Неточные совпадения
Последние два дня дул крепкий, штормовой ветер; наконец он утих и позволил нам зайти за рифы,
на рейд. Это было сделано с рассветом; я
спал и ничего не видал. Я вышел
на палубу, и берег представился мне вдруг, как уже оконченная, полная картина, прихотливо изрезанный красивыми линиями, со всеми своими очаровательными подробностями, в красках, в блеске.
Капитан тут же рядом
спал одетый, беспрестанно вскакивая и выбегая
на палубу.
В Новый год, вечером, когда у нас все уже легли, приехали два чиновника от полномочных, с двумя второстепенными переводчиками, Сьозой и Льодой, и привезли ответ
на два вопроса. К. Н. Посьет
спал; я ходил по
палубе и встретил их. В бумаге сказано было, что полномочные теперь не могут отвечать
на предложенные им вопросы, потому что у них есть ответ верховного совета
на письмо из России и что, по прочтении его, адмиралу, может быть, ответы
на эти вопросы и не понадобятся. Нечего делать, надо было подождать.
«
На берег кому угодно! — говорят часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько человек село в катер, все в белом, — иначе под этим солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно руку, ногу, плечо — жжет. Голубая вода не струится нисколько; суда, мимо которых мы ехали, будто
спят: ни малейшего движения
на них;
на палубе ни души. По огромному заливу кое-где ползают лодки, как сонные мухи.
В каютах духота,
на палубе палит.
Я сначала, как заглянул с
палубы в люк, не мог постигнуть, как сходят в каюту: в трапе недоставало двух верхних ступеней, и потому надо было прежде сесть
на порог, или «карлинсы», и спускать ноги вниз, ощупью отыскивая ступеньку, потом, держась за веревку, рискнуть прыгнуть так, чтобы
попасть ногой прямо
на третью ступеньку.
Днем облитые ослепительным солнечным блеском воды сверкают, как растопленное серебро; лучи снопами отвесно и неотразимо
падают на все —
на скалы,
на вершины пальм,
на палубы кораблей и, преломляясь, льют каскады огня и блеска по сторонам.
Конечно, всякий представлял, как она
упадет, как положит судно
на бок, пришибет сетки (то есть край корабля), как хлынут волны
на палубу: удастся ли обрубить скоро подветренные ванты, чтобы вдруг избавить судно от напора тяжести
на один бок.
Нам прислали быков и зелени. Когда поднимали с баркаса одного быка, вдруг петля сползла у него с брюха и остановилась у шеи; бык стал было задыхаться, но его быстро подняли
на палубу и освободили. Один матрос
на баркасе, вообразив, что бык
упадет назад в баркас, предпочел лучше броситься в воду и плавать, пока бык будет
падать; но падение не состоялось, и предосторожность его возбудила общий хохот, в том числе и мой, как мне ни было скучно.
По неосторожности моей
упал с вантов
на палубу и выломил себе три пальца, что меня навсегда сделало неспособным управлять гребнем.
Начинается спор: следует или не следует. Я убеждаюсь, что
спать мне не суждено, и отправляюсь вверх,
на палубу.
Ну кто ж из нас
на палубе большой
Не
падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Я
спал около машинного трюма,
на столе,
на котором мыл посуду, и когда проснулся от выстрела и сотрясения,
на палубе было тихо, в машине горячо шипел пар, часто стучали молотки. Но через минуту все палубные пассажиры разноголосно завыли, заорали, и сразу стало жутко.
Пароход остановился
на ночь в заливе, и никого не спускали до следующего утра. Пассажиры долго сидели
на палубах, потом бо́льшая часть разошлась и заснула. Не
спали только те, кого, как и наших лозищан, пугала неведомая доля в незнакомой стране. Дыма, впрочем, первый заснул себе
на лавке. Анна долго сидела рядом с Матвеем, и порой слышался ее тихий и робкий голос. Лозинский молчал. Потом и Анна заснула, склонясь усталой головой
на свой узел.
Ни души я не заметил
на его
палубе, но, подходя ближе, увидел с левого борта вахтенного матроса. Сидел он
на складном стуле и
спал, прислонясь к борту.
Когда между мной и шхуной оказалось расстояние, не затруднительное для разговора, мне не пришлось начать первому. Едва я открыл рот, как с
палубы закричали, чтобы я скорее подплывал. После того, среди сочувственных восклицаний,
на дно шлюпки
упал брошенный матросом причал, и я продел его в носовое кольцо.
Я
спал не в каюте, а
на палубе и проснулся рано, хотя уже рассвело.
Гляжу, а это тот самый матрос, которого наказать хотели… Оказывается, все-таки Фофан простил его по болезни… Поцеловал я его, вышел
на палубу; ночь темная, волны гудят, свищут, море злое, да все-таки лучше расстрела… Нырнул
на счастье, да и очутился
на необитаемом острове… Потом ушел в Японию с ихними рыбаками, а через два года
на «Палладу»
попал, потом в Китай и в Россию вернулся.
Фома любил смотреть, когда моют
палубу: засучив штаны по колени, матросы, со швабрами и щетками в руках, ловко бегают по
палубе, поливают ее водой из ведер, брызгают друг
на друга, смеются, кричат,
падают, — всюду текут струи воды, и живой шум людей сливается с ее веселым плеском.
Блоки визжали и скрипели, гремели цепи, напрягаясь под тяжестью, вдруг повисшей
на них, рабочие, упершись грудями в ручки ворота, рычали, тяжело топали по
палубе. Между барж с шумом плескались волны, как бы не желая уступать людям свою добычу. Всюду вокруг Фомы натягивались и дрожали напряженно цепи и канаты, они куда-то ползли по
палубе мимо его ног, как огромные серые черви, поднимались вверх, звено за звеном, с лязгом
падали оттуда, а оглушительный рев рабочих покрывал собой все звуки.
Пашкина барка прошла дальше нашей от Молокова и
попала на майданы. Видно, как бегает по
палубе водолив со своей наметкой. Поносные судорожно загребают воду, но струя отбрасывает барку каждый раз, когда она хочет перевалить через рубец в суводь.
Бывают минуты, когда, размышляя, не замечаешь движений, поэтому я очнулся лишь увидев себя сидящим в кубрике против посетителей — они сели
на вторую койку, где
спал Эгва, другой матрос, — и сидели согнувшись, чтобы не стукнуться о потолок-палубу.
Я вздрогнул, обида стянула мое лицо, и, заметив, что я
упал духом, Эстамп вскочил, сел рядом со мной и схватил меня за руку, но в этот момент
палуба поддала вверх, и он растянулся
на полу.
Глядя
на воду, Лёнька чувствовал, что у него сладко кружится голова и глаза, утомлённые быстрым бегом волн, дремотно слипаются. Глухой шёпот деда, скрип каната и сочный плеск волн убаюкивали его; он хотел опуститься
на палубу в дремотной истоме, но вдруг что-то качнуло его так, что он
упал.
С нижней
палубы выбрасывали канат, и он, развиваясь в воздухе, с грохотом
падал на крышу пристани.
Но Вера Львовна не могла
спать. Ей стало душно в тесной каюте, и прикосновение бархатной обивки дивана раздражало кожу ее рук и шеи. Она встала, чтобы опять выйти
на палубу.
Ему казалось, что вот-вот кто-нибудь сорвется — и если с конца, то
упадет в море, а если с середины, то
на смерть разобьется
на палубе.
Вся
палуба полна теперь голыми телами,
на которые льются струи воды из двух брандспойтов, шланги которых опущены за борт. Раздается смех и фырканье. Каждый старается
попасть под струю теплой (23—24°С) океанской воды.
С такой же яростью
нападали на маленький «Коршун» и волны, и только бешено разбивались о его бока, перекатывались через бак и иногда, если рулевые плошали, вливались верхушками через подветренный борт. Все их торжество ограничивалось лишь тем, что они обдавали своими алмазными брызгами вахтенных матросов, стоявших у своих снастей
на палубе.
Близились короткие сумерки. Матросы снова купаются (вернее, обливаются), затем ужинают, пьют чай и после вечерней молитвы берут койки и располагаются
спать тут же
на палубе.
В жилой, освещенной несколькими фонарями
палубе, в тесном ряду подвешенных
на крючки парусиновых коек,
спали матросы. Раздавался звучный храп
на все лады. Несмотря
на пропущенные в люки виндзейли [Виндзейль — длинная парусиновая труба с металлическими или деревянными обручами. Ставится в жилые помещения или в трюм вместо вентилятора.], Володю так и охватило тяжелым крепким запахом. Пахло людьми, сыростью и смолой.
Срывая и крутя перед собой гребешки волн, рассыпающихся водяной пылью, шквал с грозным гулом
напал на корвет, окутав его со всех сторон мглой. Страшный тропический ливень стучит
на палубе и
на стекле люков. Яростно шумит он в рангоуте и во вздувшихся снастях, кладет корвет набок, так что подветренный борт почти чертит воду и мчит его с захватывающей дух быстротой несколько секунд. Кругом одна белеющая, кипящая пена.
На верхней
палубе,
на которой
спали на разостланных тюфячках матросы, занимая все ее пространство от мостика и до бака, вырисовывались сотни красных, загорелых грубоватых и добродушных лиц, покрытых масляным налетом. Им сладко спалось
на воздухе под освежительным дыханием благодатного ветерка. Раздавался дружный храп
на все лады.
Особенно тяжко им в жарком климате, где никакие виндзейли [Длинные парусинные цилиндры, которые ставятся в жилые
палубы вместо вентиляторов.] не дают тяги, и кочегары, совсем голые, задыхаясь от пекла и обливаясь потом, делают свое тяжелое дело и нередко
падают без чувств и приходят в себя уж
на палубе, где их обливают водой.
—
Упали!
Упали! — раздались голоса
на палубе, но никто ни с места. Не зная, кто
упал, Никифор Захарыч, мигом сбросив с себя верхнюю одежду, бросился в Волгу. Недаром его смолоду окунем звали за то, что ему быть
на воде все одно, что по земле ходить, и за то, что много людей он спас своим уменьем плавать.
Резко и бойко одна за другой вверх по Волге выбегали баржи меркуловские. Целу путину ветер попутный им дул, и
на мелях,
на перекатах воды стояло вдоволь. Рабочие
на баржах были веселы, лоцманá радовались высокой воде, водоливы вёдру, все ровному ветру без порывов, без перемежек. «Святой воздух» широко́ расстилал «апостольские скатерти», и баржи летели, ровно птицы, а бурлаки либо
спали, либо ели, либо тешились меж собою. Один хозяин не весел по
палубе похаживал — тюлень у него с ума не сходил.
Гусев обнимает солдата за шею, тот обхватывает его здоровою рукою и несет наверх.
На палубе вповалку
спят бессрочноотпускные солдаты и матросы; их так много, что трудно пройти.
Темно. Нет огней ни
на палубе, ни
на мачтах, ни кругом
на море.
На самом носу стоит неподвижно, как статуя, часовой, но похоже
на то, как будто и он
спит. Кажется, что пароход предоставлен собственной воле и идет, куда хочет.
Носовая
палуба уже
спала.
На кормовой сидело и ходило несколько человек. Безлунная, очень звездная ночь ласкала лица пассажиров мягким ветерком. Под шум колес не слышно было никаких разговоров.
В числе их был и Теркин. Он
спал до пяти часов и, когда стало уже вечереть, вышел
на палубу.
На носовой
палубе сидел Теркин и курил, накинув
на себя пальто-крылатку. Он не угодил вверх по Волге
на собственном пароходе «Батрак». Тот ушел в самый день его приезда в Нижний из Москвы. Да так и лучше было. Ему хотелось
попасть в свое родное село как можно скромнее, безвестным пассажиром. Его пароход, правда, не всегда и останавливался у Кладенца.
Я вскочил, умылся. В столовой было тепло. В окно виднелся лежащий
на палубе солдат; он
спал, привалившись головою к мешку, скорчившись под шинелью, с посиневшим от стужи лицом.