Неточные совпадения
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из театра. Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в большой гостиной, как уж одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному дому на Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по
утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью
газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
— А мы живем и ничего не знаем, — сказал раз Вронский пришедшему к ним поутру Голенищеву. — Ты видел картину Михайлова? — сказал он, подавая ему только что полученную
утром русскую
газету и указывая на статью о русском художнике, жившем в том же городе и окончившем картину, о которой давно ходили слухи и которая вперед была куплена. В статье были укоры правительству и Академии за то, что замечательный художник был лишен всякого поощрения и помощи.
Еще
утром, едва проснувшись, он уже почувствовал, что этот день начался в черных лучах. Он мрачно оделся, неохотно позавтракал, забыл прочитать
газету и долго курил, погруженный в невыразимый мир бесцельного напряжения; среди смутно возникающих слов бродили непризнанные желания, взаимно уничтожая себя равным усилием. Тогда он занялся делом.
— А — знаешь, это очень интересно — война, очень захватывает!
Утром проснешься — думаешь: кто — кого? И
газеты ждешь, как забавного знакомого.
По
утрам, читая
газету, он видел, что пыль легла на бумагу черненькими пятнышками шрифта и от нее исходит запах жира.
— Что ж это будет, Клим, как ты думаешь? — назойливо спрашивала она каждый день
утром, прочитав телеграммы
газет о росте забастовок, крестьянском движении, о сокращении подвоза продуктов к Москве.
Самгин начал рассказывать о том, что прочитал
утром в
газетах Москвы и Петербурга, но Лиз требовательно заявила...
Умер Лев Толстой. Агафья была первым человеком, который сказал это Самгину
утром, подавая ему
газеты...
На другой день
утром Самгин читал в местной
газете: «Есть основания полагать, что налет был случаен, не подготовлен, что это просто грабеж».
Прочитав
утром крикливые
газеты, он с полудня уходил на улицы, бывал на собраниях, митингах, слушая, наблюдая, встречая знакомых, выспрашивал, но не высказывался, обедал в ресторанах, позволяя жене думать, что он занят конспиративными делами.
И Райский развлекался от мысли о Вере, с
утра его манили в разные стороны летучие мысли, свежесть
утра, встречи в домашнем гнезде, новые лица, поле,
газета, новая книга или глава из собственного романа. Вечером только начинает все прожитое днем сжиматься в один узел, и у кого сознательно, и у кого бессознательно, подводится итог «злобе дня».
Еще вчера я вырезал из
газеты адрес — объявление «судебного пристава при С.-Петербургском мировом съезде» и проч., и проч. о том, что «девятнадцатого сего сентября, в двенадцать часов
утра, Казанской части, такого-то участка и т. д., и т. д., в доме № такой-то, будет продаваться движимое имущество г-жи Лебрехт» и что «опись, оценку и продаваемое имущество можно рассмотреть в день продажи» и т. д., и т. д.
Наконец, 23-го
утром, запалили японские пушки: «А! судно идет!» Которое? Мы волновались. Кто поехал навстречу, кто влез на марсы, на салинги — смотреть. Уж не англичане ли? Вот одолжат! Нет, это наш транспорт из Шанхая с письмами,
газетами и провизией.
С
утра до вечера теперь брюзжит и ворчит старик и, чтобы разогнать скуку, все что-нибудь чистит: то ручку у дверей, то шарниры, то бронзовую накладку с надписью: «Для писем и
газет».
Статейки эти, говорят, были так всегда любопытно и пикантно составлены, что быстро пошли в ход, и уж в этом одном молодой человек оказал все свое практическое и умственное превосходство над тою многочисленною, вечно нуждающеюся и несчастною частью нашей учащейся молодежи обоего пола, которая в столицах, по обыкновению, с
утра до ночи обивает пороги разных
газет и журналов, не умея ничего лучше выдумать, кроме вечного повторения одной и той же просьбы о переводах с французского или о переписке.
К десяти часам
утра я был уже под сретенской каланчой, в кабинете пристава Ларепланда. Я с ним был хорошо знаком и не раз получал от него сведения для
газет. У него была одна слабость. Бывший кантонист, десятки лет прослужил в московской полиции, дошел из городовых до участкового, получил чин коллежского асессора и был счастлив, когда его называли капитаном, хотя носил погоны гражданского ведомства.
Каторжные и поселенцы изо дня в день несут наказание, а свободные от
утра до вечера говорят только о том, кого драли, кто бежал, кого поймали и будут драть; и странно, что к этим разговорам и интересам сам привыкаешь в одну неделю и, проснувшись
утром, принимаешься прежде всего за печатные генеральские приказы — местную ежедневную
газету, и потом целый день слушаешь и говоришь о том, кто бежал, кого подстрелили и т. п.
Представь себе, Женя: встаю
утром, беру принесенные с почты
газеты и читаю, что какой-то господин Якушкин имел в Пскове историю с полицейскими — там заподозрили его, посадили за клин, ну и потом выпустили, — ну велика важность!
Вчера
утром вышли какие-то нелады с дирекцией, а вечером публика приняла ее не так восторженно, как бы ей хотелось, или, может быть, это ей просто показалось, а сегодня в
газетах дурак рецензент, который столько же понимал в искусстве, сколько корова в астрономии, расхвалил в большой заметке ее соперницу Титанову.
Он, всегда озабоченный, жил изо дня в день однообразной, размеренной жизнью: в восемь часов
утра пил чай и, читая
газету, сообщал матери новости.
Вот приблизительно то, что пережил я, когда сегодня
утром прочитал Государственную
Газету. Был страшный сон, и он кончился. А я, малодушный, я, неверующий, — я думал уже о своевольной смерти. Мне стыдно сейчас читать последние, написанные вчера, строки. Но все равно: пусть, пусть они останутся, как память о том невероятном, что могло быть — и чего уже не будет… да, не будет!..
Покуда кругом все бездействует и безмолвствует, Афанасью Аркадьичу Бодрецову и дела по горло, и наговориться он досыта не может. Весь город ему знаком, — с
утра до вечера он бегает. То нырнет куда-то, то опять вынырнет. Пока другие корпят за работой в канцеляриях и конторах, он собирает материалы для ходячей
газеты, которая, в его лице, появляется в определенные часы дня на Невском и бесплатно сообщает новости дня.
В одно прекрасное
утро в
газетах появлялся его некролог...
Каково же было удивление, когда на другой день
утром жена, вынимая
газеты из ящика у двери, нашла в нем часы с цепочкой, завернутые в бумагу! При часах грамотно написанная записка: «Стырено по ошибке, не знали, что ваши, получите с извинением». А сверху написано: «В.А. Гиляровскому». Тем и кончилось. Может быть, я и встречался где-нибудь с автором этого дела и письма, но никто не намекнул о происшедшем.
Собрание проводило его улюлюканьем и свистом. Впоследствии Н.Л. Казецкий переменил название своей
газеты, она стала называться «Раннее
утро» и шла хорошо в розницу.
«Московский листок» сразу приобрел себе такую репутацию, что именитое и образованное купечество стыдилось брать в руки эту
газету, никогда на нее не подписывалось, но через черный ход прислуга рано
утром бегала к газетчику и потихоньку приносила «самому» номер, который он с опаской развертывал и смотрел главным образом рубрику «Советы и ответы».
Фактическим редактором
газеты был старый литератор, милый человек, Пятницкий, у которого при массе достоинств был один недостаток: пьян с
утра!
Газета «Sun», одна из наиболее распространенных, обещала самое подробное описание митинга в нескольких его фазах, для чего каждые полчаса должно было появляться специальное прибавление. Один из репортеров был поэтому командирован ранним
утром, чтобы дать заметку: «Центральный парк перед началом митинга».
Затем настроение Пепки вдруг пало. Случилось это
утром, когда Федосья подала
газету. Пепко пробежал номер, бросил его на пол и заговорил...
Наступило
утро, холодное, туманное петербургское
утро, пропитанное сыростью и болотными миазмами. Конечно, все дело было в том номере «Нашей
газеты», в котором должен был появиться мой отчет. Наконец, звонок, Федосья несет этот роковой номер… У меня кружилась голова, когда я развертывал еще не успевшую хорошенько просохнуть
газету. Вот политика, телеграммы, хроника, разные известия.
Работа в
газете шла чередом. Я уже привык к ней и относился к печатным строчкам с гонорарной точки зрения. Во всяком случае, работа была интересная и очень полезная, потому что вводила в круг новых знаний и новых людей. Своих товарищей-репортеров я видал очень редко, за исключением неизменного Фрея. «Академия» попрежнему сходилась в трактире Агапыча или в портерной. Прихожу раз
утром, незадолго до масленицы, с отчетом в трактир.
— Вот, вот… Что мне может сказать Анна Петровна, когда я в одно прекрасное
утро объявлюсь пред ней добровольцем? Ведь умные-то книжки все за меня, а тут я еще поеду корреспондентом от «Нашей
газеты». Ха-ха… Ради бога, все это между нами. Величайший секрет… Я хотел сказать тебе… хотел…
А на другое
утро чай с булками и
газеты.
Встал он
утром с постели, как обыкновенно, правой ногой, умылся, справился, не приезжал ли за ним курьер с приглашением прибыть для окончательных переговоров по весьма нужному делу, спросил кофею, взял в руки
газету, и вдруг… видит:"Увольняется от службы по прошению:бесшабашный советник Дыба".
Итак, повторяю: тихо везде, скромно, но притом — свободно. Вот нынче какое правило! Встанешь
утром, просмотришь
газеты — благородно."Из Белебея пишут","из Конотопа пишут"… Не горит Конотоп, да и шабаш! А прежде — помните, когда мы с вами, тетенька,"бредили", — сколько раз он от этих наших бредней из конца в конец выгорал! Даже"Правительственный вестник" — и тот в этом отличнейшем газетном хоре каким-то горьким диссонансом звучит. Все что-то о хлебах публикует: не поймешь, произрастают или не произрастают.
Утром, натурально —
газеты.
Утром он читал
газету, а днём сидел в магазине, глядя, как осенний ветер гоняет по улице жёлтые листья, сорванные с деревьев.
Его день начинался так:
утром за чаем он просматривал местные
газеты, почерпая в них материал для фельетона, который писал тут же, на углу стола.
Никто не понимал события, никто не мог объяснить его, оно встало перед людьми огромной загадкой и пугало их. Шпионы с
утра до вечера торчали на местах своих свиданий, читали
газеты, толклись в канцелярии охраны, спорили и тесно жались друг к другу, пили водку и нетерпеливо ждали чего-то.
— Не вытерпела, как ни храбрилась! — произнес Миклаков, откидывая
газету в сторону и
утирая небольшую слезинку, появившуюся на глазу его, и, обыкновенно не бывая ни на одних похоронах, на похороны к Елене он пошел и даже отправился провожать гроб ее до кладбища пешком.
Этого мало: едва появилось в
газетах объявление, что мои наследницы купили в магазине Зальцфиша полдюжины носовых платков, как публика валом повалила на угол Гороховой и Большой Мещанской и с десяти часов
утра до десяти вечера держала в осаде лавку, дотоле никем не посещаемую.
В одно
утро Тюменев сидел на широкой террасе своей дачи и пил кофе, который наливала ему Мерова. Тюменев решительно являл из себя молодого человека: на нем была соломенная шляпа, летний пиджак и узенькие брючки. Что касается до m-me Меровой, то она была одета небрежно и нельзя сказать, чтобы похорошела: напротив — похудела и постарела. Напившись кофе, Тюменев стал просматривать
газету, a m-me Мерова начала глядеть задумчиво вдаль. Вдруг она увидела подъехавшую к их даче пролетку, в которой сидел Бегушев.
И весь день в тоске, не доверяя предчувствиям матери, провела Линочка, а следующий номер
газеты принес чудесное подтверждение: убит действительно не Сашка Жегулев, а кто-то другой. И снова без отмет и счета потянулись похожие дни и все те же страшные ночи, вспоминать которые отказывались и слух, и память, и
утром, при дневном свете, признавали за сон.
Утром за чаем — они еще пили чай! — Саша прочел в
газете фамилию нового губернатора, который только недавно к ним был назначен и уже повесил трех человек, и Елене Петровне вдруг что-то вспомнилось...
И однажды
утром — это было еще в конце июля месяца, — просматривая
газету, Линочка нашла известие, что вчера убит в перестрелке знаменитый разбойник Сашка Жегулев.
Только к рассвету засыпала мать, а
утром, проснувшись поздно, надевала свое черное шелковое платье, чесалась аккуратно, шла в столовую и, вынув из футляра очки, медленно прочитывала
газету.
Эта
газета, которую по
утрам читала мать, была опять-таки мучением для дочери: нужно была проснуться раньше и каждое
утро взглянуть, нет ли такого, чего не может и не должна читать Елена Петровна.
Утром коридорный приносит мне чай и нумер местной
газеты. Машинально я прочитываю объявление на первой странице, передовую, выдержки из
газет и журналов, хронику… Между прочим в хронике я нахожу такое известие: «Вчера с курьерским поездом прибыл в Харьков наш известный ученый, заслуженный профессор Николай Степанович такой-то и остановился в такой-то гостинице».
Собралась целая куча народа: жанристы, пейзажисты и скульпторы, два рецензента из каких-то маленьких
газет, несколько посторонних лиц. Начали пить и разговаривать. Через полчаса все уже говорили разом, потому что все были навеселе. И я тоже. Помню, что меня качали и я говорил речь. Потом целовался с рецензентом и пил с ним брудершафт. Пили, говорили и целовались много и разошлись по домам в четыре часа
утра. Кажется, двое расположились на ночлег в том же угольном номере гостиницы «Вена».
Дедов сегодня притащил мне целый ворох
газет, в которых расхваливаются мой «Глухарь» и его «
Утро».