чувство было вызвано не только сознанием, что он счастливо отразил нападение, но и тем, что нападавший оказался не рабочим с фабрики, как думал Яков, а чужим
человеком. Это — Носков, охотник и гармонист, игравший на свадьбах, одинокий
человек; он жил на квартире
у дьяконицы Параклитовой; о нём до этой ночи никто в городе не говорил ничего худого.
Его молодое, искаженное
страхом лицо было бледно как полотно, волосы прилипли ко лбу тонкими прядями, глаза округлились и вращались в своих орбитах с выражением оцепенелого ужаса, как
у смертельно раненной птицы; мне в первый раз пришлось видеть раздавленного
человека, и едва ли есть что-нибудь тяжелее этой потрясающей душу картины.
Гегель, несмотря на всю мощь и величие своего гения, был тоже
человек; он испытал панический
страх просто выговориться в эпоху, выражавшуюся ломаным языком, так, как боялся идти до последнего следствия своих начал;
у него недостало геройства последовательности, самоотвержения в принятии истины во всю ширину ее и чего бы она ни стоила.
Вижу —
у каждого свой бог, и каждый бог не многим выше и красивее слуги и носителя своего. Давит это меня. Не бога ищет
человек, а забвения скорби своей. Вытесняет горе отовсюду
человека, и уходит он от себя самого, хочет избежать деяния, боится участия своего в жизни и всё ищет тихий угол, где бы скрыть себя. И уже чувствую в
людях не святую тревогу богоискания, но лишь
страх пред лицом жизни, не стремление к радости о господе, а заботу — как избыть печаль?
Не боится мальчик правду сказать. Все
люди этой линии, начиная с Ионы, не носят
страха в себе.
У одних много гнева, другие — всегда веселы; больше всего среди них скромно-спокойных
людей, которые как бы стыдятся показать доброе своё.
Соколова. Супруг ваш ошибся, указав на него. Ошибка понятна, если хотите, но её необходимо исправить. Сын мой сидит в тюрьме пятый месяц, теперь он заболел — вот почему я пришла к вам.
У него дурная наследственность от отца, очень нервного
человека, и я, — я боюсь, вы понимаете меня? Понятна вам боязнь за жизнь детей? Скажите, вам знаком этот
страх? (Она берёт Софью за руку и смотрит ей в глаза. Софья растерянно наклоняет голову, несколько секунд обе молчат.)