Неточные совпадения
Девочка, покраснев от гордости, сказала, что в доме ее
родителей живет старая актриса и
учит ее.
Под камнем сим лежит французский эмигрант;
Породу знатную имел он и талант,
Супругу и семью оплакав избиянну,
Покинул родину, тиранами попранну;
Российския страны достигнув берегов,
Обрел на старости гостеприимный кров;
Учил детей,
родителей покоил…
Всевышний судия его здесь успокоил…
Ответственность, конечно, большая; конечно, от
родителей зависит счастие детей, да ведь и то сказать: до сих пор худо ли, хорошо ли, а ведь все я, везде я одна, как есть: и воспитала-то детей, и
учила их, все я… я вот и теперь мамзель от госпожи Болюс выписала…
Я узнал, например, что они очень мало любят, а только боятся своих
родителей, что они беспрестанно лгут и обманывают их; я принялся было осуждать своих сестриц, доказывать, как это дурно, и
учить их, как надобно поступать добрым детям.
Добру
учить было некому, а и начнет, бывало,
родитель учить, так все больше со злом: за волосы притаскает либо так прибьет, а не то так и прищемить норовит… как еще жива осталась…
— Нас заставляли танцевать, фехтовать, делать гимнастику. В низших классах
учили повиноваться, в высших — повелевать. Сверх того: немного истории, немного географии, чуть-чуть арифметики и, наконец, краткие понятия о божестве. Вот и все. Виноват: заставляли еще вытверживать басни Лафонтена к именинам
родителей…
— Интереснее всего было, — продолжал Калинович, помолчав, — когда мы начали подрастать и нас стали
учить: дурни эти мальчишки ничего не делали, ничего не понимали. Я за них переводил, решал арифметические задачи, и в то время, когда гости и
родители восхищались их успехами, обо мне обыкновенно рассказывалось, что я учусь тоже недурно, но больше беру прилежанием… Словом, постоянное нравственное унижение!
Аграфена Кондратьевна. Каково детище-то ненаглядное! Прошу подумать, как она мать-то честит! Ах ты болтушка бестолковая! Да разве можно такими речами поносить
родителей? Да неужто я затем тебя на свет родила,
учила да берегла пуще соломинки?
Ему было легко
учить Юлию: она благодаря гувернантке болтала по-французски, читала и писала почти без ошибок. Месье Пуле оставалось только занять ее сочинениями. Он задавал ей разные темы: то описать восходящее солнце, то определить любовь и дружбу, то написать поздравительное письмо
родителям или излить грусть при разлуке с подругой.
— Я вам именно говорила давеча, что нас всех
учили по катехизису: «Если будешь почитать своего отца и своих
родителей, то будешь долголетним и тебе дано будет богатство».
— Как же вы, милостивый государь, осмелились в моем доме заводить такие шашни? Да что же вы думаете об моем доме? Да и я-то что, болван, что ли? Стыдно, молодой человек, и безнравственно совращать бедную девушку, у которой ни
родителей, ни защитников, ни состояния… Вот нынешний век! Оттого что всему
учат вашего брата — грамматике, арифметике, а морали не
учат… Ославить девушку, лишить доброго имени…
Учить музыке детей
родители старались из всех сил, и старшая дочь их, m-lle Элиза, девушка лет восемнадцати, необыкновенно миловидная из себя, с голубыми, как небо, глазами и с льноподобными, густыми волосами, играла очень хорошо на фортепьянах.
Но всего более оживляла Московский Университет известная всем любовь Екатерины к наукам, побуждая
родителей учить детей своих.
Итак,
родители ограничились тем, что выписали через какого-то корреспондента, печатно уверявшего в газетах о своей честности, какую-то мадам де Фуасье и какого-то мусье, старого капитана австрийской службы Морица Иваныча Шевалье де Глейхенфельда, и поручили им
учить детей всем наукам и искусствам.
Иван Михайлович. Алексей Павлович, гм… гм… хоть и… вы меня извините, но… позвольте вам сказать, что я просил вас заниматься с моим сыном науками, а никак не
учить его обращению с
родителями. У нас есть свои и, может быть, странные и не современные привычки. Но я бы вас просил не вмешиваться в это.
Растили
родители Никифора, уму-разуму
учили, на всякое добро наставляли как следует, да, видно, уж на роду было ему писано быть не справным хозяином, а горьким пьяницей и вором отъявленным.
— Что ты, сударыня?.. — с ужасом почти вскликнула Анисья Терентьевна. — Как сметь старый завет преставлять!.. Спокон веку водится, что кашу да полтину мастерицам
родители посылали… От сторонних книжных дач не положено брать. Опять же надо ведь мальчонке-то по улице кашу в плате нести — все бы видели да знали, что за новую книгу садится. Вот, мать моя, принялась ты за наше мастерство,
учишь Дунюшку, а старых-то порядков по ученью и не ведаешь!.. Ладно ли так? А?
Лекция длилась с полчаса. Потом отец Василий, прервав чтение, живо заинтересовался своей маленькой аудиторией. Он расспрашивал каждого из нас о семье, о частной жизни. Чем-то теплым, родственным и товарищеским повеяло от него. Услышав, что моя соседка справа, Ольга, была вместе со мною в институте, он захотел узнать, как нас там
учили по Закону Божьему. Покойного отца Александры Орловой, известного литератора, он, оказывается, знал раньше. Знал и
родителей Денисова в Казани.
— А кто же виноват, как не ты? Ты
родитель, твое чадо! Ты должен был наставлять, внушать страх Божий.
Учить надо! Родить-то вы родите, а наставлять не наставляете. Это грех! Нехорошо! Стыдно!
— Вы говорите сами, что за ваши звонкие песенки вас прозвали окружающие феей… Ну, а если вы будете приносить добро, например, помогать бедным семьям крестьян, обшивать их детишек,
учить их грамоте, забавлять малышей, когда
родители их заняты работой, — так не прослывете ли за это добрым ангелом среди них?
Мои
родители ни за что не хотели
учить меня, а хотели, чтобы я тоже занимался торговлей и не знал ничего, кроме талмуда…
Наступает время, что о ней надо плакать, о ней надо жалеть, и вот
родители пишут ей: «мы наслышались, как ты живешь и не по званию ходишь, но мы тебя так не благословляли, а всегда тебя
учили: веди себя честно.